Глава 6. ЮРИДИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ПОНЯТИЯ ВИНЫ

•Пользуясь понятием вины и рассматривая ее как основание гражданско-правовой ответственности, советские цивилисты недостаточно занимались определением содержания этого понятия. В большинстве случаев они ограничивались тем, что сводили вину к умыслу и неосторожности^,.

Советские''криминалисть1 посвятили изучению понятия вины специальные работы, разработали довольно развернутое учение о вине, вследствие чего установилась традиция, в силу которой советские цивилисты, определяя вину, брали за данное то, что писалось криминалистами о ней.^

' «Всякий человек, — пишет Приме, говоря об ответственности правонарушителя,—носит в себе элемент свободы и необходимости. В свободе заключается его индивидуальность, то таинственное, что составляет его личность». (А. П р и н с, Преступность и репрессия, М., 1898, стр. 27).

2 «Виной называется умысел или неосторожность лица,—писал М. М. А г а р к о в,—обусловившие совершенное им противоправное действие. Виновным действием является, таким образом, противоправное действие, совершенное умышленно или по неосторожности». (Гражданское право. Учебник, ВИЮН, т. 1, 1944, стр. 322). Аналогичное определение вины давалось в других учебниках по советскому гражданскому праву. На более поздних определениях понятия гражданской вины, даваемых советскими цивилистами, мы остановимся ниже.

169

Тот факт, что цивилисты пользовались определением понятия вины, даваемым наукой советского уголовного права, не является, конечно, отрицательным, так как общее понятие вины как провинности перед социалистическим государством и всем советским народом и как субъективного основания гражданской, уголовной и иной ответственности по советскому праву оказывается, при ближайшем рассмотрении, единым. Тем не менее, это не освобождает советских цивилистов от обязанности разработать собственное учение о вине, так как, несмотря на общность понятия вины в советском праве, вина в гражданском праве имеет целый ряд существенных специфических черт и зачастую приобретает особый смысл: «вина юридических лиц», «обоюдная вина», ответственность за «чужую вину», случаи «безвиновной ответственности» — понятия и принципы, которых не знает, например, советское уголовное право, но без которых нельзя раскрыть понятия вины в советском гражданском праве.!

Как же советское уголовное право определяет понятие вины и насколыко оно может быть использовано наукой советского гражданского права?

В доктрине советского уголовного права вина определяется обычно как психическое отношение лица к совершенному деянию в форме умысла или неосторожности 1.

Легко увидеть, что это определение вины тесно придерживается легального описания2, которое рассматривает вину как обязательный элемент состава преступления, а вместе с тем и как необходимое (субъективное) основание уголовной ответственности.

В течение продолжительного времени это определение понятия уголовной вины было господствующим в нашей литературе. В последние годы, однако, оно оспаривается целым рядом авторов, которые находят его недостаточным. Так, Б. С. Маньков-ский считает, что это определение не раскрывает социальной природы виновности.

По мнению Б. С. Маньковского, правильное понимание вины не может исходить из абстрактной постановки вопроса о психических формах поведения человека. «Марксистское полимание вины в уголовном праве, — говорит он, — основано на тесной связи форм психического поведения субъекта с оценкой этого поведения законодателем, выражающим интересы господствующего класса»3. Исходя из этого,

* См. Уголовное право, общая часть, М., 1948, стр. 334.

2 Ст. 6. Основных начал и ст. 10 УК РСФСР.

'Б. С. Маньковский, Проблема ответственности в уголовном лраве, М., 1949, стр. 114. Ср. А. Н. Трайнии, Учение о составе преступления, М., 1946, стр. 68; А. А. Г е р ц е н з о н, Уголовное право, общая часть, М., 1948, стр. 329; В. Макашвили, Методические материалы ВЮЗИ 1948, № 2, стр. 92.

Б. С. Маньковский дал следующее определение понятия вины:

«Вина в советском уголовном праве есть психическое отношение к деянию лица в форме умысла или неосторожности, которое расценивается социалистическим законодательством как преступное поведение, представляющее опасность для советского правопорядка» 1.

Такова точка зрения Б. С. Маньковского.

Иные возражения прежнее определение вины встретило со стороны Б. С. Утевского. Он предложил различать: с одной стороны, вину как элемент состава преступления и, с другой стороны,— вину как общее основание уголовной ответственности. Первая, по мнению автора, обнимает психическое отношение субъекта к деянию в виде умысла и неосторожности; вторая рассматривается как самостоятельный институт уголовного права (выходящий за рамки состава преступления), построенный на основе социально-политической оценки виновного поведения человека.

Состав преступления, по мнению Б. С. Утевского, включает в себя и вину в виде умысла или неосторожности. Но выполнение состава преступления, говорит он, не означает еще признания поведения лица преступным: поведение лица, выполнившего состав преступления, становится преступным только в том случае, если оно оценивается судом как виновное поведение2. «Вина, как общее основание уголовной ответственности,— пишет Б. 'С. Утевский,— включает в себя и вину, как субъективную сторону преступления. Но она включает в себя и многое другое»8. Она включает в себя: 1) субъективные и объективные обстоятельства, характеризующие подсудимого, совершенное им преступление, а также последствия, условия и мотивы этого преступления; 2) отрицательную морально-политическую оценку всех этих обстоятельств; 3) убеждение суда, что дей-

1 Б. С. Маньковский, Проблема ответственности в уголовном праве, М., 1949, стр. 118. Рецензенты данной работы П. С. Алексеев и А. Л. Ременсон правильно указывали на неточность опредеиия вины как преступного поведения. «Вина, — пишут они, — как психическое отношение к деянию, не может расцениваться законодательством как преступное поведение, так как психическое отношение не идентично с поведением, которое не исчерпывается .психическим отношением, а представляет собой поступок человека, совершенный под контролем сознания» (жур. «Советское государство и право», 1950, № 12, стр. 91).

В позднейшей работе Б. С. Маньковский дает следующее определение понятия вины: «Вина в советском уголовном праве есть психическое от-. ношение лица в форме умысла или неосторожности к совершенному им общественно-опасному деянию, в силу чего это психическое отношение осуждается социалистическим законодательством» («Советская социалистическая законность и понятие вины в уголовном праве», 1951, стр. 15).

2 «Оценочное понимание вины,—полагает автор,—и является теоретической базой для установления и определения этого более широкого понятия вины» (Б. С. Утевский, Вина 'в советском уголовном праве, М., 1950, стр. 59).

'Там же, стр. 9.

171

ствия подсудимого на основании этой оценки должны повлечь уголовную ответственность. «Таким образом, — заключает автор, — вина как общее основание уголовной ответственности — это совокупность обстоятельств, заслуживающих по убеждению советского суда, отрицательной общественной (морально-политический) оценки от имени социалистического государства и требующих уголовной ответственности подсудимого» 1.

Выводы Б. С. Утевского о вине как оценочной категории" неприемлемы для науки советского гражданского права. Как будет показано ниже, они не способствуют успешному разрешению проблемы оснований гражданско-правовой ответственности и дальнейшему укреплению социалистической законности, так как дают повод рассматривать вину не как реальный психологический процесс, существующий независимо от восприятия его судом, а как явление, существование которого ставится в зависимость от оценки его судом, при которой вина лица отождествляется с суждением суда о виновности этого лица 2.

Понятие вины в советском праве, конечно, не может быть оторвано от политической оценки поведения лица, совершившего противоправное (а следовательно, и общественно-опасное) действие. Но субъективное отношение правонарушителя к совершенному им действию (и его результату), с одной стороны, и отрицательную оценку правонарушения в целом, с другой,— нельзя противопоставлять друг другу. При решении вопроса об ответственности правонарушителя принимаются во внимание оба эти момента. При этом важно отметить, что момент оценки (осуждения) правонарушения проходит всегда двойную стадию: абстрактную, когда государство выражает свое отрицательное отношение к противоправному поступку в законе (например/к хулиганству в ст. 74 УК РСФСР или к причинению ущерба одним лицом другому в ст. 403 ГК), и конкретную, когда суд либо другой государственный орган осуждает определенное правонарушение, совершенное данным лицом. И закон, и суд, осуждая данные антиобщественные действия, всегда предполагают, что эти действия стоят в определенной психической связи с деятелем, являются плодом его сознания и воли. Другими словами, виновными признаются всегда лишь противоправные действия. М. М. Агарков писал: «Действие может быть умышленное, т. е. деятель может предвидеть.

' Б. С. Утевский, Вина в советском уголовном праве, М., 1950, стр. 103. (Курсив наш.—Г. М.).

2 «Субъективное усмотрение судьи,—как правильно пишет А. А. П и-онтковский, критикуя «оценочную теорию»,—поставлено здесь открыто на место социалистического закона» (указ. выше статья «Против извращения понятия вины по советскому уголовному праву», стр. 14).

172

и желать наступления результата, но оно не будет виновным, если действие не является противоправным. Равным образом, неосторожность будет виной только в случае, если вызванное неосторожностью действие будет противоправным» 1. И в самом деле. Действие, совершенное в состоянии необходимой обороны, может быть «умышленным», но это действие не будет расцениваться как виновное, а потому не вызовет и ответственности за причиненный вред, если таковой и наступит.

Следовательно, действие может быть признано виновным только в том случае, когда оно признается противоправным 2. Иначе — виновность всегда предполагает противоправность, но не наоборот. Действие может 'быть противоправным, но не виновным, т. е. умышленным либо неосторожным, например, при казусе, когда налицо: противоправное действие, его вредный результат и объективно необходимая связь между действием и результатом, но нет вины причинителя. Установив, что в данном случае вред является субъективно-случайным, суд освободит причинителя от ответственности3.

Следовательно, разрешая вопрос об ответственности, суд вместе с тем определенным образом оценит и субъективное (психическое) отношение лица к своим действиям, но это не означает, что оценочный момент имеет значение только при определении виновности. Не меньшее значение оценочный момент может иметь и при установлении противоправности в действиях данного лица. Практически даже правильнее предположить, что оценкой противоправности действий суд займется раньше, чем перейдет к оценке виновности. Колхозный сторож, спасая колхозное имущество от разграбления, причиняет увечье грабителю. Рассмотрев данное дело и установив, что сторож действовал в состоянии необходимой обороны, суд, не найдя в действиях сторожа противоправности, освободит его от ответственности за отсутствием в его действиях состава правонарушения. Есть основания думать, что в данном случае суд и не войдет в обсуждение (в оценку) виновности сторожа, поскольку о виновности можно говорить лишь тогда, когда есть противоправность.

Этот пример может служить иллюстрацией тому, что «оценочный момент» (т. е. 'классово-политическое осуждение того

1 М. М. Агарков, Обязательство по советскому гражданскому праву, М., 1940, стр. 146.

2 «О вине с точки зрения права нет речи, — пишет Л. А. Лунц, — когда самый поступок — действие или бездействие — не является противоправным, когда данное поведение лица дозволено законом, оно не может быть виновным» (И. Б. Н о в и ц к и и, Л. А. Лунц, Общее учение об обязательстве, М., 1950, стр. 319).

3 Советское гражданское право, как уже отмечено, знает случаи безвиновной ответственности не только за субъективно-случайное, но и за объективно-случайное причинение вреда. Но эта ответственность объясняется Другими мотивами, чем ответственность из правонарушений, и построена на иных основаниях.

173

или иного факта) характерен не только для вины, но и для противоправности. Значит, с этой точки зрения «оценочной категорией» можно было бы считать не только вину, но и противоправное действие. Мы отвергаем такую постановку вопроса. Основной признак вины состоит в психическом отношении лица к своим действиям. Поскольку, однако, эти действия являются всегда противоправными (вина немыслима в отсутствии противоправности), то в определение понятия вины необходимо внести указание на противоправность действий правонарушителя и этим подчеркнуть то исходное для советских юристов положение, что вина может быть рассматриваема лишь в единстве с противоправностью и с другими элементами правонарушения. Распространять же «оценочный момент» только на одну вину было бы неправильно.

Такова наша точка зрения на соотношение дины и противоправности. Она близко соприкасается с мнением М. М. Агарко-ва, который определял вину в советском гражданском праве как психическое состояние правонарушителя. Он писал: «Умысел и неосторожность лица, обусловившие совершенное им правонарушение, называются виной. Вина является, таким образом, определенным психическим состоянием правонарушителя» '.

Это определение вины исходит из единства виновности и противоправности, но не отождествляет этих понятий. Между • тем, по пути отождествления виновности и противоправности шли многие советские юристы и, в частности, X. И. Шварц в гражданском праве и М. А. Чельцов в уголовном, которые без всяких оговорок сводили вину к противоправному поведению. Так, X. И. Шварц писал: «Мы понимаем под виной всякое отклонение дееспособного гражданина от нормального поведения гражданина социалистического общества...»2. Еще более категорично утверждал М. А. Чельцов: «Гражданин наказывается за совершение преступления, за виновное нарушение законодательного запрета, иначе говоря, нормы поведения. Такое противоправное поведение и есть вина, вызывающая правовое осуждение» 3.

Как видим, в этих определениях ничего не говорится о вине, как психическом отношении правонарушителя: всякое противоправное поведение рассматривается в этом случае как виновное и наоборот. Таким образом, противоправное действие как объективное основание ответственности сливается с виной как

1 М. М. А г а р к о в, Обязательство по советскому гражданскому праву, М., 1940, стр. 145—146.

2 X. И. Ш в а р ц, Значение вины в обязательствах из причинения вреда, М., 1939, стр. 36.

3 М. Чельцов, Спорные вопросы учения о преступлении, жур. «Социалистическая законность», 1947, № 4, стр. 8. Эту ошибочную точку зрения мы разделяли в статье: «К вопросу о вине как основании договорной ответственности», Ученые записки юрфака Киевского госуниверситета, № 2, 1948, стр. 125.

174

субъективным основанием этой ответственности, причем последнее понятие становится в этом 'случае просто излишним.

С таким положением согласиться нельзя. Вина и противоправность — суть одинаково необходимые основания гражданской (и уголовной) ответственности. Ни вина и ни противоправность, взятые отдельно и независимо друг от друга, не могут служить достаточным основанием ответственности за совершенное гражданское (и уголовное) правонарушение. Только единство этих двух равноценных оснований (в совокупности с остальными основаниями — причинностью и вредностью) может явиться достаточным условием ответственности по советскому гражданскому (и уголовному) праву. Всякое противопоставление либо смешение этих понятий является поэтому совершенно недопустимым 1.

Подтверждением тому служит наша практика, любое гражданское и уголовное дело, где так или иначе решается вопрос об ответственности правонарушителя.

Четверо молодых колхозников, возвращаясь ночью из соседнего села, 'были застигнуты в открытом поле сильным бураном и сбились с пути. Перед утром, обмороженные и вконец обессиленные, они набрели в поле на большой стог сена. Один из колхозников, взяв охапку сена, зажег в стороне от стога костер. Обогревшись у костра, колхозники загасили его, а затем ушли. На утро колхозный стог сена сгорел. Как выяснилось потом, пожар произошел от костра, который тщательно не был затушен и был раздут сильным ветром.

Один из колхозников Печении (как единственный совершеннолетний из числа этой группы) был привлечен к уголовной ответственности. Кроме того, к нему был предъявлен гражданский иск о взыскании убытков от пожара.

Народный суд Ламковского р-на, Тамбовской обл., не найдя в действиях Печенина вины, оправдал подсудимого и отказал в удовлетворении иска. Тамбовским областным судом (по протесту прокурора) решение Народного суда было отменено, а дело направлено на новое рассмотрение.

При новом рассмотрении дела Печенин был осужден к шести месяцам принудительных работ, а в возмещение убытка с него было взыскано 10000 руб. Тамбовский областной суд приговор Народного суда на этот раз оставил в силе.

Впоследствии приговор по данному делу был опротестован и пересмотрен Верховным судом РСФСР.

* Отсюда не вытекает, что противоправность является элементом вины, как это утверждает Б. С. Антимонов, когда пишет: «Вина потерпевшего, как и вина причинителя, содержит в себе элемент противоправности» («Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении», М., 1950, стр. 118). Вина выражается во вне в противоправных действиях. Но это совсем не значит, что противоправность входит составным элементом в понятие вины.

175

Расценив происшедший пожар и образовавшиеся в результате его убытки как «несчастный случай», Верховный суд РСФСР приговор в отношении Печенина отменил и настоящее дело производством прекратил '.

Прекращая данное дело за отсутствием состава правонарушения, суд квалифицировал данный случай как казус, т. е. как субъективно-случайное причинение, поскольку колхозники при данных конкретных обстоятельствах не могли предусмотреть, что оставленный ими не совсем тщательно потушенный костер 'будет раздут случайным порывом ветра, вызовет пожар и причинит ущерб.

Важно отметить, что при рассмотрении данного дела в Верховном суде ставился также вопрос об отсутствии в действиях колхозников элемента противоправности, поскольку они вынуждены были воспользоваться колхозным сеном, находясь в состоянии крайней необходимости (опасность погибнуть от мороза) . Это свидетельствует о том, что суд в данном случае оценивал с правовой и политической точки зрения не только субъективное (психическое) отношение колхозников к своим действиям, но и сами эти действия.

Анализ практики по гражданским делам позволяет сделать вывод, что момент политической оценки тех или иных поступков имеет место у нас как при установлении виновности, так и при установлении других элементов гражданского правонарушения. Рассматривая объективные и субъективные элементы состава в их совокупности, наши суды взвешивают правонарушение в целом, давая ему определенную, основанную на объективных фактах реальной жизни, политическую оценку и только после этого решают вопрос об ответственности за него2.

1 «Правда» за 14 сентября и за 18 декабря 1949 г.

2 См. в связи с этим следующие решения и определения по гражданским делам: дело по иску Крейца к «Цекавшири», Сб. постановлений Пленума и определении коллегий Верховного суда СССР за 1940 г., М., 1941, стр. 161—162; дело по иску Гегучидзе к Управлению жел. дороги, там же, стр. 156—157; по делу Басилидзе, Сб. постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1941 г., М., 1947, стр. 263; дело по иску артели «Эшче» к колхозу «Октябрь», жур. «Социалистическая законность», 1942, № 3—4, стр. 31; дело по иску Лопатина к Управлению Горь-ковской жел. дороги о взыскании разницы в зарплате в связи с увечьем, Сб. постановлений Пленума и определении коллегий Верховного суда СССР за 1942 г., М., 1947, стр. 159; дело по иску Сосидко к Рудоуправлению, там же, стр. 158; дело по иску Таджикской конторы «Сортсемовощь» к колхозу им. Буденного о взыскании 108 000 руб. убытка от невыполнения договора контрактации семян, Сб. постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1944 г., М., 1948, стр. 374—375; дело Кавказского отделения геофизического треста, «Судебная практика Верховного суда СССР», 1945, вып. II, стр. 21; дело по иску Одинцовой и Ново-сельцевой к Тырсиной и Горьшковой, «Судебная практика Верховного суда СССР», 1945, вып. V. стр. 27—29; дело по иску Кокрашвили к Осошвили, «Судебная практика Верховного суда СССР» 1949, № 4, стр. 42—43; дело -по иску Брейкиной к Иванову, там же, стр. 43; определение ГСК ВС СССР от 21 сентября 1951 г. по делу № 36/817 по иску Гигуары к заводу им. Ор-

176

Иное 'решение вопроса об «оценочном моменте» в гражданском праве таит в себе опасность отождествления вины лица с суждением суда о виновности этого лица, при котором субъективное убеждение суда оказывается единственным критерием определения виновности. Это противоречит прямому требованию советского закона — выносить судебное решение на основе объективных фактов действительности, к числу которых относится и вина как реальный психологический процесс, существующий независимо от восприятия его судом. Задача суда сводится к тому, чтобы с помощью всех возможных доказательств достоверно выяснить этот .процесс и отразить его в своем решении '.

Не трудно усмотреть, что оценочная теория вины уводит нас к реакционным буржуазным субъективистским концепциям вины, призванным к оправданию судебного произвола, характерного для всей современной капиталистической правовой системы2. Несостоятельность этой теории состоит в том, что она .ревизует основы материалистического понимания вины как определенного факта объективной действительности, а на практике ведет к подрыву социалистической законности—главного условия советского правопорядка.

Также неприемлемо для советского гражданского права изложенное выше предложение о введении в наше право особого понятия «виновности» как общего основания ответственности, отличного от понятия вины как элемента состава правонарушения и как субъективного основания ответственности.

В этом виде данное понятие включает в себя как объективные (противоправное действие, его последствия, причинную связь между ними), так и субъективные (умысел, неосторожность, мотив, цель и т. д.) основания ответственности 3.

Как видим, понятие «виновности» в данном случае идентично понятию состава правонарушения, причем состав правонарушения оказывается уже не основанием ответственности, а лишь поводом для постановки вопроса об ответственности, что

джоникидзе; определение ГСК ВС СССР от 7 июня 1952 г. по делу № 03/514 по иску М. к больнице: определение ГСК ВС СССР от 4 июня 1952 г. по делу № 03/486 по иску Шубина к заводу.

' См. А. Я. В ы ш и н с к ий, Теория судебных доказательств в советском праве, М., 1950, стр. 213; Вопросы теории государства н права, М., 1949, стр. 401; А. А. П и о н т к о в с к и и. Против извращения понятия вины по социалистическому уголовному праву, стр. 8—21.

2 См. об этом в предыдущей главе.

3 «Виновность,—пишет Т. Л. Сергеев а,—есть совокупность объективных и субъективных обстоятельств, обосновывающих с точки зрения советского уголовного права осуждение лица, применение к нему конкретного наказания за совершение им определенного преступления» («Вопросы виновности и вины в практике Веоховного суда СССР по уголовным делам», М., 1950, стр. 6).

наносит удар по стабильности состава, а значит, и по стабильности социалистической законности.

Практика советских судебных • органов по гражданским делам никогда не оперировала понятием «виновности». Не имеет оно под собой и теоретических оснований. Введение понятия «виновности», отличного от понятия вины как субъективного основания ответственности (а вместе с тем и как элемента состава правонарушения), давало бы повод рассматривать вину как формальную категорию, т. е. как отвлеченное психическое отношение лица к своим действиям, в отрыве от противоправности, вредности и причинной обусловленности этих действий. Введение в науку советского гражданского права особого понятия «виновности», как общего основания ответственности, мы считаем поэтому излишним и вредным.

Таким общим основанием граждански-правовой ответственности может быть лишь состав гражданского правонарушения как диалектическое единство его объективных и субъективных элементов '.

Подытоживая сказанное, можно заключить, что вина в советском гражданском праве является необходимым и равноценным элементом состава гражданского правонарушения. В этом виде вина не противопоставляется другим элементам состава, а рассматривается в тесном сочетании и единстве с ними.

Учитывая эти положения, вину в советском гражданском праве можно определить как психическое отношение нарушителя социалистического гражданского правопорядка к своим противоправным действиям и их вредным последствиям в форме умысла или неосторожности.

1 Соображения Т. Л. Сергеевой и Б. С. Утевского о введении в наше право особого понятия «виновности» как общего основания уголовной ответственности вызвали среди советских юристов серьезные возражения и были решительно отвергнуты как несостоятельные. См. Отчет о совещании при ВИЮН, посвященном обсуждению макета учебника для юридических вузов «Советское уголовное право. Часть общая», жур. «Советское государство и право», 1952, № 2, стр. 70—75; А. А. Пионтковский, Против извращения понятия ви.)Ы по социалистическому уголовному праву, стр. 8—21; Б. С. Маньковский, Вопросы вины в советском уголовном праве, жур. «Советское государство и право», 1951, № 10, стр. 45—54;

Против извращений обоснования ответственности в советском уголовном праве, жур." «Вопросы философии», 1951, № 6, стр. 201—207; П. Е. Орловский, Задачи Института права Академии наук СССР, жур. «Советское государство и право», 1953, № 2—3, стр. 33—41; В. М. Ч х и к в а д-з е, Некоторые вопросы советского уголовного права в связи с разработкой проекта уголовного кодекса СССР, жур. «Советское государство и право», 1954, № 4, стр. 65—66.

178

Само собой разумеется, что всякая вина, будучи .выраженной в противоправном поступке, осуждается нашим государством и всем советским народом ('вместе с осуждением этого поступка в целом), ибо нет и никогда не существовало вины как отвлеченного психологического состояния 'правонарушителя, к которому безразлично либо одинаково относились бы разные классы, разные государства. В условиях социалистического общества вина осуждается как такое субъективное (психическое) отношение нарушителя правопорядка к своим противоправным действиям и их вредным последствиям, которое чуждо психологии сознательного советского гражданина 1.

Это определение понятия вины в основных своих чертах совпадает с определением, принятым сейчас в науке советского уголовного права. «Вина по советскому уголовному праву, — говорится в учебнике по уголовному праву, — есть умысел или неосторожность лица, выраженные в совершенном им деянии, опасном для советского строя или социалистического правопорядка и тем самым осуждаемом советским уголовным законом и коммунистической нравственностью» 2.

1 Несколько иначе определяет понятие вины Л. А. Лун ц: «Виной в гражданском праве, следовательно, мы можем назвать умысел или неосторожность, лица,—пишет он, — поступившего противоправно и причинявшего своим поступкам вред другому лицу» («Общее учение об обязательстве», стр. 320). Определяя понятие вины, Л. А. Лунц тщательно избегает выражения «психическое отношение». Он пишет, что «вина предполагает определенное (разрядка наша.— Г. М.) отношение человека к его собственному противоправному поведению» (там же, стр. 319). Дело, однако, только в выражении, так как несколькими строками ниже автор расшифровывает это «определенное» отношение следующими словами: «Отношение лица к его собственному противоправному поведению определяется как интеллектуальным моментом (предвидением, пониманием реально возможных последствий данного 'поступка), так и волевым моментом (желанием или нежеланием этих последствий или безразличным отношением к этим последствиям)». Совершенно ясно, что волевое и интеллектуальное отношение лица и есть его психическое отношение. Такое чрезмерно осторожное обращение к термину «психическое отношение» можно объяснить только тем, что советские цивилисты явно опасаются впасть в «психологизм», хотя это совершенно необоснованные опасения. В отрыве от исходных и руководящих положений марксистско-ленинской философии и советской психологии о воле, сознании и поступках человека невозможно раскрыть содержание вины.

2 Советское уголовное право, часть общая, М., 1952, стр. 216. Определяя 'понятие уголовной ви'ны, авторы учебника сводят вину к ее формам, не показав вначале ее общего признака, состоящего в психическом отношении лица к совершенному деянию. Это можно отнести к неточности формулировки, так как несколькими строками выше вина определяется как «особого рода психическое отношение лица к совершенному им общественно-опасному деянию». «Без этого психологического содержания, --говорится дальше, — не может быть и вины».

Мы не можем, однако, согласиться с последующим утверждением авторов учебника о том, что «вина не есть просто психологическое понятие, вина—понятие социально-политическое» (там же). В предыдущей главе мы стремились показать, что психология человека формируется под влиянием социальных факторов, а потому не сводится к простым физиологи-

179

Такое совпадение в определении гражданской и уголовной вины не случайно. Оно подтверждает наше исходное положение о том, что основания гражданской и уголовной ответственности в советских условиях имеют в принципе общий характер.

Единство оснований гражданской и уголовной ответственности свидетельствует о единстве советского социалистического права. Советское социалистическое право, не знающее деления на публичное и частное, призвано к защите общественного, политического и экономического строя социализма. Любые посягательства на этот строй, задевающие интересы социалистического общества и его граждан, вызывают отрицательное реагирование со стороны советского государства, его органов и, в частности, судебных органов. Как уже отмечено, это реагирование может быть различным, в зависимости от того, нарушены ли основы нашего строя и правопорядка либо же задеты имущественные и личные интересы отдельных лиц и организаций. В том и другом случае наше государство и право берут под защиту сложившиеся и складывающиеся в ходе постепенного перехода к коммунизму общественные отношения, однако осуществляют эту защиту различными методами, разными мерами воздействия на правонарушителей. С уголовными правонарушениями наше государство борется путем наказаний, с гражданскими—путем восстановления нарушенных прав.

Уголовные наказания по силе своего воздействия на правонарушителя (лишение свободы, избирательных и других прав и т. д.) являются, конечно, более тяжелыми, чем меры имущественного и иного воздействия (возместить ущерб, уплатить долг, выполнить договор, устранить препятствия к осуществлению личных и имущественных прав и т. д.), но это различие средств воздействия на правонарушителя не означает различия их конечных целей. Конечные цели правового воздействия на правонарушителя одинаковы. Они состоят в защите социалистического правопорядка от всяких посягательств, нарушающих общественные и личные интересы. Наше право охраняет эти интересы с равной силой, хотя и разными методами, что находит свое конкретное выражение в возложении на правонарушителей различных видов ответственности '.

ческим явлениям. Психология—социальная наука. Следовательно, противопоставление психологического (т. е. воли и сознания человека) социальному ничем 'не оправдано, так как «сознание с самого начала есть общественный продукт и остается им, пока 'вообще существуют люди» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. IV, стр. 21).

* «Среди правовых последствий нарушения социалистического права, его норм,—пишет X. И. Ш в а р ц,—наказание занимало и будет занимать особое место благодаря своему особо эффективному характеру... Наряду с наказанием возмещение вреда играет большую роль в системе принудительных средств правовой охраны, а 'в отношении массового характера его применения оно даже превосходит значение наказания («Значение вины в обязательствах из причинения вреда», М., 1939, стр. 39).

180

Подлинный демократизм и гуманизм советского социалистического права состоит в том, что оно строит ответственность за правонарушения на таких объективных и субъективных основаниях, которые являются в принципе одинаковыми для всех отраслей права: гражданин СССР привлекается к ответственности не за всякое вредное действие (либо бездействие), а лишь за такое вредное действие^которое является противоправным, виновным и состоит в необходимой причинной связи с вредом. Это дает нам право подойти к определению понятия вины в советском гражданском праве с тех же общих позиций, с которых подходят к определению этого понятия и другие отрасли науки советского социалистического права и, в частности, наука советского уголовного права.

Основной признак вины, характеризующий ее как психическое отношение правонарушителя к своим противоправным действиям и их результатам, противопоставляет вину таким понятиям, как доблесть, геройство, патриотизм, честность, трудолюбие и прочие положительные идеологические качества советского гражданина. В отличие от положительных идеологических качеств, которые всемерно поощряются и развиваются в советских людях, вина расценивается как порочное состояние воли и интеллекта отсталого человека. Это порочное психическое состояние субъекта, наоборот, осуждается советским обществом, преследуется нашим правопорядком. Как о положительных, так и об отрицательных качествах лица можно судить лишь по его делам, т. е. по его конкретным отрицательным или положительным действиям, поступкам. Отрицательные действия и поступки по своему конкретному характеру могут быть самыми различными. В зависимости от" степени их общественной опасности и в зависимости от того, какими средствами наше общество борется с отрицательными поступками людей, одни из них могут рассматриваться как антиморальные и вызывать общественное воздействие, другие — как противоправные и вызывать правовое воздействие. Правонарушения, в свою очередь, могут относиться к различным отраслям советского социалистического права, тем не менее, характерным признаком для них является психологический момент: правонарушением' будет считаться лишь такое противоправное действие лица, которое является результатом его порочной воли. Поскольку этот момент является общим для всех правонарушений, мы вправе рассматривать его главным при определении понятия вины и считать, что вина как психическое отношение правонарушителя к своим противоправным действиям и их результатам является общим понятием как для гражданского, так и для других отраслей советского права*

Гражданские правонарушения могут быть самыми разнообразными. Например, захват, истребление и порча чужого имущества, нарушение договорных обязательств, причинение вреда

181

жизни и здоровью человека и т. д. Нельзя не отметить, что часть этих гражданских правонарушений может одновременно преследоваться и в уголовном (административном, дисциплинарном) порядке. Так, умышленное истребление и порча чужого имущества может рассматриваться как деликт по ст. 403 ГК и, вместе с тем, как криминал по ст. 175 УК РСФСР; умышленное •невыполнение договора либо халатное отношение к своим до-' говорным обязательствам влечет за собой ответственность по ст. 117 ГК, а злонамеренный характер неисполнения договора, заключенного с социалистической организацией, может вызвать ответственность по ст. 131 ук РСФСР; поставка недоброкачественной и некомплектной продукции вызывает применение штрафных санкций и одновременно преследуется как преступление по ст. 128-а УК РСФСР; виновное причинение увечья на предприятии, явившееся результатом нарушения правил по охране труда и технике безопасности, вызывает ответственность по ст. 413 ГК и, вместе с тем, рассматривается 'как преступление по ст. 133 ук РСФСР; присвоение общественной либо лич-.ной собственности вызывает ответственность по ст. ст. 59 и 403 ГК и одновременно может расцениваться как тяжкое преступление по Указам Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года и т. д.

В этом отношении все правонарушения, так или иначе посягающие на личные и имущественные права граждан и социалистических организаций, разделяются 'на две основные группы. К первой группе относятся такие правонарушения, которые вызывают одновременно как гражданскую, так и уголовную ответственность. Ко второй группе относятся все, прочие, так сказать, собственно гражданские правонарушения, которые вызывают только гражданскую ответственность. Таковы, например, неосторожное причинение ущерба чужому имуществу граждан, небрежное исполнение договорных обязательств, неуплата квартплаты либо другой задолженности контрагенту и т. д. Отсюда нетрудно увидеть, что специфический признак собственно гражданских правонарушений (а, вместе с тем, и гражданско-правовой вины) состоит в том, что они оказываются, по общему правилу, менее тяжелыми, чем уголовные. Это и понятно: гражданские правонарушения (в общей массе) менее общественно-опасны, чем преступления. Из этого, однако, нельзя заключить, что гражданская вина имеет порочный характер лишь в отношении отдельных лиц и организаций, как потерпевших от правонарушения, тогда как уголовная вина порочна в отношении общества, государства. Советскому социалистическому праву чуждо противопоставление общественных и личных интересов. Оно исходит из принципа сочетания этих интересов и охраняет их в равной мере, хотя и разными методами. Следовательно, вина в гражданском праве означает не только провинность перед потерпевшим, но и перед социа-

182

диетическим государством в целом. Обязывая-'ви«овника восстановить нарушенные им личные и имущественные права других, советский суд вскрывает антиобщественный характер поступка правонарушителя и тем воздействует на его психологию.

В этом огромное воспитательное значение принципа виновной ответственности в советском гражданском праве.

Отсюда можно заключить: поскольку институт гражданско-правовой ответственности в советском праве преследует не только задачу восстановления нарушенных имущественных и личных прав, но вместе с тем и задачу воспитания нарушителей социалистического гражданского правопорядка (а на их примере и всех других граждан СССР) в коммунистическом духе, постольку гражданско-прававая ответственность не 'отделена у нас китайской стеной от других видов ответственности (уголовной, административной, дисциплинарной), хотя и имеет свои особенности, определяемые спецификой восстановления нарушенных прав.

Единство же воспитательной задачи института гражданской и всякой иной ответственности 'в советском праве особенно ярко раскрывается через субъективные основания этой ответственности, т. е. через вину, как психическое отношение нарушителя социалистического правопорядка к своим противоправным действиям и их последствиям.

В этом своем виде понятие гражданской и уголовной вины может быть основано и выведено из общего понятия вины в советском праве как психического отношения нарушителя социалистического правопорядка к своим действиям и их последствиям в форме умысла или неосторожности. Это отношение, выраженное в противоправном поступке, осуждается советским государством и всем советским народом, как чуждое психологии сознательного советского гражданина.

В условиях, когда общественные и личные интересы не противоречат, а сочетаются друг с другом, мы можем говорить не о коренных отличиях общей и гражданской вины, а лишь об особенностях ее, обусловленных спецификой гражданских правонарушений и всего института гражданско-правовой ответственности, преследующего как задачу восстановления нарушенных гражданских прав, так и задачу воспитания советских граждан'.

' Вопрос об основаниях ответственности граждан СССР за различные по своему содержанию правонарушения (гражданские, уголовные, административные и др.) и, в частности, вопрос о вине как одном из оснований этой ответственности относится, конечно, к компетенции Общей теории советского 'права, однако в советской литературе этот вопрос не только не разрешен, ню и не поставлен. (См. Учебник по теории государства и права, М., 1949, § 8, стр. 141—142). Не случайно поэтому между советскими цивилистами и криминалистами (а также другими юристами, занимающимися разработкой конкретных отраслей советского социалистического права) существует порой недопустимый разнобой и несогласованность в разрешении общих проблем и в выяснении общих понятий. Такая несогласованность

183

Особо следует рассмотреть вопрос о соотношении гражданской и уголовной вины.

Как отмечено выше, понятие гражданской и уголовной вины может быть основано и выведено из общего понятия вины в советском праве, поскольку вина является провинностью не только перед лицом, потерпевшим от правонарушения, но и перед социалистическим государством, а значит, и перед всем советским народом. Отсюда следует, что гражданская и уголовная вина, являясь разновидностями общего понятия вины в советском праве, по своему политическому содержанию в принципе едины. Но это единство не означает тождества. Уголовная вина обладает существенными особенностями. Эти особенности уголовной вины вытекают из качественных отличий преступлений, которые отграничиваются от гражданских правонарушений как по степени общественной опасности, так и по методам правового воздействия на правонарушителя (наказание вместо обязанности восстановить нарушенное право).

Единство гражданской и уголовной вины в советском праве особенно ярко проявляется в таких поступках, которые одновременно нарушают как гражданский, так и уголовный закон, а потому вызывают как гражданскую, так и уголовную ответственность. Лицо, похитившее чужую вещь, понесет уголовное наказание за кражу и, вместе с тем, обязано вернуть похищенную вещь потерпевшему в порядке гражданско-правовой виндикации. Лицо, умышленно причинившее увечье другому, может быть подвергнуто наказанию за телесное повреждение и, вместе с тем, обязано загладить причиненный ущерб в виде уплаты потерпевшему пособия по нетрудоспособности.

В связи с этим естественно возникает вопрос — о какой же вине правонарушителя будет итти здесь речь (об уголовной или о гражданской), когда подобные правонарушения рассматривает уголовный суд (гражданский иск в уголовном деле) или же когда их рассматривает гражданский суд, после разрешения уголовного дела (по условиям преюдиции) ? Другими словами, будет ли в данных случаях иметь место своеобразное сочетание

имеет место, в частности, при определении понятия вины как субъективного основания ответственности. Достаточно при этом указать на следующий факт: в Кратком юридическом словаре (изд. 1945 г.) на одной и тон же странице дается разное определение понятия вины в уголовном и гражданском праве. Так, 'вика в уголовном праве определяется как «определенное психическое отношение лица, совершившего социально-опасные действия, к этим его действиям и их результатам», в то время как 'вина в гражданском праве трактуется как «поведение какого-либо лица, признаваемое в гражданско-правовых отношениях неудовлетворительным с точки зрения требовании, могущих быть (?) предъявленными к соответствующему лицу в данных конкретных обстоятельствах» (стр. 40—11), т, е. как противоправное поведение, без учета психического момента. В дальнейшем такая несогласованность едва ли может быть признана нормальной.

гражданской и уголовной вины либо же в данных случаях имеется одна уголовная вина?

Мы полагаем, что было бы более правильным разрешить данный вопрос, исходя из общего понятия вины в советском праве. С этой точки зрения в конечном счете безразлично, как мы назовем вину правонарушителя в тех случаях, когда она связана не-только с нарушением гражданского, но и уголовного закона (например, при краже),—гражданской или уголовной, так как политическое содержание той и другой вины едино. Однако с точки зрения практической правильнее говорить в этих случаях об одной уголовной вине. Уголовная вина здесь как бы поглощает гражданскую, совпадает с ней.

Такое решение данного вопроса вполне согласуется с единством оснований гражданской и уголовной ответственности в советском праве и намного упрощает юридическую конструкцию гражданской вины. Иное разрешение этого вопроса (например, в виде конструкции «двойной» вины1), наоборот, излишне усложняет этот вопрос и на практике приводит к многочисленным затруднениям.

С точки зрения «двойной» вины, например, практически почти невозможно разрешить вопрос о презумпции виновности, поскольку в советском гражданском праве общепризнана презумпция виновности правонарушителя, в то время как в уголовном праве (если иметь в виду господствующую доктрину) признается презумпция невиновности. Разрешая гражданский иск в уголовном деле, суд (руководствуясь концепцией «двойной» вины) оказался бы перед необходимостью применить одновременно обе эти презумпции: виновности при установлении гражданской вины и невиновности при установлении уголовной вины.

В связи с таким разрешением вопроса о соотношении гражданской и уголовной вины может возникнуть только одно сомнение: как следует рассматривать те имущественные взыскания, которые применяет к причинителю уголовный суд наряду с наказанием преступника, какова природа этих взысканий — уголовная или гражданская? Например, наказывая вора за кражу, суд, вместе с тем, обяжет его вернуть потерпевшему похищенную вещь либо возместить ее стоимость.

Имущественные взыскания в случаях совпадения гражданской вины с уголовной нельзя смешивать, конечно, с такими имущественными наказаниями, как конфискация и штраф2.

1 Н. С. Таганцев пишет о «сложной неправде», включающей в себя уголовное и гражданское правонарушение, а следовательно, и оба 'вида вины («Русское уголовное право», СПб, 1902, стр. 109).

2 В этом отношении характерно следующее дело: гр. Васильченко был признан виновным и осужден по ст. 116 УК РСФСР за то, что, будучи заведующим столовой Сахстроя, расстратил 4677 руб. Народный суд ошибочно .указал в приговоре о «конфискации» имущества Васильченко на указанную сумму в пользу Сахстроя.

185

Имущественные взыскания в этих случаях по своей юридической природе скорее приближаются к «обязанности загладить вред», предусмотренный ст. 44 ук РСФСР, каковая обязанность «возлагается на осужденного в случаях, если суд признает целесообразным, чтобы сам, именно, осужденный устранил последствия совершенного им правонарушения или причиненного потерпевшему ущерба».

По мнению Б. С. Утевского, возложение «обязанности загладить вред» (как наказание) резко отличается от удовлетворения по гражданскому иску, связанному с уголовным делом. Это удовлетворение Б. С. Утевский рассматривает как «чисто гражданско-правовое мероприятие, хотя иногда и вытекающее из преступного действия, но не преследующее ни одной из задач, которые ставятся перед уголовным наказанием, между тем как возложение обязанности загладить вред — это наказание, заключающее в себе все элементы последнего и являющееся мерой принудительного воспитания» '.

Мы сомневаемся в правильности такого утверждения. Б. С. Утевский недооценивает как единства целей ('воспитательных), так и единства оснований гражданской и уголовной ответственности в советских условиях. Противопоставляя возложение обязанности загладить вред по ст. 44 УК удовлетворению гражданского иска в уголовном деле, Б. С. Утевский исходит исключительно из формальных соображений. Между тем, по существу между ними в данных случаях различий нет: различие лишь в том, что в первом случае суд присуждает возмещение по своей инициативе, а во втором — обычно по инициативе потерпевшей стороны. Причем, это последнее различие в нашей судебной практике все более исчезает. Доказательством тому служит тот факт, что «при наличии вреда, нанесенного трудящимся государственному учреждению, кооперативной или общественной организации тем или иным корыстным действием (растрата, хищение и т. д.), суд обязан при рассмотрении уголовного дела установить размер присвоенного или похищенного имущества и не лишен права присуждения убытков в полном

Верховный суд Киргизской ССР отменил приговор Народного суда «в части конфискации» и передал дело в этой части на новое рассмотрение в порядке гражданского судопроизводства.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда СССР определение Верховного суда Киргизской ССР отменила и указала: «То обстоятельство, что Народный суд в своем приговоре указал о конфискации имущества на сумму 4677 руб. в пользу Сахстроя, ие требовало отмены в этой части приговора, так как по смыслу эта часть по существу являлась решением об удовлетворении гражданского иска, и Верховный суд .мог без направления дела на новое рассмотрение внести в приговор в части удовлетворения гражданского иска свои изменения в отношении формулировки решения суда» (Сб. постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1940 г., М., 1948, стр. 129).

' Уголовное право. Общая часть, М., 1°48, стр. 518. Ср. Советское уголовное право. Часть общая, М., 1951, стр. 364.

186

размере также безотносительно к тому, предъявлен ли потерпевшим учреждением или организацией иск или нет» '.

Такая тенденция к сближению «обязанности загладить вред» как наказания с удовлетворением по гражданскому иску в уголовном деле (тенденция, свойственная только советскому праву и совершенно чуждая буржуазному праву) дает основание сделать вывод, что коренных различий между этими двумя видами имущественных взысканий нет: они осуществляют, в конечном итоге, одни цели (как воспитательные, так и восстановительные) и покоятся на одном субъективном основании — вине причинителя. Как назвать эту вину (уголовной или гражданской, когда они совпадают), повторяем, не имеет у нас принципиального значения. Однако с точки зрения практической, правильнее считать ее уголовной виной, поскольку она связана не только с нарушением гражданского, но и уголовного закона:

после того как уголовный суд установит наличие этой вины. гражданскому суду (в том случае, когда он рассматривает иск по условиям преюдиции) нет необходимости отыскивать и конструировать еще гражданскую вину — она покрывается уголовной виной.

Итак, имущественный и всякий иной ущерб, явившийся результатом нарушения уголовного закона, может быть сопряжен только с уголовной виной: лицо, поджигающее чужой дом, либо похищающее чужое имущество и т. д., совершает преступление. В качестве субъективного элемента состава этого преступления выступает вина причинителя. Тот факт, что обязанность причинителя возместить ущерб является здесь имущественной (гражданский иск в уголовном деле), ни в какой мере не означает, что уголовная вина тем самым превратилась в этом случае в гражданскую. Виновность всегда связана с противоправностью. Если в данном случае противоправность — уголовная, то и вину, как психическое отношение лица к своим уголовно-противоправным действиям и их результатам, практически правильнее рассматривать тоже как уголовную 2. *

В советском уголовном праве наибольшее значение имеет умышленная вина; в советском гражданском праве преобладающее значение приобретает неосторожная вина.

1 Из постановления Пленума Верховнюго суда РСФСР от 20 мая 1930 г., протокол № 7. Цитирую по УК РСФСР, 1938, Приложение к ст. 44, стр. 131.

2 Анализ различия между наказанием в уголовном праве и возмещением ущерба в гражданском праве не является целью данной работы. На протяжении всей работы показывается лишь единство оснований гражданской и уголовной ответственности в советском праве. Вместе с тем, в работе всюду подчеркиваются качественные особенности гражданских правонарушений и специфика гражданской вины, как основания гражданско-правовой ответственности. Эта специфика, однако, практически не имеет значения в тех случаях, когда вина оказывается связанной не только с нарушением гражданского закона, но и уголовного.

187

Это объясняется тем основным обстоятельством, что подавляющее большинство гражданских правонарушений, будучи совершенным умышленно, перерастает тем самым в уголовные преступления. Например:

а) причинение ущерба государственному, общественному и личному имуществу путем хищений ';

б) неисполнение обязательств по договору, заключенному с государственным или общественным учреждением или предприятием, если при рассмотрении дела в порядке гражданского судопроизводства обнаружен злонамеренный характер неисполнения 2;

в) расхищение государственного или общественного имущества путем заключения невыгодных сделок лицом, руководящим государственным или общественным учреждением или предприятием, совершенное по соглашению с контрагентами этих учреждений или предприятий 3;

г) расточение арендатором или уполномоченным юридического лица государственного или общественного имущества, предоставленного ему по договору4:

д) умышленное истребление или повреждение чужого имущества, принадлежащего частным лицам 3.

Перечень этих случаев можно было бы продолжить, однако в этом нет необходимости, так как при исчерпывающем перечислении этих случаев мы вынуждены "были бы упомянуть о всех умышленных уголовных преступлениях, которые так или иначе связаны с причинением имущественного ущерба и сопровождаются поэтому гражданскими исками в уголовных делах.

Во всех этих случаях гражданская вина как бы поглощается уголовной виной. Независимо от того, будет ли гражданский иск о возмещении ущерба рассмотрен в связи с уголовным делом или отдельно от него, уголовная вина не превратится здесь в гражданскую: при рассмотрении гражданского иска отдельно от уголовного дела гражданский суд будет иметь в виду уголовную вину (преюдиция) 6. Обязанность гражданского суда в

1 Ст. ст. 162—169 УК РСФСР. В .отношении ст. ст. 162, 165, 166, 166а, 167 и ч. 2 ст. 169 см. Указы Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. и Постановление Пленума Верховного суда СССР от 22 августа 1947 г. (Уголовный кодекс РСФСР, Юриздат, 1950, стр. 142— 146).

2 Ст. 131 УК РСФСР.

3 Ст. 129 УК РСФСР.

4 Ст. 130 УК РСФСР.

5 Ст. 175 УК РСФСР.

в Согласно ст. 13 УПК РСФСР, вступивший в законную силу приговор уголовного суда обязателен! для гражданского суда, рассматривающего иск потерпевшего, 'в решении вопроса о факте преступления и о совершении его подсудимым. М. А. Ч е л ь ц о в пишет, что «рассмотрение уголовного обвинения является преюдициальным для разрешения в порядке гражданского судопроизводства вопроса о вознаграждении за .вред и убытки, причиненные преступным деяниям» («Советский уголовный процесс», М., 1951, стр. 126). Этим подчеркивается подчиненность природы граждан-

188

этом случае будет сводиться только к установлению размера материальной ответственности преступника, но не к установлению вины как основания его ответственности 1.

Это вытекает из единства оснований уголовного обвинения и гражданского иска — принципа, которого твердо придерживается советское право 2.

Таким образом, в случаях, когда причиной ущерба является уголовное противоправное действие, перед нами — уголовная вина но не гражданская. Значит, уголовное право как бы отнимает'у гражданского все наиболее серьезные (наиболее общественно-опасные) умышленные правонарушения и тем сужает сферу действия гражданской вины.

Именно поэтому в гражданском праве преобладает неосторожная вина, т. е. по общему правилу менее тяжелая вина.

Это не означает, конечно, что советское гражданское право совсем не знает умышленной вины: умышленные правонарушения, влекущие за собой причинение материального ущерба, иногда и не сопровождаются уголовным преследованием при-чинителей, а поэтому остаются предметом обсуждения гражданского суда.

Это не означает также, что неосторожная вина известна только гражданскому праву: некоторые гражданские правона-

ского иска уголовному делу: с отпадением уголовного обвинения, как правило, отпадает и гражданский иск; если суд признает деяние подсудимого непреступным, он оставляет гражданский иск без рассмотрения. Это не .лишает потерпевшего права обратиться с иском в гражданский суд и доказывать уже наличие гражданской вины (и всех прочих оснований граж-данско-правовой ответственности) причинителя. Так, например, если суд не найдет в действиях обвиняемого состава хищения, он оправдает подсудимого, но это не лишает .потерпевшего права обратиться в гражданский суд с иском об истребовании неправомерно захваченной вещи по ст. 59 ГК (недобросовестное завладение чужой вещью). Но в этом случае суд обязан установить уже гражданскую вину ответчика.

См. об этом М. А. Ч е л ь ц о в, Советский уголовный процесс, стр. 119—133; Гражданский иск в уголовном процессе, М., 1945; А. Я. Вышинский, Курс уголовного процесса, М., 1927, стр. 208—218; М. С. Строго.вич, Уголовный процесс, М., 1946, стр. 108—110; К. С. Юд ель-сон, Проблема доказьгвания в советском гражданском процессе, М., 1951, стр. 221—247 (глава IV — «Доказательственное значение преюдициально установленных фактов»).

1 «Прокурор и гражданский истец, — пишет М. А. Чельцов,— доказывают один и тот же факт — совершение обвиняемым преступления, как единое основание для своих разных требований: прокурор — о наказании, гражданский истец — об удовлетворении иска». («Советский уголовный процесс», М., 1951, стр. 123).

2 Такого единства оснований обвинения и гражданского иска не будет, когда отсутствует совпадение обвиняемого с гражданским ответчиком, например, в случае материальной ответственности: родителей и опекунов за малолетних (ст. 405 ГК); нанимателей жилых помещений за членов семьи (ст. 177 ГК); подрядчика за своих рабочих и служащих (ст. 222 ГК); лиц и предприятий, деятельность которых связана с повышенной опасностью для окружающих, за конкретных причинителей 'вреда (ст. 404 ГК); юридических лиц за действия своих рабочих и служащих, представи-

189

рушения, совершенные по неосторожности, так же как и умышленные, перерастают в преступления, а потому перестают быть гражданско-правовыми. Таковыми, например, являются:

а) выпуск недоброкачественной или некомплектной продукции промышленными предприятиями вследствие преступно-халатного отношения к порученному делу директоров предприятий, главных инженеров и начальников ОТК1;

б) причинение вреда жизни и здоровью рабочих и служащих, если он явился результатом преступно-халатного отношения к соблюдению правил техники безопасности и охраны труда на предприятиях со стороны административно-технического персонала 2;

в) преступно-небрежное обращение с лошадьми в совхозах, колхозах и других социалистических предприятиях и учреждениях, если оно повлекло за собой гибель лошадей или привело их в непригодное состояние3;

г) неосторожное повреждение, морского телеграфного кабеля, если оно могло вызвать перерыв телеграфного сообщения 4.

Этот примерный перечень неосторожных правонарушении можно было бы увеличить, однако, достаточно ясно, что отдельные гражданские правонарушения, если даже они совершены и по неосторожности, в интересах наиболее эффективной борь-

телей и органов. В тех случаях, когда суды, разрешая уголовные дела и признавая виновными в преступлении ('результатом которого было причинение ущерба) оддих лиц, возлагают материальную ответственность да других лиц, Верховный суд СССР неуклонно отменяет такие решения и передает дела на новое рассмотрение. Примером этого .может быть следующее дело:

Гр. Забелло был осужден по ст. 111 УК РСФСР за то, что, работая приемо-сдатчиком на нефтебазе, преступно-халатно относился к своим служебным обязанностям (доверял рабочим принимать со станции железной дороги нефтепродукты и отпускать их, в свое отсутствие оставлял им ключи от склада и т. д.), в результате чего оказалась недостача нефтепродуктов на сумму 73 595 руб. Осудив Забелло, суд вместе с тем отклонил в отношении его гражданский иск и сумму недостачи взыскал с директора нефтебазы Труявского, который даже не привлекался к 'ответственнюсти за отсутствием к тому оснований. Генеральный прокурор СССР в своем протесте указал: «Суд признал 'виновным Забелло в причинении материального ущерба и в то же время неосновательно освободил его от материальной ответственности. Таким образом, первый вывод суда противоречит его .второму выводу». Находя протест обоснованным. Верховный суд СССР отменил приговор суда и передал данное дело в отношении Забелло та новое рассмотрение, поскольку его виновность по ст. 111 УК должна повлечь за собой и его материальную ответственность за ущерб (Из практики Прокуратуры СССР по надзору за соблюдением законности, ноябрь, 1950 г.).

1 Ст. 128-а УК РСФСР. Вина промышленных и торговых предприятии как юридических лиц будет, естественно, .всегда гражданской, поскольку советскому праву уголовная ответственность юридических лиц неизвестна.

2 Ст. 133 УК РСФСР.

3 Ст. 79—4 УК РСФСР.

4 Ст. 80 УК РСФСР.

150

бы с ними могут быть объявлены законом преступными и преследоваться в уголовном порядке.

Примерами того, как практически наши суды разрешают вопрос о соотношении гражданской и уголовной вины и ответственности могут служить следующие дела:

1) Гр.гр. Ильюшенок и Бриц были осуждены по ч. 2 ст. 175 ук РСФСР за то, что во время выпивки в доме Ивановой они курили и бросали на пол тлеющие окурки, вследствие чего после их ухода вскоре начался пожар и дом сгорел.

В определении судебной коллегии Верховного суда СССР, отменившем приговор по 'настоящему делу за отсутствием в действиях обвиняемых уголовной вины, записано: «из материалов дела видно, что пожар произошел от неосторожного обращения с огнем Ильюшенок и Бриц, за что ответственность по ст. 175 УК РСФСР не предусмотрена, так как эта статья имеет в виду ответственность за умышленное истребление чужого имущества, по данному же делу умысел '.не установлен. За понесенный ущерб личному имуществу по неосторожности ответственность предусмотрена в гражданском порядке (ст. 403 ГК РСФСР)»'.

2) Колхоз «За вторую пятилетку» Тальменского р-на, Алтайского края, направил районному прокурору материал о привлечении к уголовной ответственности колхозника Аболенцова за то, что по его вине пала колхозная лошадь. В процессе предварительного расследования было установлено, что лошадь пала вследствие несчастного случая и что вина Аболенцева в падеже лошади не установлена. Районный прокурор вынес постановление о прекращении уголовного дела за отсутствием в действиях Аболенцова состава преступления, однако предъявил в Нарсуде иск о взыскании с Аболенцова трехкратной стоимости лошади по заготовительным ценам. Нарсуд удовлетворил этот иск. Ошибка прокурора и Нарсуда очевидна: отсутствие уголовной вины в данном случае не давало права суду возложить на Аболенцова материальную ответственность за падеж лошади. Такая ответственность могла бы наступить только в том случае, если бы в действиях Аболенцова были признаки гражданской вины, на что ни суд, ни прокуро|р не указали, да и не люгли указать, так как гибель лошади, по утверждению .самого же прокурора, явилась результатом «несчастного' случая»2.

1 «Судебная практика Верховного суда СССР», 1947, № 1, стр. 19—20.

2 Пример заимствован у Б. А. Л и с к о в е ц, Возмещение вреда, причиненного имуществу колхоза, М., 1948, стр. 13. См. также следующие дела, где вопрос о соотношении гражданской и уголовной вины и ответственности был предметом специального обсуждения: уголовное дело Шитаевой, <<Сб. постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1940 г.,» М., 1941, стр. 16; уголовное дело Широкова, «Сб. постановлении Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1941 т.», М., 1947, стр. 33—34; уголовное дело Конторовича, там же, стр. 103: уголовное дело Рудченко, Сб. постановлении Пленума и определе-

191

Таковы причины, в силу которых в советском гражданском праве преобладающее значение приобретает неосторожная вина, в то время как в уголовном — вина умышленная.

В заключение необходимо рассмотреть вопрос о соотношении гражданско-правовой вины и так называемой моральной вины.

Всякое виновное действие, наносящее вред социалистическому обществу и посягающее на его правопорядок, получает у нас не только правовое, но и моральное осуждение. Правовое и моральное осуждение не противоречат друг другу, а дополняют друг друга и сочетаются друг с другом. Отсюда — противоправная вина является вместе с тем и моральной виной; виновный в нарушении советского закона виновен также и в нарушении правил социалистической нравственности.

Эти общие положения советского социалистического права настолько очевидны, что не нуждаются в особом обосновании. Значительно сложнее другой вопрос, а именно — всякое ли антиморальное действие является в то же время и противоправным действием, а в связи с этим — всякая ли моральная вина является в то же время и противоправной виной?

Вопрос о соотношении противоправной и моральной вины составляет часть общей проблемы соотношения права и нравственности. Касаясь этой проблемы лишь частично, мы остановимся только на тех общих чертах, которые свойственны противоправной и моральной вине (психическое отношение лица к своим противоправным и антиморальным действиям) и на тех особенностях, которые отличают одну вину от другой. Совершая антиморальное действие, человек определенным образом

ний коллегий Верховного суда СССР за 1942 г., М., 1947, стр. 51—52;

гражданское дело по иску Клинского РПС к Маслову, Сб. постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1943 г., М., 1948, стр. 186—187; уголовное дело Акопяиа, «Судебная практика Верховного суда СССР», 1945, № 7, стр. 7—8; уголовное дело Беркутовой, «Судебная практика Верховного суда СССР», 1946, № 3, стр. 15—16; гражданское дело по иску ОРС Каспфлота к Галтахчан, «Судебная практика Верховного суда СССР», 1946, № 5, стр. 17—18; уголовное дело Шведова, «Судебная практика Верховного суда СССР», 1946, № 6, стр. 28—29;

уголовное дело Русских, «Судебная практика Верховного суда СССР», '1947, № 1, стр. 20—21; гражданское дело по иску колхоза «Парижская коммуна» к Моисееву, «Судебная практика Верховного суда СССР», 1947, № 3, стр. 30—31; гражданское дело по иску комбината «Искош» к Б\'тман, «Судебная практика Верховного суда СССР», 1947, № 7, стр '7—8- уголовное дело Гришутиной, «Судебная практика Верховного суда СССР», 1947, № 8, стр. 11; определение ГСК ВС СССР от 26 августа 1950 г. по делу № 36/836 по иску Главнефтесбыта к Бортнику;

определение ГСК ВС СССР от 28 ноября 1951 г. по де1у № 36/1024 по иску Главнефтесбыта к Астахову; определение ГСК ВС СССР от 16 июня 1951 г. по делу № 03/652 по иску завода «Беларусь» к Заговалко.

192

проявляет ,во 'вне свою волю и создание, т. е. поступает так же, как и при совершении противоправного действия,— это положе-' •ние едва ли может вызвать возражения. Поэтому с точки зрения психологической, разницы между противоправной и моральной виной нет. Не может вызвать возражений и тот факт, что всякий антиморальный поступок представляет собой единство объективных и субъективных моментов (антиморальное действие, ущерб и причинная связь между ними плюс психическое отношение лица к своим действиям и их последствиям). С этой точки зрения антиморальный поступок также не отличается от противоправного поступка. Наконец, бесспорно также и то, что оба эти поступка являются антиобщественными и вызывают определенное реагирование со стороны общества: оба они осуждаются обществом, с ними ведется самая энергичная борьба.

Эти общие и отвлеченные рассуждения, однако, мало приближают нас к решению вопроса о соотношении моральной и противоправной вины. Разрешение этого вопроса по существу может быть достигнуто только в том случае, если мы проанализируем соотношение моральной и противоправной вины в их развитии, так как всякая вина (в том числе и моральная) есть понятие историческое, классовое, Каждый класс имеет свое собственное представление о праве, нравственности, а потому и о вине.

Буржуазная правовая наука не раскрыла подлинного характера соотношения права и морали. Это и понятно. Добиваясь государственной власти, буржуазия объявила себя представительницей всего общества, а свою мораль и свое право декларировала как общечеловеческие. Правда, в противоположность феодальным теориям, буржуазные учения о праве, нравственности и о вине отбросили различные теократические доктрины, признававшие греховным всякое правонарушение, в том числе и гражданское. Они выступили за резкое разграничение религиозных, нравственных и правовых нарушений. Наиболее яркое выражение эти воззрения получают в классической доктрине буржуазного уголовного права. Н. С. Таганцев писал, что «преступное не может и не должно быть отождествляемо с безнравственным: такое отождествление, как свидетельствуют горькие уроки истории, ставило правосудие на ложную стезю, вносило в область карательной деятельности государства преследование идей, убеждений, страстей и пороков, заставляло земное правосудие присваивать себе атрибуты суда совести» г.

' Н. С. Т а г а н ц е в, Русское уголовное право, т. 1, СПб. 1902, стр. 40. Еще более энергично выступал за разграничение противоправной и моральной вины, а вместе с тем и за разграничение правовой и моральной ответственности Г. Ф. Шершеневич: «Если исторически преступное и безнравственное часто совпадают, то отсюда еще не следует, что такое совпадение необходимо логически. Не следует упускать из виду, что нравствен-

В условиях бывшей царской России, где господствовали религиозные и полуфеодальные взгляды на мораль и право, эти высказывания были несомненно прогрессивными.

Иную позицию занимала гегелевская школа права с ее реакционными утверждениями о тождественности права и морали, правонарушения и безнравственного поступка. «Преступление,— писал Бернер,— есть вид безнравственного». «Если бы законодательство угрожало наказанием за нравственно-безразличное или даже за истинно-нравственное деяние,— пишет он далее, делая вид, что не видит буржуазной действительности,— то это было бы ниспровержением самой идеи преступления» 1. Не менее реакционной была также теория так называемого этического минимума (В. Соловьев, Г. Еллинек).

На вопрос, нравственно ли поступает безжалостный кредитор, отбирающий последнюю вещь у бедняка, Еллинек иезуитски отвечал, что он поступает не безнравственно, ибо действует правомерно (следовательно, в его поступках есть'минимум нравственности) , но он поступил бы еще более нравственно, если бы превысил этот «этический минимум» и не отбирал этой вещи 2.

Совершенно не случайно, что все эти «теории», определяющие право через нравственность и трактующие о внеклассовом характере права и морали, получили широкое распространение сейчас в условиях империализма3.

ность есть общественная оценка поведения, а преступность — государственная его оценка. А мы уже видели, что эти две точки зрения могут расходиться (автор выше приводил случаи, когда «на каждом шагу совершаются лицами поступки глубоко безнравственные, за которые они ни в каком случае на скамью подсудимых не попадут.., и наоборот, история дает нам богатый материал в подтверждение того, что доблестное поведение борцов за моральную и религиозную идею признается со стороны государства преступным».—Г. М.}. Чем дальше власть стоит от общества, тем более возможно расхождение этих точек зрения; чем более обобществлена государственная власть, тем скорее оценка действий по уголовному началу будет приближаться к общественно-моральному пониманию» (Г. Ф. Шерше-н ев и ч, Общая теория права, вып. 3, М., 1912, стр. 646—647). См. также:

Спасович, Соч., т. VII, стр. 258; Н. Д. С е р г е е в с к и и, Русское уголовное право, СПб. 1905, стр. 52—57; С. Будзинский, Начала уголовного права, Варшава, 1870, стр. 301.

1 Цит. по Н. С. Т а ганце в. Указ. выше соч., т. 1, стр. 36.

2 Г. Еллинек, Социально-этическое значение права, неправды и наказания, М., 1910, стр. 61—62.

3 Говоря о том, как современная буржуазная цивилистика прибегает к безуспешным попыткам этического обоснования вины, М. М. Агарков пишет: «Чем дальше шло развитие классовой борьбы, чем более шаткими делались позиции буржуазии, тем труднее было буржуазной науке искать обоснования институтов буржуазного гражданского права в самом гражданском праве. Ветшавшее здание требовало подкрепления. И буржуазная наука ищет такого фундамента в морали. Все более популярными делаются попытки обоснования гражданского права капиталистического общества на принципах этики» («Обязательство по советскому гражданскому праву», М„ 1940, стр. 54).

Критикуя известные параграфы Германского гражданского уложения 1896 г. о «доброй совести» и «добрых нравах», с которыми, якобы, должны

194

Абстрактными этическими критериями современные буржуазные юристы пытаются оправдать звериные порядки все более фашизирующегося буржуазного государства *.

Лживость и ненаучность этих «теорий» — очевидна. Цель их ясна. Она состоит в попытке подвести под буржуазное право нравственный фундамент, а под понятие противоправной вины понятие нравственной вины и тем увековечить вопиющую несправедливость буржуазного права. В действительности же буржуазное право и мораль призваны к тому, чтобы закреплять эксплуатацию и угнетение трудящихся, затемнять их сознание, обманывать народ. Разница между правовыми и этическими средствами угнетения состоит только в том, что в одних случаях правила поведения людей, выражающие интересы класса буржуазии, обеспечиваются принудительной силой через суд, а в других случаях для соблюдения этих правил оказываются достаточными меры «идеологического» воздействия через церковь, радио, печать, искусство и т. п.

Буржуазные юристы стараются «не замечать» при этом, что наряду с прогнившей и лицемерной буржуазной моралью в условиях капитализма возникла и развилась новая, революционная мораль— мораль пролетариата, которая враждебна как буржуазному праву, так и буржуазной нравственности. Объявляя свою мораль общезначимой, буржуазия стремится навязать ее трудящимся, подчинить и закабалить их не только политически, но и духовно.

Разоблачая надклассовые теории морали, Энгельс показал, что в действительности в современном обществе каждый из трех классов (феодальная аристократия, буржуазия и пролетариат) имеет свою особую мораль, так как люди, сознательно или бессознательно, черпают свои нравственные воззрения, в последнем счете, из практических отношений, на которых основано их классовое положение. «Мы утверждаем,—писал Энгельс,—что всякая теория морали являлась до сих пор в

согласовываться принципы гражданско-правовой ответственности, Д. М. Генкин и И. Б. Новицкий правильно пишут: «Отсылка Уложения к доброй совести, к обычаям оборота не примиряет противоречивые интересы, а, создавая «каучуковые нормы», дает возможность буржуазному суду, представляющему интересы монополистического капитала, применять законы в желаемом для монополистов смысле» (Д. М. Г е н к и н, И. Б. Н о в и ц к и и, Вводные замечания к переводу «Курса германского гражданского права» Эннекцеруса и др., т. I, 1949, стр.'21).

' «Мораль американских империалистов,—писали корейские женщины в обращении к женщинам всего мира,—это не человеческая, а звериная мораль: ненавидеть, потому что оно честно, захватывать, потому что оно до-рого, растаптывать, потому что оно прекрасно, подавлять, потому что оно справедливо, истреблять, потому что оно слабо. Вот во что верят и на что яапраъля}от свою деятельность американские империалистические хищники» («Обращение Демократического женского союза Кореи к женщинам всего мира» по поводу американских злодеяний в Корее, «Правда» от 8 янвапя 1зо1 года).

195

конечном счете продуктом данного экономического положения общества. А так как общество до сих пор развивалось в классовых противоположностях, то мораль всегда, была классовой моралью: она или оправдывала господство и интересы господствующего класса, или же, когда угнетенный класс становился достаточно сильным, выражала его возмущение против этого господства и представляла интересы будущности угнетенных» !. Отсюда понятно, что один и тот же поступок, совершенный в условиях капиталистического общества, будет по-разному оценен с точки зрения буржуазной и пролетарской морали. То, что пролетарий признает безнравственным, буржуа расценит нравственным и наоборот. Выселение безработного из дома за неуплату квартплаты пролетарий оценит как самый бесчеловечный и антиморальный факт, в то время как домовладелец-буржуа признает выселение безработного на улицу вполне нормальным, так как оно отвечает духу эгоистической буржуазной нравственности, ибо в основе ее лежит в'олчий закон капитализма: «либо ты грабишь другого, либо другой грабит тебя, либо ты работаешь на другого, либо он на тебя, либо ты рабовладелец, либо ты раб» 2.

Таково действительное соотношение права и морали, а вместе с тем противоправной и моральной вины в капиталистическом обществе. Совершенно иное соотношение их при социализме. Экономическая основа социалистического права и социалистической нравственности едина. Едина и их задача—ликвидация пережитков капитализма в сознании людей, «борьба за укрепление и завершение коммунизма» (Ленин). Единство воспитательной задачи морали и права определяет у нас общность содержания многих их норм: те нормы морали, соблюдение которых обеспечивается принудительной силой государства, из моральных норм превращаются в правовые нормы, не утрачивая своего нравственного содержания. Социалистическое право, следовательно, не только не противоречит социалистической нравственности, но имеет полное нравственное обоснование. «Обязанность советских граждан исполнять советские законы, уважать их и не допускать их нарушения — это обязанность не только юридическая, но и нравственная» 3. Значит, никакого конфликта между правом и моралью у нас нет и не может быть: социалистическая мораль поддерживает социалистическое право, воспитывает чувство уважения к нему, равно как и социалистическое право служит мощным орудием укрепления и развития морали4.

' Ф. Энгельс, Анти-Дюринг, М., 1950, стр. 89.

2 В. И. Л ен ин. Соч., т. 31, стр. 269.

3 Теория государства и права, М., 1949, стр. 132.

* «Всей своей деятельностью суд воспитывает граждан СССР в духе преданности родине и делу социализма, в духе точного и неуклонного исполнения советских законов, бережного отношения к социалистической соб-

196

Тесная, органическая взаимосвязь и единство социалистического права и морали не означают их тождества '. Основное отличие их состоит в том, что нормы права создаются и обеспечиваются принудительной силой Советского государства, деятельностью суда и других государственных органов, в то время как соблюдение норм нравственности, правил социалистического общежития обеспечивается силой общественного мнения, мерами общественного воздействия на нарушителей этих правил. Всякий противоправный поступок является у нас антиморальным поступком, но это не значит, что перечень антиморальных поступков ограничивается противоправными поступками. За пределами этого перечня остаются самые различные антиморальные поступки людей. Общественное воздействие оказывается достаточным орудием борьбы с ними. Так, нарушения правил внутреннего распорядка в коммунальных квартирах не вызывают, по общему правилу, судебного вмешательства. Против них направлены различные меры общественного воздействия: товарищеский суд, обсуждение случаев антиморального поведения на собраниях жильцов, в стенной и местной печати, в партийных и комсомольских организациях и т. д. Общественное мнение в этих случаях также «судит» — осуждает виновных в нарушении правил социалистического общежития. Перед нами — моральная вина. Она выражается также в определенном психическом отношении нарушителя правил социалистического общежития к своим антиморальным действиям и их результатам. Она может выражаться как в преднамеренном, так и в неосторожном нарушении правил социалистического общежития, в пренебрежительном отношении к ним. Но при всем этом такая моральная вина отличается по своему характеру и последствиям (общественное осуждение) от противоправной вины, а вместе с тем и от той моральной вины, которая совпадает с ней, так как последняя получает не только общественное, но и правовое осуждение (например, от вины квартиронанимателя, умышленно или неосторожно уничтожившего переданное ему в пользование имущество, т. к. эта вина получает одновременно .как правовое, так и моральное осуждение).

Значит, моральная вина в социалистических условиях принимает две основные формы: в одних случаях она совпадает с противоправной виной, т. е. с виной как субъективным основанием правовой ответственности, поскольку обе они, будучи выраженными в противоправном поступке, получают у нас

ственности, дисциплины труда, честного отношения к государственному и общественному долгу, уважения к правилам социалистического общежития» (ст. 3 Закона о судоустройстве Союза ССР, союзных и автономных республик).

' См. М. П. Карева, Право и нравственность в социалистическом обществе, М., 1951 (глава 4 «Право и нравственность, как различные части надстройки социалистического общества», стр. 105—134).

197

одновременно государственное и моральное осуждение; в других случаях, моральная вина выходит за пределы противоправной вины и, будучи выраженной в антиморальном поступке, получает лишь общественное порицание.

Как отмечено выше, противоправная вина и моральная вина в обеих ее формах не .противоречат друг другу, а сочетаются друг с другом. Это единство противоправной и моральной вины, покоящееся на единстве социалистического права и социалистической нравственности, блестяще показал И. В. Сталин на примере борьбы с расхитителями социалистической собственности, против которых должны быть использованы как меры государственного, так и меры общественного воздействия: эффективная и серьезная борьба с расхитителями общественного добра состоит в том, чтобы создать вокруг расхитителей атмосферу общего морального бойкота, «чтобы поднять такую кампанию и создать такую моральную атмосферу среди рабочих и крестьян, кот^рая исключала бы возможность воровства, которая делала .бы невозможными жизнь и существование воров и расхитителей народного добра» 1.

Следовательно, наше право служит тем же целям, что и мораль. Подтверждением этому является тот факт, что любое посягательство иа социалистический правопорядок вызывает у нас не только правовое, но и глубокое моральное осуждение. Ни один правонарушитель не находит у нас никакой моральной поддержки и симпатий среди трудящихся — сознательных строителей коммунистического общества. Такие поступки, как нарушение права общественной и личной собственности, срыв договорных обязательств, результатом которого явилось расстройство советской торговли и планового снабжения народного хозяйства и трудящихся предметами потребления, причинение вреда личности и т. д., искренне порицаются всем советским народом. Вокруг правонарушителей создается обстановка абсолютной нетерпимости. Такое единство права и морали возможно только в условиях нашего общества и немыслимо в условиях капитализма, где налицо непримиримое противоречие между правовыми и нравственными взглядами буржуазии и трудящихся, так как последние «не почитают закона, а лишь подчиняются ему, когда они не в силах изменить его» (Маркс).

В литературе по советскому гражданскому праву делались попытки считать виновными в правовом смысле не только противоправные, но и противонравственные действия, т. е. не только действия, нарушающие нормы гражданского права, но и правила социалистического общежития. Так, М. М. Агарков на первой сессии Всесоюзного института юридических наук в

докладе на тему «Проблема обязательств из причинения вреда» предложил следующее определение «виновного действия»: «Виновным является умышленное или неосторожное действие или воздержание от действия, нарушающие закон или правила социалистического общежития» 1. Следовательно, нормы положительного права здесь становятся такими же, как правила социалистического общежития; при нарушении тех и других, по мнению М. М. Агаркова, должна применяться государственная принудительная санкция.

Против этого положения справедливо возразил С. И. Виль-нянский, указывая, что такая формулировка виновных действий чрезмерно и неоправданно расширяет граждански-правовую ответственность, так как распространяет ее не только на противоправные, но и на противонравственные поступки2.

Критикуемая позиция М. М. Агаркова не является для него случайной. В учебнике по гражданскому праву, говоря о противоправности и виновности действий и упущений, М. М. Агарков писал: «Противоправность упущения может быть основана не только на отдельных специальных предписаниях закона..., •но и на принципиальных положениях, содержащихся в ст. 130 Конституции СССР» 3. В качестве примера, иллюстрирующего это положение, М. М. Агарков приводил случай неоказания помощи утопающему. По его мнению, такое неоказание помощи противоречит ст. 130 Конституции СССР, а потому порождает обязанность возмещения вреда. Как и С. И. Вильнянский, мы не можем согласиться с таким истолкованием противоправности и виновности. Неоказание помощи утопающему, конечно, противоречит правилам социалистической нравственности, но оно не может считаться противоправным, а потому и виновным в правовом смысле4. Истолкование противоправности и виновности, которое дает М. М. Агарков, устраняло бы различия между правом и моралью, а вместе с тем и различия между противоправной и моральной виной. Тот факт, что всякое правонарушение вызывает у нас не только правовое, но и моральное осуждение, совсем не означает, что между законом и правилами морали, а следовательно, и между противоправной и моральной виной, можно поставить знак равенства 5.

Смешивание противоправной и моральной вины допускает также X. И. Шварц. Понимая под виной всякое отклонение дееспособного гражданина от нормального поведения (мы уже

1 Труды первой научной сессии ВИЮН, М., 1940, стр. 309.

2 См. С. И. Вильнянский, Значение судебной практики в гражданском праве. Ученые труды ВИЮН, 1947, вып. 9, стр. 261.

3 М. М. Агарков, Гражданское право, Учебник ВИЮН, т. 2, 1938, стр. 392.

4 Если, конечно, это неоказание помощи не подходит под признаки ст.ст. 156, 156-1 и 157 УК РСФСР.

5 См. М. П. Карева, Право и нравственность в социалистическом обществе, .4., 1951, стр. 119—121.

199

указывали выше на недопустимость сведения вины к поведению) и учитывая, что в гражданском праве преимущественное значение имеет неосторожная вина, он определяет вину как «несоблюдение заботливости, предписываемой законами социалистического общества, его обычаями и правилами, социалистического общежития» 1.

Для такого смешивания 'противоправной и моральной вины нет никаких оснований. Противоправная вина есть психическое отношение лица к своим противоправным действиям и их последствиям. В этом виде противоправная вина в социалистических условиях не противостоит моральной вине, а сливается с ней, поскольку всякое гражданское правонарушение является у нас в то же время и противонравственным поступком и получает не только правовое, но и моральное осуждение. Однако за пределами противоправной вины (и совпадающей с ней моральной вины) остается собственно моральная вина (вторая форма моральной вины), которая также является психическим отношением лица к своим действиям, но не к противоправным, а к противонравственным действиям.

Соотношение этих двух форм моральной вины может меняться: с того момента, как то или иное противонравственное действие зачисляется нашим законом в разряд противоправных,. моральная вина из второй формы переходит в первую. Так, например, взимание повышенной квартплаты частным домовладельцем-застройщиком в свое время не преследовалось у нас законом. Оно рассматривалось как действие, противоре-

' X. И. Ш в а р ц, Значение вины в обязательствах из причинения вреда» М., 1939, стр. 36. Подобные взгляды широко распространены среди советских цивилистов и в последнее время. «Противоправность,— пишет Е. А. Ф л е и ш и ц—есть объективная черта действия, его несоответствие закону и. правилам социалистического общежития» («Ответственность государства за вред, причиненный должностными лицами», Труды научной сессии ВИЮН 1—6 июля 1946 г., М., 1948, стр. 181. Ср. «Обязательства из причинения вреда и неосновательного обогащения», М., 1951, стр.40—43. На наш взгляд, здесь Е. А. Флейшиц вначале высказывает правильную мысль о том, что правила социалистического общежития, не имея силы закона, важны для верного понимания закона и для оценки поведения человека, однако, затем ошибочно утверждает, что «правила социалистического общежития, с одной стороны, восполняют советский закон, а с другой стороны, при применении закона сами охраняются законом»); С.Н.Ландкоф без всяких оговорок и какой-либо последующей расшифровки заявляет, что недозволенным (т. е. противоправным) действием признается всякое действие, нарушающее «закон либо правила социалистического общежития» («Основи цив1льного права», Ки1в, 1948, стр. 184). Также по существу решает этот вопрос Б. С. А н т и м о н о в: «в поведении, нарушающем норму права или правило социалистического общежития, можно говорить о противоправности» («Значение вины потерпевшего», М., 1950, стр. 117). В разрешении этого вопроса од очень непоследователен, так как в другом месте своей работы говорит, что «понятие этической упречности шире, чем понятие упречности юридической» (стр. 85), в третьем месте он заявляет, что «соблюдение правил социалистического общежития возведено у нас в ст.ст. 12 и 130 Конституции. СССР в категорию норм основного закона» (стр. 118) и строит на этом свое учение о вине потерпевшего и т. д.

200

чащее правилам социалистического общежития, поскольку всякая нетрудовая нажива в социалистических условиях глубоко противонравственна. С момента издания закона от 17 октября 1937 г. ', ограничившего размеры квартплаты в частных домовладениях, данное действие (взимание повышенной квартплаты) стало противоправным, хотя и не потеряло своего противо-нравственного характера: одна форма моральной вины превратилась здесь в другую.

Советские судебные органы четко разграничивают моральную и противоправную вину2. Сущность противоправной вины они связывают с противоправностью, сущность моральной вины — с нарушением правил социалистического общежития. Отсюда — каково соотношение советского права и правил социалистической морали (как различных частей надстройки над социалистическим базисом), таково же соотношение понятий противоправной и моральной вины. Они едины в советских условиях, но они не покрывают друг друга, не отождествляются друг с другом: всякая противоправная вина совпадает с моральной виной, но не всякая моральная вина является противоправной виной.