IV

Вину потерпевшего, как фактор, влияющий на право получить возмещение вреда, иногда пытаются рассматривать только как факт внешнего поведения. Пренебрегая существенным признаком этого фактора, виновностью потерпевшего, ссылаются на такие случаи, когда потерпевший был невменяем, т. е. не мог быть виновным, а между тем суд все же учел поведение потерпевшего — отказал в связи с этим в иске или по крайней мере снизил размер возмещения.

Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР в определении от 8 июля 1927 г. по делу С. писала: «Потерпевший проявил грубую небрежность, выразившуюся в том, «что, будучи настолько пьяным, что схватил вожжи, остановил лошадь извозчика, который вез потерпевшего, и тем самым помешал извозчику предупредить несчастье». Отсюда следует, что несчастный случай не был предотвращен действиями самого потерпевшего, и вывод о смешанной ответственности является противоречащим этим обстоятельствам» 2. Но это судебное определение не дает вовсе повода для отождествления вины потерпевшего с объективным причинным фактором, лишенным момента субъективной упречности. Пьяный потерпевший был несомненно виновен. Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР в приведенном рассуждении вовсе не выхолостила момента вины из понятия вины потерпевшего.

Вина в смысле правовом, не теряя характера личной вины, может иметь место и до совершения противоправного действия (так называемая «предшествующая вина»). Хотя потерпевший, возможно, и был вполне невменяем в смысле ст. 31 ГК в тот момент, когда он помешал извозчику спасти его от угрозы попасть под колеса приближавшегося трамвая, но само состояние невменяемости было следствием предшествующего виновного

1 Иначе подходит к этому вопросу В. И. Серебровский («Советское гражданское право», учебник для юридических школ, изд. 4-е, 1950, стр. 519—520), полагая, видимо, что «принцип смешанной ответственности» не применим, когда нет вины владельца «источника повышенной опасности».

2 «Судебная практика РСФСР» 1927 г. № 1, стр. 5 (д. № 33452).

поведения потерпевшего: он злоупотребил спиртными напитками до потери ориентировки, хотя знал, что ему придется еще совершить поездку.

Понятие «предшествующей вины» потерпевшего в указанном смысле прекрасно выступает в определении Гражданской кассационной коллегии Верховного суда УССР от 28 сентября 1928 г. по делу М. «Нельзя согласиться с соображением суда о том, что человека, попавшего под трамвай в пьяном виде, невозможно признать небрежным, потому что пьяный человек недееспособен на 100%. Нельзя проводить аналогию между человеком недееспособным по своему возрасту (малолетство) и взрослым человеком, который временно сам лишил себя дееспособности в смысле ст. 31 ГК. Выходя на улицу в пьяном состоянии, человек своим поведением подвергает себя опасностям уличного движения» 1. Нужно отметить, что Верховный суд УССР вовсе не пошел здесь по линии смешения объективного случая («непреодолимой силы») с поведением потерпевшего. Не потому Гражданская кассационная коллегия отвергла ответственность трамвайного предприятия, что поведение пьяного потерпевшего было признано «непреодолимой силой», «объективным случаем», за который не может отвечать трамвайное предприятие, а потому, что появление потерпевшего в пьяном виде на улице большого города было признано упречным поведением — проявлением небрежности.

По нашему мнению, такого рода случаи не получают удовлетворительного теоретического объяснения вне понятия «предшествующей вины». Поэтому, как мы полагаем, критические замечания, высказанные в литературе по поводу понятия «предшествующей вины», оказываются недостаточно обоснованными 2.

В нашей практике не происходит равным образом и смешения между объективным случаем («непреодолимой силой») и поведением потерпевшего, недееспособного по своему возрасту.

Отклоняя жалобу стороны по одному делу, Главный арбитр исполкома Московского областного Совета совершенно справедливо указал: «Факт появления пешехода на трассе не может быть признан непреодолимой силой».

Этим Главный арбитр отверг довод жалобщика, пытавшегося сослаться на поведение пешехода как на объективный случай. Другое дело, что иногда появление пешехода на трассе может рассматриваться как проявление вины потерпевшего.

1 «Практика Найвищого суду УРСР в справах покаличних» 1923—1929гг., Харьков, 1930, стр. 61 (д. № 4021).

2 Чаще всего против понятия «предшествующей вины» возражают в другом плане: когда этим понятием пользуются для устранения средней мерки должного поведения в вопросе о неосторожности (см. Л. А. Лунц в книге И. Б. Новицкий и Л. А. Лунц, Общее учение об обязательстве, 1950, стр. 331; Е. А. Флейшиц, Обязательства из причинения вреда и из неосновательного обогащения, 1950, стр. 85—86).

Прав был проф. Генкин, когда он, обобщая судебную практику, констатировал субъективный случай (казус), а не проявление «непреодолимой силы», если «ребенок, перебегавший улицу, лопал под автомобиль, который шофер вел, соблюдая все правила уличной езды» 1.

Положение, что нет вины потерпевшего в смысле ст. 404 ГК, если потерпевшего не в чем упрекнуть, кроме того, что потерпевший стал жертвой несчастного случая, подтверждается множеством судебных решений. В этом отношении старая судебная практика не расходится с практикой новой, относящейся уже ко второй главной фазе развития нашего государства.

В 1939 году, например, по делу Кудухашвили Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР писала:

«Судебные органы... занялись вопросом о вине потерпевшего мальчика Бориса и, признав в его действиях грубую неосторожность, отказали его отцу в иске. Между тем вина потерпевшего, не достигшего 14 лет, не может быть принята во внимание при разрешении вопроса о возмещении за причиненный ему вред» 2.

А в 1948 году та же Судебная коллегия отвергла вину потерпевшего по делу гр-на К., высказав такие соображения: «Несчастный случай произошел вследствие того, что пути не были освещены, что паровоз шел без огней и вследствие ветра К. не мог слышать его приближение». Несмотря на промежуток в девять лет, отделяющий одно из приведенных высказываний Верховного суда СССР от другого, несмотря на различие фактических составов в делах Кудухашвили и К., — оба определения покоятся на одном принципе: нет понятия вины потерпевшего, если нет упрека потерпевшему. Вред, причиненный потерпевшему, подлежит полному возмещению, когда поведение потерпевшего было безупречным.

Гр-н М., работая в паровозном депо, производил замер нефти в баке при свете керосиновой коптилки. Этим он, вне всякого сомнения, содействовал возникновению несчастного случая, жертвой которого он сам и стал, — взрыв бака причинил гр-ну М. увечье. Однако субъективно потерпевший вел себя безупречно: депо не выдало ему безопасного фонаря и допускало применение коптилок. Поэтому Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР отвергла вину потерпевшего и в своем определении от 10 января 1950 г. отметила: «Ответчик не обеспечил истца электрофонарем и не изъял из пользования рабочих коптилки...; истец не был обучен безопасным методам работы». «Поэтому, — говорится далее в определении, — выводы Судебной

1 Д. М. Генкин, В. Н. Серебровский, Г. К. Москаленко, Судебная практика по гражданским делам в период войны, 1943, стр. 5.

2 Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР 1940 г., стр. 157.

коллегии Верховного суда Грузинской ССР о наличии по данному делу смешанной ответственности за несчастный случай нельзя признать обоснованным».

В старой судебной практике, которая достаточно хорошо известна, начиная с разъяснения Пленума Верховного суда РСФСР 1925 г. по делу Тобольского 1, неизменно отвергались все попытки представить вину потерпевшего только как причинное отношение потерпевшего к возникшему у него вреду. Для иллюстрации можно сослаться хотя бы на дело по иску Высокова к Северной ж. д. Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР писала в своем определении по этому делу: «Расценивая действия 9-летнего мальчика Высокова, переходившего железнодорожный путь, как предусмотренную в ст. 404 ГК грубую неосторожность потерпевшего, освобождающую железную дорогу от ответственности за вред, народный суд впал в противоречие с разъяснением Пленума Верховного суда от 6 апреля 1925г. ... по д. Тобольского» 2.

Специально в отношении вины потерпевших малолетних в литературе отмечались колебания судебной практики. Отметим, однако, что колебания в судебной практике, о которых идет речь здесь, не касались вопроса о содержании понятия вины потерпевшего. Не в том были сомнения, можно ли обойтись в понятии вины потерпевшего без момента субъективного отношения деятеля к его действию, а в том, с какого возраста принимать во внимание такое субъективное отношение. Речь шла вовсе не об отождествлении вины потерпевшего с понятием внешнего факта, а о том, можно ли сделать упрек в смысле ст. 404 ГК потерпевшим лицам, не достигшим 14-летнего возраста.

Одна линия судебной практики ярче всего, пожалуй, выражена в определении Гражданской кассационной коллегии Верховного суда УССР от 30 марта 1926 г. по делу Лорбера: «Вопрос о наличии грубой небрежности малолетнего разрешен судом отрицательно в полном соответствии в законодательством, не допускающим какой-либо юридической квалификации действий малолетних (ст. ст. 7, 9, 405 ГК)» 3. Эта установка намечалась в украинской практике еще ранее; уже в 1924 году по делу Гликмана Гражданская кассационная коллегия Верховного суда УССР констатировала: «Суд правильно отверг применение понятия грубой небрежности к малолетнему» 4. В 1927 году та же коллегия, возвращаясь снова к вопросу о вине малолетних по-

1  Постановление Пленума Верховного суда РСФСР от 6 апреля 1925 г. (протокол № 5) — Сборник циркуляров и важнейших разъяснении Пленума Верховного суда РСФСР (январь 1925—май 1926), М., 1927, стр. 97—98.

2 Определение ГКК Верховного суда РСФСР по д. № 31253—«Судебная практика РСФСР» 1928 г. № 14, стр. 6.

3  Сборник «Обеспечение увечных» под ред. Е. Н. Даниловой, 1927, стр. 58, 148.

4  Сборник «Обеспечение увечных» под ред. Е. Н. Даниловой, 1927, стр. 136.

терпевших, указывала: «Грубая небрежность потерпевшего (ст. 404 ГК) не может иметь места со стороны малолетнего, не достигшего 14-ти лет» 1. В следующем году эта же коллегия, отменяя решение суда, отступившего от занятой практикой позиции, с упреком отметила: «Признание судом грубой небрежности со стороны 10-летнего мальчика—неправильно, ибо, как неоднократно разъяснял Верховный суд, признание умысла, грубой небрежности или неосторожности несовершеннолетних не может иметь места»2.

В практике Верховного суда РСФСР (в 20-х годах) вопрос о вине малолетних потерпевших решался в конкретных случаях отрицательно, но самой возможности вины потерпевшего малолетнего Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР не отвергала. Это — вторая линия в вопросе о вине потерпевшего в ранней судебной практике.

В 1925 году Гражданская кассационная коллегия Верховного' суда РСФСР в определении по жалобе Дементьева указала: «...из дела усматривается, что никто из трамвайных служащих даже не заметил, при каких условиях попал ребенок под вагон... Суд в своем решении строил лишь предположение, что мальчик вскочил на подножку вагона на ходу. Умозаключить из таких шатких оснований о грубой небрежности ребенка... нельзя» 3. Признание вины потерпевшего ребенка в конкретном случае отвергнуто вопреки выводу губернского суда, но из цитированной формулировки определения не следует, что Гражданская кассационная коллегия вообще отвергает возможность встречной вины малолетних.

В опубликованной судебной практике, как и в практике неопубликованной, нами изученной, мы не обнаружили определений Гражданской кассационной коллегии Верховного суда РСФСР, в которых бы признавалась в конкретном случае вина потерпевшего ребенка. По делу Тобольского, на которое часто указывают, Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР в том же 1925 году писала: «При определении грубой небрежности со стороны ребенка должна быть приложена иная мера, чем при определении небрежности взрослого человека» 4.

Здесь как будто содержится признание возможности встречной вины малолетнего потерпевшего. Кассационная коллегия делает лишь оговорку о масштабе вины. Однако это соображение при дальнейшем исследовании материала теряет свою убедительность. В приведенном определении Гражданской кассационной коллегии нет положительного признания вины конкретного мало-

1  «Вестник Советской юстиции» 1927 г. № 3(85), стр. 110.

2  «Практика Найвищого суду УРСР в справах покаличних», 1930, сто 65

3 Сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. Н. Даниловой, 1927, стр. 89. Подчеркнуто мною. — Б. А.

4  Там же, стр. 94.

летнего потерпевшего, а есть только пояснения, почему в данном случае малолетнего нельзя признать виновным потерпевшим.

Чем более углубляется исследование, тем больше накапливается материала, устанавливающего факт, что признание встречной вины детей постоянно отвергалось Верховным судом РСФСР.

По делу Оковатого (1930 г.) Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР, рассмотрев протест, в котором доказывалось, что ребенок проявил грубую неосторожность, отвергла эту точку зрения: «Указание протеста на то, что увечье истцу было причинено вследствие его собственной неосторожности, явно неосновательно, так как по совершенно понятным соображениям нельзя ставить в вину 12-летнему подростку то, что он не мог удержать испугавшихся лошадей с косилкой» 1. И здесь неизменная картина: Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР принципиально как будто не отрицает понятия вины потерпевшего ребенка, но в данном случае, как, впрочем, и во всех других нам известных, отвергает такую вину.

В позднейшей судебной практике РСФСР линия в рассматриваемом вопросе в сущности не изменилась. В решениях и определениях судебных инстанций встречаются формулировки более четко, более обобщенно отвергающие вину потерпевших малолетних, и наряду с этими формулировками встречаются высказывания менее ясные, сильно привязанные к конкретным обстоятельствам дела, но также неизменно приводящие к отклонению вопроса о встречной вине детей.

По делу гр-ки К. (увечье четырехлетнего ребенка) ни у народного суда, ни у Московского городского суда не возникало даже мысли о возможности юридической квалификации поведения потерпевшей девочки как виновного (1949 г.). И ответчик не решался на такую квалификацию; в своей жалобе он сослался «как на вину потерпевшего» — на вину родителей, не досмотревших за ребенком. Но и такая попытка была отвергнута в определении Московского городского суда.

По делу гр-ки М. с управлением железной дороги народный суд (1949 г.) отверг мнение, будто потерпевший, 11-летний сын истицы, получил увечье «по своей неосторожности вследствие невнимательного отношения к нему родителей».

Пленум Верховного суда СССР в своем постановлении от 10 июня 1943 г., обобщающем судебную практику по делам из причинения вреда, не коснулся рассматриваемого нами вопроса о возможности вины потерпевшего, не достигшего 14-летнего возраста. Об этом приходится пожалеть, потому что в определениях Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР наряду с положениями, правильно раскрывающими смысл поня-

1  «Судебная практика РСФСР» 1930 г. № 16, стр. 8.

тия вины потерпевшего лица, встречаются также формулировки, вызывающие сомнения.

Мы указывали уже на решительный (и правильный) отказ Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР признать наличие встречной вины потерпевшего малолетнего (дело Кудухашвили). Но как по этому делу, так и по делу Яролана Судебная коллегия попыталась усмотреть вину «самого потерпевшего» в виновном поведении родителей, опекунов. «Если, — писала Судебная коллегия, — суд установит, что опекуны Яролана допустили грубую неосторожность по надзору за потерпевшим ребенком, дело подлежит разрешению в порядке смешанной ответственности» 1. В этой формулировке вопрос о вине малолетнего потерпевшего собственно не затрагивается — в определении Судебной коллегии нет вовсе упоминания в виновное ли поведения одиннадцатилетнего Яролана. Но речь все же шла именно о вине самого потерпевшего ребенка в лице его опекунов.

Верховный суд СССР неоднократно подчеркивал существование только двух освобождающих от ответственности обстоятельств, если речь идет о применении ст. 404 ГК 2. Одно из этих обстоятельств, как известно, — содействие «непреодолимой силы», а другое — умысел или грубая небрежность потерпевшего. Суд, следовательно, не мог ссылаться на какое-либо третье основание для ограничения ответственности по ст. 404 ГК. Между тем по делу Яролана, как мы видели, речь шла все же о возможности применения «смешанной ответственности», т. е. об уменьшении возмещения потерпевшему, но не вследствие его собственной вины, а вследствие вины опекунов потерпевшего 3.

По упомянутому выше делу Кудухашвили Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР, отвергнув вину 14-летнего потерпевшего Бориса, все же поставила дополнительный вопрос о вине его родителей. Судебную коллегию интересовало: не была ли допущена родителями ребенка вина «в надзоре за ним»? не было ли вины родителей в том, что «они отпустили его (ребенка.—Б. Л.) в город одного»?

Анализ этих двух дел показывает, что Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР иногда придерживается старой формулировки, изложенной в постановлении Пленума Верховного суда РСФСР от 6 апреля 1925 г. (п. 8) 4. Хотя,

1  «Советская юстиция» 1939 г. № 15/16.

2 Например, Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1946 г., стр. 112, определение № 235.

3 Невозможно, разумеется, было признать поведение опекунов за действие «непреодолимой силы»; к тому же при доказанном содействии «непреодолимой силы» не может в силу ст. 404 ГК применяться ограничение ответственности владельца «источника повышенной опасности»: при содействии «непреодолимой силы» такая ответственность полностью исключена.

4 Сборник циркуляров и важнейших разъяснений Пленума Верховного суда РСФСР, 1927, стр. 99—100.

рассматривая конкретный случай (дело потерпевшего четырехлетнего мальчика Тобольского), Пленум Верховного суда РСФСР согласился с тем, «что дети 4-летнего возраста не могут проявлять грубой неосторожности, так как они не в состоянии отвечать за свои действия», но замена вины самого потерпевшего ребенка виной его родителей было отвергнуто Пленумом только по особому «мотиву — «поскольку родители являются рабочими, они не могли постоянно следить за малолетним ребенком и, следовательно, они не могут нести ответственность за его действия». В этом постановлении допускалась принципиально возможность зачета вины родителей в вину потерпевшему малолетнему. Для самого Пленума Верховного суда РСФСР эта возможность казалась настолько вероятной, что Пленум, отменяя определение Гражданской кассационной коллегии (отклонившее жалобу потерпевшего), напомнил, что, даже признав вину родителей за вину потерпевшего ребенка, суд все же может удовлетворить иск, прибегнув к помощи ст. 406 ГК 1.

Мы отрицательно относимся к такому широкому толкованию вины малолетнего потерпевшего, которое охватывает и вину родителей или опекунов потерпевшего. Поскольку дело идет о правонарушении, каждый гражданин, независимо от своего возраста, может быть виновен только сам за себя. Быть виновным в правонарушении за другого гражданина невозможно. Это положение вытекает из функции вины в советском социалистическом праве, на которой мы останавливались в гл. первой. Это положение относится как к вине правонарушителя, так и к вине потерпевшего лица.

Применение по аналогии норм обязательственного права, относящихся к договорным отношениям (ст. 119 ГК), здесь, конечно, недопустимо. Область внедоговорной ответственности имеет свою специфику, и перенос в эту область правил, регулирующих контрагентские права и обязанности, ничем не оправдан. Такой перенос был бы формально-догматическим приемом, оторванным от общественных явлений, подлежащих правовому регулированию. И по правилам о внедоговорной ответственности можно, конечно, нести гражданскую ответственность за другое лицо, стать обязанным к возмещению вреда, причиненного другим лицом (например, по ст. 405 ГК). Но в области внедоговорной ответственности обязанность отвечать за другое лицо — это исключение, которое может основываться только на норме закона. Но в законе нет предписания вменять детям вину их родителей или возлагать на детей ответственность за действия родителей.

Тем не менее мы не можем согласиться с пессимистическим

1  Ссылка на ст. 406 ГК (учет имущественного положения сторон) в данном деле была вообще неправильна: сам Верховный суд РСФСР разъяснил, что сопоставление имущественного положения гражданина и госоргана в смысле от. 406 недопустимо (доклад ГКК о работе ГКК за 1&26 год, официальное издание ГК, 1948, стр. 253).

итогом, который подвел М. М. Агарков практике Верховного суда СССР по этому вопросу.

«Верховный суд СССР,—писал Агарков, — пошел значительно дальше и применил тот же принцип и к случаю вины родителей и опекунов ребенка» 1. Здесь имелся в виду принцип зачета вины работника в вину организации, для которой работник исполнял работу.

Мы считаем слишком поспешным подобное «обобщение» практики Верховного суда СССР, поскольку оно основано на двух только определениях Судебной коллегии по гражданским делам.

В опубликованной практике нам не пришлось встретиться с делами, по которым признание вины родителей приводило бы в действительности к ограничению возмещения вреда потерпевшему ребенку.

Типично в этом отношении определение Гражданской кассационной коллегии Верховного суда УССР от 30 марта 1926 г. по делу Лорбера, где было сказано: «Вопрос же о наличии грубой неосторожности со стороны родителей потерпевшего есть вопрос оценки фактических обстоятельств дела и разрешен судом в полном соответствии с установленными им обстоятельствами — работой отца вне дома и состоянием здоровья матери» 2. Не трудно видеть, что соображения Кассационной коллегии исключают в сущности и самую постановку вопроса о вине родителей (в качестве вины самого потерпевшего ребенка), поскольку в большинстве наших трудовых семей оба родителя работают вне дома. Как на редчайшее исключение можно сослаться на определение Гражданской кассационной коллегии Верховного суда РСФСР (по делу №31266), в котором она пришла к выводу: «Поскольку установлена грубая небрежность отца ребенка, пытавшегося в нетрезвом виде с ребенком на руках сесть в трамвай на ходу, постольку Откомхоз ответственности за увечье ребенка не несет» 3. При изложенных обстоятельствах Коллегии трудно было отрешиться от мысли о поведении отца ребенка как о «единственной» причине увечья ребенка. Между тем очевидно, что деятельность трамвайного предприятия была другой причиной этого увечья. Неправильное решение вопроса о причинной связи привело здесь к затенению вопроса о вине потерпевшего: ребенок, которого отец держал на руках, не был ни в чем виновен. Гражданская кассационная коллегия также ничего не говорит здесь о вине самого малолетнего потерпевшего. Что же касается несомненно виновного поведения

1 М. М. Агарков, Вина потерпевшего в обязательствах из причинения вреда—см. «Государство и право» 1940 г. № 3, стр. 77 и сл. (обзор судебной практики Верховного суда СССР).

2  Сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. Н. Даниловой, 1927, стр. 148.

3  «Судебная практика РСФСР» 1927 г. № 10.

отца, то его никак нельзя зачесть в вину самому ребенку. Вина отца здесь должна была служить основанием гражданской ответственности отца перед ребенком наряду с гражданской ответственностью трамвайного предприятия перед ребенком. Считать вину отца за вину потерпевшего ребенка в подобном случае — это, значит, ставить малолетнего в худшее положение, чем взрослого. Если бы взрослого гражданина некто столкнул с площадки трамвайного вагона, то, разумеется, поведение этого третьего лица нельзя было бы поставить в вину потерпевшему. По делу гр-на Ч., разрешенному в 1949 году народным судом, обстановка сложилась, примерно, таким образом. Потерпевший вышел на площадку вагона трамвая. В это время другой пассажир, очевидно спешивший выйти, нечаянно задел потерпевшего и столкнул его. В результате потерпевший попал под колесо вагона. Признав, что потерпевший «был сшиблен с трамвая», народный суд полностью удовлетворил иск потерпевшего, правильно отвергнув ссылку на вину, якобы им допущенную.

В определении Московского городского суда по этому делу было высказано сомнение по поводу последнего вывода народного суда. «Если, — полагала Судебная коллегия городского суда, — истца кто-то из пассажиров столкнул с трамвая, истец, видимо, стоял на подножке трамвая и, таким образом, сам нарушил существующие правила проезда в трамваях, а потому, если при новом рассмотрении дела судом упомянутое обстоятельство будет установлено, то народному суду надлежит обсудить этот вопрос и применить принцип смешанной ответственности».

Несмотря на эти критические замечания, Московский городской суд вовсе не поставил (и совершенно правильно) вопроса о зачете в вину потерпевшему вины третьего лица, столкнувшего потерпевшего. Московский городской суд лишь отметил, что потерпевший по обстоятельствам дела мог быть виновен, что надлежало проверить это существенное по делу обстоятельство. После новой проверки в суде первой инстанции обстоятельств дела в направлении, указанном Московским городским судом, было установлено, что потерпевший стоял не на подножке, а на площадке заднего вагона, т. е. не совершил правонарушения. Поэтому иск потерпевшего был снова удовлетворен полностью, и Московский городской суд утвердил решение, указав, что «по делу ничем не установлено, что несчастный случай произошел по грубой неосторожности самого истца».

Вина третьего лица — это вина другого возможного соответчика по делу. При этом безразлично, каковы взаимоотношения или родственные связи между потерпевшим и третьим лицом, которое виновно содействовало «источнику повышенной опасности» в причинении потерпевшему вреда. В соответствии с этим принципом было разрешено немало дел в наших судебных органах. Возмещение вреда потерпевшему ребенку полностью присуждалось, невзирая на вину в поведении родителей этого ребенка.

По делу об увечье, полученном 11-летним мальчиком М., органы дознания отвергли вину агентов железной дороги и, прекращая уголовное дело производством, дали такую формулировку:

«М. получил увечье по своей неосторожности и вследствие невнимательного отношения к нему родителей». Однако суд (в 1949г.) отверг вину самого потерпевшего мальчика и, — что нас, в частности, интересует, — вовсе не возвел в ранг вины самого потерпевшего вину его родителей. Последовало полное удовлетворение иска в соответствии со ст. 404 ГК.

В неопубликованной судебной практике можно указать немало таких случаев. Признанная постановлением Пленума Верховного суда РСФСР от 6 апреля 1925 г. возможность вину родителей зачитывать в вину самого потерпевшего ребенка на практике, поскольку нам известно, не реализовалась. Уже в определении от 30 апреля 1925 г. по делу Тобольского Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР писала: «Если же рассматривать вопрос с точки зрения грубой небрежности родителей ребенка, то положительно недопустимо предъявлять требование о том, чтобы пролетарская семья имела особых провожатых для ребенка» 1.

Поскольку эксплуататорских классов во второй главной фазе развития Советского государства уже не существует, ограничительный смысл формулировки Кассационной коллегии в настоящее время утратил свое значение. Противопоставление пролетарских семей непролетарским теперь лишено у нас какой-либо почвы — о. пролетариате как классе, лишенном орудий производства, нельзя говорить в стране построенного социализма «...наш рабочий класс, — отметил товарищ Сталин, — не только не лишен орудий и средств производства, а наоборот, он ими владеет совместно со всем народом. А раз он ими владеет, а класс капиталистов ликвидирован, — исключена всякая возможность эксплуатации рабочего класса. Можно ли после этого назвать наш рабочий класс пролетариатом? Ясно, что нельзя» 2.

При изменившихся общественных и политических условиях классовая диференциация случаев, которой требовал в 1925 году Пленум Верховного суда РСФСР, потеряла свое основание.

Очевидно, что теперь в отношении всякой семьи, семьи трудящихся, нельзя предъявлять требований, которые были в 1925 году отвергнуты в отношении к семьям пролетарским. Целесообразно ли после этого настаивать хотя бы «в принципе» на зачете вины родителей в вину потерпевшим малолетним детям? По нашему мнению, такой целесообразности нет. Здесь, конечно, неуместна параллель с решением, которое закон дает по вопросу об ответственности родителей за вред, причиняемый их малолетними детьми третьим лицам (действующая редакция ст. 405 ГК).

1  Сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. Н. Даниловой, 1927, стр.94.

2  Сталин, Вопросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 511.

Закон РСФСР, повышающий ответственность лиц, имеющих надзор за малолетними (родителей, усыновителей, опекунов и т. д.) 1, ставит перед собой ту же задачу, что и постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 31 мая 1935 г. 2 по тому же вопросу. Как постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б), так и закон РСФСР направлены на установление ответственности родителей малолетних правонарушителей перед третьими лицами (как социалистическими организациями, так и гражданами) за вред, причиненный этим третьим лицам. До 1935 года за вред, причиненный малолетними, гражданско-правовой ответственности не существовало. Необоснованно, по нашему мнению, предположение, что в силу упомянутых только что актов 1935 года может ограничиваться право самих малолетних на возмещение вреда, им, малолетним, причиненного. О таком побочном действии актов 1935 года в самих этих актах нет и намека. Представляется обоснованным иное заключение — именно, что имущественная ответственность лиц, обязанных к надзору за малолетними, перед этими малолетними не должна упускаться из виду.

Такой вывод соответствует, по нашему мнению, идее ст. 405 ГК в новой ее редакции потому, что в результате достигается повышение ответственности лиц, обязанных к надзору. Малолетние дети поставлены в отношении своих родителей, опекунов и прочих обязанных к надзору лиц не в худшее положение, чем третьи лица, которым малолетними причинен вред вследствие недосмотра родителей и прочих обязанных к надзору лиц. Нам представляется, что только этот дополнительный вывод можно сделать из постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 31 мая 1935 г. и из новой редакции ст. 405 ГК РСФСР 3.