_ 1. Полномочия органов компании представлять ее в отношениях с третьими лицами

 Представительские полномочия органов компании в Первой директиве ЕС    

 Трансформация Директивы в государствах-участниках                      

 Значение гармонизации для свободы перемещения компаний                 

Полномочия органов компании представлять ее в отношениях с третьими лицами были гармонизированы в Первой директиве ЕС, которая была принята в 1968 г., когда ЕС насчитывало лишь шесть государств-участников*(251). Эта директива стала первым актом ЕС в сфере частного права вообще, если не считать принятые ранее акты в сфере конкурентного права*(252).

Директива распространилась только на акционерные общества, общества с ограниченной ответственностью и коммандитные товарищества на акциях. Как поясняет преамбула директивы, для таких компаний гармонизация представляется наиболее неотложной, поскольку именно их деятельность часто выходит за границы одного государства. Однако истинный мотив заключался скорее в том, что правовое регулирование хозяйственных обществ в государствах ЕС схоже. Было очевидно, что гармонизация в данной сфере встретит меньшее сопротивление, чем, например, гармонизация норм о хозяйственных товариществах, поскольку последние более тесно связаны с национальным частным правом*(253). Надо отметить, что хозяйственные товарищества до сих пор не затронуты правом ЕС; все директивы ЕС касаются исключительно хозяйственных обществ или их отдельных видов, например акционерных обществ.

Первая директива (также называемая "Директива о публикации") регулирует три круга вопросов:

1) правила о публикации обществом определенной информации и юридической силе такой публикации для третьих лиц;

2) полномочия органов общества представлять его в отношениях с третьими лицами;

3) недействительность общества.

В данной работе внимание будет уделено последним двум вопросам, поскольку правила о публикации, несмотря на их важность, представляют скорее технический, нежели теоретический интерес.

Способность органов компании своими действиями создавать для нее права и обязанности - вопрос, чрезвычайно важный как для участников компании, так и для ее контрагентов. В интересах участников оказывать широкое влияние на лиц, представляющих компанию, иметь возможность ограничивать их полномочия так, чтобы компания не была связана сделками, заключенными за пределами предоставленных полномочий. Контрагенты компании, наоборот, заинтересованы в том, чтобы заключенные с компанией сделки были в любом случае действительны. Данный конфликт интересов может разрешаться по-разному: приоритет может отдаваться либо интересам участников компании, либо интересам третьих лиц. В первом случае участники получают широкое влияние на органы компании, в последнем случае эти органы практически независимы от участников. Причина различного оформления отношений между участниками компании и ее органами лежит в различном понимании сути компании: она может рассматриваться как договор между участниками или же как независимая от них организация.

Италия, Франция и Бельгия, то есть страны Сообщества, относящиеся к романской ветви континентального права, традиционно рассматривали общество как договор и следовали так называемой теории представительства. Такая позиция уходит своими корнями в римское право и известную ему форму совместной деятельности лиц "societas". Societas представляло собой не субъект права, а обязательственное правоотношение*(254).

В соответствии с представительской теорией юридическое лицо, подобно римскому societas, является недееспособным субъектом, который, так же как, например, недееспособное физическое лицо, выступает в обороте через своих представителей - физических лиц. Их действия, совершенные в пределах полномочий, создают права и обязанности для юридического лица, хотя сами действиями этого лица не являются*(255). Ибо, как считал Савиньи, "действия может совершать думающее и желающее существо, конкретный человек..."*(256)

К государствам, исторически следовавшим представительской теории, относится, например, Франция. Прежняя французская доктрина считала общество неправоспособным и действующим через своих представителей (mandataires). Полномочия mandataires вытекали из договорных отношений с обществом, из полученного от общества mandat. В качестве представителей общества рассматривались члены его исполнительного органа. Свои полномочия они получали от общего собрания участников. Объединенные в этом собрании участники как стороны договора о создании общества являлись высшим органом, формирующим волю общества. Отсюда подчиненное положение исполнительного органа по отношению к собранию, которое могло по своему усмотрению ограничивать его полномочия.

Из правовой природы представительства вытекает, что в отношениях с третьими лицами управляющий орган может создавать для общества права и обязанности, только если он действует в пределах своих полномочий. При их превышении общество не считается связанным, что сказывается на положении его контрагентов, не защищенных от злоупотреблений со стороны управляющего органа*(257).

В чистом виде теория представительства, однако, перестала применяться в романских странах еще до принятия директивы, в частности во Франции в результате реформы корпоративного права в 1966 г. После реформы общество стало рассматриваться в первую очередь как организация, т.е. наметился переход к органической теории*(258). Французская реформа повлияла и на другие страны романской системы.

Сходное с представительской теорией понимание отношений между исполнительным органом и участниками общества существует в Англии и Ирландии. Они также строятся по типу отношений "представляемый и представитель". "Board of directors" компании как представитель (agent) обладает только теми полномочиями, которые ему предоставлены представляемым (principal) - собранием участников.

В немецкой судебной практике уже в XIX в. признавалось, что юридическое лицо должно отвечать за противоречащие закону действия своих представителей*(259). В доктрине обосновал эту позицию Отто фон Гирке, который, в отличие от Савиньи, признавал юридическое лицо дееспособным. Он считал, что юридическое лицо, как и физическое, действует и выражает свою волю через органы, только юридическое лицо обладает органами "в юридическом смысле"*(260). Органы юридического лица принимают решения и действуют не за юридическое лицо, их воля и действия есть воля и действия самого юридического лица*(261). Действия юридического лица через его органы следует отличать от действий каких-либо третьих лиц от имени юридического лица как представителей*(262).

Эта теория получила название органической теории. Договорный элемент в ней отступает на задний план. Полномочия органов представлять общество вытекает не из договорных отношений с последним, а из самого статуса органов. Собрание участников хотя и является высшим органом, формирующим волю общества, но его полномочия ограниченны. Управляющий орган и собрание рассматриваются как независимые друг от друга органы общества, каждый из которых наделен собственной компетенцией*(263).

Из органической теории вытекает и принцип неограниченных полномочий: участники общества могут ограничивать полномочия исполнительного органа во внутренних отношениях, однако вовне его полномочия являются "неограниченными и не подлежащими ограничению"*(264). Различие между полномочиями органа во внутренних и во внешних отношениях проводится очень строго*(265). Положение третьих лиц не зависит от внутреннего конфликта интересов между органами общества. Злоупотребления со стороны управляющих полностью ложатся на плечи участников компании, в то время как третьи лица защищены от них*(266).

Представительские полномочия органов компании в Первой директиве ЕС

Действительность сделки зависит от того, действовал ли орган, ее заключивший, в пределах своих полномочий. Это правило универсально, придерживаемся ли мы представительской или органической теории. Различие состоит в том, что представительская теория дает участникам общества полную свободу в определении объема полномочий органа, выступающего от имени общества в отношениях с третьими лицами. Наоборот, для органической теории характерно, что объем полномочий органов общества, установленный в законе, не подлежит при этом ограничению со стороны участников общества*(267). Тем самым эта теория защищает интересы кредиторов, которые всегда могут полагаться на установленную законом компетенцию органов общества, в то время как представительская теория направлена на обеспечение и защиту интересов участников общества.

Директива, следуя органической теории, отдала предпочтение интересам кредиторов, и, как представляется, вполне обоснованно. За интересами кредиторов стоят в данном случае интересы устойчивости гражданского оборота, которые были бы существенно нарушены, если бы участники общества получили широкую возможность ссылаться на недействительность заключенных сделок. Возлагать на контрагента общества обязанность знать о внутренних ограничениях полномочий его органов несправедливо, тем более несправедливо это в отношении иностранного контрагента компании. Компенсацией для участников общества является предоставляемая им в определенных случаях защита от злоупотреблений, а также возможность отстранить нелояльных членов исполнительного органа от должности. Именно участники должны нести риск правильного выбора и контроля членов представляющего компанию органа*(268).

Первая директива (абз. 1 ст. 9) установила: "Общество принимает на себя обязанности перед третьими лицами через действия своих органов, даже если эти действия не входят в предмет его деятельности, кроме случаев, когда эти действия представляют собой превышение полномочий, которые предоставлены или могут быть предоставлены этим органам законом".

Таким образом, согласно Директиве, полномочия органов общества могут быть ограничены только законом, но не участниками общества. Что касается формулировки "предоставлены или могут быть предоставлены... законом", то смысл ее не вполне ясен. Критики отмечают, что такая формулировка объясняется нежеланием европейского законодателя вторгаться в определение компетенции органов общества: последний поэтому ограничился тем, что установил в качестве предела наиболее широкую законную компетенцию, которая возможна*(269). Если это так, то слова "могут быть предоставлены", по сути, излишни. Другие ученые, однако, считают, что органы, представляющие общество, обладают полномочиями не только в рамках компетенции, фактически предоставленной им национальным правом, но и в том объеме, который мог бы быть им предоставлен*(270). В этом случае, однако, трудно вообще определить границу компетенции. Учитывая это, предпочтительнее первое толкование.

Необходимость соблюдать рамки законной компетенции означает также, что, если представляющий общество орган заключает сделку во исполнение решения другого органа, например общего собрания участников, его полномочия не являются неограниченными. Он должен действовать в соответствии с этим решением, иначе общество не будет связано такой сделкой*(271).

Логическим продолжением абз. 1 является абз. 2 ст. 9 Первой директивы, в соответствии с которым общество в отношениях с третьими лицами ни при каких условиях не может ссылаться на ограничения полномочий своих органов, вытекающие из устава или решения компетентных органов общества, даже если информация о таких ограничениях была опубликована.

Первой директивой (абз. 1 ст. 9) в качестве общего правила установлено, что общество связано действиями своих органов, даже если эти действия не входят в предмет его деятельности. Это положение директивы представляет собой ограничение принципа специальной правоспособности. Данный принцип существовал как в праве Англии и Ирландии (доктрина "ultra vires"), так и на континенте ("principe de la spйcialitй"). Корни его уходят в Средневековье, в концепцию "правовой привилегии", согласно которой создание компании является привилегией, дарованной учредителям государством*(272). Согласно данной концепции регистрация компании и связанное с ней наделение компании правоспособностью распространяется только на предмет деятельности, указанный в учредительных документах. Сделки, выходящие за предмет деятельности, государство объявляет ничтожными, поскольку отсутствует его согласие на осуществление таких сделок. Цель государственного контроля со временем отошла на задний план (особенно когда для компании стало возможным самой определять предмет своей деятельности и впоследствии изменять его), а на первый план вышла роль принципа специальной правоспособности как средства обеспечения интересов инвесторов и кредиторов: лицо, предоставляющее компании финансовые средства, могло быть уверено, что они будут использоваться на те цели, которые обозначены в учредительных документах*(273).

Во Франции принцип специальной правоспособности был смягчен судебной практикой из опасений, что он может стать серьезной помехой развитию юридических лиц вообще*(274). Поэтому общим правилом стало, что сделка, выходящая за пределы правоспособности, ничтожна только тогда, когда противоречащая учредительным документам цель становится существенным условием сделки (ст. 1172 ГК Франции). В этом отличие principe de la spйcialitй от англосаксонской доктрины ultra vires: в английском праве сделка, выходящая за пределы правоспособности, всегда ничтожна, во французском - лишь в исключительных случаях*(275).

До принятия Первой директивы принцип специальной правоспособности более или менее строго применялся во всех государствах ЕС, кроме Германии, где он в интересах устойчивости оборота и защиты третьих лиц был давно отвергнут*(276). Поэтому Германия единственная из всех государств-участников не воспользовалась предоставленной абз. 1 ст. 9 Первой директивы возможностью в исключительных случаях признавать недействительными сделки, выходящие за пределы правоспособности общества. Эту возможность Директива сохранила для случаев, когда общество может доказать, что третье лицо знало или должно было знать о том, что сделка выходит за предмет деятельности общества; при этом один лишь только факт публикации устава не может сам по себе служить таким доказательством.

Трансформация Директивы в государствах-участниках

Правило о том, что полномочия органов общества могут быть ограничены только законом, было перенято государствами континентального права при трансформации Директивы. Например, ст. 98 французского Закона о торговых компаниях от 24 июля 1966 г. установила: "Административный совет обладает самой широкой компетенцией, позволяющей ему в любой ситуации выступать от имени общества; он осуществляет ее в границах предмета деятельности общества и в сферах, не отнесенных законом к компетенции общего собрания... Положения устава, ограничивающие представительские полномочия административного совета, не имеют силы в отношении третьих лиц..." (см. также ст. 49, 113, 124 Закона о торговых компаниях). Аналогичные правила предусмотрели и другие государства*(277).

Так же было воспринято и правило Директивы, касающееся специальной правоспособности: в качестве общего правила континентальные страны установили, что сделки, заключенные от имени общества, действительны, даже если они не охватываются предметом его деятельности; из этого общего правила делается исключение для ситуации, когда общество может доказать, что третье лицо знало или должно было знать о том, что сделка выходит за предмет деятельности общества*(278).

Единственной из континентальных стран, выбравшей иной (близкий англосаксонскому) путь, стала Италия. Она сохранила специальную правоспособность в качестве общего правила. Статья 2384 ГК Италии по-прежнему гласит: "Управляющие, представляющие общество, могут осуществлять любые юридические действия, относящиеся к предмету деятельности общества..." Из этого правила в интересах защиты добросовестных третьих лиц сделано исключение: в отношениях с такими лицами общество не может ссылаться на то, что сделка выходит за рамки его правоспособности (ст. 2384 bis ГК Италии).

В странах англосаксонского права (Англии и Ирландии) полномочия органов компании могут свободно ограничиваться участниками. Сделки, совершенные с превышением таких полномочий, считаются сделками ultra vires*(279) и могут признаваться недействительными. При трансформации директивы англосаксонское право догматически так и не отказалось от этих положений. Для того чтобы добиться результата, предписанного директивой, для добросовестных третьих лиц была установлена правовая фикция: в отношениях с такими лицами полномочия board of directors рассматриваются как неограниченные. При этом англосаксонские страны столкнулись со следующей проблемой. Статья 9 Первой директивы говорит об "органах" компании, а англосаксонскому корпоративному праву, практически не подвергшемуся влиянию немецкой органической теории, понятие "орган" незнакомо*(280).

Поэтому при трансформации был использован термин "board of directors". В то же время на практике многие сделки заключаются не самим board, а назначаемыми им лицами. В результате контрагент компании может быть уверен в действительности сделки, только если он имеет дело с board в полном составе, поскольку согласно закону только полномочия board считаются неограниченными*(281). Если же от имени компании выступает отдельный директор (несколько директоров), иное официальное лицо (officer) или наемный работник, то третье лицо не может полагаться на неограниченность их полномочий. Они могут быть ограничены тем же самым board, уполномочившим указанных лиц на совершение сделки. Третье лицо защищено в данном случае лишь правилами о представительстве; в частности, оно может полагаться на полномочия представителя компании, явно вытекающие из обстановки (apparent authority)*(282). Так, если уполномоченное лицо является представителем определенного признанного класса (менеджер, брокер и т.д.), то третье лицо вправе предполагать, что он обладает полномочиями, которыми обычно наделен представитель такого класса. Специфические ограничения полномочий, наложенные board, в данном случае для третьих лиц не имеют значения.

Вопрос о том, можно ли считать такую трансформацию надлежащей, достаточно спорный; в английской литературе нет единства по этому поводу*(283). В настоящий момент третье лицо может безоговорочно полагаться на действительность заключенных с компанией сделок только тогда, когда от имени компании выступает board of directors. В этом отношении, по мнению Девиса, Англия приблизилась к органической теории: board согласно ст. 35А Закона о компаниях рассматривается "...не как простой представитель компании, но как ее органическая часть, так что третьи лица могут рассматривать действия board как действия самой компании"*(284). Что же касается случаев, когда от имени компании выступают иные, нежели board, лица, то продолжают действовать прежние правила о представительстве, и реформы в этом отношении ничего не изменили. Однако по сути действия таких лиц также можно было бы рассматривать как действия органов компании в смысле ст. 9 Первой директивы. Учитывая это, перевод понятия "органы" через понятие "board of directors" представляется слишком узким и вряд ли может расцениваться как надлежащая трансформация директивы.

В отличие от Великобритании, Ирландия при трансформации директивы гарантировала действительность сделок, заключенных не только board of directors, но и любым лицом, уполномоченным представлять компанию. Такие лица должны быть зарегистрированы органом, регистрирующим компании*(285).

Директива также не могла не отразиться на судьбе английского принципа специальной правоспособности. В литературе, однако, существуют самые разные мнения о судьбе доктрины ultra vires применительно к сделкам, выходящим за предмет деятельности компании. Одни авторы полагают, что ultra vires продолжает существовать, хотя и в ограниченном виде*(286), другие - что в отношениях с третьими лицами она перестала применяться, а сохраняет силу только во внутренних отношениях, учитывая, что предмет деятельности торговых компаний формулируется в самом общем виде, по крайней мере для этих компаний и во внутренних отношениях не играет никакой роли*(287). Наконец, третьи считают, что ultra vires продолжает применяться без ограничений и трансформация директивы Великобританией по сути не изменила status quo*(288).

В Великобритании Первая директива была трансформирована в ст. 9 (1) Акта о Европейских сообществах (European Communities Act) 1972 г., впоследствии вошедшей в Закон о компаниях 1985 г. как ст. 35. Она установила, что в интересах защиты добросовестного контрагента компании сделки, заключенные board of directors, считаются не выходящими за рамки правоспособности компании и не подверженными ограничениям, которые установлены учредительными документами компании для полномочий директоров. Несмотря на то, что это было значительным шагом вперед, такое решение подверглось критике как ненадлежащая трансформация Директивы, поскольку касалось только сделок, заключенных board of directors. Кроме того, на ultra vires не могла сослаться только сама компания, но не ее контрагенты: последним ничто не мешало это сделать, если они желали признать недействительной свою сделку с обществом*(289). Раздавалась еще более радикальная критика, выступающая за отмену ultra vires вообще*(290).

Данная ситуация была скорректирована Законом о компаниях 1989 г., изложившим ст. 35 прежнего закона в новой редакции. Теперь ст. 35 (1) устанавливает, что "действительность совершенных компанией сделок не должна ставиться под вопрос на основании того, что в соответствии с какими-либо положениями учредительных документов у компании отсутствует правоспособность". Из этого следует, что ни компания, ни третье лицо не могут больше ссылаться на ultra vires. Однако ст. 35 одновременно предусмотрела изъятие из этого общего принципа. Она наделяет участника компании правом оспорить ее действие, являющееся ultra vires, за исключением действий по исполнению обязательств компании, возникших на основании совершенных ранее сделок. Именно это положение привело некоторых авторов к выводу, что ultra vires продолжает существовать. Такое толкование ст. 35, однако, неверно. Случаи, когда могут быть нарушены интересы третьих лиц, исключены из сферы действия данной нормы: если компания заключила сделку ultra vires, участник не может воспрепятствовать исполнению обязательства по такой сделке. Рассматриваемое правило рассчитано на случаи, когда возникает конфликт интересов компании и ее участников. Например, если компания приобрела право на покупку (bought an option to purchase), участник может воспрепятствовать осуществлению этого права, поскольку речь идет не об исполнении обязательства по сделке*(291).

Такую трансформацию вполне можно считать удовлетворительной, поскольку достигнуты цели, установленные Директивой: добросовестные третьи лица могут полагаться на действительность совершенных ими с компанией сделок, даже если они выходят за рамки ее правоспособности. То, что это достигается не посредством отказа от доктрины ultra vires в пользу принципа общей правоспособности, а установлением правовой фикции, не имеет в данном случае значения, поскольку государства-участники свободны в выборе форм и способов трансформации директив*(292).

Значение гармонизации для свободы перемещения компаний

Гармонизация норм о действительности сделок, заключаемых органами компании, связана со свободой перемещения компании. Свободное перемещение предполагает, что компания обосновывается в другом государстве для того, чтобы осуществлять хозяйственную деятельность, неотъемлемым атрибутом которой является заключение различных сделок. При этом компания продолжает подчиняться праву государства, где она была создана, следовательно, это право определяет и то, в каких случаях сделки, заключаемые от имени компании ее органами, являются действительными. Эти правила могут отличаться от правил, действующих в принимающем государстве.

В самом деле, как мы видели, в правопорядках ЕС вопрос о действительности заключаемых компанией сделок разрешался по-разному. В странах романской, а также англосаксонской правовой системы действительность сделок определялась по нормам института представительства, что давало компании широкие возможности как ограничивать полномочия своих органов, так и ссылаться на недействительность сделок, совершенных ее органами с превышением полномочий. В странах германской системы, следующих органической теории, органы компании рассматривались как продолжение ее самой: их действия приравнивались к действиям компании, что исключало возможность признания этих действий недействительными. Какие-либо ограничения полномочий органов компании не имели силы в отношениях с третьими лицами. Такие различия в условиях свободного перемещения компаний способны нанести ущерб интересам кредиторов в государстве, где действует иностранная компания. Поэтому принятие Первой директивы было необходимо в смысле п. "g" абз. 2 ст. 44 Договора о ЕС.

Следующий вопрос, на котором необходимо остановиться, - это вопрос о содержании правил директивы. Сближение права на основании п. "g" абз. 2 ст. 44 Договора призвано обеспечить защиту не только кредиторов, но и участников компании. Первая директива однозначно отдает приоритет интересам кредиторов и тем самым делает выбор в пользу органической теории. Данный выбор представляется обоснованным, поскольку риск злоупотреблений со стороны лиц, представляющих компанию, должны нести уполномочившие этих лиц участники, а не кредиторы компании. Приоритет интересов гражданского оборота, его устойчивости в большей степени соответствует целям экономической интеграции, нежели приоритет интересов участников компании.

Наконец, на вопрос, достигнут ли в государствах-участниках установленный директивой результат, следует, по мнению автора данной работы, также ответить утвердительно. Статья 9 Первой директивы в целом надлежаще трансформирована в государствах ЕС. Сомнения вызывают только некоторые нормы национального права, в частности положения английского Закона о компаниях, ограничивающего используемое директивой понятие "органы компании" лишь одним-единственным органом, а именно board of directors.