6. РЕНЕССАНС: АПОЛОГИЯ ПРЕСТУПНОЙ ДЕРЗОСТИ

Новые представления человека о мире и самом себе

Ренессанс — переходная и потому чрезвычайно противоречивая эпоха, когда совершался целый ряд радикальных метаморфоз в

европейском нормативно-ценностном сознании. Обозначим наиболее важные из них.

1. Изменилась модель мироздания. Традиционный образ космического и социального порядка, за которым надзирал Бог как Верховный судья и Миродержец, сменяется картиной Вселенной как темной бездны, служащей грандиозным вместилищем небесных тел.

2. Происходит смена моделей культуры. После удаления Бога из центра миропорядка на освободившееся место человек ставит самого себя, присваивая себе функции хозяина в огромной вселенской мастерской. Теоцентрическая модель культуры уступает место антропоцентрической модели.

3. Заявляет о себе новый социокультурный тип личности. На смену средневековому человеку приходит ренессансная личность с явно выраженными и к тому же резко усилившимися трансгрессивными наклонностями. Это человек, который рвется к неизведанному и запретному. Он — отважный честолюбец и авантюрист, рассчитывающий только на себя и на фортуну. Новатор, исследователь, мореплаватель, землепроходец, он проявляет во всех своих предприятиях необычайную энергию и изобретательность. Вместо христианского смирения он демонстрирует неодолимую гордыню, а вместо самоотверженного и преданного служения Богу — дерзкие порывы к освоению и Покорению мира.

4. Открывается новое социальное пространство свободы. Развитию товарно-денежных отношений сопутствует распад феодальных структур, всей прежней системы замкнутых натуральных хозяйств. У индивидов появляются значительные возможности в свободе выбора занятий, в социальном самоопределении и самоутверждении.

«Убийство Бога» — метафизическое преступление

Ренессанс — эпоха, когда человеческое сознание совершает акцию, которую Ф. Ницше позднее обозначил как «убийство Бога». В результате этого метафизического преступления картина мира превращается в метафизический «натюрморт», а точнее «теоморт», где вместо мертвой природы изображен мертвый Бог.

Это позволило „восстановить в правах античный тезис Прота-гора о человеке как мере всех вещей. Только теперь эта «мера» была не только первой, но и единственной. Этим Ренессанс отличался от греческой античности, которая, возвеличивая человека, на богов, однако, не посягала.

Ренессансный антропоцентризм, выступивший поначалу в маске гуманизма, не замедлил обнаружить свою двойственность: наряду с

апологией человеческого достоинства и свободы, он нес в себе гибельный дух имморализма и мифологии иллюзорного всемогущества человека.

Этическая неоднозначность свободы

Обнаружив в себе энергетические резервы, пребывавшие дотоле в невостребованном виде, и упорствуя в иллюзии собственного величия, человек увидел себя в роли преобразователя социальной реальности и творца истории. Его не слишком прельщала открывшаяся вместе с невиданной дотоле духовной свободой возможность творить из себя нравственно совершенное существо. Совсем напротив, раздвинувшиеся нормативные рамки, расширившееся пространство свободы открыли простор для распространения авантюрно-криминальных умонастроений.

Ренессансный человек, вставший на путь самообоготворения, вообразил себя стоящим выше всего сущего. Ему захотелось быть хозяином, который никому не подотчетен. Но при этом он как бы забыл о своем свойстве постоянно увлекаться и нарушать меру, запамятовал, что чрезмерность во всем — одна из основных особенностей его негармоничной, «фаустовской» души. В итоге он оказался обуреваем непомерной гордыней, которая в прежней, теоцентрической, модели мира и культуры занимала первое место в иерархии из семи смертных грехов. Теперь же грех превратился в доблесть. А доблестью стало именоваться высокомерное пренебрежение высшими, абсолютными запретами и дерзкое своеволие, оправдывающее все, что угодно, даже преступления.

Оправдание политических преступлений в социальной философии

Макиавелли

Никколо Макиавелли — один из немногих крупных европейских мыслителей, который при рассуждениях о проблемах государственного строительства обходился без правовых категорий. Не только религиозно-этическая метафизика естественного права, но даже позитивно-правовая прагматика были ему чужды и практически не использовались при анализе социальных проблем.

Это объяснялось во многом тем историческим обстоятельством, что Флоренция, где жил Н. Макиавелли, и другие итальянские города-государства, княжества и герцогства переживали смутное время. Та бесконечная череда заговоров, переделов власти, взрывов насилия и войн, которыми отмечена эта эпоха, позволяют говорить о том, что, в сущности, абсолютное большинство тогдашних итальянских государственных образований пребывали в доправовом состоянии.

Теоретическая позиция Н. Макиавелли с наибольшей выразительностью представлена в двух его работах — «Рассуждениях о первых десяти книгах Тита Ливия» и «Государе».

Антропокриминология трактата «Государь»

Для итальянского мыслителя большая часть трагических противоречий, сопровождающих судьбу людей и государств, объясняются характерными особенностями человеческой природы. Макиавелли убежден в неискоренимости предрасположенности человека к преступлениям. Зависть, гордыня, алчность и другие смертные грехи составляют неотъемлемое свойство человеческого существа.

Но если человеческая природа неисправима, то это еще не значит, что агрессивная энергия людей должна быть предоставлена сама себе и творить одни лишь разрушения. Ей можно придать иную направленность и устремить ее в позитивное русло созидания, утверждения твердого социального порядка.

Образцом подобного перераспределения естественной человеческой энергии и агрессивности должна служить личность крупного политического лидера, если он способен возглавить процесс закладки надежных основ цивилизованной государственности. Оставаясь таким же, как и все, то есть способным скорее к злу, чем к добру, несущий в себе склонности к порокам и преступлениям, он, тем не менее, должен быть готов ради великой цели употреблять зло во благо. Если у него нет в распоряжении для достижения благих целей столь же благих средств или эти благие средства слишком слабы, неэффективны и практически бесполезны, то ему ничего не остается, как действовать, используя то, что имеется под рукой, не брезгуя обманом, предательствами, насилием, преступлениями.

Цель оправдывает средства

Макиавелли — прагматик, а не моралист. Его логика реалистична и потому окрашена в мрачные тона. Он убежден в том, что бывают исторические моменты, когда необходимо во имя благой цели использовать все доступные средства, в том числе аморальные и противоправные. Зло необходимо использовать и применять ради того, чтобы избежать еще больших зол. На преступления приходится идти ради того, чтобы не совершились еще более страшные преступления. То, что неприемлемо в обычных условиях ровно текущей, цивилизованной жизни и стабильного социального порядка, становится допустимым в критических условиях национального бедствия.

Морализирующая критика, упрекающая Н. Макиавелли за его имморализм, как правило, не разграничивала этих реалий — стабильных эпох и эпох переходных, кризисных, катастрофических. То, что недопустимо в обычных условиях, для нее оставалось недопустимым и в условиях чрезвычайных. А между тем, понять и оправдать Н. Макиавелли можно лишь в том случае, если квалифицировать его доктрину как апологию чрезвычайных средств в чрезвычайных обстоятельствах.