II

В более ранней практике судов, как и в юридической литературе до 40-х годов, встречались высказывания, проводившие Правовое различие между той формулировкой вины потерпевшего, которая дана в ст. 403 ГК, и той формулировкой, которую вина потерпевшего получила в ст. 404 ГК.

Статья 403 ГК, как известно, говорит об умысле и грубой неосторожности самого потерпевшего, а ст. 404 ГК упоминает об умысле и грубой небрежности самого потерпевшего.

В понятие небрежности пытались вложить смысл то «сознательного пренебрежения», проявленного потерпевшим к собственной безопасности, то вообще совершенно непростительной Неосторожности. В то же время в термине ст. 403 ГК (неосторожность) хотели усмотреть простую, обыкновенную оплошность, хотя при этом приходилось закрывать глаза на текст закона, где упомянута только грубая, а не какая-либо иная неосторожность.

Такое искажение смысла закона в отношении вины потерпевшего находит себе объяснение (но ни в каком случае не оправдание) во влиянии так называемой «теории причинения». Сторонники этой теории пытались изгнать понятие вины из советского гражданского права. В результате оказывалось, что по ст. 403 ГК ответственность за причиненный вред простирается вплоть до «непреодолимой силы». Но в таком случае ст. 404 ГК оказывается простым повторением ст. 403 ГК.

Чтобы «преодолеть» это затруднение, принявшее форму явной неувязки с текстом закона, сторонники «теории причинения» и пытались найти объяснение самостоятельного существования? ст. 404 ГК особой трактовки вины потерпевшего. Считали, что

в случае причинения вреда «источником повышенной опасности» только «самонадеянность» потерпевшего могла освободить владельца «источника повышенной опасности» от обязанности возместить вред. В книге «Значение вины потерпевшего» мы подробно проанализировали этот вопрос и пришли к выводу, что ошибочно приравнивать грубую небрежность потерпевшего к самонадеянности, т. е. к сознательному пренебрежению безопасностью (при которой хотя и не желают достигнуть вредоносного результата, но допускают его, легкомысленно надеясь его устранить) 1. Гражданская кассационная коллегия Верховного суда УССР в определении от 2 марта 1928 г. писала, например: «грубая небрежность тем отличается от грубой неосторожности, что она является сознательным нарушением правил безопасности, которое не оправдывается объективными обстоятельствами» 2.

В судебной практике РСФСР того времени мы не находим явных сближений именно грубой небрежности с самонадеянностью. Но известную тенденцию в этом направлении все же приходится отметить.

В определении от 15 апреля 1923 г. по делу Гульбинского Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР указывала: «Хотя и не всякое нарушение железнодорожных правил является грубой небрежностью, но езду по полотну железной дороги милиционера верхом на лошади нельзя не рассматривать иначе, как грубую небрежность» 3.

Правда, в других случаях Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР признавала грубой небрежностью и такое поведение, в котором сознательное игнорирование правил безопасности отсутствовало: «Муж истицы, — писала указанная коллегия в определении от 23 февраля 1926 г. по делу Голотоновой, — попал под трамвай, находясь в нетрезвом виде..., боролся с третьими лицами возле трамвайных путей...; в случае подтверждения таких обстоятельств грубая небрежность потерпевшего была бы налицо» 4.

Едва ли в этом случае можно говорить о том, что потерпевший предвидел вредоносный результат, но легкомысленно надеялся его устранить. Скорее, он виновно упустил из виду опасность чрезмерного употребления алкоголя.

1 См. Б. С. Антимонов Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении, М., 1950, гл. II.

2 Определение ГКК Верховного суда УССР № 93 по иску Круглова — «Практика Найвищого суду УРСР в справах покаличних», 1930, стр. 52—53.

Та же мысль проводится и в определении ГКК Верховного суда УССР по делу Городовой от 10 ноября 1924 г. (сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. Н. Даниловой, 1947, стр. 138). Здесь вина потерпевшего признана грубой небрежностью, поскольку он подверг себя опасности «добровольно и притом с преступными намерениями».

3 Сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. Н. Даниловой, 1927, стр. 119.

4 Там же, стр. 110.

В современной судебной практике выражения «грубая неосторожность и «грубая небрежность» рассматриваются как равнозначные.

Хотя практика давно признала погрузочно-разгрузочные работы «предприятием, связанным с повышенной опасностью» 1, Судебная коллегия Верховного суда СССР по делу Арихина, пострадавшего от несчастного случая при такого рода работах, писала в своем определении:

«В деле Арихина... устанавливается, что случай имел место по неосторожности самого потерпевшего, который игнорировал правила техники безопасности по погрузке тяжелой поковки на прицепную тележку» 2. Следовательно, термин «неосторожность» применен к случаю, рассматриваемому по правилам ст. 404 ГК.

Нужно заметить, что противоположное мнение было в сущности в корне подорвано терминологией союзных законов, изданных после Гражданского кодекса.

О грубой неосторожности потерпевшего говорит и ст. 132 Кодекса торгового мореплавания СССР 1929 года и ст. 78 Воздушного кодекса СССР 1935 года. Между тем предприятия, об ответственности которых говорят указанные кодексы СССР, полностью подходят под понятия предприятий, являющихся «источником повышенной опасности» в смысле ст. 404 ГК, которая, однако, упоминает о грубой небрежности потерпевшего.

При этом еще нужно отметить, что ответственность воздушно-транспортного предприятия даже строже, чем ответственность по ст. 404 ГК, поскольку за вред, причиненный во время полета, даже доказанное действие «непреодолимой силы» не может освободить от обязанности возместить этот вред.

Отсюда и вывод, что в нашем законе понятия «небрежности» и «неосторожности» имеют тождественный правовой смысл.