Тема семинара: Механизм нормативизации ценностей в культуре, их конфликт в сегодняшней ситуации.

 Докладчик И.Гр.Яковенко

Присутствовали:

Члены-учредители:А.Ахиезер, Г.Гольц, А.Давыдов, И.Кондаков, Е.Туркатенко, И.Гр.Яковенко.

Участники:Ю.Вешнинский, А.Голубов, Г.Дилигенский, Б.Ерасов, В.Земсков, В.Ильин, В.Каганский, Н.Коршунова, Л.Куликов, И.Левин, Н.Макашёва, Р.Максудов, М.Новинская, А.Пелипенко, Ю.Поль, Л.Резниченко, С.Сергеева, Е.Степанов, В.Чертихин.

      И.Гр.Яковенко: Ментальность задает некоторые интенции, познавательные и объяснительные модели, которые не сознаются человеком, но тем не менее оформляют его мысли, побуждения, чувства определенным образом. Когда мы говорим о цивилизационной специфике или о национальной ментальности, национальном характере, мы говорим об особой конфигурации, которая и задает эти характеристики.     В литературе существует устойчивая мысль, что русский человек, Россия заданы в порыве, в движении к чему-то нездешнему, к иному миру. Но если мы начнем выяснять, что необходимо России для реализации своих идеалов, то оказывается, что необходимо быть сильной, мощной империей. Некий идеал, который переживается и культивируется, и те конкретные цели, которые ставятся для его достижения, принципиально между собой не совпадают. Ибо если мы говорим о том, что Россия движется к духовности, к нездешнему миру, то она должна упражняться в аскезе, быть страной с большим количеством монастырей, с теократическим правительством. На самом же деле она ставит совершенно другие цели. Имеет место неосознаваемый, но сущностной, важный конфликт, который, как мне кажется, описывается через категории должного и сущего.     Должное и сущное - особая ценностная структура, с помощью которой переживается мир. Должное человек осваивает с детства, оно воспринимается как спущенная сверху, богоданная природа. Должное не поверяется реальностью и оно априорно. (Априорно не то, что оно прекрасно, а то, что оно долженствует.) Для традиционного человека не встает вопрос, насколько оно хорошо, насколько воплотимо.     Сущее - это некоторая эмпирическая реальность, в которой существует человек. Оно не тождественно объективной реальности, которая существует для человека Нового времени, европейского, буржуазного человека. Объективная реальность ценностно нейтральна, она есть поле для нашей жизни, для совершенствования, развития общества. Сущее же переживается между смысловыми полюсами: с одной стороны это неподлинное, сниженное грехами и несовершенством версия должного, а с другой - неподлинная реальность, которая и в онтологическом, и в ценностном отношении второсортна по отношению к должному. Априорное должное - некий идеал, который переживается как безусловный. Идеал объявляется нормативом. Он - естественная для человека и общества категория. Но можно его воспринимать как некую конечную цель, к которой общество и человек стремятся, но которая недостижима. В средневековой ситуации идеал, то есть должное, объявляется нормой. В каждый момент жизнь каждого человека оказывается в конфликте с идеалом. Конфликт убирается в подсознание. Вокруг этого возникает множество психологических коллизий. Что делать с этим конфликтом? Замечать его, не замечать, проецировать его на своих врагов, противников?     Подлинно истинным является то, что укладывается в должное. То, что его разрушает, не является истинным в некоем высшем смысле. В книге Касьяновой "Русский национальный характер" говорится, что должное на Руси соответствует понятию правды, справедливости. Должное более истинно, чем эмпирическая реальность. Если человек признаёт существование реальности, не соответствующей должному, то он попустительствует злу, пускает его в мир. Если он находит в себе силы не признавать каких-то недолжных моментов, то тем самым не пускает зло в себя, противостоит ему. Человек должен постоянно помнить, что есть нечто, что он не признает. И поскольку сама концепция "должного-сущного" находится в постоянном сложном, драматическом отношении с реальностью, возникает комплекс вины из-за невыполнения должного, из-за того, что человек видит в мире процессы, которые не соответствуют должному.     Традиционное мышление в советский период исходило из морального кодекса строителя коммунизма. Практика, однако, не ответственна и не соотносится с идеалами. Идеал правильный. И если что-то с этим не совпадает, то есть греховность мира сущего. Идеал за реальность не ответственен. Это относится и к советскому, и к дореволюционному периоду. Сущее в его характеристиках не является критерием и способом верификации идеалов. Если при попытках воплощения идеалов в реальной жизни что-то не получается, то это само по себе ни о чем не говорит.     Должное, таким образом, отменяет природу человека и навязывает ему некую высшую природу. Один из компонентов, из которого вырастает должное, на мой взгляд, - монофизитская природа традиционного сознания. Когда происходит манихейское расчленение человека, то одна часть объявляется негативной и ее человек отчуждает, по возможности проецирует на своих врагов. Другая часть, положительная, объявляется подлинной человеческой сущностью. Мир расчленяется на две части, предполагается, что есть на земле должное и есть недолжное, "свет" и "тьма". Свет - это всегда "мы". Никогда не было так, чтобы наш народ, наше общество оказалось бы средоточием тьмы. По понятию "наш человек" соответствует должному. Отсюда хилиастическая тенденция в культуре: раз человек соответствует должному по понятию, то однажды должное воплотится на земле во всей своей полноте. Почему сегодня должное не полностью воплотилось? Враги мешают! Врагами могут быть инородцы, агенты империализма и т.д. и т.п. И если мы всегда по понятию соответствуем должному, то враг по понятию соответствует антидолжному. Сегодняшний пример - как у нас рисуют чеченцев. Первая мифология - чистые герои, вторая - звери, исчадия ада. И первая мифология, и вторая не имеют ничего общего с реальностью.      При анализе традиционного сознания можно увидеть, что должное оказывается смысловым ядром разворачивания универсума, модели космоса. Эти люди выстраивают мир через соотношение должного и сущего. Для человека традиционного знание и оценка нерасчленимы.     Есть закон должного, который и являет собой природу сущего. Но в силу определенных причин сущее пока уклоняется от должного, ибо сущее не имеет своей онтологии. Должное являет собой систему, вбирающую в себя всю онтологию, присутствующую в мире. Только в должном есть онтология, только оно бытийствует в мире. Только приобщаясь к должному, входя в него, мечтая о нем, я обретаю статус истинного. Сущее лишено онтологии, онтология сущего лежит в должном. Мир сущего - не подлинен, подлинный мир - мир нашей мечты, идеалов. Почему пожилых людей так привлекают мексиканские сериалы, в чем была прелесть идеальных фильмов сталинской эпохи, где были бесконечно правильные герои и абсолютно законченные злодеи? В реальной жизни человек ведет себя совершенно по другому: он лукав, он делает карьеру. Но у него есть небесный двойник, который ведет себя так, как герои этих фильмов. Когда пожилые люди смотрят эту назидательную кинопродукцию, они чувствуют себя счастливыми, ибо они приобщаются к идеалу. Пусть этот идеал не реализуется сегодня рядом с ними, в этой точке пространства, но где-то он, несомненно, существует и ведет себя именно так.     В этой типологии сознания есть очень важная категория - уклонения от должного, оценка меры, в какой сущее уклоняется от должного. Когда сущее слишком уклоняется от должного, традиционное общество начинает переживать стресс, подавленность, растут фобии, страхи. Инверсии возникают, когда это уклонение от должного переходит некоторый порог.     Мир сущего нельзя переделать в мир должного. Мир сущего может пресуществиться, преобразиться чудесным образом в мир идеальный только через революцию, через какие-то чрезвычайные усилия. А просто идя путем европейским, путем благоустройства - приводя в порядок свою квартиру, чиня забор, - нельзя построить мир должного. Поэтому русский человек только мечтает о светлом царстве, а живет в том, в каком мы все с вами.      Каковы истоки идеи должного? Это архаический изначальный ритуал. А сущее - отпадение от ритуала. Если поговорить с носителями идеи должного, то о нормативности должного они могут рассказать, а о контурах должного - нет. Оно не имеет имманентных характеристик. Так же как и мир сказочного будущего, мир Опонского царства, мир коммунизма - его нельзя пощупать.     Каждый традиционный человек живет в реальном мире, который существует по принципиально другим законам нежели те законы, которые он называет своими собственными. Должное упорядочивает автомодель (то, каким образом культура осознает себя самое), но совсем не упорядочивает реальный мир. В реальности люди живут по совсем другим законам, которые осознаются как некоторое уклонение.      Если все люди обречены постоянно нарушать должное, то они, во-первых, переживают перманентное чувство греховности, во-вторых, постоянно нарушают законы - мельчайшие, средние, большие. Из этого вытекает возможность ими манипулировать. Из этого вытекают элементарные блага любого начальника самого разного уровня - идеологического начальника, политического, административного. Все мы нарушаем законы должного, мы греховны, но нам эти грехи разрешаются. И эти разрешения несут преимущества тому, кто их дает. Таким образом в сохранении конструкции "должного - сущего" заинтересованы широчайшие пласты людей, которые включены в эту систему, привыкли извлекать из нее свои преимущества. Церковь заинтересована в осознании человеком своих грехов, поскольку она являет себя посредником между человеком и богом. Греховность оказывается фундаментальным обстоятельством, благодаря которому церковь существует. Должное постоянно создается, всем нам известный пример - советская мифология. Это делалось и раньше. Святополк Окаянный, согласно версии, убил своих братьев Бориса и Глеба. Они спокойно приняли это убийство, эту кару, так как он был старший брат. На взгляд человека нового времени это дикое поведение, а для религиозных мыслителей это пример высшего идеала кротости. Братья, идя на заклание, оказывались соучастниками неправедного дела. Их брат совершал преступление против Бога. Но здесь работает иерархический принцип - те, кто выше, не подлежат суду тех, кто ниже. Есть сказание о Эдмунде Ринговиче, которое дает другую версию события. То есть должное всегда формируется либо из чисто мифологической ситуации, либо из реальности, но при этом реальность фундаментально трансформируется, какие-то компоненты из нее убираются. Получается воплощение чистого идеала, и оно и объявляется должным.     Попущение - это те моменты жизни, которые попускаются в силу несовершенства мира. В советскую эпоху попускались такие вещи как приусадебные участки, церковь, рынки. При этом то, что сегодня попускается, завтра может отменяться, запрещаться. Все, кто участвует в этой попущенной части жизни - второсортны ибо не соответствуют должному.     Существуют некие топосы, в которых традиционный человек излагает должное. Представления о национальном характере, народном русском духе - воплощение должного. При этом происходит приобщение к должному. В этих беседах невозможно поставить проблему верификации. Должное как бы спускается с неба и воплощается в нации, народе.     Поскольку должное не выполнимо (и обществом в целом, и каждым субъектом), рождается изъязвленность, чувство вины, неполноценности, метания, неудовлетворенность, комплекс неподлинности своей жизни. Это запускает и механизмы расселения. Идут поиски нового мира, который соответствовал бы должному.     В XIX веке у "бегунов" существовали "паспорта Беловодья". Оно воспринималось вполне реально. Интеллигенция, особенно гуманитарная, самоопределяется в космосе должного. Об этом свидетельствует эволюция среднего советского "шестидесятника" после 1991 года. Идеал не реализовался. Наступившая реальность не воспользовалась той шкалой ценностей, которую предложил бы обществу средний советский интеллигент.      Понятия духовность и быт - пара, которая соответствует должному и сущему. Если духовное является идеальной компонентой, в которой сосредоточено всё хорошее и подлинное, то быт оказывается сферой отпавшей, противостоящей духовному. Соответственно обживанием и упорядочиванием быта занимается человек, к которому приклеивается понятие "мещанин". Он не борется с должным, а просто его для себя отменил, занимается сферой сущего, приводит ее в какой-то порядок. Такой человек лишен традиционалистских комплексов - и тяги к должному, и изъязвленности собственным несовершенством. Последнее двадцатилетие советской эпохи характерно тем, что быт оказался сферой, в которую ушли люди, занявшись его преобразованием, приведением в порядок.      Весь семидесятилетний советский эксперимент был выражением тяги людей к должному. В конце советской эпохи наступило разочарование.     Модель "должного - сущего" восходит к эпохе осевого времени, к появлению идеи абсолюта. Когда формируется какой-то идеал, выясняется, что наличная реальность с ним не совпадает. С этого момента происходит разделение должного и сущего. Это категория каждой монотеистической религии. Россия обрела, восприняла парадигму "должного - сущего" вместе с православием. С какого-то этапа она пронизала сознание всего общество - не только верхнюю культуру, но и сознание общества как целого, стала сущностной, системной характеристикой традиционной культуры.      Понимание мира в категориях "должного - сущего" принципиально противостоит секулярно-рационалистическому пониманию, в котором есть понятие идеала и есть объективная реальность как поле разворачивания человеческой жизни. Есть концепция человека - принципиально и неустранимо несовершенного. Эта модель, это видение мира приходит на смену идеям должного и сущего. События, происходившие в России после реформ Александра II и особенно после революции 1905 года, размывали парадигматику "должного - сущего".      Идеал должного последовательно изживается где-то с 1956 года. Закончилась героическая советская эпоха. Постепенно быт оказывался всё более и более значимой сферой жизни. Сегодня целостные носители концепции "должного - сущего" - ветераны отечественной войны, это поколение. Мы наблюдаем ряд паллиаций, ряд поколений, у которых элементы должного присутствуют, но уже по-другому переживается сущее - не как сниженная, а как какая-то объективная реальность. Сегодня тридцатилетними людьми и теми, кто моложе, антиномия "должное - сущее" уже просто не воспринимается.     Конструкция "должное - сущее" - это сегодня доживающая структура, но она растворена в очень мощном слое общества. И это вещь глубоко значимая. Электоральное поведение зрелой части общества, ее отношение к экономике, к культуре задается пониманием мира в категориях должного и сущего. При разработке социологических опросов это необходимо учитывать.     Когда мы исследуем такие явления как хилиастические ереси, коммунистическая и фашистская идеология и т.п., то для адекватного понимания этих теорий нужно использовать не категории социализма, коммунизма, фашизма, а категории должного и сущего. Глубинным основанием этих идеологических конструктов является потребность воплотить должное. Другое дело, что само это должное в зависимости от особенностей учений понимается по разному.           Г.Дилигенский : Идет речь только о российском или о традиционном сознании как исторической категории?          И.Гр.Яковенко: Я говорил о российском сознании. Но в принципе это нормальная модель средневекового европейского сознания. Однако в силу цивилизационных особенностей в Европе эти представления были размываемы. В России эти механизмы дожили буквально до сегодняшнего дня. И это среди прочего определяет нашу специфику.          Г.Дилигенский: Вы считаете возможным выделить исторические спецификации - время Бориса и Глеба, XIX век, период после 1956 года и т.д. Остаются ли при этом параметры и характеристики конструкции "сущее - должное" неизменными или меняются?          И.Гр.Яковенко: Конструкт "должного - сущего" сложился к XVI веку. Конфликт между должным и сущим был всегда, а вот острота его осознания меняется от эпохи к эпохе. В кризисные эпохи конфликт этот более остро осознается. История изживания "должного - сущего", это история внедрения в Россию компонентов европейского сознания, либерального мышления. Можно говорить о том, что это начиналось и в XVIII веке, в XIX веке расширялось. Однако до революции люди с альтернативной формой сознания были очень тонким слоем. Средневековье кончилось 21 августа 1992 года.          В.Чертихин: Сколько вариантов должного может существовать в конкретной реальности? Не является ли конфликт должного и сущего просто конфликтом между уровнем массового общественного и теоретического сознания.          И.Гр.Яковенко: Варианты могут быть, но по поводу ядра должного все имеют согласие. На второй вопрос мой ответ - не является. Ибо если мы говорим о теоретическом сознании - оно исходит из реальности. А массовое сознание доживает старые модели.           Б.Ерасов: Вы сказали, что 1 августа 1992 года категория должного потеряла значимость. Получается, что теперь всё позволено? То есть мы можем исходить из сущего, но существуют ли ограничения признания сущего?          И.Гр.Яковенко: Разумеется, не всё позволено, но существуют и другие модели, которые регулируют мир. Это теории морали, строящиеся не на "должном - сущем".           В.Каганский: Не мешает ли этой картине то, что она реализовывалась в условиях фантастически нестационарной ситуации? Каждое большое поколение жило в новом историческом горизонте, каждые три поколения в России переносилась царская резиденция, открытые пространства и т.д., а Вы говорите о вещах очень консервативных и устойчивых.          И.Гр.Яковенко: Факторы, о которых Вы сказали, были деструкторами, атомизирующими ситуацию. А этот механизм и был устойчивой, воспроизводимой структурирующей компонентой. Изменения могли быть семантическими, мы знаем, как менялась семантика должного через инверсию. Это не разрушало механизм в целом, не меняло тип сознания. Механизм разрушается только при изживании данной типологии сознания.          В.Каганский: Получается, что сверхжесткость, сверхустойчивость этой конструкции - это как бы гиперреакция на то, что в обыденности эта культура никак не может структурироваться и удержаться на определенных рубежах.          И.Гр.Яковенко: Это совершенно верно.          А.Давыдов: Насколько я понял, между должным и сущим в российском сознании существует глубокий раскол. Каков механизм преодоления этого раскола?          И.Гр.Яковенко: Это преодолевается через снятие типологии сознания.          А.Давыдов: Как этот идеал сделать "посюсторонним"?          И.Гр.Яковенко: Однажды рушится вся эта типология сознания и со сменой генерации уходят люди, которые так переживают мир.          А.Ахиезер: Имеет ли эта конструкция отношение к характеру социальных конфликтов?          И.Гр.Яковенко: Конечно. При конфликте в среде традиционалистов все апеллируют именно к должному, причем апеллирует к нему каждая конфликтующая сторона. Каждый пытается себя выдать за носителя должного.          А.Ахиезер: Можно ли сказать, что эта модель бросает свет на сам характер конфликта - его накал, способ разрешения и т.д..?           И.Гр.Яковенко: Эта модель предельно разогревает любой конфликт, поскольку она не имеет в себе никакой медиации, ведь должное разорвано с сущим, с реальностью. Между ними нет мостика.          А.Ахиезер: Категория "сущее" совпадает с некоторой эмпирической реальностью? И как в этой модели человек объясняет сущее, откуда оно берется? Должное - это сакральная категория, а откуда берется сущее?           И.Гр.Яковенко: Сущее - эмпирическая реальность. Но это одновременно и сниженное должное, замутненное нашими пороками. Это тот самый мир, который до должного не дотягивает и устремлен к нему. Это синкретическая категория. Это реальность, просмотренная в свете должного.          А.Ахиезер: Если сущее всё-таки близко к понятию эмпирической реальности, то почему его нельзя верифицировать?          И.Гр.Яковенко: Можно, но эта верификация никак не влияет на должное. Если взять практику построения социализма в отдельно взятой стране, то для человека мыслящего традиционно сама эта практика с ее чудовищностью ничего не говорила об идеалах социализма.          А.Пелипенко: Являются ли должное и сущее онтологически единосущными или нет? Если они единосущны, то почему должное не верифицируется? Если они неединосущны, то почему сущее является отпадением от должного?           А.Давыдов: Можно ли категории должного и сущего соотнести с категориями сущности и существования?          И.Гр.Яковенко: Я бы сейчас не хотел заниматься вписыванием категорий должного и сущего в категориальную сетку философского знания, в философский контекст. Это другое. То, как это слово употребляю я, соотносимо, может быть, с веберовской традицией. Само понятие должного бесспорно, сущее - я использую здесь за неимением других определяющих терминов. Могу сослаться на другие работы, например, Я.Шемякина.           М.Новинская: Как соотносится конструкция "должное - сущее" и феномен социальной утопии, утопическое сознание?          И.Гр.Яковенко: Утопия - конкретная модель должного. Утопия переносится в другое пространство, которое удалено временно, географически. То есть по сути - в трансцендентное пространство. Традиционный человек надеется, что в какой-то конечной точке мирового развития эти пространства совпадут.           М.Новинская: А разве страна победившего социализма - не воплощенная утопия?           И.Гр.Яковенко: Каждый момент советского развития говорил нам о том, что это не воплощенная утопия. Утопия - это хотение "как лучше", а получается "как всегда". Должное всё время воюет с природой вещей, человеческой природой, природой общества. Оно ее игнорирует, отменяет и создает свою, должную природу. И, как бы из нее исходя, двигается.          Ю.Поль: Нельзя ли представить должное как замороженный слепок сущего, которое было раньше, его идеализация?          И.Гр.Яковенко: Механизм сакрализации пережитых устойчивых моделей всегда имеет место. В должном содержится идеал догосударственного устройства, противостоящий власти, насилию с ней связанный (для России очень важный).          Ю.Поль: Не является ли расщепление в русской ментальности на должное и сущее последствием родовой травмы насильственного введения православия?          И.Гр.Яковенко: Я бы сказал по-другому. Это общая травма неимманентного саморазвития. Есть общества, которые получали государственность, получали религию. Они неорганично развивались. Эта травма сказывается во всём, в том числе и в этом.          Г.Дилигенский: Доклад чрезвычайно интересен. Разговор шел в основном на философском уровне, мне хотелось бы немного занизить уровень. В рамках социально-психологического анализа эта проблема решается с помощью специальных психологических категорий.      Например, категория современной социальной психологии - аттетюд, то есть определенная позиция человека по отношению к окружающей действительности. Оно многосложно. По отношению к одному и тому же объекту человек обладает и ценностными и поведенческими аттетюдами. Экспериментально доказано, что они часто могут не совпадать. Ценностный аттетюд и поведенческий - это перевод на психологический язык категорий должного и сущего.     Общая особенность человека - потребность в осмыслении жизни, самого себя. С этой точки зрения конфликтное отношение между сущим и должным - принадлежность не традиционного общества, а современного. В традиционном обществе эти категории находились в отношении мирного сосуществования. Повседневное бытие определялось в громадной мере групповыми культурными нормами - и в античном полисе, и в первобытной общине, в средневековом цехе. Должное естественно переливалось в сущее, потому что оно очень четко регулировалось нормами повседневного бытия. Что касается той стороны должного, которая связана с духовностью, его трансцендентный аспект, то должное принимало в поведенческом плане форму символического демонстративного поведения.      Чем быстрее идет антропологическое развитие, тем сложнее становится соотносить осмысленную норму с реальной жизнью. И в этом смысле здесь нет ничего специфически русского, это общее явление. Пример - ценностная революция на Западе в 60 - 70-е годы. Опросы показывают: 95% западноевропейцев сознают, что живут в обществе потребления и их это не устраивает. А в реальной жизни идет дальнейшее развитие потребительского общества.     Процесс индивидуализации - другой всемирно исторический процесс, который в Западной Европе, по-видимому, начался с Возрождением, в России, вероятно, намного позже. Происходит отчленение человека от этой групповой пуповины, и он уже не может решать проблемы должного просто следуя групповым нормам. Ему надо решать их самому. Вот тут возникает возможность конфликта.     Иногда в докладе, мне кажется, невольно смешивались разные вещи: должное в условиях реального социализма - это не какой-то глубокий философский или психологический феномен, а скорее всего должное, которое запечатлено в Моральном кодексе строителя коммунизма, это способ легитимации власти, которая чувствует, что теряет свою легитимность.     Русская духовность как идеологема - это тоже специфическая форма конфликта, но, мне кажется, это эскапистская форма, которая развилась, скорее всего, в XIX веке: крайняя подавленность личности, крайняя бедность ее жизненных возможностей, отсутствие автономии индивида. Жизнь плоха, но человек знает, что она плоха, человек знает, где правда, он может убить и ограбить, но потом он идет в церковь, жертвует деньги и т.п. Сам факт, что он знает, где правда, а это особенность русской культуры, дает ему некоторое самоутверждение, самоутешение. Это психологический эскапизм. И в форме эскапизма в данной ситуации выступает конфликт сущего и должного.     Пожелание докладчику - рассмотреть в своих исследованиях эти общие вещи применительно к конкретным историческим ситуациям.          В.Ильин: Две посылки мне кажутся декларативными - об априорности должного и о его неверифицируемости. В генетическом смысле должное не является априорным, а кристаллизуется отвлечением от несообразности действительности путем отсечения нежелательного и через введение модели совершенного. Отказ от верифицируемости должного снимает диалектику сущего и должного. Нерв этизма как меры отношений составляет как раз построение модели взаимодействия должного и сущего. Если возьмем основную формулу коммунизма, скажем, "богатства польются полным потоком", "каждому по потребностям", то спрашивается, по каким потребностям, каким потоком, с какой интенсивностью? Если мы усредним уровень потребления, достигнутый в развитых индустриальных странах, то ресурсов биосферы хватит на 11 лет. Коммунизм, будучи введен как качественная формула, как некое должное состояние, верифицируется и фальсифицируется. Он не фальсифицирован для теоретиков, для которых модели должного сопряжены с реальностью. Если Вы будете в дальнейшем углублять свои представления о должном и сущем, то надо поставить вопрос о статусе теории, статусе продуктов теоретизирования. Теория изучает не мир реальный, а мир фиктивный. Скажем, классическая механика изучает не поведение тела, а поведение материальной точки - чистой фикции. Ни одна достаточно развитая теория мир не изучает, она погружена в мир должного, а не сущего. И большой вопрос, через какую технологию связать теоретический мир с реальностью. В производстве этим занимаются индустриальные технологии, в социуме - социальные технологии. Из самой теории ни один проект не закачивается в реальность без технологического обсчета. Теория - проект, брошенный вперед, он весь погружен в мир должного.          А.Давыдов: Модель "должного - сущего" - плодотворна. Она отражает реальное движение человеческой мысли во многих культурах и во многих традициях.      Мне кажется, что докладчик не видит пути преодоления в его интерпретации разрыва между должным и сущим. Преодоление раскола - неважно, через эволюцию или катастрофу, - должно иметь четкое нравственное основание, которое должно быть реальным - в жизни, в фактах. В России оно пока не выработано. Но оно существует и в культуре Западной Европы, и в культуре Востока. Если взять историю западноевропейской мысли, то мы имеем феномен преодоления должного и сущего в феномене богочеловечности. Должное спустилось с небес на уровень сущего и создало некое новое качество. Мы имеем фактически соединение абсолютного с относительным в феномене, который можно было бы охарактеризовать с двух сторон: человек как сын Божий и Бог как сын человеческий. Произошла в значительной степени десакрализация должного, абсолютного, то есть произошел отказ от абсолютизации абсолютного, точно также и от абсолютизации относительного. Возникла некая середина. Она возникла в первую очередь, по-видимому, не в реальности, а в интерпретации. И эта интерпретация делала свое дело на протяжении веков и работает до сих пор. Мне кажется, что подобный механизм можно найти и на Востоке. В речи Будды содержатся совершено четкие указания на то, что есть путь преодоления страданий человека, и этот путь в отказе от крайностей: самоистязания, ухода в фантазии. Сегодня такие буддийские страны как Шри-Ланка, Таиланд делают явные успехи в рыночном хозяйстве, в области демократии, либерализации своего общества. Они нашли религиозно-нравственную основу этого движения вперед. Эта интерпретация буддизма точно также работает в буддийском социуме, как работает новозаветная интерпретация христианства в западноевропейской культуре.      О том, что конфуцианство - рационалистическая религиозно-нравственная система, и о том, что эта система находится на грани между секулярным и религиозным объяснением нравственности, известно давно. Конфуцианство раскололось и появилось неоконфуцианство, которое позволило нравственно оправдать реформы в конфуцианских обществах - в Тайване, Сингапуре и т.д. Суть восточных эволюций религиозно-нравственных основ - снижение сакральности должного до уровня ценности сущего. Есть и встречное движение - повышение ценности сущего до уровня сакральности должного, хотя это встречное движение, может быть, не очень удачно. Таким образом, мы видим во всех этих культурах поиск середины и ее нахождение, нахождение религиозно-нравственной основы преодоления крайностей, то есть создание соответствующих интерпретаций в массовом сознании, которые позволяют ему стать на путь преодоления крайностей. В таком плане, мне кажется, надо работать и в отношении России.          В.Каганский: Я согласен с тезисом, что 21 августа 1992 года в России закончилось средневековье и началась реформация, но я обосновываю этот тезис на материале пространства. Археологи сейчас подошли к тому, что сначала надо реконструировать ландшафт, а по нему - историю, а не по горшкам и кладам. Другое дело, что это представляет собой большую культурную трудность. Общество предъявляет запрос на любого рода исторические и псевдоисторические изыскания (тем самым стимулируя фальсификацию собственной истории). Но никаких реальных запросов на географическое осмысление своей страны, кроме двух - для обеспечения работы вестернизированных политических механизмов (электоральная география) и для обоснования региональных субкультурных амбиций, - нет. Страна продолжает жить в хронической пространственной невменяемости. Что не означает отсутствие очень бурной пространственной событийности, а как раз ее как бы дополняет и легализует.      Как пространствовед я хочу сказать, что если некий феномен за очень короткое историческое время меняется по размеру приблизительно в тысячу раз (это Россия), и если сейчас разные группы определяют размер настоящей России таким образом, что эти вещественные интересы отличаются в 100 - 150 раз, то возникает возникает проблема: где же в пространстве гнездится эта русская ментальность? Есть расчеты, что размеры того, что сейчас называется настоящей, подлинной, ныне живущей России, а не России Даниила Андреева, отличаются по площади в 150 раз.          В.Чертихин: Большим достоинством доклада является его высокий теоретический уровень. Категории должного и сущего интересны тогда, когда мы их рассматриваем на уровне обыденного сознания. Как только мы уходим на другой уровень, то там должное - верифицируется.     Можно рассматривать Россию с точки зрения ее какой-то особой самобытности, но потом оказывается, что традиционная цивилизация вполне объясняет развитие России. Если рассматривать ее со стороны должного и сущего, то должное и сущее действуют во всех обществах. Поэтому специфика, видимо, в конкретном проявлении общих закономерностей.     В условиях переходности всегда очень сильно распространяются негативные настроения. В нашем обществе в них можно выделить четыре группы: апокалипсические настроения, идеализация прошлого, поиск врага, поиск утопических идеалов быстрого выхода из кризиса. Можно привести любопытные статистические данные: 76% населения высказывают недовольство своим положением, только 24% говорят, что "жить можно". Если взять поиск утопического выхода, скажем, надежда на сильную руку, то в начале 1996 года 40% надеялись на сильную руку, в конце - 60%. Электорат Зюганова - 79% за сильную руку, электорат Лебедя - 63%, электорат Ельцина - 53%. Но встает вопрос: если так сильно распространены негативные настроения, то почему оппозиционеры не могут вывести народ на улицу? Почему эти недовольные всё не сметают? Здесь тоже действует какая-то общая закономерность. Когда действуют противоборствующие механизмы, люди не выходят на улицы.     У нас сейчас проведено любопытное исследование по поводу отношения к рыночным реформам. Около 3 процентов богатых людей - всем довольны, всё могут себе позволить, процентов 20 людей, которые должны на чем-то экономить при покупке машины или квартиры, но в целом готовы играть по рыночным законам. Еще 40 процентов ориентируются на эти 20, хотя многим недовольны. И только 20 процентов не хотят вписываться в рыночные отношение, у них хватает средств только на какие-то текущие потребности. 7 процентов людей живут ниже физиологического уровня жизни, 10 процентов - социальное дно. То есть получается, что 63 процента готовы играть по рыночным правилам. Они тоже подвержены негативным настроениям, но по этим новым правилам готовы играть. Далее - 10 процентов (социальное дно) не интересуются проблемами большого общества. Остается 27 процентов, которые демократически победить не могут, а выйдя на улицы, тоже не побеждают. Вот их положение действительно трагично.      Надо изучать ту часть населения, которая уже втянулась в рыночные отношения. Здесь крутиться капитал, энергия. В 1989 году средний класс составлял 11 процентов. Сейчас уже немногим более 20. То есть рост больше процента в год. Это очень большой рост. Где-то здесь идет борьба должного и сущего.          Б.Ерасов: Докладчик ввел эвристичную категорию должного и сущего, на основе которой я в какой-то степени изучал цивилизационную проблематику - до тех пор, пока не понял, что гораздо большее значение имеет категория "осевое время". Обращение к категориям должного и сущего или к категории "осевого времени" дает возможность избавиться в значительной степени от аксиологичности и метафоричности в наших суждениях. Но у докладчика компоненты, которые входят в концепцию осевого времени, соотносятся прямо обратно тому, что утверждают классики-цивилизационщики. Они утверждают, что движение мировой истории идет снизу вверх, то есть общество стремится к некому трансцендентному сверхначалу или к должному. И.Гр.Яковенко утверждает, что наоборот: осевое время не имеет особого значения, должное - удел средневековья, и поэтому история движется сверху вниз и рано или поздно заканчивается. То есть мы присутствуем при онтологическом обосновании конца истории.      В очень теоретичной форме дан крайний виток отрицания ценностных критериев в истории и в том числе в российской. Часто приходилось слышать, что Россия - больное, невменяемое общество, что надо исправить цивилизационный генотип, и как можно скорее, и поэтому Россия должна дойти сначала до дна и потом пойти обратно вверх. Судя по всему, в теоретическом плане - мы доходим до дна, потому что отрицается должное и принимается сущее, то есть всё, что дано нам в ощущениях. Вместе с должным уничтожается иерархия ценностей. Не знаю, в какой степени сохраняется нормативность, но она еще не должное как таковое. Тем самым устраняются моральные, эстетические критерии, утверждается полный аморализм. Поэтому нет разницы между музеем и помойкой, и то и другое - сущее. Здесь есть издержки: если принять сущее, то мы принимаем и гулаг, и всю критику коммунизма - и то, и другое.      Эта парадигма - антихристианская, антитеистическая и атеистическая. Она полностью секулярна. В художественной литературе такая позиция была выражена Достоевским, который описывал такого типа суждения на художественном материале: тотальное отрицание, никаких ценностей нет, Бога нет - всё позволено.      Верифицируемость должного заключается в том, что цивилизация, основанная на должном, сохраняется в течение очень длительного времени, а сущее - всегда преходяще, моментально. Если есть завтра, то это уже должное. Не может социальная, культурная жизнь существовать без должного.     Подобные манеры суждения о действительности, хотя в более слабой форме, существовали в Древней Греции (так называемые циники) и Древнем Риме. Они всё отрицали и полагали, что вот сейчас, пока не поздно, надо наслаждаться тем, что есть, потому что потом не будет. Они уже предвидели будущее. Это было, пока не появился Исус Христос со своим должным. Цивилизация возродилась на основе должного.      Мы обречены на то, что сущее доведет нас до беспредельного уровня, в сто, в тысячу раз сожмется Русь, сократятся рамки ее духовности и т.д., до тех пор, пока не возникнет некоторая другая основа должное. И никакая цивилизация без должного не обходится. Ислам, буддизм, конфуцианство - это не средневековье, это XXI век, это возрождение должного, включающее симбиоз и синтез. Должное вновь и вновь возникает, проявляет себя. И не обратившись к нему, мы не решим наши проблемы.          Г.Гольц: Как раньше Россия проходила кризисные периоды? В статистике обычно берутся 1913, 1928, 1932 годы, а промежутки - не дают. Если реконструировать каждый год, то получается, что Россия достигла высших рубежей по производству разных товаров и ВНП не в 1913, а в 1916 году. И в 1917 году, когда был политический коллапс, хозяйственного коллапса не было, а он наступил в 1919 - 1921 годах. И падение было не как сейчас - в 40 или 50%, а было в среднем в пять раз, а по отдельным товарам в 100 и в 200 раз. И говорить о том, что завтра произойдет разрушение общества, не приходится. Но что интересно. В конце 1918 создался Госплан, были привлечены лучшие экономисты, и они создавали как раз картину должного. В 1922 году уже были созданы планы хозяйственного развития страны. Должное пробивало себе дорогу.     Я полностью разделяю выступления В.Ильина. Должное во всей силы возникло тогда, когда возникло человеческое общество, когда в человеческое общество вошел разум. И этот разум создал такие средства, такие новшества, которые стали повышать потребление всей окружающей среды. И это стало особенно заметно в последние 200 лет. Из области нравственной рассмотрение этих проблем должно прийти в область расчетов, в область органического соединения расчетного, проектного, сценарного должного и сущего. Без этой стадии мы действительно можем пойти в коллапс.          И.Левин: Смысл доклада заключается в том, что структура русского идеала должного конструируется как заведомо нереализуемая, а это придает взаимодействию между конструктом "должное - сущее" и развитием социальных конфликтов острый, непримиримый, несводимый характер. Тут, на мой взгляд, прорезается проекция уникальности российской истории, путь к русскому катастрофизму. Американцы выделяют сейчас средства для изучения катастрофизма современного массового русского сознания.     Я не оспориваю логику доклада. Но эвристичность этого построения там, где оно проецируется на социальную историю, вызывает сомнения. Можно констатировать существование в культуре обширной зоны компенсаторно-посредующих тенденций, структур, явлений. Можно, пользуясь категориями концепции А.С.Ахиезера, сказать, что это и есть в сущности зона медиации, которая стоит в центре всех поисков. Но эта зона чаще всего выступает как скрытая, не очень доступная аналитическому взгляду. Такова ли реальная острота, несводимость в российской истории этого конструкта должного и сущего? Возможно, что нет. На память приходит феномен русской веры, как веры наполовину, половинчатой. В истории существует явление: предельно религиозный, истовый человек обладает высокой готовностью сменить эту веру при прежнем градусе религиозности. Мы постоянно и сегодня сталкиваемся с такого рода явлением, которое является компенсирующей конструкцией, которая значительно снижает остроту того, что докладчик называет должным и сущим. Это одна из специфически российских форм воплощения более общего явления. Если бы мы в католическом контексте рассмотрели эту дихотомию, то выявили бы наличие огромных зон такого рода компенсаторных посредующих явлений и механизмов. В сегодняшней российской действительности именно в этом надо искать в значительной степени разгадку тех странностей, несостыковок, логически необъяснимых противоречий, о которых здесь шла речь. Эта туманная, завуалированная зона может объяснить и очевидный разрыв при смене экзистенциальных парадигм, когда на место неогегельянской парадигмы, которая опиралась на оптимистическую, дерзкую веру в возможность изменения всего и вся - от мертвой природы до живого человека, пришла парадигма, которую Г.Дилигенский определил как катастрофически-эсхатологическую или фаталистическую. При верификации результатов социологических опросов мы не видим такого надлома, такого катастрофического разрыва между этими полюсами. Здесь вступают в действие существенно действующие условия психологического приспособления. Без учета этого мы должны стать на точку зрения уникальности чисто российской конструкции должного - сущего, ведущего к непримиримости и катастрофичности конфликтов.          Р.Максудов: Некоторые вопросы к докладчику были вызваны незавершенностью его работы в веберовской традиции. Модус существования должного и сущего можно задавать в трех пространствах. Первое - как онтологическое единосущное, как онтологическое основание дальнейшего развертывания. Второе - в типах, основанных на онтологической конструкции, дающей принцип развертывания. Докладчик ввел принцип синкретичности. Я бы его назвал - принцип взаимосвязанности. Когда мы конструируем эти типы, они должны быть у нас связаны. Третье - историческая интерпретация выделенных типов и получение знания на этой основе.     На основе обсуждения я бы выделил три типа сущего: как пронизанность исторически сообразным должным; как вне должное; как непрерывно реализуемое должное. Это - идеальные типы. Я пытаюсь задать им некоторый социально-инженерный контекст. Для первого типа контекст невозможно задать, это философско-ценностные отношения. Второй - в рамках анализа ментальности. В третьем случае контекст очень важен для управленческо-образовательные стратегии.     Зацикливание на проблематике нравственности - карма интеллигенции. Нравственность в научном исследовании - это ответственность за свои конструкции. Гегель сказал: век нравственности прошел, наступил век морали.           А.Ахиезер: Докладчик, как и выступавшие в дискуссии, стремился углубить критику исторического опыта российского общества на основе анализа конкретных элементов культуры, анализа их логической структуры, социальной значимости попыток общества, групп жить в соответствии с этим опытом. Наше общество слишком часто пыталась войти в современный мир, опираясь на архаичные пласты культуры, что приводило подчас к разрушительным последствиям. Эти, казалась бы, исчезнувшие пласты культуры играют важную роль и сегодня.      Бросается в глаза, однако, что содержательные и интересные выступления критиковали доклад с совершенно различных оснований, что само по себе прекрасно. Но при этом у меня возник вопрос, не потеряли ли мы представление о конкретном содержании доклада? Не следует ли бросить упрек докладчику, что у него не был однозначно сформулирован предмет доклада?      Мне кажется, что речь идет о старой проблеме, которая встала перед человеком с момента его появления: обеспечение выживаемости через постоянное преодоление конфликта, противоречия, раскола между двумя аспектами его жизни. С одной стороны - внутренняя потребность следовать некоторым ценностям, сконцентрированным в сложившейся культуре, носящих возможно сакральный характер, осознаваемых как необходимость. Кем задана эта необходимость - тотемом, богом, начальством, непреодолимым внутренним стремлением, инерцией истории и т.д. в данном случае не имеет значения. Важно, что она носит характер нравственной презумпции. С другой стороны - постоянная угроза неспособности, реальная неспособность воплотить эти ценности с достаточной полнотой. Проблему можно выразить как несоответствие должному эмпирического бытия (категория сущего к этому имеет лишь опосредованное отношение, которое требует особого анализа). Проблема несводимости акта деятельности и эмпирического бытия - всеобщая проблема человечества. Но она имеет свою историю, свою специфику в каждой культуре, возможно в субкультуре. Все драмы человеческой жизни, вся повседневность разыгрываются между этими полюсами. Между ними формулируются смыслы, новые решения. На определенном этапе люди вообще пришли к выводу, что это противоречие неразрешимо. Вспомним категорический императив Канта. У нас не философский семинар, чтобы решать эту проблему на категориальном уровне, мы ее решаем, конкретизируя до российской культуры, ее определенной исторически-преходящей формы. В архаичной культуре она решалась как отпадение повседневной жизни от нравственного долга. Например, интеллигенция всегда мучилась своим "отпадением" от народа и т.д. и пыталась любыми средствами его преодолеть. Историю российского общества можно описывать как периодическое отпадение, олицетворяемое властью и церковью, погружение в греховную реальность, "воровство", где вызревает другое должное. Должное и греховная реальность менялись местами. На Западе эта проблема решалась в процессе постоянного совершенствования формирования синтеза (медиации). Докладчик не сформулировал иерархический характер проблемы и не указал место своего исследования в ней. Отсюда и проблематичность, смещенность терминологии и расплывчатость предмета, что не создало благоприятных предпосылок для концентрации дискуссии на узловых проблемах. Это привело к тому, что многие воспринимали его доклад как элемент общей концепции культуры, экзистенциальную концепцию человечества.      В действительности проблема доклада навеяна спецификой государственной как досоветской, так и советской идеологии, которая безуспешно пыталась соединить статичные ценности традиционализма с реальными и желаемыми ценностями, связанными прежде всего с модернизацией. Эти попытки сталкивались с расколом, в частности между теми ценностями, которые власть пыталась превратить в массовые, и их нереализуемостью.      Эта проблема существует и сегодня, и поэтому должна быть предметом рассмотрения некоторой иерархии наук. Здесь важную роль должны играть исследования сути этой проблемы через категории свободы и необходимости, через необходимость, вырабатываемую человеком (или навязанную ему) и возможностью эту необходимость воплощать, через оппозицию категорий "возможность - потребность" и т.д. Это должно помочь сформулировать методологическую основу для культурологического анализа, где эта проблема рассматривается на материале культуры, в частности, культуры конкретной страны в конкретное время, возможно в конкретной субкультуре общества, группы и т.д., где исследователь сталкивается с гигантским разнообразием. На примере доклада можно видеть, как необходимо конкретное исследование проблем российской культуры, доклад одновременно показал и скрытые методологические трудности движения по этому пути.           А.Давыдов: Здесь встретились две концепции культурологического анализа. И.Гр.Яковенко рассказал, что такое должное, что такое сущее. А как преодолевать их конфликт, этому в докладе не было уделено внимания. Это дало повод Б.Ерасову абсолютизировать подход Яковенко и сделать вывод, что если не должное - тогда абсолютизация сущего. Традиция такого разведения крайностей, такой критики возникла у нас где-то со времен Достоевского. Если не Бог, тогда народ. Но и то, и другое - сакрализация должного, уродливое восприятие потусторонности. Либо божья правда, либо народная правда.     Буддизм, конфуцианство, христианство - все они не возвращаются сегодня к оправданию должного, они ставят перед собой жизненные задачи синтеза противоположностей.           Ю.Вешнинский: Сущее как непрерывно реализуемое должное - это у нас присутствовало всегда. Здания сталинской эпохи - это была материализация должного. Однако взаимопроникновение было и тогда.           А.Голубов: Сегодня звучала философская критика (В.Ильин), теистическая критика (Б.Ерасов), но - не в контексте доклада. Надо обсуждать доклад.          А.Пелипенко: Мы оставили за рамками разговора проблему философского фундирования категорий, которая была за пределами контекста доклада, хотя она была бы нелишней. Но даже тот участок, который связан с докладом, предполагает некоторое движение по прогрессии дуализации, например, через оппозиции имманентное - трансцендентное. Если мы проецируем этот процесс в плоскость историко-культурную, то рождается некое заужение, сведение философских оппозиций к культурологическим категориям. Они должны быть вставлены в динамику исходных оппозиций. Процесс этот приобрел зримые формы только в пресловутое осевое время. Возникло проектное сознание и категории должного и сущего (проект и реальность), между которыми возникли дихотомические отношения. Для всех исторических народов глобализация этих категорий, их антиномия стали непременным, входящим в основные платформы ментальности фактором. И в этом смысле уже становится бессмысленным вопрос о преодолении его. В одном случае между ними доминирует инвертивное отношение, в других случаях - медиационное. В этой типологии мы рассматриваем российскую цивилизацию. Дальше идет рассмотрение того, как эта оппозиция проецируется в реальности российской социально-исторической целостности, рассмотрение семантических коррелятов, семантические производные.          И.Гр.Яковенко: Я вел речь о конкретном "должном и сущем", реализовавшимся в российской цивилизации. Меня интересовали те формы, которые эта оппозиция приняла здесь. Должное в России - это нормативизованный, невоплотимый идеал. Он неверифицируем изнутри культуры. Для носителя традиционной культуры онтологически не тождественное должному сущее не является полем для верификации должного. Внешний наблюдатель, философ может прекрасно его верифицировать. Должное - нормативная проекция мира, вселенной, рода, где человек родился. Всякая критика должного вызывает ужас. Конфликт между должным и сущим в раннем средневековье мало осознавался. Нарастание этого конфликта - свидетельство поздних стадий его проживания. Человек архаичный, живущий по глубоко запущенным архаическим моделям, живет по раз и навсегда заведенным порядкам. По мере средневекового кризиса теократического по принципу общества конфликт должного и сущего всё более и более осознается - и как собственный нравственный конфликт, и как кризис общества. Однажды сама конструкция должного - сущего ставится под вопрос. Всякая уходящая система воспринимает приходящую как безнравственную. Я полагаю, что конфликт этот снимается снятием самой модели должного - сущего, потому что средневековая форма веры - другая. В секулярном космосе возникают другие регулятивы.

 Докладчик И.Гр.Яковенко

Присутствовали:

Члены-учредители:А.Ахиезер, Г.Гольц, А.Давыдов, И.Кондаков, Е.Туркатенко, И.Гр.Яковенко.

Участники:Ю.Вешнинский, А.Голубов, Г.Дилигенский, Б.Ерасов, В.Земсков, В.Ильин, В.Каганский, Н.Коршунова, Л.Куликов, И.Левин, Н.Макашёва, Р.Максудов, М.Новинская, А.Пелипенко, Ю.Поль, Л.Резниченко, С.Сергеева, Е.Степанов, В.Чертихин.

      И.Гр.Яковенко: Ментальность задает некоторые интенции, познавательные и объяснительные модели, которые не сознаются человеком, но тем не менее оформляют его мысли, побуждения, чувства определенным образом. Когда мы говорим о цивилизационной специфике или о национальной ментальности, национальном характере, мы говорим об особой конфигурации, которая и задает эти характеристики.     В литературе существует устойчивая мысль, что русский человек, Россия заданы в порыве, в движении к чему-то нездешнему, к иному миру. Но если мы начнем выяснять, что необходимо России для реализации своих идеалов, то оказывается, что необходимо быть сильной, мощной империей. Некий идеал, который переживается и культивируется, и те конкретные цели, которые ставятся для его достижения, принципиально между собой не совпадают. Ибо если мы говорим о том, что Россия движется к духовности, к нездешнему миру, то она должна упражняться в аскезе, быть страной с большим количеством монастырей, с теократическим правительством. На самом же деле она ставит совершенно другие цели. Имеет место неосознаваемый, но сущностной, важный конфликт, который, как мне кажется, описывается через категории должного и сущего.     Должное и сущное - особая ценностная структура, с помощью которой переживается мир. Должное человек осваивает с детства, оно воспринимается как спущенная сверху, богоданная природа. Должное не поверяется реальностью и оно априорно. (Априорно не то, что оно прекрасно, а то, что оно долженствует.) Для традиционного человека не встает вопрос, насколько оно хорошо, насколько воплотимо.     Сущее - это некоторая эмпирическая реальность, в которой существует человек. Оно не тождественно объективной реальности, которая существует для человека Нового времени, европейского, буржуазного человека. Объективная реальность ценностно нейтральна, она есть поле для нашей жизни, для совершенствования, развития общества. Сущее же переживается между смысловыми полюсами: с одной стороны это неподлинное, сниженное грехами и несовершенством версия должного, а с другой - неподлинная реальность, которая и в онтологическом, и в ценностном отношении второсортна по отношению к должному. Априорное должное - некий идеал, который переживается как безусловный. Идеал объявляется нормативом. Он - естественная для человека и общества категория. Но можно его воспринимать как некую конечную цель, к которой общество и человек стремятся, но которая недостижима. В средневековой ситуации идеал, то есть должное, объявляется нормой. В каждый момент жизнь каждого человека оказывается в конфликте с идеалом. Конфликт убирается в подсознание. Вокруг этого возникает множество психологических коллизий. Что делать с этим конфликтом? Замечать его, не замечать, проецировать его на своих врагов, противников?     Подлинно истинным является то, что укладывается в должное. То, что его разрушает, не является истинным в некоем высшем смысле. В книге Касьяновой "Русский национальный характер" говорится, что должное на Руси соответствует понятию правды, справедливости. Должное более истинно, чем эмпирическая реальность. Если человек признаёт существование реальности, не соответствующей должному, то он попустительствует злу, пускает его в мир. Если он находит в себе силы не признавать каких-то недолжных моментов, то тем самым не пускает зло в себя, противостоит ему. Человек должен постоянно помнить, что есть нечто, что он не признает. И поскольку сама концепция "должного-сущного" находится в постоянном сложном, драматическом отношении с реальностью, возникает комплекс вины из-за невыполнения должного, из-за того, что человек видит в мире процессы, которые не соответствуют должному.     Традиционное мышление в советский период исходило из морального кодекса строителя коммунизма. Практика, однако, не ответственна и не соотносится с идеалами. Идеал правильный. И если что-то с этим не совпадает, то есть греховность мира сущего. Идеал за реальность не ответственен. Это относится и к советскому, и к дореволюционному периоду. Сущее в его характеристиках не является критерием и способом верификации идеалов. Если при попытках воплощения идеалов в реальной жизни что-то не получается, то это само по себе ни о чем не говорит.     Должное, таким образом, отменяет природу человека и навязывает ему некую высшую природу. Один из компонентов, из которого вырастает должное, на мой взгляд, - монофизитская природа традиционного сознания. Когда происходит манихейское расчленение человека, то одна часть объявляется негативной и ее человек отчуждает, по возможности проецирует на своих врагов. Другая часть, положительная, объявляется подлинной человеческой сущностью. Мир расчленяется на две части, предполагается, что есть на земле должное и есть недолжное, "свет" и "тьма". Свет - это всегда "мы". Никогда не было так, чтобы наш народ, наше общество оказалось бы средоточием тьмы. По понятию "наш человек" соответствует должному. Отсюда хилиастическая тенденция в культуре: раз человек соответствует должному по понятию, то однажды должное воплотится на земле во всей своей полноте. Почему сегодня должное не полностью воплотилось? Враги мешают! Врагами могут быть инородцы, агенты империализма и т.д. и т.п. И если мы всегда по понятию соответствуем должному, то враг по понятию соответствует антидолжному. Сегодняшний пример - как у нас рисуют чеченцев. Первая мифология - чистые герои, вторая - звери, исчадия ада. И первая мифология, и вторая не имеют ничего общего с реальностью.      При анализе традиционного сознания можно увидеть, что должное оказывается смысловым ядром разворачивания универсума, модели космоса. Эти люди выстраивают мир через соотношение должного и сущего. Для человека традиционного знание и оценка нерасчленимы.     Есть закон должного, который и являет собой природу сущего. Но в силу определенных причин сущее пока уклоняется от должного, ибо сущее не имеет своей онтологии. Должное являет собой систему, вбирающую в себя всю онтологию, присутствующую в мире. Только в должном есть онтология, только оно бытийствует в мире. Только приобщаясь к должному, входя в него, мечтая о нем, я обретаю статус истинного. Сущее лишено онтологии, онтология сущего лежит в должном. Мир сущего - не подлинен, подлинный мир - мир нашей мечты, идеалов. Почему пожилых людей так привлекают мексиканские сериалы, в чем была прелесть идеальных фильмов сталинской эпохи, где были бесконечно правильные герои и абсолютно законченные злодеи? В реальной жизни человек ведет себя совершенно по другому: он лукав, он делает карьеру. Но у него есть небесный двойник, который ведет себя так, как герои этих фильмов. Когда пожилые люди смотрят эту назидательную кинопродукцию, они чувствуют себя счастливыми, ибо они приобщаются к идеалу. Пусть этот идеал не реализуется сегодня рядом с ними, в этой точке пространства, но где-то он, несомненно, существует и ведет себя именно так.     В этой типологии сознания есть очень важная категория - уклонения от должного, оценка меры, в какой сущее уклоняется от должного. Когда сущее слишком уклоняется от должного, традиционное общество начинает переживать стресс, подавленность, растут фобии, страхи. Инверсии возникают, когда это уклонение от должного переходит некоторый порог.     Мир сущего нельзя переделать в мир должного. Мир сущего может пресуществиться, преобразиться чудесным образом в мир идеальный только через революцию, через какие-то чрезвычайные усилия. А просто идя путем европейским, путем благоустройства - приводя в порядок свою квартиру, чиня забор, - нельзя построить мир должного. Поэтому русский человек только мечтает о светлом царстве, а живет в том, в каком мы все с вами.      Каковы истоки идеи должного? Это архаический изначальный ритуал. А сущее - отпадение от ритуала. Если поговорить с носителями идеи должного, то о нормативности должного они могут рассказать, а о контурах должного - нет. Оно не имеет имманентных характеристик. Так же как и мир сказочного будущего, мир Опонского царства, мир коммунизма - его нельзя пощупать.     Каждый традиционный человек живет в реальном мире, который существует по принципиально другим законам нежели те законы, которые он называет своими собственными. Должное упорядочивает автомодель (то, каким образом культура осознает себя самое), но совсем не упорядочивает реальный мир. В реальности люди живут по совсем другим законам, которые осознаются как некоторое уклонение.      Если все люди обречены постоянно нарушать должное, то они, во-первых, переживают перманентное чувство греховности, во-вторых, постоянно нарушают законы - мельчайшие, средние, большие. Из этого вытекает возможность ими манипулировать. Из этого вытекают элементарные блага любого начальника самого разного уровня - идеологического начальника, политического, административного. Все мы нарушаем законы должного, мы греховны, но нам эти грехи разрешаются. И эти разрешения несут преимущества тому, кто их дает. Таким образом в сохранении конструкции "должного - сущего" заинтересованы широчайшие пласты людей, которые включены в эту систему, привыкли извлекать из нее свои преимущества. Церковь заинтересована в осознании человеком своих грехов, поскольку она являет себя посредником между человеком и богом. Греховность оказывается фундаментальным обстоятельством, благодаря которому церковь существует. Должное постоянно создается, всем нам известный пример - советская мифология. Это делалось и раньше. Святополк Окаянный, согласно версии, убил своих братьев Бориса и Глеба. Они спокойно приняли это убийство, эту кару, так как он был старший брат. На взгляд человека нового времени это дикое поведение, а для религиозных мыслителей это пример высшего идеала кротости. Братья, идя на заклание, оказывались соучастниками неправедного дела. Их брат совершал преступление против Бога. Но здесь работает иерархический принцип - те, кто выше, не подлежат суду тех, кто ниже. Есть сказание о Эдмунде Ринговиче, которое дает другую версию события. То есть должное всегда формируется либо из чисто мифологической ситуации, либо из реальности, но при этом реальность фундаментально трансформируется, какие-то компоненты из нее убираются. Получается воплощение чистого идеала, и оно и объявляется должным.     Попущение - это те моменты жизни, которые попускаются в силу несовершенства мира. В советскую эпоху попускались такие вещи как приусадебные участки, церковь, рынки. При этом то, что сегодня попускается, завтра может отменяться, запрещаться. Все, кто участвует в этой попущенной части жизни - второсортны ибо не соответствуют должному.     Существуют некие топосы, в которых традиционный человек излагает должное. Представления о национальном характере, народном русском духе - воплощение должного. При этом происходит приобщение к должному. В этих беседах невозможно поставить проблему верификации. Должное как бы спускается с неба и воплощается в нации, народе.     Поскольку должное не выполнимо (и обществом в целом, и каждым субъектом), рождается изъязвленность, чувство вины, неполноценности, метания, неудовлетворенность, комплекс неподлинности своей жизни. Это запускает и механизмы расселения. Идут поиски нового мира, который соответствовал бы должному.     В XIX веке у "бегунов" существовали "паспорта Беловодья". Оно воспринималось вполне реально. Интеллигенция, особенно гуманитарная, самоопределяется в космосе должного. Об этом свидетельствует эволюция среднего советского "шестидесятника" после 1991 года. Идеал не реализовался. Наступившая реальность не воспользовалась той шкалой ценностей, которую предложил бы обществу средний советский интеллигент.      Понятия духовность и быт - пара, которая соответствует должному и сущему. Если духовное является идеальной компонентой, в которой сосредоточено всё хорошее и подлинное, то быт оказывается сферой отпавшей, противостоящей духовному. Соответственно обживанием и упорядочиванием быта занимается человек, к которому приклеивается понятие "мещанин". Он не борется с должным, а просто его для себя отменил, занимается сферой сущего, приводит ее в какой-то порядок. Такой человек лишен традиционалистских комплексов - и тяги к должному, и изъязвленности собственным несовершенством. Последнее двадцатилетие советской эпохи характерно тем, что быт оказался сферой, в которую ушли люди, занявшись его преобразованием, приведением в порядок.      Весь семидесятилетний советский эксперимент был выражением тяги людей к должному. В конце советской эпохи наступило разочарование.     Модель "должного - сущего" восходит к эпохе осевого времени, к появлению идеи абсолюта. Когда формируется какой-то идеал, выясняется, что наличная реальность с ним не совпадает. С этого момента происходит разделение должного и сущего. Это категория каждой монотеистической религии. Россия обрела, восприняла парадигму "должного - сущего" вместе с православием. С какого-то этапа она пронизала сознание всего общество - не только верхнюю культуру, но и сознание общества как целого, стала сущностной, системной характеристикой традиционной культуры.      Понимание мира в категориях "должного - сущего" принципиально противостоит секулярно-рационалистическому пониманию, в котором есть понятие идеала и есть объективная реальность как поле разворачивания человеческой жизни. Есть концепция человека - принципиально и неустранимо несовершенного. Эта модель, это видение мира приходит на смену идеям должного и сущего. События, происходившие в России после реформ Александра II и особенно после революции 1905 года, размывали парадигматику "должного - сущего".      Идеал должного последовательно изживается где-то с 1956 года. Закончилась героическая советская эпоха. Постепенно быт оказывался всё более и более значимой сферой жизни. Сегодня целостные носители концепции "должного - сущего" - ветераны отечественной войны, это поколение. Мы наблюдаем ряд паллиаций, ряд поколений, у которых элементы должного присутствуют, но уже по-другому переживается сущее - не как сниженная, а как какая-то объективная реальность. Сегодня тридцатилетними людьми и теми, кто моложе, антиномия "должное - сущее" уже просто не воспринимается.     Конструкция "должное - сущее" - это сегодня доживающая структура, но она растворена в очень мощном слое общества. И это вещь глубоко значимая. Электоральное поведение зрелой части общества, ее отношение к экономике, к культуре задается пониманием мира в категориях должного и сущего. При разработке социологических опросов это необходимо учитывать.     Когда мы исследуем такие явления как хилиастические ереси, коммунистическая и фашистская идеология и т.п., то для адекватного понимания этих теорий нужно использовать не категории социализма, коммунизма, фашизма, а категории должного и сущего. Глубинным основанием этих идеологических конструктов является потребность воплотить должное. Другое дело, что само это должное в зависимости от особенностей учений понимается по разному.           Г.Дилигенский : Идет речь только о российском или о традиционном сознании как исторической категории?          И.Гр.Яковенко: Я говорил о российском сознании. Но в принципе это нормальная модель средневекового европейского сознания. Однако в силу цивилизационных особенностей в Европе эти представления были размываемы. В России эти механизмы дожили буквально до сегодняшнего дня. И это среди прочего определяет нашу специфику.          Г.Дилигенский: Вы считаете возможным выделить исторические спецификации - время Бориса и Глеба, XIX век, период после 1956 года и т.д. Остаются ли при этом параметры и характеристики конструкции "сущее - должное" неизменными или меняются?          И.Гр.Яковенко: Конструкт "должного - сущего" сложился к XVI веку. Конфликт между должным и сущим был всегда, а вот острота его осознания меняется от эпохи к эпохе. В кризисные эпохи конфликт этот более остро осознается. История изживания "должного - сущего", это история внедрения в Россию компонентов европейского сознания, либерального мышления. Можно говорить о том, что это начиналось и в XVIII веке, в XIX веке расширялось. Однако до революции люди с альтернативной формой сознания были очень тонким слоем. Средневековье кончилось 21 августа 1992 года.          В.Чертихин: Сколько вариантов должного может существовать в конкретной реальности? Не является ли конфликт должного и сущего просто конфликтом между уровнем массового общественного и теоретического сознания.          И.Гр.Яковенко: Варианты могут быть, но по поводу ядра должного все имеют согласие. На второй вопрос мой ответ - не является. Ибо если мы говорим о теоретическом сознании - оно исходит из реальности. А массовое сознание доживает старые модели.           Б.Ерасов: Вы сказали, что 1 августа 1992 года категория должного потеряла значимость. Получается, что теперь всё позволено? То есть мы можем исходить из сущего, но существуют ли ограничения признания сущего?          И.Гр.Яковенко: Разумеется, не всё позволено, но существуют и другие модели, которые регулируют мир. Это теории морали, строящиеся не на "должном - сущем".           В.Каганский: Не мешает ли этой картине то, что она реализовывалась в условиях фантастически нестационарной ситуации? Каждое большое поколение жило в новом историческом горизонте, каждые три поколения в России переносилась царская резиденция, открытые пространства и т.д., а Вы говорите о вещах очень консервативных и устойчивых.          И.Гр.Яковенко: Факторы, о которых Вы сказали, были деструкторами, атомизирующими ситуацию. А этот механизм и был устойчивой, воспроизводимой структурирующей компонентой. Изменения могли быть семантическими, мы знаем, как менялась семантика должного через инверсию. Это не разрушало механизм в целом, не меняло тип сознания. Механизм разрушается только при изживании данной типологии сознания.          В.Каганский: Получается, что сверхжесткость, сверхустойчивость этой конструкции - это как бы гиперреакция на то, что в обыденности эта культура никак не может структурироваться и удержаться на определенных рубежах.          И.Гр.Яковенко: Это совершенно верно.          А.Давыдов: Насколько я понял, между должным и сущим в российском сознании существует глубокий раскол. Каков механизм преодоления этого раскола?          И.Гр.Яковенко: Это преодолевается через снятие типологии сознания.          А.Давыдов: Как этот идеал сделать "посюсторонним"?          И.Гр.Яковенко: Однажды рушится вся эта типология сознания и со сменой генерации уходят люди, которые так переживают мир.          А.Ахиезер: Имеет ли эта конструкция отношение к характеру социальных конфликтов?          И.Гр.Яковенко: Конечно. При конфликте в среде традиционалистов все апеллируют именно к должному, причем апеллирует к нему каждая конфликтующая сторона. Каждый пытается себя выдать за носителя должного.          А.Ахиезер: Можно ли сказать, что эта модель бросает свет на сам характер конфликта - его накал, способ разрешения и т.д..?           И.Гр.Яковенко: Эта модель предельно разогревает любой конфликт, поскольку она не имеет в себе никакой медиации, ведь должное разорвано с сущим, с реальностью. Между ними нет мостика.          А.Ахиезер: Категория "сущее" совпадает с некоторой эмпирической реальностью? И как в этой модели человек объясняет сущее, откуда оно берется? Должное - это сакральная категория, а откуда берется сущее?           И.Гр.Яковенко: Сущее - эмпирическая реальность. Но это одновременно и сниженное должное, замутненное нашими пороками. Это тот самый мир, который до должного не дотягивает и устремлен к нему. Это синкретическая категория. Это реальность, просмотренная в свете должного.          А.Ахиезер: Если сущее всё-таки близко к понятию эмпирической реальности, то почему его нельзя верифицировать?          И.Гр.Яковенко: Можно, но эта верификация никак не влияет на должное. Если взять практику построения социализма в отдельно взятой стране, то для человека мыслящего традиционно сама эта практика с ее чудовищностью ничего не говорила об идеалах социализма.          А.Пелипенко: Являются ли должное и сущее онтологически единосущными или нет? Если они единосущны, то почему должное не верифицируется? Если они неединосущны, то почему сущее является отпадением от должного?           А.Давыдов: Можно ли категории должного и сущего соотнести с категориями сущности и существования?          И.Гр.Яковенко: Я бы сейчас не хотел заниматься вписыванием категорий должного и сущего в категориальную сетку философского знания, в философский контекст. Это другое. То, как это слово употребляю я, соотносимо, может быть, с веберовской традицией. Само понятие должного бесспорно, сущее - я использую здесь за неимением других определяющих терминов. Могу сослаться на другие работы, например, Я.Шемякина.           М.Новинская: Как соотносится конструкция "должное - сущее" и феномен социальной утопии, утопическое сознание?          И.Гр.Яковенко: Утопия - конкретная модель должного. Утопия переносится в другое пространство, которое удалено временно, географически. То есть по сути - в трансцендентное пространство. Традиционный человек надеется, что в какой-то конечной точке мирового развития эти пространства совпадут.           М.Новинская: А разве страна победившего социализма - не воплощенная утопия?           И.Гр.Яковенко: Каждый момент советского развития говорил нам о том, что это не воплощенная утопия. Утопия - это хотение "как лучше", а получается "как всегда". Должное всё время воюет с природой вещей, человеческой природой, природой общества. Оно ее игнорирует, отменяет и создает свою, должную природу. И, как бы из нее исходя, двигается.          Ю.Поль: Нельзя ли представить должное как замороженный слепок сущего, которое было раньше, его идеализация?          И.Гр.Яковенко: Механизм сакрализации пережитых устойчивых моделей всегда имеет место. В должном содержится идеал догосударственного устройства, противостоящий власти, насилию с ней связанный (для России очень важный).          Ю.Поль: Не является ли расщепление в русской ментальности на должное и сущее последствием родовой травмы насильственного введения православия?          И.Гр.Яковенко: Я бы сказал по-другому. Это общая травма неимманентного саморазвития. Есть общества, которые получали государственность, получали религию. Они неорганично развивались. Эта травма сказывается во всём, в том числе и в этом.          Г.Дилигенский: Доклад чрезвычайно интересен. Разговор шел в основном на философском уровне, мне хотелось бы немного занизить уровень. В рамках социально-психологического анализа эта проблема решается с помощью специальных психологических категорий.      Например, категория современной социальной психологии - аттетюд, то есть определенная позиция человека по отношению к окружающей действительности. Оно многосложно. По отношению к одному и тому же объекту человек обладает и ценностными и поведенческими аттетюдами. Экспериментально доказано, что они часто могут не совпадать. Ценностный аттетюд и поведенческий - это перевод на психологический язык категорий должного и сущего.     Общая особенность человека - потребность в осмыслении жизни, самого себя. С этой точки зрения конфликтное отношение между сущим и должным - принадлежность не традиционного общества, а современного. В традиционном обществе эти категории находились в отношении мирного сосуществования. Повседневное бытие определялось в громадной мере групповыми культурными нормами - и в античном полисе, и в первобытной общине, в средневековом цехе. Должное естественно переливалось в сущее, потому что оно очень четко регулировалось нормами повседневного бытия. Что касается той стороны должного, которая связана с духовностью, его трансцендентный аспект, то должное принимало в поведенческом плане форму символического демонстративного поведения.      Чем быстрее идет антропологическое развитие, тем сложнее становится соотносить осмысленную норму с реальной жизнью. И в этом смысле здесь нет ничего специфически русского, это общее явление. Пример - ценностная революция на Западе в 60 - 70-е годы. Опросы показывают: 95% западноевропейцев сознают, что живут в обществе потребления и их это не устраивает. А в реальной жизни идет дальнейшее развитие потребительского общества.     Процесс индивидуализации - другой всемирно исторический процесс, который в Западной Европе, по-видимому, начался с Возрождением, в России, вероятно, намного позже. Происходит отчленение человека от этой групповой пуповины, и он уже не может решать проблемы должного просто следуя групповым нормам. Ему надо решать их самому. Вот тут возникает возможность конфликта.     Иногда в докладе, мне кажется, невольно смешивались разные вещи: должное в условиях реального социализма - это не какой-то глубокий философский или психологический феномен, а скорее всего должное, которое запечатлено в Моральном кодексе строителя коммунизма, это способ легитимации власти, которая чувствует, что теряет свою легитимность.     Русская духовность как идеологема - это тоже специфическая форма конфликта, но, мне кажется, это эскапистская форма, которая развилась, скорее всего, в XIX веке: крайняя подавленность личности, крайняя бедность ее жизненных возможностей, отсутствие автономии индивида. Жизнь плоха, но человек знает, что она плоха, человек знает, где правда, он может убить и ограбить, но потом он идет в церковь, жертвует деньги и т.п. Сам факт, что он знает, где правда, а это особенность русской культуры, дает ему некоторое самоутверждение, самоутешение. Это психологический эскапизм. И в форме эскапизма в данной ситуации выступает конфликт сущего и должного.     Пожелание докладчику - рассмотреть в своих исследованиях эти общие вещи применительно к конкретным историческим ситуациям.          В.Ильин: Две посылки мне кажутся декларативными - об априорности должного и о его неверифицируемости. В генетическом смысле должное не является априорным, а кристаллизуется отвлечением от несообразности действительности путем отсечения нежелательного и через введение модели совершенного. Отказ от верифицируемости должного снимает диалектику сущего и должного. Нерв этизма как меры отношений составляет как раз построение модели взаимодействия должного и сущего. Если возьмем основную формулу коммунизма, скажем, "богатства польются полным потоком", "каждому по потребностям", то спрашивается, по каким потребностям, каким потоком, с какой интенсивностью? Если мы усредним уровень потребления, достигнутый в развитых индустриальных странах, то ресурсов биосферы хватит на 11 лет. Коммунизм, будучи введен как качественная формула, как некое должное состояние, верифицируется и фальсифицируется. Он не фальсифицирован для теоретиков, для которых модели должного сопряжены с реальностью. Если Вы будете в дальнейшем углублять свои представления о должном и сущем, то надо поставить вопрос о статусе теории, статусе продуктов теоретизирования. Теория изучает не мир реальный, а мир фиктивный. Скажем, классическая механика изучает не поведение тела, а поведение материальной точки - чистой фикции. Ни одна достаточно развитая теория мир не изучает, она погружена в мир должного, а не сущего. И большой вопрос, через какую технологию связать теоретический мир с реальностью. В производстве этим занимаются индустриальные технологии, в социуме - социальные технологии. Из самой теории ни один проект не закачивается в реальность без технологического обсчета. Теория - проект, брошенный вперед, он весь погружен в мир должного.          А.Давыдов: Модель "должного - сущего" - плодотворна. Она отражает реальное движение человеческой мысли во многих культурах и во многих традициях.      Мне кажется, что докладчик не видит пути преодоления в его интерпретации разрыва между должным и сущим. Преодоление раскола - неважно, через эволюцию или катастрофу, - должно иметь четкое нравственное основание, которое должно быть реальным - в жизни, в фактах. В России оно пока не выработано. Но оно существует и в культуре Западной Европы, и в культуре Востока. Если взять историю западноевропейской мысли, то мы имеем феномен преодоления должного и сущего в феномене богочеловечности. Должное спустилось с небес на уровень сущего и создало некое новое качество. Мы имеем фактически соединение абсолютного с относительным в феномене, который можно было бы охарактеризовать с двух сторон: человек как сын Божий и Бог как сын человеческий. Произошла в значительной степени десакрализация должного, абсолютного, то есть произошел отказ от абсолютизации абсолютного, точно также и от абсолютизации относительного. Возникла некая середина. Она возникла в первую очередь, по-видимому, не в реальности, а в интерпретации. И эта интерпретация делала свое дело на протяжении веков и работает до сих пор. Мне кажется, что подобный механизм можно найти и на Востоке. В речи Будды содержатся совершено четкие указания на то, что есть путь преодоления страданий человека, и этот путь в отказе от крайностей: самоистязания, ухода в фантазии. Сегодня такие буддийские страны как Шри-Ланка, Таиланд делают явные успехи в рыночном хозяйстве, в области демократии, либерализации своего общества. Они нашли религиозно-нравственную основу этого движения вперед. Эта интерпретация буддизма точно также работает в буддийском социуме, как работает новозаветная интерпретация христианства в западноевропейской культуре.      О том, что конфуцианство - рационалистическая религиозно-нравственная система, и о том, что эта система находится на грани между секулярным и религиозным объяснением нравственности, известно давно. Конфуцианство раскололось и появилось неоконфуцианство, которое позволило нравственно оправдать реформы в конфуцианских обществах - в Тайване, Сингапуре и т.д. Суть восточных эволюций религиозно-нравственных основ - снижение сакральности должного до уровня ценности сущего. Есть и встречное движение - повышение ценности сущего до уровня сакральности должного, хотя это встречное движение, может быть, не очень удачно. Таким образом, мы видим во всех этих культурах поиск середины и ее нахождение, нахождение религиозно-нравственной основы преодоления крайностей, то есть создание соответствующих интерпретаций в массовом сознании, которые позволяют ему стать на путь преодоления крайностей. В таком плане, мне кажется, надо работать и в отношении России.          В.Каганский: Я согласен с тезисом, что 21 августа 1992 года в России закончилось средневековье и началась реформация, но я обосновываю этот тезис на материале пространства. Археологи сейчас подошли к тому, что сначала надо реконструировать ландшафт, а по нему - историю, а не по горшкам и кладам. Другое дело, что это представляет собой большую культурную трудность. Общество предъявляет запрос на любого рода исторические и псевдоисторические изыскания (тем самым стимулируя фальсификацию собственной истории). Но никаких реальных запросов на географическое осмысление своей страны, кроме двух - для обеспечения работы вестернизированных политических механизмов (электоральная география) и для обоснования региональных субкультурных амбиций, - нет. Страна продолжает жить в хронической пространственной невменяемости. Что не означает отсутствие очень бурной пространственной событийности, а как раз ее как бы дополняет и легализует.      Как пространствовед я хочу сказать, что если некий феномен за очень короткое историческое время меняется по размеру приблизительно в тысячу раз (это Россия), и если сейчас разные группы определяют размер настоящей России таким образом, что эти вещественные интересы отличаются в 100 - 150 раз, то возникает возникает проблема: где же в пространстве гнездится эта русская ментальность? Есть расчеты, что размеры того, что сейчас называется настоящей, подлинной, ныне живущей России, а не России Даниила Андреева, отличаются по площади в 150 раз.          В.Чертихин: Большим достоинством доклада является его высокий теоретический уровень. Категории должного и сущего интересны тогда, когда мы их рассматриваем на уровне обыденного сознания. Как только мы уходим на другой уровень, то там должное - верифицируется.     Можно рассматривать Россию с точки зрения ее какой-то особой самобытности, но потом оказывается, что традиционная цивилизация вполне объясняет развитие России. Если рассматривать ее со стороны должного и сущего, то должное и сущее действуют во всех обществах. Поэтому специфика, видимо, в конкретном проявлении общих закономерностей.     В условиях переходности всегда очень сильно распространяются негативные настроения. В нашем обществе в них можно выделить четыре группы: апокалипсические настроения, идеализация прошлого, поиск врага, поиск утопических идеалов быстрого выхода из кризиса. Можно привести любопытные статистические данные: 76% населения высказывают недовольство своим положением, только 24% говорят, что "жить можно". Если взять поиск утопического выхода, скажем, надежда на сильную руку, то в начале 1996 года 40% надеялись на сильную руку, в конце - 60%. Электорат Зюганова - 79% за сильную руку, электорат Лебедя - 63%, электорат Ельцина - 53%. Но встает вопрос: если так сильно распространены негативные настроения, то почему оппозиционеры не могут вывести народ на улицу? Почему эти недовольные всё не сметают? Здесь тоже действует какая-то общая закономерность. Когда действуют противоборствующие механизмы, люди не выходят на улицы.     У нас сейчас проведено любопытное исследование по поводу отношения к рыночным реформам. Около 3 процентов богатых людей - всем довольны, всё могут себе позволить, процентов 20 людей, которые должны на чем-то экономить при покупке машины или квартиры, но в целом готовы играть по рыночным законам. Еще 40 процентов ориентируются на эти 20, хотя многим недовольны. И только 20 процентов не хотят вписываться в рыночные отношение, у них хватает средств только на какие-то текущие потребности. 7 процентов людей живут ниже физиологического уровня жизни, 10 процентов - социальное дно. То есть получается, что 63 процента готовы играть по рыночным правилам. Они тоже подвержены негативным настроениям, но по этим новым правилам готовы играть. Далее - 10 процентов (социальное дно) не интересуются проблемами большого общества. Остается 27 процентов, которые демократически победить не могут, а выйдя на улицы, тоже не побеждают. Вот их положение действительно трагично.      Надо изучать ту часть населения, которая уже втянулась в рыночные отношения. Здесь крутиться капитал, энергия. В 1989 году средний класс составлял 11 процентов. Сейчас уже немногим более 20. То есть рост больше процента в год. Это очень большой рост. Где-то здесь идет борьба должного и сущего.          Б.Ерасов: Докладчик ввел эвристичную категорию должного и сущего, на основе которой я в какой-то степени изучал цивилизационную проблематику - до тех пор, пока не понял, что гораздо большее значение имеет категория "осевое время". Обращение к категориям должного и сущего или к категории "осевого времени" дает возможность избавиться в значительной степени от аксиологичности и метафоричности в наших суждениях. Но у докладчика компоненты, которые входят в концепцию осевого времени, соотносятся прямо обратно тому, что утверждают классики-цивилизационщики. Они утверждают, что движение мировой истории идет снизу вверх, то есть общество стремится к некому трансцендентному сверхначалу или к должному. И.Гр.Яковенко утверждает, что наоборот: осевое время не имеет особого значения, должное - удел средневековья, и поэтому история движется сверху вниз и рано или поздно заканчивается. То есть мы присутствуем при онтологическом обосновании конца истории.      В очень теоретичной форме дан крайний виток отрицания ценностных критериев в истории и в том числе в российской. Часто приходилось слышать, что Россия - больное, невменяемое общество, что надо исправить цивилизационный генотип, и как можно скорее, и поэтому Россия должна дойти сначала до дна и потом пойти обратно вверх. Судя по всему, в теоретическом плане - мы доходим до дна, потому что отрицается должное и принимается сущее, то есть всё, что дано нам в ощущениях. Вместе с должным уничтожается иерархия ценностей. Не знаю, в какой степени сохраняется нормативность, но она еще не должное как таковое. Тем самым устраняются моральные, эстетические критерии, утверждается полный аморализм. Поэтому нет разницы между музеем и помойкой, и то и другое - сущее. Здесь есть издержки: если принять сущее, то мы принимаем и гулаг, и всю критику коммунизма - и то, и другое.      Эта парадигма - антихристианская, антитеистическая и атеистическая. Она полностью секулярна. В художественной литературе такая позиция была выражена Достоевским, который описывал такого типа суждения на художественном материале: тотальное отрицание, никаких ценностей нет, Бога нет - всё позволено.      Верифицируемость должного заключается в том, что цивилизация, основанная на должном, сохраняется в течение очень длительного времени, а сущее - всегда преходяще, моментально. Если есть завтра, то это уже должное. Не может социальная, культурная жизнь существовать без должного.     Подобные манеры суждения о действительности, хотя в более слабой форме, существовали в Древней Греции (так называемые циники) и Древнем Риме. Они всё отрицали и полагали, что вот сейчас, пока не поздно, надо наслаждаться тем, что есть, потому что потом не будет. Они уже предвидели будущее. Это было, пока не появился Исус Христос со своим должным. Цивилизация возродилась на основе должного.      Мы обречены на то, что сущее доведет нас до беспредельного уровня, в сто, в тысячу раз сожмется Русь, сократятся рамки ее духовности и т.д., до тех пор, пока не возникнет некоторая другая основа должное. И никакая цивилизация без должного не обходится. Ислам, буддизм, конфуцианство - это не средневековье, это XXI век, это возрождение должного, включающее симбиоз и синтез. Должное вновь и вновь возникает, проявляет себя. И не обратившись к нему, мы не решим наши проблемы.          Г.Гольц: Как раньше Россия проходила кризисные периоды? В статистике обычно берутся 1913, 1928, 1932 годы, а промежутки - не дают. Если реконструировать каждый год, то получается, что Россия достигла высших рубежей по производству разных товаров и ВНП не в 1913, а в 1916 году. И в 1917 году, когда был политический коллапс, хозяйственного коллапса не было, а он наступил в 1919 - 1921 годах. И падение было не как сейчас - в 40 или 50%, а было в среднем в пять раз, а по отдельным товарам в 100 и в 200 раз. И говорить о том, что завтра произойдет разрушение общества, не приходится. Но что интересно. В конце 1918 создался Госплан, были привлечены лучшие экономисты, и они создавали как раз картину должного. В 1922 году уже были созданы планы хозяйственного развития страны. Должное пробивало себе дорогу.     Я полностью разделяю выступления В.Ильина. Должное во всей силы возникло тогда, когда возникло человеческое общество, когда в человеческое общество вошел разум. И этот разум создал такие средства, такие новшества, которые стали повышать потребление всей окружающей среды. И это стало особенно заметно в последние 200 лет. Из области нравственной рассмотрение этих проблем должно прийти в область расчетов, в область органического соединения расчетного, проектного, сценарного должного и сущего. Без этой стадии мы действительно можем пойти в коллапс.          И.Левин: Смысл доклада заключается в том, что структура русского идеала должного конструируется как заведомо нереализуемая, а это придает взаимодействию между конструктом "должное - сущее" и развитием социальных конфликтов острый, непримиримый, несводимый характер. Тут, на мой взгляд, прорезается проекция уникальности российской истории, путь к русскому катастрофизму. Американцы выделяют сейчас средства для изучения катастрофизма современного массового русского сознания.     Я не оспориваю логику доклада. Но эвристичность этого построения там, где оно проецируется на социальную историю, вызывает сомнения. Можно констатировать существование в культуре обширной зоны компенсаторно-посредующих тенденций, структур, явлений. Можно, пользуясь категориями концепции А.С.Ахиезера, сказать, что это и есть в сущности зона медиации, которая стоит в центре всех поисков. Но эта зона чаще всего выступает как скрытая, не очень доступная аналитическому взгляду. Такова ли реальная острота, несводимость в российской истории этого конструкта должного и сущего? Возможно, что нет. На память приходит феномен русской веры, как веры наполовину, половинчатой. В истории существует явление: предельно религиозный, истовый человек обладает высокой готовностью сменить эту веру при прежнем градусе религиозности. Мы постоянно и сегодня сталкиваемся с такого рода явлением, которое является компенсирующей конструкцией, которая значительно снижает остроту того, что докладчик называет должным и сущим. Это одна из специфически российских форм воплощения более общего явления. Если бы мы в католическом контексте рассмотрели эту дихотомию, то выявили бы наличие огромных зон такого рода компенсаторных посредующих явлений и механизмов. В сегодняшней российской действительности именно в этом надо искать в значительной степени разгадку тех странностей, несостыковок, логически необъяснимых противоречий, о которых здесь шла речь. Эта туманная, завуалированная зона может объяснить и очевидный разрыв при смене экзистенциальных парадигм, когда на место неогегельянской парадигмы, которая опиралась на оптимистическую, дерзкую веру в возможность изменения всего и вся - от мертвой природы до живого человека, пришла парадигма, которую Г.Дилигенский определил как катастрофически-эсхатологическую или фаталистическую. При верификации результатов социологических опросов мы не видим такого надлома, такого катастрофического разрыва между этими полюсами. Здесь вступают в действие существенно действующие условия психологического приспособления. Без учета этого мы должны стать на точку зрения уникальности чисто российской конструкции должного - сущего, ведущего к непримиримости и катастрофичности конфликтов.          Р.Максудов: Некоторые вопросы к докладчику были вызваны незавершенностью его работы в веберовской традиции. Модус существования должного и сущего можно задавать в трех пространствах. Первое - как онтологическое единосущное, как онтологическое основание дальнейшего развертывания. Второе - в типах, основанных на онтологической конструкции, дающей принцип развертывания. Докладчик ввел принцип синкретичности. Я бы его назвал - принцип взаимосвязанности. Когда мы конструируем эти типы, они должны быть у нас связаны. Третье - историческая интерпретация выделенных типов и получение знания на этой основе.     На основе обсуждения я бы выделил три типа сущего: как пронизанность исторически сообразным должным; как вне должное; как непрерывно реализуемое должное. Это - идеальные типы. Я пытаюсь задать им некоторый социально-инженерный контекст. Для первого типа контекст невозможно задать, это философско-ценностные отношения. Второй - в рамках анализа ментальности. В третьем случае контекст очень важен для управленческо-образовательные стратегии.     Зацикливание на проблематике нравственности - карма интеллигенции. Нравственность в научном исследовании - это ответственность за свои конструкции. Гегель сказал: век нравственности прошел, наступил век морали.           А.Ахиезер: Докладчик, как и выступавшие в дискуссии, стремился углубить критику исторического опыта российского общества на основе анализа конкретных элементов культуры, анализа их логической структуры, социальной значимости попыток общества, групп жить в соответствии с этим опытом. Наше общество слишком часто пыталась войти в современный мир, опираясь на архаичные пласты культуры, что приводило подчас к разрушительным последствиям. Эти, казалась бы, исчезнувшие пласты культуры играют важную роль и сегодня.      Бросается в глаза, однако, что содержательные и интересные выступления критиковали доклад с совершенно различных оснований, что само по себе прекрасно. Но при этом у меня возник вопрос, не потеряли ли мы представление о конкретном содержании доклада? Не следует ли бросить упрек докладчику, что у него не был однозначно сформулирован предмет доклада?      Мне кажется, что речь идет о старой проблеме, которая встала перед человеком с момента его появления: обеспечение выживаемости через постоянное преодоление конфликта, противоречия, раскола между двумя аспектами его жизни. С одной стороны - внутренняя потребность следовать некоторым ценностям, сконцентрированным в сложившейся культуре, носящих возможно сакральный характер, осознаваемых как необходимость. Кем задана эта необходимость - тотемом, богом, начальством, непреодолимым внутренним стремлением, инерцией истории и т.д. в данном случае не имеет значения. Важно, что она носит характер нравственной презумпции. С другой стороны - постоянная угроза неспособности, реальная неспособность воплотить эти ценности с достаточной полнотой. Проблему можно выразить как несоответствие должному эмпирического бытия (категория сущего к этому имеет лишь опосредованное отношение, которое требует особого анализа). Проблема несводимости акта деятельности и эмпирического бытия - всеобщая проблема человечества. Но она имеет свою историю, свою специфику в каждой культуре, возможно в субкультуре. Все драмы человеческой жизни, вся повседневность разыгрываются между этими полюсами. Между ними формулируются смыслы, новые решения. На определенном этапе люди вообще пришли к выводу, что это противоречие неразрешимо. Вспомним категорический императив Канта. У нас не философский семинар, чтобы решать эту проблему на категориальном уровне, мы ее решаем, конкретизируя до российской культуры, ее определенной исторически-преходящей формы. В архаичной культуре она решалась как отпадение повседневной жизни от нравственного долга. Например, интеллигенция всегда мучилась своим "отпадением" от народа и т.д. и пыталась любыми средствами его преодолеть. Историю российского общества можно описывать как периодическое отпадение, олицетворяемое властью и церковью, погружение в греховную реальность, "воровство", где вызревает другое должное. Должное и греховная реальность менялись местами. На Западе эта проблема решалась в процессе постоянного совершенствования формирования синтеза (медиации). Докладчик не сформулировал иерархический характер проблемы и не указал место своего исследования в ней. Отсюда и проблематичность, смещенность терминологии и расплывчатость предмета, что не создало благоприятных предпосылок для концентрации дискуссии на узловых проблемах. Это привело к тому, что многие воспринимали его доклад как элемент общей концепции культуры, экзистенциальную концепцию человечества.      В действительности проблема доклада навеяна спецификой государственной как досоветской, так и советской идеологии, которая безуспешно пыталась соединить статичные ценности традиционализма с реальными и желаемыми ценностями, связанными прежде всего с модернизацией. Эти попытки сталкивались с расколом, в частности между теми ценностями, которые власть пыталась превратить в массовые, и их нереализуемостью.      Эта проблема существует и сегодня, и поэтому должна быть предметом рассмотрения некоторой иерархии наук. Здесь важную роль должны играть исследования сути этой проблемы через категории свободы и необходимости, через необходимость, вырабатываемую человеком (или навязанную ему) и возможностью эту необходимость воплощать, через оппозицию категорий "возможность - потребность" и т.д. Это должно помочь сформулировать методологическую основу для культурологического анализа, где эта проблема рассматривается на материале культуры, в частности, культуры конкретной страны в конкретное время, возможно в конкретной субкультуре общества, группы и т.д., где исследователь сталкивается с гигантским разнообразием. На примере доклада можно видеть, как необходимо конкретное исследование проблем российской культуры, доклад одновременно показал и скрытые методологические трудности движения по этому пути.           А.Давыдов: Здесь встретились две концепции культурологического анализа. И.Гр.Яковенко рассказал, что такое должное, что такое сущее. А как преодолевать их конфликт, этому в докладе не было уделено внимания. Это дало повод Б.Ерасову абсолютизировать подход Яковенко и сделать вывод, что если не должное - тогда абсолютизация сущего. Традиция такого разведения крайностей, такой критики возникла у нас где-то со времен Достоевского. Если не Бог, тогда народ. Но и то, и другое - сакрализация должного, уродливое восприятие потусторонности. Либо божья правда, либо народная правда.     Буддизм, конфуцианство, христианство - все они не возвращаются сегодня к оправданию должного, они ставят перед собой жизненные задачи синтеза противоположностей.           Ю.Вешнинский: Сущее как непрерывно реализуемое должное - это у нас присутствовало всегда. Здания сталинской эпохи - это была материализация должного. Однако взаимопроникновение было и тогда.           А.Голубов: Сегодня звучала философская критика (В.Ильин), теистическая критика (Б.Ерасов), но - не в контексте доклада. Надо обсуждать доклад.          А.Пелипенко: Мы оставили за рамками разговора проблему философского фундирования категорий, которая была за пределами контекста доклада, хотя она была бы нелишней. Но даже тот участок, который связан с докладом, предполагает некоторое движение по прогрессии дуализации, например, через оппозиции имманентное - трансцендентное. Если мы проецируем этот процесс в плоскость историко-культурную, то рождается некое заужение, сведение философских оппозиций к культурологическим категориям. Они должны быть вставлены в динамику исходных оппозиций. Процесс этот приобрел зримые формы только в пресловутое осевое время. Возникло проектное сознание и категории должного и сущего (проект и реальность), между которыми возникли дихотомические отношения. Для всех исторических народов глобализация этих категорий, их антиномия стали непременным, входящим в основные платформы ментальности фактором. И в этом смысле уже становится бессмысленным вопрос о преодолении его. В одном случае между ними доминирует инвертивное отношение, в других случаях - медиационное. В этой типологии мы рассматриваем российскую цивилизацию. Дальше идет рассмотрение того, как эта оппозиция проецируется в реальности российской социально-исторической целостности, рассмотрение семантических коррелятов, семантические производные.          И.Гр.Яковенко: Я вел речь о конкретном "должном и сущем", реализовавшимся в российской цивилизации. Меня интересовали те формы, которые эта оппозиция приняла здесь. Должное в России - это нормативизованный, невоплотимый идеал. Он неверифицируем изнутри культуры. Для носителя традиционной культуры онтологически не тождественное должному сущее не является полем для верификации должного. Внешний наблюдатель, философ может прекрасно его верифицировать. Должное - нормативная проекция мира, вселенной, рода, где человек родился. Всякая критика должного вызывает ужас. Конфликт между должным и сущим в раннем средневековье мало осознавался. Нарастание этого конфликта - свидетельство поздних стадий его проживания. Человек архаичный, живущий по глубоко запущенным архаическим моделям, живет по раз и навсегда заведенным порядкам. По мере средневекового кризиса теократического по принципу общества конфликт должного и сущего всё более и более осознается - и как собственный нравственный конфликт, и как кризис общества. Однажды сама конструкция должного - сущего ставится под вопрос. Всякая уходящая система воспринимает приходящую как безнравственную. Я полагаю, что конфликт этот снимается снятием самой модели должного - сущего, потому что средневековая форма веры - другая. В секулярном космосе возникают другие регулятивы.