Глава ХХХ

О вечном блаженстве Града Божия и вечной субботе А каково будет блаженство-то, когда не будет уже никакого зла, не будет сокрыто никакое добро и занятие состоять будет в хвале Богу, который будет всяческий во всех! Ибо не знаю, чем другим могут заниматься там, где будет нескончаемый досуг, где не будет труда, вызываемого какой-либо нуждой. Кроме того, в этом убеждает меня и святая песнь, в которой я читаю или слышу: Б л а ж е н и   ж и в у щ и и   в   д о м у   н о в о м,  Г о с п о д и,  в о  в е к и в е к о в  в о с х в а л я т  т я (Пс. LXXXIII, 5). В этой хвале Богу будут преуспевать все члены и внутренности нетленного тела, которые теперь, как видим, заняты различными необходимыми отправлениями: потому что тогда не будет самой этой необходимости, а настанет полное, невозмутимое и безмятежное блаженство. В самом деле, тогда уже не будут скрыты все те, расположенные внутри и вне по всему составу тела, части телесной гармонии, о которых я уже говорил и которые в настоящее время сокрыты, и вместе с прочими великими и удивительными предметами, какие там мы увидим, будут воспламенять к хвале такому Художнику наш разумный ум, исполняя его чувством разумной красоты. Какие будут там движения тех тел, это я не берусь определить, да и не могу того представить. Впрочем, и движение и покойное состояние, а также и само лицо, какие бы там они тогда ни были, будут приличествовать тому месту, где не будет ничего, что было бы не приличным. Без сомнения, тело постоянно будет там, где захочет дух, но дух не захочет ничего такого, что могло бы быть неприличным как для духа, так и для тела. Там будет истинная слава, где каждый будет восхваляться не по ошибке, ни по ласкательству восхваляющего. Там будет истинная честь, которая не будет ни отрицаема у кого-либо достойного, ни предоставляема чему-либо недостойному: к ней не будет допущен ни один недостойный, так как там не будет дозволено быть никому, кроме достойных. Там будет истинный мир, где никто не будет терпеть ни какой неприятности ни от себя самого, ни от других. Наградою добродетели будет служить там Тот, Кто даровал добродетель и обетовал ей Самого Себя, лучше и выше Кого не может быть ничего. Ибо сказанное Им чрез пророка: И  б у д у  в а м  Б о г  и  в ы  б у д е т е М и  л ю д и е (Лев. XXVI, 12), что иное значит, как не это: Я буду тем, откуда будет проистекать довольство всем, чего только люди будут желать честно, и жизнию и здоровьем, и питанием, и богатством, и славою, и честию, и миром, и всяким вообще благом? Такой же истинный смысл имеют и слова Апостола: Д а   б у д е т  Б о г  в с я ч е с к а я   в о   в с е х (1 Кор. XV, 28). Он будет целью наших желаний, Кого мы будем лицезреть без конца, любить без отвращения и восхвалять без утомления. Эта обязанность, это расположение сердца и это занятие будут, конечно, общими для всех, как общею будет и самая вечная жизнь. Впрочем, кто может представить мыслию, а тем более высказать в слове, какие сообразно с заслуженными наградами, будут степени чести и славы? Несомненно только, что они будут. Но блаженный Град тот будет видеть в себе то великое благо, что низший не будет так завидовать высшему, как не завидуют теперь архангелам прочие ангелы: каждый тогда не захочет быть тем, чего не получил, хотя и соединен будет с получившим самыми тесными узами согласия, подобно тому как в теле глаз не желает быть пальцем, хотя тот и другой член заключаются в одном неразрывном составе тела. Таким образом, один будет иметь дар меньше, чем другой, но иметь его будет, не желая большего. Будут тогда обладать и свободною волею потому, что грехи уже не будут в состоянии доставлять удовольствие. И свобода эта будет выше потому, что очищена будет от удовольствия грешить для непреложного удовольствия не грешить. Первая данная человеку, когда он был сотворен правым, свободная воля могла не грешить, но могла и грешить; эта же будущая свобода будет могущественнее той, потому что будет уже в состоянии невоможности грешить. И такою она будет по дару Божию, а не по возможности, заключающейся в самой природе ее. Ибо иное -- быть Богом, и иное -- быть причастным Бога. Бог не может грешить по самой природе; причастный же Бога невозможость грешить получает от Бога. В этом божественном даре должны были существовать степени, так что сначала дана была такая свободная воля, при которой бы человек мог не грешить, а в будущем -- такая, при которой бы он уже не мог грешить; первая имела отношение к состоянию награды, а последняя -- к состоянию получения награды. Но так как природа наша согрешила, потому что могла и согрешить, то, очищаясь при посредстве обильнейшей благодати, она приводится в состояние той свободы, при которой не могла бы грешить. Как первое бессмертие, которое Адам потерял вследствие греха, состояло в том, что (человек) мог не умереть, а будущее состоять имеет в том, что мы тогда уже не можем умереть: так точно первая свобода состояла в том, что мы могли не грешить, а будущая будет состоять в том, что мы тогда поставлены будем в состояние невозможности грешить. Ибо воля к благочестию и правде не будет потеряна, как не потеряна теперь воля к блаженству. По крайней мере, в Самом Боге, хотя Он и не может грешить, разве по этой причине следует отрицать свободную волю? Итак, в Граде том будет у всех одна и каждому присущая свободная воля, очищенная от всякого зла и исполненная всякого добра, нескончаемо наслаждающаяся утехами вечных радостей, забывшая о своей вине и своих наказаниях, но не забывшая о своем освобождении настолько, чтобы не быть благодарною Своему Освободителю. Таким образом, по отношению к теоретическому знанию будет и там существовать воспоминание прошлых зол: по отношению же к ощущению будет полное их забвение. Ведь и самый опытный врач, насколько говорит ему наука, знает почти все болезни тела, а как телом они ощущаются, не знает весьма многих, каких не испытал сам. Отсюда как знание зол бывает двоякого рода -- одно, по котором зло бывает известно теоретически, а другое, которое получается чрез перенесение зла на опыте (иначе, конечно, знаем мы пороки из наставлений мудрости, и иначе из порочнейшей жизни человека глупого): так и забвение зол бывает двух родов. Иначе забывает о них человек образованный и ученый, а иначе --- человек перенесший и испытавший их сам; первый, когда не обращает внимания на опыт, а последний, когда освобождается от (самых) злополучий. Сообразно с этим последним видом забвения святые не будут помнить своих прошлых зол, потому что будут свободны от них настолько, что все их злополучия совершенно изгладятся из их чувств. Однако сила знания, которая в них будет велика, будет напоминать им не только об их собственном прошлом злополучии осужденных, но и о вечном злополучии осужденных. Иначе, т. е. если они не будут знать, что были злополучны, каким образом воспоют они, как говорится в псалме, милости Господа во век (Пс. LXXXVIII, 2)? Утешительнее этой песни во славу благодати Христа кровию Которого мы избавлены, для Града того не будет решительно ничего. Тогда исполнятся слова: У п р а з д н и т е с я и в и д и т е я к о а з е с м ь Б о г (Пс. XLV, 11). Это будет по истине великою, не имеющею вечера, субботою, которая восхваляется Господом при первых делах мира, там, где читаем: И  п о ч и  Б о г  в   д е н ь  с е д ь м ы й  о т  в с е х  д е л  с в о и х, я ж е с о т в о р и.  И  б л а г о с л о в и  Б о г  д е н ь  с е д ь м ы й  и  о с в я т и  е г о:  я к о  в  т о й  п о ч и о т в с е х  д е л  с в о и х  я ж е  н а ч а т  Б о г  т в о р и т и (Быт. II, 2, 3). Седьмым днем будем даже и сами мы, когда будем исполнены и обновлены Его благословением и освящением. Там упразднившись увидим, что Он есть Бог, чем хотели мы быть сами, когда отпали от Него, услышав слова обольстителя: Б у д е т е   я к о   б о з и  (Быт. III, 5), и отдалившись от истинного Бога, по творческой воле Которого мы должны были быть богами не чрез оставление Бога, а чрез причастие Ему. Ибо что сделали мы без Него, как не изнемогли во гневе Его (Пс. LXXXIX, 9)? Освободившись от этого гнева и достигши совершенства превозмогшею гнев благодатью, мы свободны будем во веки, видя, что Он есть Бог, Которым и мы будем полны, когда Он будет всяческая во всех. Ведь и самые наши добрые дела вменяются нам для получения нами этой субботы в таком случае, когда мы смотрим на них, как на Его дела, а не как на дела наши. Если мы будем приписывать их себе, в таком случае они будут делами рабскими, ибо о субботе говорится: Д а   н е  с о т в о р и т е  в о н   в с я к о г о  д е л а рабского (Втор., V, 14). Поэтому и пророком Иезекиилем говорится: И  с у б б о т ы м  о  я д а х и м,  е ж е   б ы т и  в  з н а м е н и е   м е ж д у  м н о ю  и  м е ж д у  и м и,  е ж е  р а з у м е т и  и м,  я к о  а з  Г о с п о д ь  о с в я щ а я й  и х (ХХ, 12). Это мы узнаем вполне тогда, когда будем вполне свободны и вполне увидим, что Он есть Бог. Самое число веков, как бы дней, если будем считать их по тем периодам времени, укзание на которые находим в писании, окажется субботствованием, потому что число это есть семь: так, первый век, как бы первый день, простирается от Адама до потопа, второй -- от потопа до Авраама, равные, впрочем, не продолжительностью времени, а числом поколений, так как и в том и в другом находится их по десяти. Затем, от Авраама до пришествия Христова, по исчислению евангелиста Матфея, следуют три века, из которых каждый заключает в себе по четырнадцати поколений, именно: от Авраама до Давида, от Давида до переселения в Вавилон и от переселения в Вавилон до рождества Христова. Всех, стало быть, пять. Теперь идет шестой, которого не следует измерять никаким числом поколений в виду того, что сказано: Н е с т ь  в ы ш е  р а з у м е т и  в р е м е н а  и  л е т а,  я ж е  О т е ц  п о л о ж и  в о  С в о е й  в л а с т и (Деян. I, 7). После этого века, Бог как бы почиет в седьмой день, устроив так, что в нем почиет и самый этот седьмой день, чем будем уже мы сами. -- О каждом из этих веков подробно рассуждать теперь было бы долго. По крайней мере, этот седьмой век будет нашею субботою, конец которой будет не вечером, а Господним, как бы вечным осьмым, днем, который Христос освятил Своим воскресением, предъизображая тем вечный покой не только духа, но и тела. Тогда мы освободимся и увидим, увидим и возлюбим, возлюбим и восхвалим. Вот то, чем будем мы без конца! Ибо какая иная цель наша, как не та, чтобы достигнуть царства, которое не имеет конца? Считаем долг настоящего великого труда при помощи Божией исполненным. Для кого он мал, или для кого слишком велик, пусть извинят меня, а для кого удовлетворителен, пусть не мне, а вместе со мною воссылают благодарение Богу. Аминь.

Все содержание (C) Copyright РХГИ, 1996 - 2000

О вечном блаженстве Града Божия и вечной субботе А каково будет блаженство-то, когда не будет уже никакого зла, не будет сокрыто никакое добро и занятие состоять будет в хвале Богу, который будет всяческий во всех! Ибо не знаю, чем другим могут заниматься там, где будет нескончаемый досуг, где не будет труда, вызываемого какой-либо нуждой. Кроме того, в этом убеждает меня и святая песнь, в которой я читаю или слышу: Б л а ж е н и   ж и в у щ и и   в   д о м у   н о в о м,  Г о с п о д и,  в о  в е к и в е к о в  в о с х в а л я т  т я (Пс. LXXXIII, 5). В этой хвале Богу будут преуспевать все члены и внутренности нетленного тела, которые теперь, как видим, заняты различными необходимыми отправлениями: потому что тогда не будет самой этой необходимости, а настанет полное, невозмутимое и безмятежное блаженство. В самом деле, тогда уже не будут скрыты все те, расположенные внутри и вне по всему составу тела, части телесной гармонии, о которых я уже говорил и которые в настоящее время сокрыты, и вместе с прочими великими и удивительными предметами, какие там мы увидим, будут воспламенять к хвале такому Художнику наш разумный ум, исполняя его чувством разумной красоты. Какие будут там движения тех тел, это я не берусь определить, да и не могу того представить. Впрочем, и движение и покойное состояние, а также и само лицо, какие бы там они тогда ни были, будут приличествовать тому месту, где не будет ничего, что было бы не приличным. Без сомнения, тело постоянно будет там, где захочет дух, но дух не захочет ничего такого, что могло бы быть неприличным как для духа, так и для тела. Там будет истинная слава, где каждый будет восхваляться не по ошибке, ни по ласкательству восхваляющего. Там будет истинная честь, которая не будет ни отрицаема у кого-либо достойного, ни предоставляема чему-либо недостойному: к ней не будет допущен ни один недостойный, так как там не будет дозволено быть никому, кроме достойных. Там будет истинный мир, где никто не будет терпеть ни какой неприятности ни от себя самого, ни от других. Наградою добродетели будет служить там Тот, Кто даровал добродетель и обетовал ей Самого Себя, лучше и выше Кого не может быть ничего. Ибо сказанное Им чрез пророка: И  б у д у  в а м  Б о г  и  в ы  б у д е т е М и  л ю д и е (Лев. XXVI, 12), что иное значит, как не это: Я буду тем, откуда будет проистекать довольство всем, чего только люди будут желать честно, и жизнию и здоровьем, и питанием, и богатством, и славою, и честию, и миром, и всяким вообще благом? Такой же истинный смысл имеют и слова Апостола: Д а   б у д е т  Б о г  в с я ч е с к а я   в о   в с е х (1 Кор. XV, 28). Он будет целью наших желаний, Кого мы будем лицезреть без конца, любить без отвращения и восхвалять без утомления. Эта обязанность, это расположение сердца и это занятие будут, конечно, общими для всех, как общею будет и самая вечная жизнь. Впрочем, кто может представить мыслию, а тем более высказать в слове, какие сообразно с заслуженными наградами, будут степени чести и славы? Несомненно только, что они будут. Но блаженный Град тот будет видеть в себе то великое благо, что низший не будет так завидовать высшему, как не завидуют теперь архангелам прочие ангелы: каждый тогда не захочет быть тем, чего не получил, хотя и соединен будет с получившим самыми тесными узами согласия, подобно тому как в теле глаз не желает быть пальцем, хотя тот и другой член заключаются в одном неразрывном составе тела. Таким образом, один будет иметь дар меньше, чем другой, но иметь его будет, не желая большего. Будут тогда обладать и свободною волею потому, что грехи уже не будут в состоянии доставлять удовольствие. И свобода эта будет выше потому, что очищена будет от удовольствия грешить для непреложного удовольствия не грешить. Первая данная человеку, когда он был сотворен правым, свободная воля могла не грешить, но могла и грешить; эта же будущая свобода будет могущественнее той, потому что будет уже в состоянии невоможности грешить. И такою она будет по дару Божию, а не по возможности, заключающейся в самой природе ее. Ибо иное -- быть Богом, и иное -- быть причастным Бога. Бог не может грешить по самой природе; причастный же Бога невозможость грешить получает от Бога. В этом божественном даре должны были существовать степени, так что сначала дана была такая свободная воля, при которой бы человек мог не грешить, а в будущем -- такая, при которой бы он уже не мог грешить; первая имела отношение к состоянию награды, а последняя -- к состоянию получения награды. Но так как природа наша согрешила, потому что могла и согрешить, то, очищаясь при посредстве обильнейшей благодати, она приводится в состояние той свободы, при которой не могла бы грешить. Как первое бессмертие, которое Адам потерял вследствие греха, состояло в том, что (человек) мог не умереть, а будущее состоять имеет в том, что мы тогда уже не можем умереть: так точно первая свобода состояла в том, что мы могли не грешить, а будущая будет состоять в том, что мы тогда поставлены будем в состояние невозможности грешить. Ибо воля к благочестию и правде не будет потеряна, как не потеряна теперь воля к блаженству. По крайней мере, в Самом Боге, хотя Он и не может грешить, разве по этой причине следует отрицать свободную волю? Итак, в Граде том будет у всех одна и каждому присущая свободная воля, очищенная от всякого зла и исполненная всякого добра, нескончаемо наслаждающаяся утехами вечных радостей, забывшая о своей вине и своих наказаниях, но не забывшая о своем освобождении настолько, чтобы не быть благодарною Своему Освободителю. Таким образом, по отношению к теоретическому знанию будет и там существовать воспоминание прошлых зол: по отношению же к ощущению будет полное их забвение. Ведь и самый опытный врач, насколько говорит ему наука, знает почти все болезни тела, а как телом они ощущаются, не знает весьма многих, каких не испытал сам. Отсюда как знание зол бывает двоякого рода -- одно, по котором зло бывает известно теоретически, а другое, которое получается чрез перенесение зла на опыте (иначе, конечно, знаем мы пороки из наставлений мудрости, и иначе из порочнейшей жизни человека глупого): так и забвение зол бывает двух родов. Иначе забывает о них человек образованный и ученый, а иначе --- человек перенесший и испытавший их сам; первый, когда не обращает внимания на опыт, а последний, когда освобождается от (самых) злополучий. Сообразно с этим последним видом забвения святые не будут помнить своих прошлых зол, потому что будут свободны от них настолько, что все их злополучия совершенно изгладятся из их чувств. Однако сила знания, которая в них будет велика, будет напоминать им не только об их собственном прошлом злополучии осужденных, но и о вечном злополучии осужденных. Иначе, т. е. если они не будут знать, что были злополучны, каким образом воспоют они, как говорится в псалме, милости Господа во век (Пс. LXXXVIII, 2)? Утешительнее этой песни во славу благодати Христа кровию Которого мы избавлены, для Града того не будет решительно ничего. Тогда исполнятся слова: У п р а з д н и т е с я и в и д и т е я к о а з е с м ь Б о г (Пс. XLV, 11). Это будет по истине великою, не имеющею вечера, субботою, которая восхваляется Господом при первых делах мира, там, где читаем: И  п о ч и  Б о г  в   д е н ь  с е д ь м ы й  о т  в с е х  д е л  с в о и х, я ж е с о т в о р и.  И  б л а г о с л о в и  Б о г  д е н ь  с е д ь м ы й  и  о с в я т и  е г о:  я к о  в  т о й  п о ч и о т в с е х  д е л  с в о и х  я ж е  н а ч а т  Б о г  т в о р и т и (Быт. II, 2, 3). Седьмым днем будем даже и сами мы, когда будем исполнены и обновлены Его благословением и освящением. Там упразднившись увидим, что Он есть Бог, чем хотели мы быть сами, когда отпали от Него, услышав слова обольстителя: Б у д е т е   я к о   б о з и  (Быт. III, 5), и отдалившись от истинного Бога, по творческой воле Которого мы должны были быть богами не чрез оставление Бога, а чрез причастие Ему. Ибо что сделали мы без Него, как не изнемогли во гневе Его (Пс. LXXXIX, 9)? Освободившись от этого гнева и достигши совершенства превозмогшею гнев благодатью, мы свободны будем во веки, видя, что Он есть Бог, Которым и мы будем полны, когда Он будет всяческая во всех. Ведь и самые наши добрые дела вменяются нам для получения нами этой субботы в таком случае, когда мы смотрим на них, как на Его дела, а не как на дела наши. Если мы будем приписывать их себе, в таком случае они будут делами рабскими, ибо о субботе говорится: Д а   н е  с о т в о р и т е  в о н   в с я к о г о  д е л а рабского (Втор., V, 14). Поэтому и пророком Иезекиилем говорится: И  с у б б о т ы м  о  я д а х и м,  е ж е   б ы т и  в  з н а м е н и е   м е ж д у  м н о ю  и  м е ж д у  и м и,  е ж е  р а з у м е т и  и м,  я к о  а з  Г о с п о д ь  о с в я щ а я й  и х (ХХ, 12). Это мы узнаем вполне тогда, когда будем вполне свободны и вполне увидим, что Он есть Бог. Самое число веков, как бы дней, если будем считать их по тем периодам времени, укзание на которые находим в писании, окажется субботствованием, потому что число это есть семь: так, первый век, как бы первый день, простирается от Адама до потопа, второй -- от потопа до Авраама, равные, впрочем, не продолжительностью времени, а числом поколений, так как и в том и в другом находится их по десяти. Затем, от Авраама до пришествия Христова, по исчислению евангелиста Матфея, следуют три века, из которых каждый заключает в себе по четырнадцати поколений, именно: от Авраама до Давида, от Давида до переселения в Вавилон и от переселения в Вавилон до рождества Христова. Всех, стало быть, пять. Теперь идет шестой, которого не следует измерять никаким числом поколений в виду того, что сказано: Н е с т ь  в ы ш е  р а з у м е т и  в р е м е н а  и  л е т а,  я ж е  О т е ц  п о л о ж и  в о  С в о е й  в л а с т и (Деян. I, 7). После этого века, Бог как бы почиет в седьмой день, устроив так, что в нем почиет и самый этот седьмой день, чем будем уже мы сами. -- О каждом из этих веков подробно рассуждать теперь было бы долго. По крайней мере, этот седьмой век будет нашею субботою, конец которой будет не вечером, а Господним, как бы вечным осьмым, днем, который Христос освятил Своим воскресением, предъизображая тем вечный покой не только духа, но и тела. Тогда мы освободимся и увидим, увидим и возлюбим, возлюбим и восхвалим. Вот то, чем будем мы без конца! Ибо какая иная цель наша, как не та, чтобы достигнуть царства, которое не имеет конца? Считаем долг настоящего великого труда при помощи Божией исполненным. Для кого он мал, или для кого слишком велик, пусть извинят меня, а для кого удовлетворителен, пусть не мне, а вместе со мною воссылают благодарение Богу. Аминь.

Все содержание (C) Copyright РХГИ, 1996 - 2000