2. Возможная осмысленность истории

А осмысленность истории? Космос также имеет свою историю, и некоторые современные естествоиспытатели дерзают даже вычислить начальную дату его существования (относя ее, как мы уже говорили, к 2 млрд. лет тому назад). Однако что космическое развитие есть «событие», а не история, должно быть само собой разумеющимся для каждого. И столь же само собой разумеющимся должно быть, как мы уже указывали, то, что мы, люди, не имеем никакого понятия о смысле и сущности этого события. Мы не имеем об этом никакого понятия и не можем называть этоисторией, так как, исходя из «понимания», мы не имеем доступа к нему. История же существует только там, где такое понимание есть.

Из этого далее следует: Естествознание учит нас, что человек возник, вероятно, 500 тыс. лет тому назад в ходе развития жизни. Наши исследователи предистории вместе с палеонтологами констатируют, производя поразительные раскопки, что примерно 60 тыс. или 20 тыс. лет тому назад в ледниковый период существовал человек ориньякской, а затем кроманьонской культуры, который соматически и психически уже представлял собой сегодняшний тип человека. Его в некоторой своей части высокое художественное наследие и его поведение свидетельствуют, пожалуй, о том, что мы здесь уже действительно имеем первый тип сегодняшнего, т. е. третьего человека. Вся же масса существующих сегодня так называемых примитивных народов принадлежит очевидно преимущественно к одной или нескольким предшествующим ступеням развития, которые я, упрощая, называю ступенью второго человека. Можно с достаточным основанием говорить об этом как о доистории, следовательно, как о чем-то, что относится ко времени до истории в подлинном смысле.

Основанием для этого служит то, что обнаруживаемый нами еще у примитивных народов второй человек, несомненно находился некогда в каком-то развитии своего существования, но в этом существовании действовали такие тенденции, которые завершались так или иначе обусловленной, обычно магически детерминированной неизменной фиксацией. Эта фиксация в целом дошла до нас, вероятно, в старой форме и в большинстве случаев привела к неустойчивости социального и духовного существования, вследствие чего данные народности растворились в процессе западной цивилизации. Лишь у большинства индейцев, малайцев, эскимосов, негров и нескольких других народов осталось в этой фиксации столько витальности, что эти народы могли продолжать существовать и трансформироваться в современных условиях. Как бы то ни было, истории в подлинном смысле слова у этого второго человека еще не было. Его существование во времени не без основания изображается в современной науке как возвышение друг над другом и следующее из этого смешение кристаллизующихся форм существования и культуры, которые несколько спорно назвали «всемирной историей каменного века». Это, конечно, интересный сдвиг, но это не история.

Истории не имели и ступени ледникового периода третьего человека ориньякской, кроманьонской культуры и т. д., ибо их наследие может быть научно истолковано по такой же схеме.

Теодор Моммзен сказал, что для него культура начинается aburbecondita*. Это должно в обшей форме означать: она начинается тогда, когда присутствует понятный, внутренне продолжающийся процесс событий и одновременно сознание пребывания в нем. Момент, когда это произошло, конечно, как мы теперь знаем, не время основания Рима, однако, как бы мы его ни отодвигали вследствие раскопок и других данных, этот момент относится только к периоду возникновения первых высоких культур, сложившихся вследствие организации земледельческого населения самых ранних южных евроазиатских плодородных областей скотоводческими кочевниками в форме государственных объединений. Это — процесс, в котором шла внешняя борьба за власть и происходил внутренний синтез, связанный с цивилизационным, социально-структурным и духовным, следовательно, историческим развитием. Одновременно в со-, знании господствующих слоев возникало понимание того, что они создали нечто исторически движущееся. С документов этого сознания, которыми мы располагаем и которые можем теперь расшифровать, начинается человеческая история. Благодаря этим документам и ставшим живыми вследствие возможности их прочесть памятникам наше историческое сознание удлинилось вплоть до 4000/3600 до н. э., до начала первой большой намеченной нами исторической эпохи.

Тем самым у нас в прошлом 5 тыс.-6 тыс. лет действительно человеческой истории, которую мы способны сознательно воспринять как освещенную изнутри документами и видением людьми себя и о которой мы можем спросить, сколько в ней смысла и какой смысл содержится или иногда проявляется в ней.

Это очень долгий период в соизмерении с возможностью попытки вообще осуществить в истории смысл, выйти без всяких вопросов просто за принятую фактичность столкновений чисто витальных сил и сознательно

 придать образ чему-то надцелесообразному, душевно-духовному.

 Но 5 тыс.-6 тыс. лет — очень короткий срок в рамках 500-тысячелетнего существования отдаленно сходного с нами типа человека. А тем более в сравнении с 2 млрд. лет, которыми исчисляют существование сегодняшнего космоса; и в сравнении с существованием космоса, и с историей Земли эти неполные 6 тыс. лет — лишь мгновение. Кажется весьма вероятным, в сущности неотвратимым, что вся человеческая «данность истории» — не более чем эпизод в великой игре существования. Мы говорили об апории, возникающей из этого для человеческого сознания. Рассмотренная в данном аспекте, она означает, что душевно ощущаемое человеческое «время» и рассматриваемые астрономически : космогонически периоды времени очень отличаются друг от друга. Ибо духовное значение даже единственного момента человеческого опыта

' вообще не входит в астрономическое и космогоническое течение времени. А для нас это означает: ни одно человеческое историческое мгновение или период не может утратить для нас значение оттого, что оно астрономически или космогонически, быть может, совершенно эфемерно. А это, в свою очередь, означает и с этого начинается значительное, — что чисто внешнее течение времени и его преходящесть не может при правильном понимании этого лишать нас мужества. Каждый подлинно исторический момент сам по себе имеет значение совершенно независимо от его астрономической продолжительности. Сохраним же мужество,

которым окружающая нас природа обладает в каждое мгновение, и не будем измерять совершаемое нами надцелесообразное его выражением во времени. Если абсолютные силы, стоящие за существованием и присутствующие в нем, дают надцелесообразному, например прекрасному, даруемому ими существованию и нам, прекрасному, которое мы хотели бы видеть вечным, лишь такую же длительность жизни, как совершенно безразличному, а подчас и отвратительному, только витальному, — не говоря уже о неживой природе, имеющей в этом несомненные преимущества, — то по какому праву можем мы требовать для себя иных масштабов?

Конечно, мы охотно говорим о вечных ценностях, создаваемых или представляемых нами. И мы имеем на это право, поскольку нам дано иногда познавать абсолютное, которое в духовном видении неотъемлемо, а эвентуально и доводить его до осуществления. Однако вечность относится при этом только к получившему выражение абсолютному, а не к форме выражения во времени. У всех нас есть достаточная причина, спрашивая о смысле истории, по возможности не затрагивать, говоря о его возникновении, вопрос продолжительности и прежде всего не слишком подчеркивать тему «прогресса», следовательно, возрастания во времени такого осмысленного существования в истории. Ибо ничто не вызывает такого сомнения, как возможность предсказать усиление или уменьшение осуществления освобождающего абсолютного в историческом процессе. И ничто так не дерзко, как желание предлагать такого рода прогнозы на будущее.

Далее нам надлежит установить, как в каждом человеке, в каждом народе существуют и действуют имманентные силы трансцендентальности, силы лишь витальные, партикуляризующе разрушительные, и универсализирующе освобождающие, как они столь совершенно несомненно действуют во всем историческом процессе, который складывается из совместных действий всех участвующих в нем индивидов и народов. И вопрос, задаваемый нами истории, если он правильно поставлен, только гласит: как обстоит дело со смешением действий всех этих сил в истории? И так как мы интересуемся смыслом, который при этом появляется, — как обстоит дело при обозрении предшествующей истории с этим проявлением и исчезновением смысла в историческом процессе? Существуют ли полосы истории, которые служат основой не для образования смысла всего исторического процесса, — такой вопрос был бы выражением гордыни — но которые, быть может, дозволяют время от времени внедрение смысла именно в эти полосы, появляющиеся в истории? Можем ли мы, таким образом, при наличии в ней противоположных, также живых тенденций развития, спасти человеческий смысл посредством этих полос и в них? Где место этого спасения во взаимодействии сил, господствующих над ними?

*С основания города (т. е. Рима) (лат.).

А осмысленность истории? Космос также имеет свою историю, и некоторые современные естествоиспытатели дерзают даже вычислить начальную дату его существования (относя ее, как мы уже говорили, к 2 млрд. лет тому назад). Однако что космическое развитие есть «событие», а не история, должно быть само собой разумеющимся для каждого. И столь же само собой разумеющимся должно быть, как мы уже указывали, то, что мы, люди, не имеем никакого понятия о смысле и сущности этого события. Мы не имеем об этом никакого понятия и не можем называть этоисторией, так как, исходя из «понимания», мы не имеем доступа к нему. История же существует только там, где такое понимание есть.

Из этого далее следует: Естествознание учит нас, что человек возник, вероятно, 500 тыс. лет тому назад в ходе развития жизни. Наши исследователи предистории вместе с палеонтологами констатируют, производя поразительные раскопки, что примерно 60 тыс. или 20 тыс. лет тому назад в ледниковый период существовал человек ориньякской, а затем кроманьонской культуры, который соматически и психически уже представлял собой сегодняшний тип человека. Его в некоторой своей части высокое художественное наследие и его поведение свидетельствуют, пожалуй, о том, что мы здесь уже действительно имеем первый тип сегодняшнего, т. е. третьего человека. Вся же масса существующих сегодня так называемых примитивных народов принадлежит очевидно преимущественно к одной или нескольким предшествующим ступеням развития, которые я, упрощая, называю ступенью второго человека. Можно с достаточным основанием говорить об этом как о доистории, следовательно, как о чем-то, что относится ко времени до истории в подлинном смысле.

Основанием для этого служит то, что обнаруживаемый нами еще у примитивных народов второй человек, несомненно находился некогда в каком-то развитии своего существования, но в этом существовании действовали такие тенденции, которые завершались так или иначе обусловленной, обычно магически детерминированной неизменной фиксацией. Эта фиксация в целом дошла до нас, вероятно, в старой форме и в большинстве случаев привела к неустойчивости социального и духовного существования, вследствие чего данные народности растворились в процессе западной цивилизации. Лишь у большинства индейцев, малайцев, эскимосов, негров и нескольких других народов осталось в этой фиксации столько витальности, что эти народы могли продолжать существовать и трансформироваться в современных условиях. Как бы то ни было, истории в подлинном смысле слова у этого второго человека еще не было. Его существование во времени не без основания изображается в современной науке как возвышение друг над другом и следующее из этого смешение кристаллизующихся форм существования и культуры, которые несколько спорно назвали «всемирной историей каменного века». Это, конечно, интересный сдвиг, но это не история.

Истории не имели и ступени ледникового периода третьего человека ориньякской, кроманьонской культуры и т. д., ибо их наследие может быть научно истолковано по такой же схеме.

Теодор Моммзен сказал, что для него культура начинается aburbecondita*. Это должно в обшей форме означать: она начинается тогда, когда присутствует понятный, внутренне продолжающийся процесс событий и одновременно сознание пребывания в нем. Момент, когда это произошло, конечно, как мы теперь знаем, не время основания Рима, однако, как бы мы его ни отодвигали вследствие раскопок и других данных, этот момент относится только к периоду возникновения первых высоких культур, сложившихся вследствие организации земледельческого населения самых ранних южных евроазиатских плодородных областей скотоводческими кочевниками в форме государственных объединений. Это — процесс, в котором шла внешняя борьба за власть и происходил внутренний синтез, связанный с цивилизационным, социально-структурным и духовным, следовательно, историческим развитием. Одновременно в со-, знании господствующих слоев возникало понимание того, что они создали нечто исторически движущееся. С документов этого сознания, которыми мы располагаем и которые можем теперь расшифровать, начинается человеческая история. Благодаря этим документам и ставшим живыми вследствие возможности их прочесть памятникам наше историческое сознание удлинилось вплоть до 4000/3600 до н. э., до начала первой большой намеченной нами исторической эпохи.

Тем самым у нас в прошлом 5 тыс.-6 тыс. лет действительно человеческой истории, которую мы способны сознательно воспринять как освещенную изнутри документами и видением людьми себя и о которой мы можем спросить, сколько в ней смысла и какой смысл содержится или иногда проявляется в ней.

Это очень долгий период в соизмерении с возможностью попытки вообще осуществить в истории смысл, выйти без всяких вопросов просто за принятую фактичность столкновений чисто витальных сил и сознательно

 придать образ чему-то надцелесообразному, душевно-духовному.

 Но 5 тыс.-6 тыс. лет — очень короткий срок в рамках 500-тысячелетнего существования отдаленно сходного с нами типа человека. А тем более в сравнении с 2 млрд. лет, которыми исчисляют существование сегодняшнего космоса; и в сравнении с существованием космоса, и с историей Земли эти неполные 6 тыс. лет — лишь мгновение. Кажется весьма вероятным, в сущности неотвратимым, что вся человеческая «данность истории» — не более чем эпизод в великой игре существования. Мы говорили об апории, возникающей из этого для человеческого сознания. Рассмотренная в данном аспекте, она означает, что душевно ощущаемое человеческое «время» и рассматриваемые астрономически : космогонически периоды времени очень отличаются друг от друга. Ибо духовное значение даже единственного момента человеческого опыта

' вообще не входит в астрономическое и космогоническое течение времени. А для нас это означает: ни одно человеческое историческое мгновение или период не может утратить для нас значение оттого, что оно астрономически или космогонически, быть может, совершенно эфемерно. А это, в свою очередь, означает и с этого начинается значительное, — что чисто внешнее течение времени и его преходящесть не может при правильном понимании этого лишать нас мужества. Каждый подлинно исторический момент сам по себе имеет значение совершенно независимо от его астрономической продолжительности. Сохраним же мужество,

которым окружающая нас природа обладает в каждое мгновение, и не будем измерять совершаемое нами надцелесообразное его выражением во времени. Если абсолютные силы, стоящие за существованием и присутствующие в нем, дают надцелесообразному, например прекрасному, даруемому ими существованию и нам, прекрасному, которое мы хотели бы видеть вечным, лишь такую же длительность жизни, как совершенно безразличному, а подчас и отвратительному, только витальному, — не говоря уже о неживой природе, имеющей в этом несомненные преимущества, — то по какому праву можем мы требовать для себя иных масштабов?

Конечно, мы охотно говорим о вечных ценностях, создаваемых или представляемых нами. И мы имеем на это право, поскольку нам дано иногда познавать абсолютное, которое в духовном видении неотъемлемо, а эвентуально и доводить его до осуществления. Однако вечность относится при этом только к получившему выражение абсолютному, а не к форме выражения во времени. У всех нас есть достаточная причина, спрашивая о смысле истории, по возможности не затрагивать, говоря о его возникновении, вопрос продолжительности и прежде всего не слишком подчеркивать тему «прогресса», следовательно, возрастания во времени такого осмысленного существования в истории. Ибо ничто не вызывает такого сомнения, как возможность предсказать усиление или уменьшение осуществления освобождающего абсолютного в историческом процессе. И ничто так не дерзко, как желание предлагать такого рода прогнозы на будущее.

Далее нам надлежит установить, как в каждом человеке, в каждом народе существуют и действуют имманентные силы трансцендентальности, силы лишь витальные, партикуляризующе разрушительные, и универсализирующе освобождающие, как они столь совершенно несомненно действуют во всем историческом процессе, который складывается из совместных действий всех участвующих в нем индивидов и народов. И вопрос, задаваемый нами истории, если он правильно поставлен, только гласит: как обстоит дело со смешением действий всех этих сил в истории? И так как мы интересуемся смыслом, который при этом появляется, — как обстоит дело при обозрении предшествующей истории с этим проявлением и исчезновением смысла в историческом процессе? Существуют ли полосы истории, которые служат основой не для образования смысла всего исторического процесса, — такой вопрос был бы выражением гордыни — но которые, быть может, дозволяют время от времени внедрение смысла именно в эти полосы, появляющиеся в истории? Можем ли мы, таким образом, при наличии в ней противоположных, также живых тенденций развития, спасти человеческий смысл посредством этих полос и в них? Где место этого спасения во взаимодействии сил, господствующих над ними?

*С основания города (т. е. Рима) (лат.).