СЕМЬЯ И ДЕТИ

На вопрос о том, следует ли жениться или нет, Сократ, говорят, ответил: «Как бы ни поступил, все равно будешь раскаиваться». Сам он обзаводиться семьей не спешил и вступил в брак, когда ему было далеко за сорок. Это произошло, видимо, в 20-е годы, скорей всего, после окон­чания «Архидамовой войны». Ко времени казни Сократа старший из трех его сыновей, Лампрокл, был подростком, а двое младших, Софрониск и Менексен,— малолетками.

Менее определенны сведения о жене Сократа. Платон и Ксенофонт упоминают лишь о Ксантиппе как его суп­руге, тогда как, по Аристотелю, у Сократа было две жены: первая — Ксантиппа, мать старшего сына Лампрокла, и вторая жена — Мирто, мать Софрониска и Менексена, Сообщение Аристотеля явно расходится с платоновским рассказом о том, что в тюрьме Сократа на­вещала Ксантиппа с ребенком на руках.

Есть еще версия, по которой первой женой была Мирто, а не Ксантиппа. Диоген Лаэртский упоминает также источники, согласно которым у Сократа якобы было одно­временно две жены. Объясняется это, дескать, тем, что ввиду ощутимой из-за долгой войны нехватки мужского населения афиняне приняли на народном собрании реше­ние, позволявшее иметь законных детей не только от офи­циальной супруги, но и от фактической жены, сожитель­ницы. Нет единства и в сообщениях о том, какая же из двух жен была официальной. Кроме того, остается откры­тым вопрос, было ли вообще упомянутое решение дейст­вительно принято афинским народным собранием или оно является лишь последующей выдумкой, подводящей свое­образную правовую базу под версию о двух женах Со­крата.

В разного рода сведениях о семейной жизни Сократа чаще всего именно Ксантиппа фигурирует в роли его жены, причем — весьма сварливой и докучливой. По по­воду многочисленных анекдотов о ее скандальном харак­тере остается, видимо, согласиться с тем, что дыма без огня не бывает.

Во всех рассказах, касающихся семейных неурядиц и стычек, Сократ держится подчеркнуто терпимо и миро­любиво. Наскоки Ксантиппы он встречает с иронией и шуткой. Когда однажды под конец брани Ксантиппа ока­тила своего мужа водой, он, обращаясь к зрителям этой сцены, лишь заметил: «Разве я не говорил, что вслед за громом Ксантиппы следует дождь?!»

Как-то раз вздорная горячность Ксантиппы прорва­лась на рынке. Чем-то, видимо, недовольная, она вцепи­лась в плащ Сократа. Знакомые и зеваки, сбежавшиеся на шум, подзадоривали его дать надлежащий отпор своей несдержанной супруге. На это Сократ ответил: «Ну, да, клянусь Зевсом! А вы, разделившись на партии, будете сопровождать наш кулачный бой криками: браво Сократ, браво Ксантиппа!»

Сократа не раз спрашивали, как это случилось, что он выбрал такую тяжелую по нраву жену. «Обхождение со строптивой женщиной,— оправдывал Сократ свой выбор,— схоже с укрощением непослушной лошади. И подобно тому, как справившись с такой лошадью, легко справить­ся и с прочими, научившись обхождению с Ксантиппой, я хорошо лажу и с другими людьми».

По этому же поводу между Алкивиадом и Сократом случился такой разговор.

— Как все же несносна сварливая Ксантиппа! — за­метил как-то Алкивиад.

— Я уже к этому давно привык, как к беспрерывному шуму колеса,— ответил Сократ. — Но и ты ведь, кажется, смирился с шумом своих гусей...

— Да, но они приносят мне яйца и детенышей.

— А мне Ксантиппа — детей,— парировал Сократ.

Видимо, Ксантиппа была все же не только сварливой. Надо думать, ей приходилось туго, если вспомнить о бед­ственном материальном положении семьи и крайнем без­различии ее супруга к этой стороне жизни. Как большое несчастье восприняла она несправедливое осуждение Со­крата и часто с детьми навещала его в тюрьме. Как-то она горестно заметила ему: «Ты умираешь несправедли­во». На это Сократ иронично заметил: «Разве ты хочешь, чтобы я умер справедливо?!»

О Мирто, второй героине семейного романа Сократа, сохранилось гораздо меньше сведений и анекдотов. Она была дочерью известного афинского государственного дея­теля Аристида, прозванного Справедливым. Отец ее был подвергнут остракизму и умер в крайней бедности. Со­крат же якобы из уважения к памяти Аристида женился на его дочери, не имевшей никакого приданого и оказав­шейся в трудном положении.

Сохранился анекдот, идущий от Аристоксена, о том, что Мирто и Ксантиппа обычно после долгой взаимной перебранки сообща набрасывались на Сократа, который до этого с интересом нейтрального зрителя следил за про­исходящим.

Обстановка в семье осложнялась и от частых ссор между Ксантиппой и Лампроклом, старшим из детей, В ответ на отцовские увещевания и призывы уважать мать, Лампрокл отозвался о ней так: «Никакой человек не в состоянии перенести ее дурного характера... Кля­нусь Зевсом, она говорит такое, что человек не желал бы слышать и за целую жизнь» (Ксенофонт. Воспоминания о Сократе, II, II, 7). И отцу, видимо, не раз приходилось терпеливо наставлять сына на путь истинный.

Единственная просьба, с которой Сократ обратился к своим судьям, касалась его детей. «...Если, афиняне,— говорил он,— вам будет казаться, что мои сыновья, по­взрослев, станут заботиться о деньгах или еще о чем-ни­будь больше, чем о добродетели, воздайте им за это, до­нимая их тем же самым, чем я вас донимал; и если они, но представляя собой ничего, будут много о себе думать, укоряйте их так же, как я вас укорял, за то, что они не заботятся о должном и много воображают о себе, тогда как сами ничего не стоят. Если вы станете делать это, то воздадите по заслугам и мне, и моим сыновьям» (Пла­тон. Апология Сократа, 41 е).

Семья Сократа была, по афинским стандартам, край­не бедной. Получив в наследство от отца небольшой дом и, видимо, кое-какое иное имущество, Сократ был далек от мысли об улучшении своего материального положения.

Все имущество Сократа, согласно Ксенофонту, оцени­валось в 5 мин. Это была очень скромная сумма, усту­павшая, скажем, существовавшей цене на хорошего раба. У того же Ксенофонта говорится, что один из рабов стоит примерно мину, другой и полмины не стоит, третий 5 мин, а иной и 10. А порядочная лошадь, например, стоила 12 мин.

Софист Антифон, стремясь уязвить Сократа в присут­ствии его слушателей, сказал ему: «Ты живешь так, что подобным образом не стал бы жить ни один раб у своего господина; пищу и питье ты употребляешь бедные, а одежду носишь не только бедную, но одну и ту же и летом, и зимой; всегда ты без обуви и без хитона» (Ксенофонт. Воспоминания о Сократе, 1, VI, 2).

Подобные выпады Сократ парировал тем, что счастье не в неге и роскоши, что страсть к наживе и обогащению совращает людей с пути добродетелей и ведет к нравственной порче. Человек, полагал Сократ, должен приучить себя довольствоваться малым, нуждаться как можно в меньшем, подражая высокому примеру богов, которые вообще ни в чем не нуждаются.

Сократ отвергал излишества и роскошь в одежде, пище, обстановке и т. п. Часто любил он в этой связи повторять слова: «Серебряные сосуды и пурпурные одеж­ды для театра хороши, а в жизни ненадежны».

Сообщают, что Аполлодор предложил Сократу перед смертью надеть более подходящую к случаю дорогую одежду. «Как? — спросил Сократ. — Выходит, моя собст­венная одежда была достаточно хороша, чтобы в ней жить, но не годится, чтобы в ней умереть?»

Мало сказать, что Сократ не гнался за богатством, по­честями, чувственными наслаждениями,— он их отвергал принципиально. Стиль его жизни был частью его филосо­фии. Это был не просто образ жизни философа, но, на­сколько подобное вообще практически возможно, по пре­имуществу философский образ жизни.

Поглощенность Сократа своим высшим призванием искателя истины не оставляла времени и энергии для иных забот. «...Не было у меня, — признается он на суде,— досуга заняться каким-нибудь достойным упоми­нания делом, общественным или домашним; так и дошел я до крайней бедности из-за служения богу» (Платон. Апология Сократа, 23 с).

Всегда босой, в старом плаще — в таком своем посто­янном наряде он шагнул с улиц и площадей Афин в долгую историю. Этот наряд был столь обычен для Сокра­та, что его восторженный слушатель Аристодем, увидев его однажды в сандалиях, был весьма удивлен. Выясни­лось, что Сократ «вырядился» на пир к поэту Агафону по случаю его победы в афинском театре.

Сократ, однако, не делал из нужды добродетель. Не был он и аскетом. Воздержанность, которую он рассмат­ривал в качестве важнейшей добродетели, сродни умерен­ности, традиционно восхвалявшейся греческими мудреца­ми задолго до него. Ему казалось смешным ребячеством, что его юный почитатель Аристодем, подражая ему, тоже стал ходить босиком. Когда же Сократ увидел, что его слушатель Антисфен, глава будущей кинической (цини­ческой) школы, щеголяет своим рваным плащом, он едко заметил: «Антисфен, сквозь дыру твоего плаща прогляды­вает твое тщеславие». Замечание Сократа оказалось про­роческим. В дальнейшем киники в своем пренебрежении к общепринятому вообще впали в опрощение. Но их под­ражание Сократу было во многом внешним. Можно ска­зать, что все движение киников вышло из старого плаща Сократа и идеализировало его босые ноги.

Состоятельные друзья и поклонники Сократа не раз предлагали ему свои средства и услуги, от которых он твердо отказывался. Диоген Лаэртский со ссылкой на ме­муары Памфилия сообщает, что Алкивиад выразил готов­ность подарить Сократу большой земельный участок под строительство дома. Сократ от подарка отказался. «Это,— отшутился Сократ,— так же смешно, как если бы я нуждался в башмаках, а ты предложил мне кожу на обувь».

По сведениям древних авторов, Сократ не принял ни подношений ряда правителей, ни приглашений посетить их страну. Такие предложения, как сообщают, исходили от македонского царя Архелая, а также от правителей Фессалии и Лариссы. Приглашение со стороны Архелая кажется весьма вероятным. Архелай, правивший Македо­нией в 419—399 гг. до н. э., остро переживал культурную отсталость своей страны по сравнению с соседней Греци­ей и стремился привлечь в свою новую столицу Пеллу эллинские знаменитости. Его предложение приняли, в ча­стности, Агафон, Еврипид, Зевксис, Тимофей Милетский, Херил Самосский и другие. Но для Сократа подобный шаг совершенно исключался.

В конце жизни, в связи с привлечением его к уголовной ответственности и осуждением к смерти, перед Сократом в обостренной форме встала коллизия между долгом пе­ред семьей и детьми и этической ответственностью за свой философский образ жизни. Как и прежде, этический долг в нем взял верх над семейными чувствами. На суд он явился, вопреки тогдашнему обыкновению, без жены и детей, не желая представить их в виде аргумента для смягчения приговора. А в тюрьме он не поддался угово­рам своего друга Критона, который советовал бежать, чтобы не оставить трех своих сыновей беспомощными си­ротами. «Это,— упрекал Сократа Критон,— и твоя вина, если они будут жить как придется; а им, конечно, пред­стоит испытать все, что выпадает обычно сиротам на их сиротскую долю. Или вовсе не нужно заводить детей, или уж надо вместе с ними переносить все невзгоды, кормить и воспитывать их, а ты, по-моему, выбираешь самое лег­кое» (Платон. Критон, 45).

Сократу было, конечно, неприятно выслушивать по­добные упреки от близкого и преданного человека. Но и согласиться с его соображениями он не мог. Семья — семьей, а истина — истиной. Ни дети, ни жизнь, ни что-нибудь еще, заметил Сократ Критону, не выше справед­ливости.

После казни Сократа его друзья и ученики, судя по сохранившимся сведениям, оказывали его семье помощь и поддержку. В одном из так называемых писем сократиков (а именно—в 21-м письме) Эсхин сообщает Ксантиппе, что друзья Сократа шлют ей из Мегар через Эфрона 6 мер ячменной муки, 8 драхм денег и новую одежду, с тем чтобы она не испытывала зимой никакой нужды. Эсхин, кроме того, приглашал Ксантиппу с детьми в Мегары, где временно, после казни Сократа, обосновались его ученики. Утешая Ксантиппу, автор письма советует ей отклонять чужую помощь, поскольку поддержка семьи Сократа — исключительная привилегия друзей казненного философа.

О дальнейшей судьбе сыновей Сократа ничего не изве­стно. Они тихо вошли в историю, ничем это дело со сво­ей стороны, как говорится, не оправдав. Впрочем, им хватало и отцовской славы.

На вопрос о том, следует ли жениться или нет, Сократ, говорят, ответил: «Как бы ни поступил, все равно будешь раскаиваться». Сам он обзаводиться семьей не спешил и вступил в брак, когда ему было далеко за сорок. Это произошло, видимо, в 20-е годы, скорей всего, после окон­чания «Архидамовой войны». Ко времени казни Сократа старший из трех его сыновей, Лампрокл, был подростком, а двое младших, Софрониск и Менексен,— малолетками.

Менее определенны сведения о жене Сократа. Платон и Ксенофонт упоминают лишь о Ксантиппе как его суп­руге, тогда как, по Аристотелю, у Сократа было две жены: первая — Ксантиппа, мать старшего сына Лампрокла, и вторая жена — Мирто, мать Софрониска и Менексена, Сообщение Аристотеля явно расходится с платоновским рассказом о том, что в тюрьме Сократа на­вещала Ксантиппа с ребенком на руках.

Есть еще версия, по которой первой женой была Мирто, а не Ксантиппа. Диоген Лаэртский упоминает также источники, согласно которым у Сократа якобы было одно­временно две жены. Объясняется это, дескать, тем, что ввиду ощутимой из-за долгой войны нехватки мужского населения афиняне приняли на народном собрании реше­ние, позволявшее иметь законных детей не только от офи­циальной супруги, но и от фактической жены, сожитель­ницы. Нет единства и в сообщениях о том, какая же из двух жен была официальной. Кроме того, остается откры­тым вопрос, было ли вообще упомянутое решение дейст­вительно принято афинским народным собранием или оно является лишь последующей выдумкой, подводящей свое­образную правовую базу под версию о двух женах Со­крата.

В разного рода сведениях о семейной жизни Сократа чаще всего именно Ксантиппа фигурирует в роли его жены, причем — весьма сварливой и докучливой. По по­воду многочисленных анекдотов о ее скандальном харак­тере остается, видимо, согласиться с тем, что дыма без огня не бывает.

Во всех рассказах, касающихся семейных неурядиц и стычек, Сократ держится подчеркнуто терпимо и миро­любиво. Наскоки Ксантиппы он встречает с иронией и шуткой. Когда однажды под конец брани Ксантиппа ока­тила своего мужа водой, он, обращаясь к зрителям этой сцены, лишь заметил: «Разве я не говорил, что вслед за громом Ксантиппы следует дождь?!»

Как-то раз вздорная горячность Ксантиппы прорва­лась на рынке. Чем-то, видимо, недовольная, она вцепи­лась в плащ Сократа. Знакомые и зеваки, сбежавшиеся на шум, подзадоривали его дать надлежащий отпор своей несдержанной супруге. На это Сократ ответил: «Ну, да, клянусь Зевсом! А вы, разделившись на партии, будете сопровождать наш кулачный бой криками: браво Сократ, браво Ксантиппа!»

Сократа не раз спрашивали, как это случилось, что он выбрал такую тяжелую по нраву жену. «Обхождение со строптивой женщиной,— оправдывал Сократ свой выбор,— схоже с укрощением непослушной лошади. И подобно тому, как справившись с такой лошадью, легко справить­ся и с прочими, научившись обхождению с Ксантиппой, я хорошо лажу и с другими людьми».

По этому же поводу между Алкивиадом и Сократом случился такой разговор.

— Как все же несносна сварливая Ксантиппа! — за­метил как-то Алкивиад.

— Я уже к этому давно привык, как к беспрерывному шуму колеса,— ответил Сократ. — Но и ты ведь, кажется, смирился с шумом своих гусей...

— Да, но они приносят мне яйца и детенышей.

— А мне Ксантиппа — детей,— парировал Сократ.

Видимо, Ксантиппа была все же не только сварливой. Надо думать, ей приходилось туго, если вспомнить о бед­ственном материальном положении семьи и крайнем без­различии ее супруга к этой стороне жизни. Как большое несчастье восприняла она несправедливое осуждение Со­крата и часто с детьми навещала его в тюрьме. Как-то она горестно заметила ему: «Ты умираешь несправедли­во». На это Сократ иронично заметил: «Разве ты хочешь, чтобы я умер справедливо?!»

О Мирто, второй героине семейного романа Сократа, сохранилось гораздо меньше сведений и анекдотов. Она была дочерью известного афинского государственного дея­теля Аристида, прозванного Справедливым. Отец ее был подвергнут остракизму и умер в крайней бедности. Со­крат же якобы из уважения к памяти Аристида женился на его дочери, не имевшей никакого приданого и оказав­шейся в трудном положении.

Сохранился анекдот, идущий от Аристоксена, о том, что Мирто и Ксантиппа обычно после долгой взаимной перебранки сообща набрасывались на Сократа, который до этого с интересом нейтрального зрителя следил за про­исходящим.

Обстановка в семье осложнялась и от частых ссор между Ксантиппой и Лампроклом, старшим из детей, В ответ на отцовские увещевания и призывы уважать мать, Лампрокл отозвался о ней так: «Никакой человек не в состоянии перенести ее дурного характера... Кля­нусь Зевсом, она говорит такое, что человек не желал бы слышать и за целую жизнь» (Ксенофонт. Воспоминания о Сократе, II, II, 7). И отцу, видимо, не раз приходилось терпеливо наставлять сына на путь истинный.

Единственная просьба, с которой Сократ обратился к своим судьям, касалась его детей. «...Если, афиняне,— говорил он,— вам будет казаться, что мои сыновья, по­взрослев, станут заботиться о деньгах или еще о чем-ни­будь больше, чем о добродетели, воздайте им за это, до­нимая их тем же самым, чем я вас донимал; и если они, но представляя собой ничего, будут много о себе думать, укоряйте их так же, как я вас укорял, за то, что они не заботятся о должном и много воображают о себе, тогда как сами ничего не стоят. Если вы станете делать это, то воздадите по заслугам и мне, и моим сыновьям» (Пла­тон. Апология Сократа, 41 е).

Семья Сократа была, по афинским стандартам, край­не бедной. Получив в наследство от отца небольшой дом и, видимо, кое-какое иное имущество, Сократ был далек от мысли об улучшении своего материального положения.

Все имущество Сократа, согласно Ксенофонту, оцени­валось в 5 мин. Это была очень скромная сумма, усту­павшая, скажем, существовавшей цене на хорошего раба. У того же Ксенофонта говорится, что один из рабов стоит примерно мину, другой и полмины не стоит, третий 5 мин, а иной и 10. А порядочная лошадь, например, стоила 12 мин.

Софист Антифон, стремясь уязвить Сократа в присут­ствии его слушателей, сказал ему: «Ты живешь так, что подобным образом не стал бы жить ни один раб у своего господина; пищу и питье ты употребляешь бедные, а одежду носишь не только бедную, но одну и ту же и летом, и зимой; всегда ты без обуви и без хитона» (Ксенофонт. Воспоминания о Сократе, 1, VI, 2).

Подобные выпады Сократ парировал тем, что счастье не в неге и роскоши, что страсть к наживе и обогащению совращает людей с пути добродетелей и ведет к нравственной порче. Человек, полагал Сократ, должен приучить себя довольствоваться малым, нуждаться как можно в меньшем, подражая высокому примеру богов, которые вообще ни в чем не нуждаются.

Сократ отвергал излишества и роскошь в одежде, пище, обстановке и т. п. Часто любил он в этой связи повторять слова: «Серебряные сосуды и пурпурные одеж­ды для театра хороши, а в жизни ненадежны».

Сообщают, что Аполлодор предложил Сократу перед смертью надеть более подходящую к случаю дорогую одежду. «Как? — спросил Сократ. — Выходит, моя собст­венная одежда была достаточно хороша, чтобы в ней жить, но не годится, чтобы в ней умереть?»

Мало сказать, что Сократ не гнался за богатством, по­честями, чувственными наслаждениями,— он их отвергал принципиально. Стиль его жизни был частью его филосо­фии. Это был не просто образ жизни философа, но, на­сколько подобное вообще практически возможно, по пре­имуществу философский образ жизни.

Поглощенность Сократа своим высшим призванием искателя истины не оставляла времени и энергии для иных забот. «...Не было у меня, — признается он на суде,— досуга заняться каким-нибудь достойным упоми­нания делом, общественным или домашним; так и дошел я до крайней бедности из-за служения богу» (Платон. Апология Сократа, 23 с).

Всегда босой, в старом плаще — в таком своем посто­янном наряде он шагнул с улиц и площадей Афин в долгую историю. Этот наряд был столь обычен для Сокра­та, что его восторженный слушатель Аристодем, увидев его однажды в сандалиях, был весьма удивлен. Выясни­лось, что Сократ «вырядился» на пир к поэту Агафону по случаю его победы в афинском театре.

Сократ, однако, не делал из нужды добродетель. Не был он и аскетом. Воздержанность, которую он рассмат­ривал в качестве важнейшей добродетели, сродни умерен­ности, традиционно восхвалявшейся греческими мудреца­ми задолго до него. Ему казалось смешным ребячеством, что его юный почитатель Аристодем, подражая ему, тоже стал ходить босиком. Когда же Сократ увидел, что его слушатель Антисфен, глава будущей кинической (цини­ческой) школы, щеголяет своим рваным плащом, он едко заметил: «Антисфен, сквозь дыру твоего плаща прогляды­вает твое тщеславие». Замечание Сократа оказалось про­роческим. В дальнейшем киники в своем пренебрежении к общепринятому вообще впали в опрощение. Но их под­ражание Сократу было во многом внешним. Можно ска­зать, что все движение киников вышло из старого плаща Сократа и идеализировало его босые ноги.

Состоятельные друзья и поклонники Сократа не раз предлагали ему свои средства и услуги, от которых он твердо отказывался. Диоген Лаэртский со ссылкой на ме­муары Памфилия сообщает, что Алкивиад выразил готов­ность подарить Сократу большой земельный участок под строительство дома. Сократ от подарка отказался. «Это,— отшутился Сократ,— так же смешно, как если бы я нуждался в башмаках, а ты предложил мне кожу на обувь».

По сведениям древних авторов, Сократ не принял ни подношений ряда правителей, ни приглашений посетить их страну. Такие предложения, как сообщают, исходили от македонского царя Архелая, а также от правителей Фессалии и Лариссы. Приглашение со стороны Архелая кажется весьма вероятным. Архелай, правивший Македо­нией в 419—399 гг. до н. э., остро переживал культурную отсталость своей страны по сравнению с соседней Греци­ей и стремился привлечь в свою новую столицу Пеллу эллинские знаменитости. Его предложение приняли, в ча­стности, Агафон, Еврипид, Зевксис, Тимофей Милетский, Херил Самосский и другие. Но для Сократа подобный шаг совершенно исключался.

В конце жизни, в связи с привлечением его к уголовной ответственности и осуждением к смерти, перед Сократом в обостренной форме встала коллизия между долгом пе­ред семьей и детьми и этической ответственностью за свой философский образ жизни. Как и прежде, этический долг в нем взял верх над семейными чувствами. На суд он явился, вопреки тогдашнему обыкновению, без жены и детей, не желая представить их в виде аргумента для смягчения приговора. А в тюрьме он не поддался угово­рам своего друга Критона, который советовал бежать, чтобы не оставить трех своих сыновей беспомощными си­ротами. «Это,— упрекал Сократа Критон,— и твоя вина, если они будут жить как придется; а им, конечно, пред­стоит испытать все, что выпадает обычно сиротам на их сиротскую долю. Или вовсе не нужно заводить детей, или уж надо вместе с ними переносить все невзгоды, кормить и воспитывать их, а ты, по-моему, выбираешь самое лег­кое» (Платон. Критон, 45).

Сократу было, конечно, неприятно выслушивать по­добные упреки от близкого и преданного человека. Но и согласиться с его соображениями он не мог. Семья — семьей, а истина — истиной. Ни дети, ни жизнь, ни что-нибудь еще, заметил Сократ Критону, не выше справед­ливости.

После казни Сократа его друзья и ученики, судя по сохранившимся сведениям, оказывали его семье помощь и поддержку. В одном из так называемых писем сократиков (а именно—в 21-м письме) Эсхин сообщает Ксантиппе, что друзья Сократа шлют ей из Мегар через Эфрона 6 мер ячменной муки, 8 драхм денег и новую одежду, с тем чтобы она не испытывала зимой никакой нужды. Эсхин, кроме того, приглашал Ксантиппу с детьми в Мегары, где временно, после казни Сократа, обосновались его ученики. Утешая Ксантиппу, автор письма советует ей отклонять чужую помощь, поскольку поддержка семьи Сократа — исключительная привилегия друзей казненного философа.

О дальнейшей судьбе сыновей Сократа ничего не изве­стно. Они тихо вошли в историю, ничем это дело со сво­ей стороны, как говорится, не оправдав. Впрочем, им хватало и отцовской славы.