§  1. Толкование   норм   уголовно-процессуального  права — необходимая предпосылка и усло­вие  их правильного применения

Толкование норм — специфический способ уяснения выраженной в них государственной воли1. В той мере, в какой толкованию подлежит только государственная воля, которая выражена в нормативных актах, мы не­обходимо будем оперировать актами, регулирующими процессуальный порядок возбуждения, расследования, рассмотрения и разрешения уголовных дел. Мы исходим при этом из того, что «толкование есть установление смысла, который объективно выражен в словесной фор­муле нормативного акта. Главным объектом толкования шляется сам текст нормативного акта, однако за ним следует видеть общеклассовую или общенародную волю, видеть его материальную обусловленность»2.

Процесс уяснения смысла правовой нормы, опираясь на общие законы марксистско-ленинской теории позна­ния, обладает некоторыми особенностями. Известные особенности имеет и толкование норм каждой конкрет­ной отрасли права.

1              Поскольку толкованию  подвергаются  соответствующие  норматив­

ные акты, постольку правильнее,  быть  может, говорить о толко­

вании не правовых норм, а нормативных актов. Однако, как спра­

ведливо   замечает П. "Е. Недбайло, понятие толкования правовых

норм настолько вошло в обиход, будучи для   практической   цели

вполне пригодно и не вызывая принципиальных возражений по су­

ществу, что  представляется    возможным    говорить  о толковании

норм права   (П. Е. Недбайло, Применение советских правовых

норм, М.,  1960, стр. 325).

2              А.   С.   Пиголкин,   Толкование    нормативных    актов    в    СССР,

М., 1962, стр. 21.

53

К числу специфических свойств толкования норм уголовно-процессуального права "необходимо отнести сле­дующие.

1) В той мере, в 'какой «процесс есть только форма жизни закона, следовательно, проявление его внут­ренней жизни»1, применение норм уголовно-процессу­ального права находится в органической взаимосвязи с применением норм права уголовного. Тем самым уясне­ние смысла уголовно-процессуальных норм составляет необходимое условие правильного применения не только этих правовых норм, но и соответствующих норм уголов­ного права, равным образом, как и уяснение смысла по­следних— необходимое условие правильного применения норм и уголовного, и уголовно-процессуального права. Так, неправильное разграничение предусмотренных Ука­зом Президиума Верховного Совета СССР от 26 июля 1966 г. «Об усилении ответственности за хулиганство»2 составов мелкого хулиганства, хулиганства, злостного хулиганства и хулиганства с применением или попыткой применения оружия может повлечь не только ошибоч­ную квалификацию конкретных действий, смешение ад­министративной и уголовной ответственности виновного, но и иной порядок судопроизводства, нежели тот, кото­рый должен иметь место в данном случае. Равным обра­зом, причиной неправильной квалификации, как и несо­ответствия наказания содеянному, может быть смешение двух форм предварительного расследования, расследо­вания дела о злостном хулиганстве, например, не в фор­ме предварительного следствия, а в форме дознания, и др.

На практике нередко приходится встречаться с таки­ми фактами, когда  неправильное применение норм уго-

ловно-процессуального права объясняется ошибочным истолкованием и применением норм уголовного права1. Но бывает, как мы заметили, и наоборот, когда причи­ной неправильного применения норм уголовного права было ошибочное толкование и применение уголовно-про­цессуальных норм.

Статья 232 УПК предусматривает случаи направле­ния судом в распорядительном заседании дела на допол­нительное расследование. Усвоить смысл этой статьи можно не иначе, как в связи с содержанием ст. 227 УПК, согласно которой при вынесении определения о преда­нии обвиняемого суду распорядительное заседание не вправе предрешать вопрос о его виновности. Не вызыва­ет сомнения, что это требование относится и к опреде­лениям, которыми дела возвращаются для производства дополнительного расследования. Именно поэтому, отме­няя определение распорядительного заседания Военного Трибунала Сибирского Военного Округа об обращении к доследованию дела по обвинению Иванова в убийстве Петухова, Военная коллегия Верховного Суда СССР указала: «...Подробно проанализировав в определении доказательства виновности Иванова в убийстве и указав, что это преступление было совершено обвиняемым с пря­мым умыслом, суд тем самым предрешил вопрос о ви­новности обвиняемого и вышел за пределы своей компе­тенции в стадии предания суду, поскольку, согласно закону, подобная оценка и подобные выводы могли быть сделаны лишь в судебном заседании»2.

Так, неправильное истолкование судом в распоряди­тельном заседании пределов своих полномочий содер­жало тенденцию ошибочной, не основанной на материа-

1              К. Маркс  и   Ф. Энгельс,   Соч., т. 1, стр. 158. Это положение

К* Маркса нельзя понимать в том смысле, что нормы материаль­

ного права  являются содержанием  норм   процессуального  права.

Как справедливо   замечает А. А. Пионтковский,   «одна   правовая

норма не может быть формой другой правовой нормы, являющей­

ся ее содержанием. Однако одни общественные отношения  могут

быть содержанием других общественных отношений» (А. А. Пион­

тковский, Правоотношения в уголовном праве, «Правоведение»

1962 г. № 2, стр. 95). О том же см. М. С. Строгович,   Курс со­

ветского уголовного процесса, М.,  1958, стр. 47.

2              «Ведомости  Верховного Совета СССР»   1966 г.  № 30, ст. 595.

54

1              Неосновательное  осуждение  лиц,  совершивших  административное

правонарушение, а не преступление («Бюллетень Верховного Суда

РСФСР» 1965 г. № 5, стр. 5). Неправильное назначение наказания

по совокупности нескольких приговоров при том, что второе пре­

ступление  было совершено  до   вынесения  приговора  по   первому

делу («Бюллетень Верховного Суда СССР» 1966 г. № 2,   стр.  19)",

погашение или снятие в установленном законом  порядке судимо­

сти не может препятствовать передаче виновного на поруки («Бюл­

летень Верховного Суда СССР»  1966 г. № 3, стр. 25), и др.

2              «Сборник    постановлений   Пленума   и  определений  коллегий   Вер­

ховного Суда  СССР  по   вопросам   уголовного   процесса,    1946—

1962 гг.», М., 1964, стр. 187Т

55

лах судебного разбирательства квалификации преступ­ления.

Анализ отнюдь не единичных фактов такого рода1 дает достаточные основания для вывода о том, что если ошибка в толковании и применении норм уголовного права влечет по общему правилу ошибку в применении норм уголовно-процессуального права, то и неправиль­ное толкование норм уголовно-процессуального права может отрицательно сказаться на применении норм уго­ловного права.

2) Одной из специфических особенностей применения норм уголовного и уголовно-процессуального права сле­дует считать то, что применяются они только компетент­ными органами государства (дознания, следствия, про­куратуры, суда). Круг субъектов осуществления и соб­ственно применения уголовно-процессуальных норм, как мы увидим дальше, не совпадает. Хотя в настоящей ра­боте нас интересует толкование норм уголовно-процес­суального права как необходимое условие их применения компетентными органами государства, следует, однако, заметить, что процесс толкования выходит за пределы применения норм уголовно-процессуального права, как и норм любой другой отрасли права. Так, правильное усвоение смысла и значения норм уголовно-процессуаль­ного права составляет в то же время необходимое усло­вие их сознательного и до^бровольного осуществления (соблюдения, выполнения) всеми участниками уголов­ного судопроизводства, в том числе и теми, которые, со­действуя применению таких норм компетентными орга­нами государства, сами их не применяют. Не усвоив, например, огромного социально-политического и юриди­ческого значения участия общественности в уголовном процессе, не могут активно и сознательно участвовать в

1 «Недостаточно тщательное выяснение взаимоотношений между подсудимыми и свидетелями, равно как и оценка показаний сви­детелей вне связи с другими доказательствами по делу, может повлечь осуждение невиновного» («Бюллетень Верховного Суда РСФСР» 1966 г. № 5, стр. 9); «нарушение судебными инстанция­ми требований процессуального закона о недопустимости ухуд­шения положения подсудимого является безусловным основанием для отмены соответствующих определений и постановлений"» («Бюллетень Верховного Суда РСФСР» 1966 г. JMb 2, стр. 13).

56

судебном разбирательстве общественные обвинители и общественные защитники, добровольно и сознательно оказывать помощь правосудию своими правдивыми по­казаниями свидетели, своим участием в производстве следственных действий понятые и т. п.

Знание закона и умение правильно понять его смысл следует рассматривать как составную часть правового воспитания и правовой культуры всех строителей ком­мунистического общества. Правовая культура необходи­ма не только работникам государственного аппарата, она необходима всем советским гражданам, обязанным сознательно соблюдать требования социалистической за­конности.

Но если для широкой общественности, как и для мно­гих участников уголовного судопроизводства, усвоение уголовно-процессуальных норм составляет право или общественную обязанность, то для компетентных орга­нов государства и соответствующих должностных лиц, деятельность которых осуществляется не иначе, как в форме применения таких норм, это — государственная обязанность. Не следует поэтому смешивать толкование норм уголовно-процессуального права, как условие их непосредственного применения с уяснением таких норм вне органической связи с их применением или хотя бы и в такой связи, но не органами (лицами), их непосред­ственно применяющими.

3) Так как толкование норм права есть усвоение вы­раженной в них государственной воли, оно не может соз­давать новых правовых норм. При толковании норм уго­ловно-процессуального права это обстоятельство должно быть особо отмечено в силу того значения, которое имеет правосознание лиц, производящих дознание, следствие, судебное рассмотрение и разрешение уголовных дел, в толковании и применении правовых норм.

Судья и народные заседатели разрешают уголовные дела на основе закона, в соответствии с социалистиче­ским правосознанием, что исключает постороннее на них воздействие (ст. 11-2 Конституции СССР, ст. 10 Основ уголовного судопроизводства). Равным образом, проку­рор, следователь и лицо, производящее дознание, оцени­вают доказательства по своему внутреннему убеждению, основанному на всестороннем, полном и объективном рассмотрении всех обстоятельств дела   в   совокупности,

57

руководствуясь законом и социалистическим правосозна­нием (ст. 17 Основ уголовного судопроизводства).

В качестве формы общественного сознания социали­стическое правосознание представляет собой систему взглядов и убеждений указанных лиц в части, относя­щейся к советскому праву, его содержанию и значению. Внутреннее убеждение — это основанное на социали­стическом правосознании убеждение этих лиц относи­тельно конкретных обстоятельств, возбуждаемых, рас­следуемых, рассматриваемых и разрешаемых уголовных дел.

В силу огромного значения социалистического право­сознания и внутреннего убеждения лиц, применяющих нормы права в сфере уголовного судопроизводства, в правовой литературе высказывалось суждение, что един­ственным критерием толкования правовых норм в этой сфере служит социалистическое правосознание интерпре­татора. Но если это так, то любое социалистическое по своему содержанию суждение интерпретатора должно быть признано правильным, ибо толкующий правовую норму его таким считает.

Правильно критикуя сведение критерия толкования правовых норм лишь к субъективному суждению интер­претатора, некоторые ученые впали, однако, в другую крайность — известной недооценки убеждения лиц, тол­кующих правовые нормы. Так, А. С. Шляпочников пи­шет: «Любая попытка искать критерий толкования советского уголовного закона не в самом законе, не в глубоком анализе диалектического единства его социаль­но-политического содержания и словесной оболочки не­избежно должна привести к отходу от закона и к нару­шению его стабильности»1. Аналогичное суждение вы­сказывает А. С. Пиголкин2.

Эти суждения, весьма убедительные на первый взгляд, несколько односторонни в их практическом при­менении.

Предположим, что критерием правильности толкова­ния правовой нормы служит сама толкуемая норма, за-

1              А.   С.    Шляпочников,    Толкование    уголовного   закона,    М.,

1960, стр, 98.

2              А. С. Пиголкин,   Толкование нормативных актов в СССР, М.,

1962, стр. 32.

58

ключенная в ее словесной форме государственная воля. Но как проверить, соответствует ли ее толкование в кон­кретном случае выраженной в этой норме государствен­ной воле? Как и чем устанавливается правильность тол­кования норм права в практике социалистического пра­восудия?

Толкуемую норму права, как объективно существую­щую, практически невозможно отделить от ее субъектив­ного восприятия интерпретатором. В той мере, в какой процесс познания, в том числе и процесс познания фак­тических обстоятельств уголовного дела в неразрывной связи с толкованием и применением правовых норм, раз­вивается от чувственного к логическому, а практическим задачам борьбы с преступностью может служить лишь истинное знание, оно необходимо предполагает полное и точное соответствие субъективного суждения реальной действительности. Лицо, производящее дознание, следо­ватель, прокурор, суд в толковании правовой нормы ис­ходят из своего социалистического правосознания pi внутреннего убеждения. Правовая норма признается пра­вильно истолкованной только тогда, когда в этом убеж­ден интерпретатор, когда правильность именно такого ее толкования (применительно к обстоятельствам кон­кретного уголовного дела) признается органами контро­ля и надзора за законностью и обоснованностью дея­тельности лиц, производящих дознание, следователей; прокуроров, судей. Следовательно, критерием правильно­сти толкования правовой нормы в процессе ее примене­ния служит действительное содержание такой нормы отнюдь не в отрыве от ее субъективного восприятия ин­терпретатором, а наиболее полное и точное соответствие суждений лиц, толкующих и применяющих правовую норму, выраженной в ней государственной воле. С таким решением данного вопроса мы встречаемся и в трудах классиков марксизма, «Закон всеобщ. Случай, который должен быть определен на основании закона,— едини­чен,— писал К. Маркс.— Чтобы подвести единичное под всеобщее, требуется суждение»1.

Несоответствие субъективного восприятия правовой нормы ее действительному содержанию   может  повлечь

1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 1, стр. 66—67.

59

подмену толкования нормотворчеством, нарушение со­циалистической законности.

Проиллюстрируем это примерами.

В числе обстоятельств, исключающих производство по уголовному делу, действующее законодательство преду­сматривает истечение сроков давности уголовного пре­следования, акт амнистии (если он устраняет примене­ние наказания за совершенное деяние), а также помило­вание отдельных лиц. Эти обстоятельства могут повлечь прекращение уголовного дела только при условии, если обвиняемый не возражает против этого. В ином случае производство по уголовному делу должно быть продол­жено. Умаление этой особенности при толковании ст, 5 Основ (ст. 5 УПК) и тем самым ее произвольное приме­нение неизбежно влекут нарушение права обвиняемого (подсудимого) на защиту, лишают его возможности до­казывать свою невиновность, поставить вопрос о прекра­щении дела по другому основанию или об оправдании. Отменив определение распорядительного заседания по делу Карабанова и обратив внимание на неправильное истолкование судом данной правовой нормы, Пленум Верховного Суда СССР указал, что «поскольку.., Кара-банов в целях установления невиновности в предъявлен­ном обвинении и полной реабилитации ходатайствует о рассмотрении дела по существу и эта просьба его соот­ветствует требованию, изложенному в ст. 5 Основ уго­ловного судопроизводства..,» дело о нем должно быть рассмотрено судом по существу1.

Несоответствие субъективного восприятия правовой нормы ее действительному содержанию может повлечь, как мы заметили, подмену толкования нормотворчест­вом. Этому способствуют иногда некоторые пробелы за­конодательства, восполняемые не путем полного и все­стороннего толкования соответствующих норм по смыслу, а путем довольно вольного нормотворчества в форме восполнения закона.

УПК РСФСР 1923 года регламентировал порядок рассмотрения отвода, заявленного одному судье, но ни-

чего не говорил о порядке рассмотрения отводов, заяв­ленных всему составу суда или двум судьям. Пробел закона в этой части восполнил циркуляр Верховного Суда РСФСР № 43 (1923 г.), согласно которому отвод, заявленный против всех судей, должен был рассматри­ваться тем же составом суда и разрешаться простым большинством голосов. Так и был рассмотрен накануне принятия нового уголовно-процессуального законода­тельства отвод, заявленный подсудимым Рустамовым двум членам Военного Трибунала Саратовского гарнизо­на. Но кассационная инстанция признала это неверным и указала в своем частном определении, что поскольку отвод, заявленный одному члену суда, должен согласно закону разрешаться двумя остальными в отсутствие от­водимого, то на таких же началах следует решать и во­прос об отводе каждого из двух членов суда, которым отвод заявляется.

Рассмотрев этот вопрос по протесту Председателя Верховного Суда СССР на частное определение Военно­го Трибунала и удовлетворив его, Военная коллегия Верховного Суда СССР указала, что поскольку порядок разрешения отвода, заявленного всему составу суда либо двум судьям, не был регламентирован действую­щим законодательством, постольку нельзя считать, что Военный Трибунал нарушил закон. Но он, несомненно, сделал попытку своим толкованием восполнить пробел закона, причем попытку неудачную, противоречащую об­щему смыслу закона. В своем определении Военная коллегия дала обстоятельное толкование этой правовой нормы, соответствующее тому, как она была истолкова­на судом первой инстанции1.

Отрицательное значение имеет и умаление творче­ского подхода к толкованию и применению норм права, внесение в этот процесс элементов формализма и дог­матизма.

Как выше отмечалось, действующее законодатель­ство допускает участие защитника с момента предъявле­ния обвинения по делам о преступлениях несовершенно­летних, а также лиц, которые в силу своих физических или психических  недостатков  не  могут  сами  осущест-

1 «Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верхов­ного Суда СССР по вопросам уголовного процесса, 1946—1962 г.», М., 1964, стр. 9—10.

60

1 «Бюллетень Верховного Суда СССР» 1957 г. № 3, стр. 34—35.

61

влять свое право на защиту (ст. 47 УПК). Обвиняемый, однако, вправе отказаться от защитника, хотя такой от­каз не обязателен для суда, следователя, прокурора (ст. 50 УПК). Решение вопроса о том, следует ли при­нять отказ от защиты, зависит от суждения следователя, прокурора, суда по поводу того, достаточно ли созна­тельно отказ заявлен, в состоянии ли данное лицо защи­щать себя самостоятельно, и др. В практике уголовного судопроизводства встречаются, однако, случаи, когда удовлетворение отказа несовершеннолетних обвиняемых (подсудимых) от защиты рассматривается как непредо­ставление ему права иметь защитника. Обращая внима­ние на недопустимость столь формального подхода к толкованию и применению данной правовой нормы, Су­дебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР указала по одному из конкретных дел: «Отказ несовершеннолетнего обвиняемого от защитника на предварительном следствии не противоречит ст. 34 Ос­нов»1.

В качестве примера формального истолкования уго­ловно-процессуальной нормы, предусматривающей осно­вания к отмене приговора в порядка надзора, может быть приведен протест заместителя Прокурора Азер­байджанской ССР на приговор Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда Азербайджанской ССР по делу Гусейнова и др. Основанием к опротесто­ванию этого  приговора   послужило то, что   он был вы-

1 «Сборник постановлений Президиума и определений Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР, 1957—-1959 гг.», Мм I960, стр. 298—299.

В то же время в ряде постановлений Пленума и определений Су­дебной коллегии Верховного Суда СССР содержатся указания, что непредоставление указанным лицам права иметь защитника с мо­мента предъявления обвинения, удовлетворение вынужденного отказа от защитника или отказа лица, явно неспособного осознать значение защиты и осуществлять свою защиту самостоятельно, должно рассматриваться как существенное нарушение уголовно-процессуального закона и влечь обращение дела к доследованию или на новое судебное рассмотрение («Судебная практика Вер­ховного Суда СССР» 1945 г. № 3, стр. 15; 1948 г. № 3, стр. 27; 1950 г. № 1, стр. 21; 1954 г. Кя 4, стр. 20; «Сборник постановлений Пленума и определений Коллегий Верховного Суда СССР по во^ лросам уголовного процесса, 1946—1962 гг.», М., 1964, стр. 20—21, и др.).

62

несен при повторном рассмотрении данного дела после отмены первого приговора в порядке надзора Президиу­мом Верховного Суда республики, а не Судебной колле­гией этого суда, в которой дело не рассматривалось.

Постановление Пленума Верховного Суда Азербайд­жанской ССР, удовлетворившее этот протест прокурора, было опротестовано Генеральным Прокурором СССР. Последний указал, что правильный по существу при­говор, вынесенный при повторном .рассмотрении дела, не может быть отменен только потому, что первый приговор был отменен не Судебной коллегией, а Президиумом Верховного Суда. Что касается ошибки, допущенной этим судом при прохождении дела в порядке надзора, то она была отмечена в постановлении Пленума1.

Приведенные примеры позволяют прийти к выводу, что только при условия полного и точного соответствия субъективного восприятия интерпретатора правовой нор­мы выраженной в ней государственной воле можно пред­отвратить как произвольное, так и формально-догмати­ческое их толкование и применение.

В правовой литературе возник вопрос, представляет ли толкование правовых норм самостоятельный про­цесс2 или одну из стадий их применения3.

Анализируя соотношение толкования и применения норм уголовно-процессуального лрава, мы полагаем, что поскольку толкование не только предшествует, но и со­путствует их применению, постольку толкование нельзя считать самостоятельной стадией процесса их примене­ния. В самом деле, прежде чем действовать в соответ­ствии с предписанием правовой нормы, т. е. прежде чем ее применить, нужно понять смысл данной нормы, ус­воить ее социально-политическое и юридическое содер­жание, а это и значит — ее истолковать. Было бы непра-

1              «Социалистическая законность»  1962 г. № 3, стр. 92.

2              А. С. Шляпочников,   Толкование уголовного закона, М., 1960,

стр. 84.

3              П.  Е. Нед б а йл о,    Применение советских правовых норм,    М.,

1960, стр. 325 и ел.; Ю- Г. Ткаченко,   Нормы советского социа­

листического права и их применение, М., 1955, стр. 46; А. Я- Бер-

ч е н к о,    Применение    советского    социалистического    права,   М.,

1960, стр.  16;   Я. С. Михаляк,   Применение   социалистического

права   в   период    развернутого    строительства     коммунизма,    М.,

1963, стр. 24, и др.

63

вильно, однако, ограничить процесс толкования нормы права лишь ее усвоением до применения. Процесс толко­вания проникает во все этапы применения норм уголов­но-процессуального права органами дознания, следствия, прокуратуры и суда. Более того, по мере применения правовой нормы в ходе уголовного судопроизводства не исключена возможность изменений в ее толковании: ра­нее данное толкование признается неверным и заменяет­ся другим или видоизменяется. Это возможно на любом этапе применения нормы, причем новое толкование мо­жет быть дано как тем органом, которым правовая нор­ма была ранее истолкована, так и органом вышесто­ящим. Тем самым толкование уголовно-процессуаль­ных норм служит и предпосылкой, и условием их при­менения.

Покажем это на конкретном примере. Одним из наиболее сложных вопросов, возникающих в следственной и судебной практике, является вопрос о пределах компетенции эксперта. Заключение экспер­та— один из видов доказательств (ст. 69 УПК). Будучи необязательно для лица, производящего дознание, сле­дователя, прокурора, суда, оно подлежит оценке в сово­купности со всеми другими доказательствами, собранны­ми по уголовному делу. Учитывая, однако, особый ха­рактер доказательства, исходящего от специалиста (или специалистов), законодатель требует, чтобы несогласие с заключением было особо мотивировано в постановле­нии, определении или приговоре  (ст. 80 УПК).

Закон ограничивает пределы компетенции эксперта в уголовном судопроизводстве специальными вопросами науки, техники, искусства или ремесла, за пределы ко­торых он выходить не должен. Сфера же правовых во­просов остается в незыблемой компетенции органов, ведущих уголовное судопроизводство. Такое понимание указанных норм права должно служить предпосылкой к решению конкретных вопросов. Однако истолковать это принципиальное положение применительно к обстоятель­ствам конкретного дела иногда трудно ввиду отсутствия четких границ между вопросами специальными и пра­вовыми. Вероятно, этим следует объяснить различные толкования этого вопроса судебными инстанциями при рассмотрении и разрешении, например, дела Завадского по обвинению в убийстве Полещуковой,

64

Судебная коллегия по уголовным делам Ростовского областного суда признала Завадского виновным в том, что он из низменных побуждений, желая избавиться от своей тяжелобольной жены, используя ее беспомощное состояние, убил ее путем удавления петлей и повесил за­тем на спинке кровати, инсценировав самоповешение. Между тем согласно заключению судебномедицинских экспертов смерть наступила от повешения, т. е. в резуль­тате затягивания петли под действием тяжести тела, что могло произойти как при убийстве, так и при самоубий­стве. В материалах дела имелись доказательства, гово­рящие как в пользу версии обвинения, так и против этой версии.

Естественно, что основной вопрос, от решения кото­рого зависел исход дела, заключался в следующем: при­чинена ли смерть посторонней рукой или самой потер­певшей.

Исходя, видимо, из того, что постановка такого во­проса экспертам вышла бы за пределы их компетенции, что вопрос этот имеет правовой характер и поэтому дол­жен быть решен судом, Судебная коллегия по уголов­ным делам Ростовского областного суда ограничилась имеющимся в деле заключением экспертов и, оценив все доказательства в их совокупности, признала Завадского виновным в убийстве Полещуковой,

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР, рассмотрев дело по кассационной жалобе осужденного, приговор отменила и передала дело для производства дополнительного следствия, признав необ­ходимым назначить при доследовании компетентную экс­пертизу, перед которой поставить указанный вопрос — причинена ли смерть посторонней рукой или самой по­терпевшей.

Это определение Судебной коллегии было опротесто­вано заместителем Председателя Верховного Суда РСФСР в Президиум Верховного Суда РСФСР. По­следний отменил данное определение и передал дело на новое кассационное, рассмотрение. Важнейшим основа­нием была ссылка на то, что зкаперт ее может отвечать на ©опросы, относящиеся к 'компетенции суда.

Рассмотрев дело в кассационном порядке, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР оставила приговор в силе.

5   П,  С.   Элькинд               65

По протесту в порядке вадзора Председателя Вер­ховного Суда СССР на постановление Президиума и.по­следующие, определения Судебной коллегии Верховного Суда РСФСР и приговор Судебной коллегии Ростов­ского областного суда настоящее дело было внесено на рассмотрение Пленума Верховного Суда СССР.

Удовлетворяя этот протест, Пленум Верховного Суда СССР указал в постановлении: что касается положения о том, что эксперт не вправе давать заключения по во­просу, имело ли место убийство или самоубийство, то несомненно, что научное определение убийства — право­вое определение, ибо убийство-—это противоправное умышленное или неосторожное лишение жизни человека, а эксперт не вправе давать уголовноправовое определе­ние смерти. Однако в данном случае речь идет не об этом. Заключение эксперта обязательно для установле­ния причин смерти. Так как эксперт вызывается в про­цессе расследования по делу, т. е. когда возникают ос­нования для вывода о том, что смерть имела насильст­венный характер, приглашение его имеет целью получить такие научные данные о причине смерти, которые дава­ли бы основание разрешить основной вопрос: носила ли смерть насильственный или ненасильственный характер.

Таким образом, по смыслу закона решению уголовно-

правового вопроса о наличии убийства, что входит в

функцию следователя и суда, предшествует научно-меди­

цинское заключение о причине смерти, которое может

включать в себя вывод о насильственном или ненасиль­

ственном характере смерти и о самом характере причи­

ненного насилия. Поэтому если при исследовании трупа

эксперт может сделать вывод о причинении смерти по­

сторонней рукой или самим потерпевшим, то, основы­

ваясь на соответствующих медицинских показаниях, он

может дать об этом заключение, которое в числе других

доказательств подлежит оценке органами следствия и

судом1. Г

Как мы видим, на различных стадиях судопроизвод­ства, по этому делу ст. 78 УПК давалось самое ^различ­ное толкование, пока она не была истолкована наиболее

правильно и убедительно   Пленумом   Верховного   Суда СССР.

Этому правильному толкованию противоречит ком­ментарий приведенного постановления Пленума, сопро­вождающий его описание в «Бюллетене Верховного Суда СССР»1. Если в постановлении Пленума речь идет о том, что при указанных обстоятельствах эксперт впра­ве был дать заключение по вопросу о причинении смерти посторонней рукой или самим потерпевшим, то в Ком­ментарии это истолковано как право эксперта дать за­ключение по вопросу юридического характера — о нали­чии убийства или самоубийства. Если в постановлении Пленума сказано о том, что научно-медицинское заклю­чение о причине смерти должно быть в совокупности с другими доказательствами оценено компетентными ор­ганами государства при решении «уголовноправового вопроса о наличии убийства, что входит в функции след­ствия и суда», то 1в комментарии — о том, что, будучи вправе дать заключение по вопросу о наличии убийства, эксперт не может касаться лишь вопроса «о субъектив­ной стороне состава преступления, то есть о наличии умысла или неосторожности».

Это утверждение авторов комментария противоречит не только самой сущности приведенного постановления Пленума, но и их же правильному утверждению о том, что «установление противоправности действия и нали­чия вины, установление наличия или отсутствия состава преступления-—это компетенция следственных, проку­рорских и судебных органов и их важнейшая обязан­ность, которую они не вправе никому передавать, ибо это было бы грубым нарушением законности»2. Естест­венно, что приведенный комментарий постановления Пленума Верховного Суда СССР по делу Завадского не может способствовать правильному усвоению этого по­становления.

Не бесспорен в правовой литературе и вопрос о том, является ли толкование правовых норм обязательным и необходимым условием их шрименения3 или же толкова-

1 «Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Вер­ховного Суда СССР по вопросам уголовного процесса, 1946— 1962 гг.», М., 1964, стр. 122.

66

1              «Бюллетень Верховного Суда СССР»  1960 г. № 2,  стр.   15.

2              Там  же, стр, 16.

3- А.  А. П и о н т к о в с к и й, К методологии изучения    действующе­го права,    «Ученые    записки    ВИЮН»,    вып.    6,    1947,    стр. 45;

5*            67

нию подвергаются только те нормы, которые представ­ляются 'неясными1.

Можно с уверенностью сказать, что нет ни одной нормы уголовно-процессуального права, которая могла бы быть применена без уяснения заключенного в ней смысла, т. е. без ее толкования. Основания к такому ут­верждению состоят в следующем:

едва ли допустимо (разграничивать нормы права на

«ясные» и «неясные». Как замечает И. Е. Фарбер, такое

деление весьма субъективно; оно в большей мере зави­

сит от знания и личного усмотрения интерпретатора, чем

от совершенства техники законодательства2. Дальнейшее

совершенствование норм права, несомненно, облегчит их

применение, но не освободит лиц,   применяющих такие

нормы, от необходимости их толкования;

так как право выражается не в простой совокуп­

ности, а   в   системе   связанных   внутренним   единством

правовых норм, толкование каждой   конкретной   нормы

возможно не иначе, как в органической связи и опосред­

ствовании ее со множеством других правовых норм, вхо­

дящих как в данную отрасль права,   так   и   в   другие

отрасли;

толкование правовой   нормы в связи с ее приме­

нением имеет в виду  уяснение выраженной в ней госу­

дарственной воли не  вообще,   а применительно   к  кон­

кретным    обстоятельствам. Обстоятельства же, требую­

щие применения той или другой правовой нормы, могут

быть различны. Так, нахождение обвиняемого не в месте

А. С. Шляпочников, Толкование уголовного чакона, Мм I960, стр. 83 и ел,; И. Е. Фарбер, Толкование законов и социалисти­ческое правосознание. Тезисы докладов на межвузовской научной конференции, «Социалистическая законность, толкование и приме-нение советских законов», Киев, 1961, стр. 19; А. С. Пиголкин, Толкование нормативных актоя в СССР, Мм 1962, стр. 97.

1              М. А. Тарасов, Применение и толкование  специальных право­

вых норм. Тезисы докладов на межвузовской научной конферен­

ции «Социалистическая   законность, толкование и  применение со­

ветских законов», Киев, 1961, стр. 11; Л. И. Семенова,   Толко­

вание советских законов и судебная   практика   по   гражданским

делам,   там   же,  стр. 78.

2              И. Е. Фарбер, Толкование  законов  и социалистическое право-'

сознание. Тезисы докладов на межвузовской научной конференции

«Социалистическая законность, толкование и применение законов»,

Киев, 1961, стр. 19.

68

1

производства расследования может быть в одном случае уважительной причиной его неявки по вызову следова­теля, а в другом — не только не уважительной, но и да­ющей основание для привода и даже для изменения ме­ры пресечения. «Судья обязан толковать закон, в при­менении к отдельному случаю, так, как он понимает закон при добросовестном рассмотрении»,— писал К. Маркс1. Разнообразие же отдельных случаев, отлича­ющихся специфическими особенностями, настолько ве­лико, что даже самый ясный закон не может быть при­менен на практике без его толкования;

4) толкование и применение норм права, как выше было отмечено, всегда выражает правосознание конкрет­ных лиц. Нормы права, будучи одним из источников формирования социалистического правосознания, в то же время толкуются и применяются должностными ли­пами на основании их правосознания, призванного спо­собствовать такому толкованию и применению правовых норм, которое максимально соответствует их действи­тельному содержанию и значению.

Приведем конкретный пример в подтверждение того, что «ясность» уголовно-процессуальной нормы отнюдь не исключает, а предполагает ее толкование как усло­вие, (предшествующее и сопутствующее процессу при­менения.

Согласно ст. 271 УПК председательствующий в под­готовительной части судебного разбирательства спраши вает подсудимого, вручены ли ему и когда именно копии документов, перечисленных в ст. 237 УПК. В случае не­вручения в срок указанных документов разбирательство дела должно быть отложено.

Для полного усвоения выраженной в ст. 271 УПК воли законодателя необходимо обратиться к содержанию ст. 237. Статья эта озаглавлена «Вручение копии обви­нительного заключения». В самой статье, однако, речь идет о вручении подсудимому копии не только обвини­тельного заключения, но в соответствующих случаях и копий других документов (определения суда или поста­новления судьи о предании суду, заявления потерпевше­го). Причем   рассмотрение дела в судебном   заседании

1 К. М а р к с и  Ф. Э н г е л ь с, Соч., т. 1, стр. 67.

69

может иметь место не ранее чем по истечении трех суток с момента вручения подсудимому этих документов.

Усвоив все это, равным образом, как и то значение, которое имеет своевременное ознакомление подсудимого с этими документами в качестве существенной гарантии его права на защиту, дающей подсудимому .реальную возможность своевременно подготовиться -к защите на суде, председательствующий приступает к выполнению указанных требований.

- Всего этого оказывается иногда недостаточно для решения вопроса, можно ли считать своевременным вручение соответствующих документов подсудимому в конкретном случае. Дело назначено к слушанию в судеб­ном заседании на 7 января. Копию обвинительного за­ключения подсудимый получил 4 января. Можно ли слу­шать дело? Истекли ли установленные законом трое суток? Казалось бы, истекли. Но ведь согласно ст. 103 УПК, во-первых, при исчислении сроков в расчет не при­нимаются тот час и сутки, которыми начинается течение сроков, и, во-вторых, когда сроки исчисляются сутками, срок истекает в двенадцать часов последних суток. При­менительно к данному случаю это значит, что исчислять трое суток надо с 5 января и что истечение срока падает на 24 часа 7 января. Поэтому слушать дело можно не ранее 8 января.

Мы видим, как, казалось бы, совершенно ясное тре­

бование правовой нормы осложняется, как только мы

сталкиваемся с ее применением к конкретным обстоя­

тельствам.       

Толкование любой нормы уголовно-процессуального права — необходимая предпосылка ее применения, как и необходимое свойство самого процесса применения.

Действующее уголовно-процессуальное законодатель­ство, к сожалению, не придает должного значения осо­бенностям толкования исследуемых нами норм права. . - В числе оснований к отмене или изменению пригово­ра предусмотрено неправильное применение уголовного закона. Под неправильным применением уголовного за­кона понимается, в частности, его неправильное истол­кование, противоречащее точному смыслу закона (ст. 346 УПК).

О значении и последствиях неправильного толкова­ния уголовно-процессуального закона УПК прямо не го-

7Q

ворит. Нет прямого указания на это и в статьях, конкре­тизирующих, что следует понимать под существенным нарушением уголовно-процессуального закона как осно­вания к отмене или изменению приговора. Если учесть, что УПК содержит такое указание в части толкования уголовного закона, было бы логично, чтобы оно имело место и применительно к закону уголовно-процессуаль­ному. Но отсутствие прямого указания на это нельзя понимать как безразличное отношение законодателя к правильности толкования норм уголовно-процессуально­го права. Под существенными нарушениями уголовно-процессуального закона УПК союзных республик пони­мают такие нарушения требований УПК, которые путем лишения или стеснения гарантированных законом прав участников процесса при рассмотрении дела или иным путем помешали суду всесторонне разобрать дело и по­влияли или могли повлиять на постановление законного и обоснованного приговора (ст. 345 УПК). Но ведь лю­бое нарушение уголовно-процессуального закона обычно так или иначе связано с его неправильным толкованием. Представляется, что в процессе дальнейшего совершен­ствования уголовно-процессуального законодательства следовало бы подчеркнуть это в уголовно-процессуаль­ных кодексах, тем более, что обеспечить необходимое применение норм уголовного права «процессуальные нормы могут при условии их строжайшего соблюдения, для чего они сами должны правильно толковаться и при­меняться»1.