3. Мыслительное постижение и процесс сознания в истории

Характер и возможности появления такого объективно осмысленно освобождающего, без сомнения, в трех больших исторических периодах очень различны.

Долго длящийся первый период, когда в центральной, южной, а позже и северной Евразии различные мало связанные друг с другом тела либо, как на востоке, находились рядом друг с другом, либо, как на западе, следовали под влиянием происходящих переселений друг за другом в виде относительно мало связанных друг с другом в группы образований, этот период создавал совсем иные условия для внедрения смысла и существование, чем следующий за ним унифицирующий переходный период. А глубоко раздробленный и вместе с тем технически объединенный мир, возникающий сегодня, должен также иметь в этом отношении другой характер.

Валентность же чисто витальных сил, следовательно, прежде всего политических и социальных факторов власти, была несомненно почти одинаковой во всех трех периодах. Однако возможность воздействия этой валентности чрезвычайно изменилась и возросла с конца второго периода до нашего времени уже вследствие того, что сегодня в распоряжении этих чисто витальных сил находится мощный технический аппарат со всеми его средствами, причем в такой степени, что эти средства разрушения способны, как было указано, уничтожить целые страны и привести к исчезновению частей их населения. Из этого с витальной стороны превосходящего все, ставшего в негативном смысле огромным, потенциала мы вполне оправданно и исходили. Он только и дает нам правильную точку отсчета, отправляясь от которой мы должны рассматривать возможную осмысленность происходящего в наши дни. Для обоих более ранних периодов, прежде всего для длительного первого, этот вопрос не возникал. Не было сжимающего, ставшего тесным географического пространства, не допускающего сегодня создания собственной судьбы отдельных стран, которой исторические тела обладали в качестве отчасти действительно осуществленной возможности. Из этой собственной судьбы исходит, как известно, теория исторического круговорота, новейшей из которых, основанной на пространных знаниях и наиболее остроумной, является теория Арнолда Тойнби с ее представлением о 21 параллельно существующим рядом друг с другом и вслед друг за другом исторических телах, о возникновении, росте и гибели которых в ней говорится. Эта теория настолько абсолютно духовно противоречит всему проведенному здесь исследованию, которое, признавая значение самостоятельного существования, тем не менее видит общее историческое развитие в мощном едином внутреннем и внешнем процессе, что говорить здесь о недостатках этой и других теорий круговорота нет необходимости. Однако все эти теории круговорота представляют собой попытку ввести в общее воззрение то, что лучше всего называть внутренним ритмом истории в рамках этого единого процесса. И поскольку все эти теории исходят из значительной самостоятельности судьбы различных исторических тел, которая в первый период существовала не только как возможность, но и как действительность, они могут служить для этой эпохи своего рода ключом к пониманию такой ритмичности, в определенной мере даже для переходного периода, но меньше всего для наших дней.

Но что такое этот ритм с нашей точки зрения, с точки зрения значения осмысленности истории?

Его пределом служит, очевидно, псе то, что необратимо проходит через историю человечества. Следовательно, все связанное с цивилизацией и, за исключением технического развития, в первую очередь общее расширение горизонта сознания и связанное с этим осмысление бытия. Говоря об этом мыслительном движении и о связанном с ним движении сознания, следует напомнить, что здесь в историческом процессе магическое, мифическое и интеллектуальное осмысление существования пребывают рядом друг с другом и следуют друг за другом. Затем надо указать на то, что сложившееся таким образом и следующее по ступеням развитие сознания самым тесным образом связано, исходя из общей локальной и временной социологической констелляции, с идеальными, следовательно, с душевно-духовными факторами. Благодаря этому оно и получает свою историческую специфику.

Кратко характеризуя, следует сказать: основные восточные исторические тела вследствие их общей социологической константности оставались с точки зрения духовной концепции всего их существования в сущности всегда связанными с магическими и мифическими представлениями. И несмотря на то, что они достигали высокого уровня интеллектуальности. Не только Индия, в высших слоях общества которой уровень религиозной и философской рациональности был очень высок, но и Китай, где после Лао-Цзы и Конфуция уже вторая половина тысячелетия до н. э. была временем расцвета очень рациональной философии.

На Западе вслед за магически окрашенными культурами Древнего Египта и Вавилона уже на первой ступени его вторичных культур, следовательно, прежде всего в иудейской, персидской культурах и в культуре средиземноморской античности, формы магического постижения ослабли, хотя полностью не исчезли. Здесь господствующим на долгое время становится мифологический тип сознания и постижения, который завершается, с одной стороны, освященными жрецами и догматически фиксированными религиями, с другой — внутренне богатым и свободным мифологическим пониманием существования греками, а затем и римлянами.

В ионийской философии Великой Греции на Западе впервые возникает немифологическое по своей сущности постижение бытия и существования, введенное примерно около 430 г. софистами, которое иссушает в великих философских школах мифологическое постижение, не приводя к исчезновению в народе его остаточных следов. Эллинистическое и римское единение средиземноморской античности с Передней Азией приводит в конце концов вновь к слиянию, — или во всяком случае к взаимному оплодотворению, — ставшего символическим переднеазиатского восточного с западным логистическим постижением существования. И в этот заключительный период на этой основе, наряду с формированием великих интеллектуальных, теперь этических философских систем, с одной стороны, развивается логистически символическое преобразование мифологических систем спасения в гносисе и неоплатонизме и в качестве их низшей народной ступени мифическая религиозность и вера в мистерии, с другой — христианству передается догматическое оружие как увенчание и возвышенный синтез мыслительно окрашенного мифически религиозного постижения смысла существования. Мы рассматриваем все это прежде всего только под углом зрения, каким образом развитие сознания в его мыслительной, следовательно, мифологической и интеллектуальной форме, постепенно посредством повсюду констатируемой связи с идеальным душевно-духовным началом превращается в основу существования.

Продолжая рассмотрение под этим углом зрения, чтобы получить общее представление о сохранении связи или о разделении в ходе исторического процесса мифологически и интеллектуально формированного мыслительного постижения, находящегося в основе существования, мы обнаруживаем, что происходившее на Западе во вторичных культурах второй степени оказывается отчетливым продолжением достигнутого на вершине интеллектуального сознания, но также и сохранивших свое влияние старых форм мифологического постижения существования, присущих первым ступеням вторичной культуры Запада. Ибо позднее, интеллектуально и мифологически, изначально сильно эсхатологически окрашенное христианское видение существования становится, как известно, в соединении с достигнутой в античности высотой мышления духовной основой трех возникающих вторичных культур второй ступени — Запада, России и ислама; в противоположность первой ступени вторичной культуры они заимствовали в своем происхождении душевно-духовные элементы в соединении с интеллектуальными в качестве основы постижения своего существования. В христианстве это произошло непосредственно на Западе и в России, но опосредствованно и в исламе, ибо его пророческое возвещение сознательно основано на уровне интеллектуального сознания и на мифологическом содержании христианства, ведь он относит к числу своих пророков также Иисуса и иудейских пророков.

Конкретнее это выглядит так:

Через Византию Россия принимает от античности ставшее там сакраментальным, сильно магически окрашенное христианство со всеми логическими добавлениями к его догматам; языческие же добавления не принимаются. Для характеристики осознания это означает, что, поскольку воспринятое содержание понимается относительно несложно, то, невзирая на глубокую набожность, продуманное развитие сознания там задерживается.

Ислам, воспринявший найденную им на завоеванной территории значительную часть античного язычества как элемент «знания», сумел благодаря своему чрезвычайно развитому ритуалу так изолировать эти усложняющие его элементы, что они не оказывали большого воздействия на сознание и не будоражили его; таким образом, с этой точки зрения, т. е. со стороны сознания, он также оставался в некоторой степени стагнирующим.

С другой стороны, вряд ли нужно указывать на то, какое значение для собственного развития, даже для революционизирования сознания, имело на Западе восприятие этих языческих античных, все время поступающих из Византии элементов в соединении с собственным серьезным отношением ко всем содержавшимся в христианстве мифологическим глубинам сознания. Следствием было то, что примерно в 1500/1600 гг., когда Россия еще дремала, Запад прошел уже две ступени развития интеллектуального сознания: ступень связанной с полным постижением христианства высокой схоластики, вершиной которой были Альберт Великий и Фома Аквинский, и ступень грандиозной поздней схоластики Николая Кузанского и всех неоплатонических интеллектуальных течений итальянского Возрождения, параллельно которому проходили подобные, хотя и более проникнутые набожностью движения к северу от Альп.

Заряженный взрывчатой силой древней интеллектуальности, которая нашла свое самое яркое выражение в освободившемся от догматов новом видении мира, Запад мог теперь с наступившей экстравертностью начать свое историческое движение к совершенно новым духовным целям при постоянно меняющихся новых будоражащих осмыслениях бытия. Тем самым он двинулся к тем последним мыслительно обоснованным ступеням сознания, из которых мы исходили, и к тому основанному на них типу человека, о котором мы говорили и к которому мы еще в конце вернемся.

Мы совершенно отчетливо видим: под углом зрения развития мыслительного, включающего в себя мифологические и магические моменты сознания, вся история, начиная со времени пирамид, предстает как последовательность покоящихся друг на друге ступеней, которые на Западе, по крайней мере в одном его месте, вели к революционной цели, тогда как в остальном мире она похожа на остановленный плотинами, частично даже загнивающий поток.

Характер и возможности появления такого объективно осмысленно освобождающего, без сомнения, в трех больших исторических периодах очень различны.

Долго длящийся первый период, когда в центральной, южной, а позже и северной Евразии различные мало связанные друг с другом тела либо, как на востоке, находились рядом друг с другом, либо, как на западе, следовали под влиянием происходящих переселений друг за другом в виде относительно мало связанных друг с другом в группы образований, этот период создавал совсем иные условия для внедрения смысла и существование, чем следующий за ним унифицирующий переходный период. А глубоко раздробленный и вместе с тем технически объединенный мир, возникающий сегодня, должен также иметь в этом отношении другой характер.

Валентность же чисто витальных сил, следовательно, прежде всего политических и социальных факторов власти, была несомненно почти одинаковой во всех трех периодах. Однако возможность воздействия этой валентности чрезвычайно изменилась и возросла с конца второго периода до нашего времени уже вследствие того, что сегодня в распоряжении этих чисто витальных сил находится мощный технический аппарат со всеми его средствами, причем в такой степени, что эти средства разрушения способны, как было указано, уничтожить целые страны и привести к исчезновению частей их населения. Из этого с витальной стороны превосходящего все, ставшего в негативном смысле огромным, потенциала мы вполне оправданно и исходили. Он только и дает нам правильную точку отсчета, отправляясь от которой мы должны рассматривать возможную осмысленность происходящего в наши дни. Для обоих более ранних периодов, прежде всего для длительного первого, этот вопрос не возникал. Не было сжимающего, ставшего тесным географического пространства, не допускающего сегодня создания собственной судьбы отдельных стран, которой исторические тела обладали в качестве отчасти действительно осуществленной возможности. Из этой собственной судьбы исходит, как известно, теория исторического круговорота, новейшей из которых, основанной на пространных знаниях и наиболее остроумной, является теория Арнолда Тойнби с ее представлением о 21 параллельно существующим рядом друг с другом и вслед друг за другом исторических телах, о возникновении, росте и гибели которых в ней говорится. Эта теория настолько абсолютно духовно противоречит всему проведенному здесь исследованию, которое, признавая значение самостоятельного существования, тем не менее видит общее историческое развитие в мощном едином внутреннем и внешнем процессе, что говорить здесь о недостатках этой и других теорий круговорота нет необходимости. Однако все эти теории круговорота представляют собой попытку ввести в общее воззрение то, что лучше всего называть внутренним ритмом истории в рамках этого единого процесса. И поскольку все эти теории исходят из значительной самостоятельности судьбы различных исторических тел, которая в первый период существовала не только как возможность, но и как действительность, они могут служить для этой эпохи своего рода ключом к пониманию такой ритмичности, в определенной мере даже для переходного периода, но меньше всего для наших дней.

Но что такое этот ритм с нашей точки зрения, с точки зрения значения осмысленности истории?

Его пределом служит, очевидно, псе то, что необратимо проходит через историю человечества. Следовательно, все связанное с цивилизацией и, за исключением технического развития, в первую очередь общее расширение горизонта сознания и связанное с этим осмысление бытия. Говоря об этом мыслительном движении и о связанном с ним движении сознания, следует напомнить, что здесь в историческом процессе магическое, мифическое и интеллектуальное осмысление существования пребывают рядом друг с другом и следуют друг за другом. Затем надо указать на то, что сложившееся таким образом и следующее по ступеням развитие сознания самым тесным образом связано, исходя из общей локальной и временной социологической констелляции, с идеальными, следовательно, с душевно-духовными факторами. Благодаря этому оно и получает свою историческую специфику.

Кратко характеризуя, следует сказать: основные восточные исторические тела вследствие их общей социологической константности оставались с точки зрения духовной концепции всего их существования в сущности всегда связанными с магическими и мифическими представлениями. И несмотря на то, что они достигали высокого уровня интеллектуальности. Не только Индия, в высших слоях общества которой уровень религиозной и философской рациональности был очень высок, но и Китай, где после Лао-Цзы и Конфуция уже вторая половина тысячелетия до н. э. была временем расцвета очень рациональной философии.

На Западе вслед за магически окрашенными культурами Древнего Египта и Вавилона уже на первой ступени его вторичных культур, следовательно, прежде всего в иудейской, персидской культурах и в культуре средиземноморской античности, формы магического постижения ослабли, хотя полностью не исчезли. Здесь господствующим на долгое время становится мифологический тип сознания и постижения, который завершается, с одной стороны, освященными жрецами и догматически фиксированными религиями, с другой — внутренне богатым и свободным мифологическим пониманием существования греками, а затем и римлянами.

В ионийской философии Великой Греции на Западе впервые возникает немифологическое по своей сущности постижение бытия и существования, введенное примерно около 430 г. софистами, которое иссушает в великих философских школах мифологическое постижение, не приводя к исчезновению в народе его остаточных следов. Эллинистическое и римское единение средиземноморской античности с Передней Азией приводит в конце концов вновь к слиянию, — или во всяком случае к взаимному оплодотворению, — ставшего символическим переднеазиатского восточного с западным логистическим постижением существования. И в этот заключительный период на этой основе, наряду с формированием великих интеллектуальных, теперь этических философских систем, с одной стороны, развивается логистически символическое преобразование мифологических систем спасения в гносисе и неоплатонизме и в качестве их низшей народной ступени мифическая религиозность и вера в мистерии, с другой — христианству передается догматическое оружие как увенчание и возвышенный синтез мыслительно окрашенного мифически религиозного постижения смысла существования. Мы рассматриваем все это прежде всего только под углом зрения, каким образом развитие сознания в его мыслительной, следовательно, мифологической и интеллектуальной форме, постепенно посредством повсюду констатируемой связи с идеальным душевно-духовным началом превращается в основу существования.

Продолжая рассмотрение под этим углом зрения, чтобы получить общее представление о сохранении связи или о разделении в ходе исторического процесса мифологически и интеллектуально формированного мыслительного постижения, находящегося в основе существования, мы обнаруживаем, что происходившее на Западе во вторичных культурах второй степени оказывается отчетливым продолжением достигнутого на вершине интеллектуального сознания, но также и сохранивших свое влияние старых форм мифологического постижения существования, присущих первым ступеням вторичной культуры Запада. Ибо позднее, интеллектуально и мифологически, изначально сильно эсхатологически окрашенное христианское видение существования становится, как известно, в соединении с достигнутой в античности высотой мышления духовной основой трех возникающих вторичных культур второй ступени — Запада, России и ислама; в противоположность первой ступени вторичной культуры они заимствовали в своем происхождении душевно-духовные элементы в соединении с интеллектуальными в качестве основы постижения своего существования. В христианстве это произошло непосредственно на Западе и в России, но опосредствованно и в исламе, ибо его пророческое возвещение сознательно основано на уровне интеллектуального сознания и на мифологическом содержании христианства, ведь он относит к числу своих пророков также Иисуса и иудейских пророков.

Конкретнее это выглядит так:

Через Византию Россия принимает от античности ставшее там сакраментальным, сильно магически окрашенное христианство со всеми логическими добавлениями к его догматам; языческие же добавления не принимаются. Для характеристики осознания это означает, что, поскольку воспринятое содержание понимается относительно несложно, то, невзирая на глубокую набожность, продуманное развитие сознания там задерживается.

Ислам, воспринявший найденную им на завоеванной территории значительную часть античного язычества как элемент «знания», сумел благодаря своему чрезвычайно развитому ритуалу так изолировать эти усложняющие его элементы, что они не оказывали большого воздействия на сознание и не будоражили его; таким образом, с этой точки зрения, т. е. со стороны сознания, он также оставался в некоторой степени стагнирующим.

С другой стороны, вряд ли нужно указывать на то, какое значение для собственного развития, даже для революционизирования сознания, имело на Западе восприятие этих языческих античных, все время поступающих из Византии элементов в соединении с собственным серьезным отношением ко всем содержавшимся в христианстве мифологическим глубинам сознания. Следствием было то, что примерно в 1500/1600 гг., когда Россия еще дремала, Запад прошел уже две ступени развития интеллектуального сознания: ступень связанной с полным постижением христианства высокой схоластики, вершиной которой были Альберт Великий и Фома Аквинский, и ступень грандиозной поздней схоластики Николая Кузанского и всех неоплатонических интеллектуальных течений итальянского Возрождения, параллельно которому проходили подобные, хотя и более проникнутые набожностью движения к северу от Альп.

Заряженный взрывчатой силой древней интеллектуальности, которая нашла свое самое яркое выражение в освободившемся от догматов новом видении мира, Запад мог теперь с наступившей экстравертностью начать свое историческое движение к совершенно новым духовным целям при постоянно меняющихся новых будоражащих осмыслениях бытия. Тем самым он двинулся к тем последним мыслительно обоснованным ступеням сознания, из которых мы исходили, и к тому основанному на них типу человека, о котором мы говорили и к которому мы еще в конце вернемся.

Мы совершенно отчетливо видим: под углом зрения развития мыслительного, включающего в себя мифологические и магические моменты сознания, вся история, начиная со времени пирамид, предстает как последовательность покоящихся друг на друге ступеней, которые на Западе, по крайней мере в одном его месте, вели к революционной цели, тогда как в остальном мире она похожа на остановленный плотинами, частично даже загнивающий поток.