Воображаемый «кабинет»

Конечно, Я каждый раз по-разному обращался к членам своего воображаемого «кабинета», в зависимости от того, воспитанием каких черт характера занимался в тот момент. И через несколько месяцев ежевечерних сеансов не без удивления обнаружил, что вижу их как живых.

Каждый из девяти так мощно выражал свою индивидуальность, что это меня поражало. Например, мистер Линкольн выработал обыкновение опаздывать и затем ходил кругами в гордом одиночестве. Выражение серьезности и самоуглубленности не сходило с его лица. Редко Я видел улыбающегося Линкольна.

Иначе вели себя другие. Мистер Бербэнк и мистер Пэйн часто так увлекались остроумными перепалками, что это шокировало их коллег. Однажды мистер Бербэнк опоздал. Он пришел взволнованный и полный энтузиазма и объяснил свое опоздание занятостью экспериментом, в результате которого он надеялся добиться того, чтобы Яблоки росли на любом дереве. Мистер Пэйн съязвил, напомнив, что именно Яблоко было первопричиной проблем во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной. Мистер Дарвин, смеясь, посоветовал мистеру Пэйну во время сбора Яблок быть осторожным со змеенышами, так как они возымели привычку вырастать в больших змей. Мистер Эмерсон бросил: «Ни змей, ни Яблок». А Наполеон заключил: «Ни Яблок, ни страны».

Я так живо видел эти встречи, что, испугавшись последствий, прервал их на несколько месяцев. Они казались сверхъестественными, и Я боялся, что, если продолжу сеансы, в какой-то момент забуду, что это всего лишь игра моего воображения.

Между прочим, у меня впервые хватило мужества рассказать обо всем этом. Прежде всего Я молчал, потому что знал: меня неправильно поймут, если честно описать мой опыт. Впрочем, Я сам бы отнесся не иначе, будь это с кем-то другим. К тому же сейчас меня гораздо меньше беспокоит, что «будут говорить», чем в те годы, которые, увы, прошли.

Но даже рискуя остаться непонятым, Я хочу заявить здесь твердо и искренно, что, хотя заседания моего «кабинета» происходили в воображении, они вывели меня на чудесную тропу приключений и волнений, возбудили восхищение перед истинным величием, укрепили в созидательном натиске, поощрили развитие честной мысли.

Конечно, Я каждый раз по-разному обращался к членам своего воображаемого «кабинета», в зависимости от того, воспитанием каких черт характера занимался в тот момент. И через несколько месяцев ежевечерних сеансов не без удивления обнаружил, что вижу их как живых.

Каждый из девяти так мощно выражал свою индивидуальность, что это меня поражало. Например, мистер Линкольн выработал обыкновение опаздывать и затем ходил кругами в гордом одиночестве. Выражение серьезности и самоуглубленности не сходило с его лица. Редко Я видел улыбающегося Линкольна.

Иначе вели себя другие. Мистер Бербэнк и мистер Пэйн часто так увлекались остроумными перепалками, что это шокировало их коллег. Однажды мистер Бербэнк опоздал. Он пришел взволнованный и полный энтузиазма и объяснил свое опоздание занятостью экспериментом, в результате которого он надеялся добиться того, чтобы Яблоки росли на любом дереве. Мистер Пэйн съязвил, напомнив, что именно Яблоко было первопричиной проблем во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной. Мистер Дарвин, смеясь, посоветовал мистеру Пэйну во время сбора Яблок быть осторожным со змеенышами, так как они возымели привычку вырастать в больших змей. Мистер Эмерсон бросил: «Ни змей, ни Яблок». А Наполеон заключил: «Ни Яблок, ни страны».

Я так живо видел эти встречи, что, испугавшись последствий, прервал их на несколько месяцев. Они казались сверхъестественными, и Я боялся, что, если продолжу сеансы, в какой-то момент забуду, что это всего лишь игра моего воображения.

Между прочим, у меня впервые хватило мужества рассказать обо всем этом. Прежде всего Я молчал, потому что знал: меня неправильно поймут, если честно описать мой опыт. Впрочем, Я сам бы отнесся не иначе, будь это с кем-то другим. К тому же сейчас меня гораздо меньше беспокоит, что «будут говорить», чем в те годы, которые, увы, прошли.

Но даже рискуя остаться непонятым, Я хочу заявить здесь твердо и искренно, что, хотя заседания моего «кабинета» происходили в воображении, они вывели меня на чудесную тропу приключений и волнений, возбудили восхищение перед истинным величием, укрепили в созидательном натиске, поощрили развитие честной мысли.