Глава 7. Философия стои

Школа стоиков была основана в конце IV в. до н. э. Зеноном, выходцем из кипрского города Кития, имевшего финикийское заселение. Некоторые ученые считают Зенона финикийцем по происхождению. В конце десятых годов четвертого века он приезжает в Афины и обращается к философии. Будучи вдохновлен образом Сократа в «Воспоминаниях» Ксенофонта, он становится учеником киника Кратета и благодаря этому влияние киников окрашивает довольно сильно этическое учение стоиков. Он слушал также лекции Полемона и Диодора Кроноса. После этого он основывает свою школу, которая располагалась в знаменитом «Пестром портике» (тодποικίλη), расписанном фресками Полигнота. Отсюда школа получила свое название. Зенон очень почитался в Афинах за свою проповедь добродетели, после смерти он удостоился высоких наград от афинских граждан. Важнейшими учениками Зенона были Аристон Хиосский и Херилл. В Аристоне со всею силою проявилась киническая струя. Он полностью отвергал логику и физику, призывая заниматься исключительно добродетелью и пороком. Еще одним знаменитым учеником Зенона был Клеанф из Асса, бывший кулачный боец, ставший верным последователем Зенона. Особую роль в развитии стоической школы сыграл ученик Клеанфа Хрисипп из Сол (?281 — 208 гг. до н. э.), всеобъемлющий талант которого позволил ему стать как бы вторым основателем Стои. Это был плодотворнейший писатель, создававший каждый день по 500 строк. Он разработал сложную систему стоической логики, внес множество изменений в этику и физику. Ученикам Хрисиппа были Диоген из Селевкии и Антипатр из Тарса.

Следующий период в развитии стоического учения (II — I вв. до н. э.) называется Средняя Стоя в противоположность предшествующему периоду Древней Стои. Он представлен двумя основными фигурами, Панецием (? 185 — 108 гг. до н. э.) и Посидонием (? 135 — 51 гг. до н. э.). Этот период характеризовался отходом от некоторых положений древнестоической догматики, эклектизмом, т. е. сочетанием стоических доктрин с отдельными элементами учений Платона и Аристотеля, ориентацией на Рим как на новый центр цивилизации.

Наконец, последним важным этапом стал так называемый «римский стоицизм» (I — II вв. н. э.), представленный именами Сенеки, Мусония Руфа, Эпиктета и императора Марка Аврелия. Логическая и физическая стороны стоического учения в этот период практически не разрабатываются. На первый план выходит этика стоицизма понимаемая, прежде всего, как практическое искусство, нацеленное на достижение счастливой жизни. Концептуальных изменений в этот период внесено практически не было, однако богатые мыслью и хорошо написанные произведения римских стоиков становятся с того времени важнейшей частью европейского культурного наследия. Тогда как о Древней и Средней Стое мы можем судить исключительно по фрагментам и цитатам у других авторов, сочинения римских стоиков, почти полностью сохранившиеся, входят в золотой фонд европейской и мировой литературы. Они влияют и на писателей поздней Античности, на моралистов Средневековья и Возрождения, продолжая оставаться ориентирами морали и хорошего стиля для многих мыслителей и писателей Нового времени. Именно благодаря им вошло во все новые языки слово «стоик» с его своеобразным значением.

Разделение философии.

Мудрость (σοφία) определяется стоиками как наука (επιστήμη) о вещах божественных и человеческих. Философия же — как упражнение в необходимом искусстве, необходимым же, согласно стоикам, является добродетель, которая делится на три части: физическую, этическую и логическую. Соответственно, на три части делится и философия. Такое трехчастное деление было впервые предложено учеником Платона Ксенократом, за которым и последовали в этом стоики. Они иллюстрировали это деление сравнениями. Если уподобить философию живому существу, то логика будет костями и жилами, этика — плотью, а душа — физикой. Если сравнить философию с яйцом, то логика будет скорлупой, этика — белком, а физика — желтком. Если сравнить с плодоносным полем, то логика — это ограда, плод — это этика, а земля и деревья — физика. Впрочем, иногда соответствия менялись. Например, стоик Посидоний называл этику душой живого существа и желтком яйца, а физику — плотью и белком. Эти части не отделены друг от друга, но находятся во взаимосвязи. Более подробное деление философии было предложено Клеанфом. Он делил философию на шесть частей: диалектику, риторику, этику, политику, физику и теологию.

Логика. Поскольку греческое слово λόγος значило одновременно «слово» и «разум», стоики, создавая свою логику, уделяли огромное внимание как мышлению, так и языку. Логика делилась на две части, риторику и диалектику, которые не противопоставлялись друг другу, как это было, например, у Платона. Риторы говорят более развернуто то, что диалектики выражают более сжато. Зенон поэтому сравнивал диалектику с кулаком, а риторику — с ладонью. Некоторые стоики помимо диалектики и риторики включали в логику учение об определении и учение о канонах и критериях. Риторика делилась на три части: совещательную, судебную и восхваляющую. Диалектика делилась на учение о звуке (грамматика) и о том, что звук обозначает. В грамматике стоики подытоживают и обобщают результаты, достигнутые предшествующими философами, в первую очередь Аристотелем. Стоики разрабатывают общее учение о языке, теорию падежей[7], теорию частей речи[8], теорию времен глагола, основы теории стилистики. Их понимание языка основывалось на учении о его природном характере, поскольку первые слова возникли, согласно стоикам, из подражания вещам. В связи с этим стоики занимались еще и этимологическими штудиями.

Критерием истины, по стоикам, являлась так называемая «каталептическая фантазия» (φαντασία καταληπτική) или просто «восприятие» (κατάληψις). Что это такое? По Зенону, процесс познания начинается тогда, когда мы получаем извне некий импульс, толчок. Этот толчок действует на нашу душу, запечатлеваясь на ней. Такое запечатление называлось стоиками фантазией. Надо отметить, что до этого внешнего воздействия наша душа является пустой, как белый лист бумаги до письма или как воск до тиснения на нем печати. После того как состоялось запечатление, следует согласие (συγκατάθεσις) или несогласие с ним, что относится к ведению нашего духа. Мы можем согласиться или нет, мы свободны принять или отвергнуть образ, полученный нами извне. Если этот образ имеет в самом себе свидетельство той вещи, от которой он произошел, т. е. если он ясен и отчетлив, не вызывает никаких сомнений, то в случае согласия на него, в случае его приятия возникает восприятие или «каталепсис» (κατάληψις). Это восприятие похоже на то, что мы испытываем, захватывая рукой какую-либо вещь, т. е. оно обеспечивает нам прямое и непосредственное касание вещи. Наконец, получив такое восприятие, мы проверяем его разумом. Если оно не будет разумом опровергнуто, возникнет знание. Если же будет опровергнуто, возникает неведение. Зенон демонстрировал отношение этих этапов нашего познания посредством руки. Так, открытая ладонь символизирует первоначальный образ, отпечатлевшийся в нас. Когда мы немного сгибаем пальцы, это означает наше согласие на этот образ. Когда мы сжимаем руку в кулак, это значит восприятие. Наконец, когда мы ладонью левой руки обхватываем этот кулак, мы получаем образ научного знания, знания, обладать которым может только мудрец. Таким образом, началом нашего познания является действие извне, в котором мы не свободны. Но мы можем принять или отвергнуть образ, появившийся в нас. В этом проявляется наша свобода. Если мы сочтем, что этот образ ясно свидетельствует о той вещи, от которой он произошел, и дадим на него согласие, мы получим восприятие, которое затем должно пройти проверку разума. Критерием истины в этой схеме является восприятие, т.е. тот образ, который ясно сообщает о породившей его вещи, и который получил одобрение.

Несколько иначе эта схема познания представлена у Хрисиппа. По Хрисиппу, критерием истины является не восприятие, состоящее из каталептической фантазии плюс одобрение, но сама каталептическая фантазия. Дело в том, что эта последняя, по Хрисиппу, с необходимостью принуждает нас к согласию. Если мы восприняли нечто каталептически, то согласие следует автоматически. Поэтому нет смысла говорить о критерии истины как соединения каталептической фантазии и одобрения. Однако и он признавал все же возможность случаев, когда некоторые дополнительные обстоятельства заставляют нас отвергнуть каталептическую фантазию. Так, когда в трагедии Еврипида «Алкеста» Геракл возвращает Алкесту из Аида и приводит ее к Адмету, ее мужу, тот, несмотря на ясность и несомненность образа Алкесты, не соглашается, что перед ним именно его жена, поскольку он знал, что она в Аиде, откуда не возвращаются. Значит, в определенных обстоятельствах каталептическая фантазия все же не может получить одобрения.

Таким образом, хотя наше познание начинается с ощущений, ощущениями оно не заканчивается. Не верно было бы считать гносеологию стоиков сенсуалистической. Ощущения могут быть различной степени ясности, тогдакак истина должна быть ясна и очевидна. Помимо непроизвольных ощущений у нас есть право на согласие или несогласие с ними. Значит, в познавательной деятельности человек не полностью связан явлениями, действующими на его органы чувств. Человек свободен в познании, поскольку последнее слово остается за ним и его согласием.

Когда объект уже воспринят, в нас остается воспоминание о нем. Из множества воспоминаний образуется опыт, т. е. множество однородных представлений. Из наших восприятий постепенно образуются понятия (εννοιοα), причем одни из них образуются сами по себе, а другие являются результатом сознательной деятельности нашего мышления. В первом случае у нас образуются общие представления, во втором — искусственно образованные понятия. Разум (λόγος) образуется в человеческой душе из восприятий и общих представлений постепенно. Его формирование заканчивается в возрасте четырнадцати лет. Именно разум открывает перед нами возможность познания не только единичных вещей, но и мирового целого.

Самыми высшими понятиями являлись, согласно Стоикам, следующие: 1) подлежащее, 2) качество или наделенное качеством подлежащее, 3) находящееся в определенном состоянии (το πώς έχον ) или находящееся в определенном состоянии наделенное качеством подлежащее, 4) относящееся к чему-то или относящееся к чему-то находящееся в определенном состоянии наделенное качеством подлежащее.

Физика. Физическое учение играет в стоицизме важнейшую роль. Мы видели, что в сравнениях, приводимых стоиками, ей принадлежала главная роль. Это было связано с тем, что она в глазах стоиков являлась учением о божестве. При этом многое в физической доктрине стоицизма взято из предшествующей традиции, главным образом, у Гераклита и отчасти у Аристотеля.

Началами всего существующего являются, согласно стоикам, действующее и претерпевающее, или бог и материя. Материя есть то, что лишено всяких качеств, полностью пассивно, готово принять любую форму, приходящее в движение только под воздействием другого. Материя не может стать ни больше, ни меньше, она лишена какого бы то ни было изменения. Изменяться могут только ее части, но не она сама. Действующее начало называется разумом (λόγος), находящимся в материи, и богом, который пронизывает материю и, оформляя ее, творит из нее все вещи. И бог, и материя вечны и неуничтожимы. Хотя стоики различают их, тем не менее они их не разделяют. И разум, и материя есть два аспекта одной и той же реальности.

Важнейшим принципом стоической физики является утверждение о том, что любое действующее начало может быть только телом. «Все, что действует, есть тело» (Диоген Лаэртский, VII, 56). Таким образом, стоики, как и эпикурейцы, выступают против Платона и Аристотеля, признававших нематериальные действующие причины. Следовательно, бог, выступающий как деятельное начало, есть тело. Он не что иное, как огонь и дыхание. Это не разрушительный огнь поядающий, но огонь созидательный, порождающий весь мир, содержащий в себе «семенные логосы» (σπερματικοί λόγοι), т. е. разумные основания всякого явления, с необходимостью определяющие все, что существует. Эти семенные логосы, поскольку они вечны и неизменны, напоминают аристотелевские формы и платоновские идеи. Но, будучи материальными и имманентными, они отличаются и от форм, и от идей. Таким образом, все, находящееся в мире, и сам мир как целое создано разумной причиной, творческим огнем. Стоики выступают против эпикурейского тезиса о случайном происхождении мира. Как художник искусно творит свое произведение, запечатлевая в нем свое мастерство и свой разум, так и творческий огонь разумно и искусно созидает все и пронизывает все. При этом творческий огонь не стоит вне мира, как платоновский демиург. Нет, он сам находится в нем, есть его руководящая, направляющая и созидающая часть, природа и душа космоса. Стоики называют его Зевсом.

Когда он создает мир, он в начале делает материю годной для творения, затем создает четыре элемента, огонь, воду, воздух, землю. Космос возникает, когда из начального огня, все переходит во влагу через промежуточную воздушную стадию, некоторые части воды сгущаются до земли, некоторые снова возвращаются в воздушное состояние. Из этих четырех элементов возникают все растения и животные.

По прошествии определенного времени космос возвращается в огненное состояние, происходит то, что стоики называли «мировым пожаром». Все снова становится огнем, в котором пребывают семена всего существующего, чтобы затем снова повторить все сначала. Снова все двинется через воздушное состояние к влажному, поэтому Сенека называет огонь концом мира, а влагу — его началом. Таким образом, рождение и гибель космоса периодически повторяются, причем ничего нового не возникает. Поскольку в боге содержатся одни и те же семенные логосы, все события в мире каждый раз разворачиваются абсолютно одинаково, происходит, как позднее выразится Ницше, «вечное возвращение того же самого».

Космос, создаваемый и руководимый богом и разумом, и сам есть живое существо, разумное и одушевленное. Стоики доказывали это положение так. Разумное, одушевленное и живое лучше неразумного, неодушевленного и мертвого. Космос — самое лучшее. Следовательно, космос разумен, одушевлен и живой. Еще один аргумент был таким. То, что порождает разумные существа, само разумно. Космос порождает живые существа. Значит, космос разумен. Божественный разум проникает весь космос, однако, не в равной мере. В некоторых вещах его присутствие заметно только в разумной оформленности, им присущей, в других же — он проявляется непосредственно как ведущее начало. Ведущим началом всего мира стоики называли эфир, небо или даже солнце.

Космос, согласно стоикам, один-единственный, причем ограниченный и имеющий форму шара. За его пределами находится беспредельная пустота, лишенная телесности. В самом же космосе никакой пустоты нет, космос пребывает в полном единении, обусловленном согласием и сопряжением небесного и земного.

Божественный разум отождествлялся стоиками с судьбой (ι):

«судьба — это разум, в соответствии с коим прошлое было, настоящее есть, а будущее будет», говорил Хрисипп (SVF II 913). Классическое определение судьбы, принадлежащее тому же Хрисиппу, было следующим: «Судьба — это некое природное сочленение (σύνταξις) всего, когда вечно одно следует за другим, и связь этого следования непреодолима» (Авл Гелий, Ν.Α. VII 2). Сенека же пишет: «Великое утешение быть пленником вместе со всем миром. Ведь то, что приказало нам так жить и так умирать, тою же самой необходимостью связало и богов. Неотвратимо движется ход всего человеческого и божественного. И сам создатель всего и правитель, начертав законы судеб, им следует. Однажды повелев, всегда повинуется» (De prov. 5, 8). В другом месте Сенека говорит: «Если ты назовешь его (бога. — Д. Б.) судьбой (fatum), не ошибешься. Ведь судьба есть не что иное, как связанный ряд причин, бог же есть первая причина всего, от которого зависит все остальное» (De benef. IV 7).

Важнейшим моментом стоической доктрины является учение о провидении (πρόνοια). Согласно Зенону, судьба и провидение тождественны[9]. Это значит, что все происходящее в мире по закону необходимости одновременно является самым лучшим, что божество, с необходимостью устрояющее мир, направляет его к лучшему и совершенному. Таким образом, любое событие одновременно и необходимо вытекает из предшествующего ряда причин, начиная с первой, и является самым лучшим. В таком случае в мире нет и не может быть никакого зла. Не все стоики согласились с Зеноном, его ближайший ученик Клеанф ограничил принцип провидения. Как свидетельствует Халкидий: «То, что происходит властью провидения, происходит также необходимо, но не все то, что происходит по необходимости, происходит по воле провидения, — утверждал Клеанф» (In Tim. с. 144 (SVF I 551)).

Таким образом, в мире все устроено целесообразно. Низшее существует для высшего, худшее для лучшего. Неодушевленное существует для одушевленного, одушевленное — для разумного. Так, по Хрисиппу, мы созданы богами для них и для самих себя, животные созданы для нас: лошади для наших войн и сражений, собаки для охоты, а барсы, медведи и львы — для упражнения в храбрости. Даже вредные животные созданы для нашей пользы. Согласно Плутарху (Stoic. repugn. 21, p. 1044 d.), Хрисипп говорил, что клопы полезны, чтобы не давать нам долго спать, а мыши заставляют нас не разбрасывать все в беспорядке. Впрочем, некоторые живые существа возникли не для утилитарных целей, но для красоты. Так, по Хрисиппу, павлин возник ради красоты своего хвоста.

Если в мире все устроено целесообразно, откуда же берутся беды и несчастья, откуда берется зло? Во-первых, говорили стоики, всевозможные беды могут быть насланы богом на дурных людей, дабы их примером вразумить остальных. Однако такое решение не дает ответа на вопрос, почему беды и несчастья случаются с людьми добродетельными и праведными. Второе решение, предлагавшееся стоиками, заключалось в том, что в большом мировом хозяйстве, хорошо устроенном, тем не менее могут случаться всякие мелкие неприятности. Божественная природа все рождает прекрасно и ко благу, но при этом, достигая главного блага, она попутно (κατά παρακολούθησιν) порождает и какие-то дефекты. Хрисипп приводил такой пример. Создавая человеческую голову, природа разумно и заботливо создала ее из тончайших и маленьких косточек, однако, несмотря на сие великое искусство, голова попутным образом получилась хрупкой и ломкой. Так и в мире, зло возникает попутным образом, когда природа, создавая свои прекрасные творения, попутно создает всякие уродства и причиняет добрым людям незаслуженные ими страдания. В этом, как говорит Сенека, играет роль то, что материя обладает своими собственными причинами. В любом случае, согласно стоикам, нужно обращать внимание не на частные неудачи божественного разума, но на его, так сказать, стратегический успех. Стоики осознавали проблематичность этого решения, но у них не было иного выхода. Либо при всех дефектах мир устроен все же целесообразно, либо остаются атомы и пустота, случай и механическая необходимость эпикурейцев. Наконец, зло, согласно Хрисиппу, должно быть, ибо без него мы не могли бы понять и оценить благо.

В системе стоического фатализма человеку оставляется лишь свобода подчиняться законам мирового целого и его движению. Стоики иллюстрировали свое понимание свободы примером с собакой, привязанной к колеснице. Если собака бежит за колесницей, она делает это по своей воле, как бы понимая, что никуда ей не деться, и одновременно подчиняется влекущей необходимости. Если отказывается и не хочет бежать, все равно колесница тащит ее за собой. Итак, человеческая свобода — это сознательное и разумное следование необходимости. Как сказано в молитвенных стихах стоика Клеанфа:

Веди меня, Зевес, и ты, что ткешь судьбу, Куда от века вами предопределен, Да не ропща пойду. А коль не восхощу, Негодным став, то все равно туда ж пойду.

(Эпиктет, Encheiridion, 53).

Исходя из того, что все существующее есть необходимая связь причин и следствий, стоики утверждали возможность мантики и предсказаний будущего. Они пытались создать для распространенной и в Греции, и в Риме практики предсказаний научную основу. Вообще, их отношение к религии резко отличалось от последовательного ее неприятия эпикурейцами. Стоики пытаются ассимилировать античную религию в свое мировоззрение, признают и бога, и богов и демонов. Они стараются ответить на критику религии путем аллегорического истолкования основных фигур пантеона и главных мифов. Аллегорическому толкованию подвергаются гомеровские тексты. Эта ассимиляция религии проводится под знаком пантеизма. Многочисленные боги и герои Греции хорошо подошли для мировоззрения, провозглашавшего, что все есть божество.

Человеческую душу стоики определяли как «соприсущий нам воздух» (SVF II 774), «соприсущий нам и непрерывный воздух, пронизывающий все наше тело» (SVF II 885). Сам воздух нашей души определялся как «мыслящее тепло» (SVF II 779) или как огонь. Душа делилась стоиками на восемь частей: на ведущее и руководящее начало, на пять ощущений, на способность речи ( φωνητικόν) и на способность размножения ( σπερματικόν). Руководящее начало находится не в голове, но в груди, поскольку из груди исходит голос. Душа, согласно стоикам, не может обладать бестелесностью, поскольку она есть воздух или огонь, не может и обладать вечным существованием. Во время мирового пожара все отдельные души возвращаются в единую огненную природу, откуда они когда-то отделились[10]. Что же касается времени до мирового пожара, то, по Клеанфу, до него существуют все души, а, по Хрисиппу, только души мудрецов.

Лестница существ, согласно стоикам, выглядит так. Самая низшая ступень, неодушевленное, обладает только свойством или структурой, в растениях к этому присоединяется естество (φύσις) как способность к движению. Душа впервые появляется у животных, она отличается способностью представления и влечением. У человека ко всему этому присоединяется разум (λόγος).

Этика. В отличие от Эпикура первое стремление всякого живого существа не к удовольствию, но к самосохранению. Наиболее близким является для любого живого существа его собственное устроение и сознание о нем. Никакое живое существо не может относиться к себе самому как к чужому, оно с рождения отталкивает все губительное и вредное, усваивает же себе все родственное и близкое. А этого не могло бы быть, если бы мы сразу не обладали чувством и сознанием (sensus) (Цицерон, De finibus III 5) себя и своего устроения. Удовольствие является лишь побочным эффектом (έπιγέννημα) этого изначального стремления к самосохранению. По Хрисиппу, это врожденное чувство близости к самим себе распространяется и на наши части, и на наши порождения (Ср. SVF III 179). Любовь к своим порождениям образует фундамент человеческой социальности.

Человек есть существо разумное, поэтому он близок самому себе не просто как живое существо, но как разумное существо, т. е. человеку в самом себе, прежде всего, дорога его разумная часть. Главным определением счастливой жизни была формула «жизнь согласно природе», которая понималась как «жизнь согласно разуму» и «жизнь согласно добродетели». Родоначальник стоицизма Зенон говорил просто о согласной жизни, имея в виду отсутствие в душе добродетельного человека разногласий, его согласие с самим собой, т. е. со своим разумом. Ученик Зенона Клеанф добавил к «согласной жизни» слова «с природой» (тр φύσει), имея в виду жизнь, согласную с общим законом, управляющим Вселенной. Хрисипп примирил эти два подхода, понимая «природу» и как общий закон, и как естество каждого человека. Поскольку природа каждого из нас является частью мировой природы, то между этими смыслами нет противоречия. В соответствии с таким учением о цели жизни стоики определяли добродетель как «согласное с собой состояние души» (Диоген Лаэртский, VII 89), как «состояние души, благодаря разуму согласное касательно всей жизни» (Климент Александрийский, Paedagogus I 13), или как «состояние души, находящейся в согласии с самой собой касательно всей жизни» (Стобей, II р. 60, 7 —8 W). Таким образом, совершенная жизнь заключается в согласии с самим собой и общим законом, пронизывающим все, в согласии нашей разумной части и мирового разума. Это и будет добродетелью счастливца и благим течением его жизни.

Благом стоики считали исключительно добродетель. Зенон так говорит об этом. «Все существующее либо хорошо, либо плохо, либо безразлично. Хорошим является следующее: разумение, целомудрие, справедливость, мужество и все, что есть добродетель или причастно добродетели. Плохим — неразумие, необузданность, несправедливость, трусость и все, что есть порок или причастно пороку. Безразличным же является следующее: жизнь и смерть, слава и бесславие, страдание и удовольствие, богатство и бедность, болезнь и здоровье, и все тому подобное» (Стобей, Ecl. II р. 57, 18 W). Сенека же пишет: «Высшим благом является нравственно-прекрасное (honestum).И я добавлю, чтобы ты еще больше удивился: нравственно-прекрасное является единственным благом» (Epistulae 71, 4). Итак, все, что нужно для счастливой жизни, заключено только в добродетели, добродетель вполне достаточна для счастья и довлеет самой себе. Основой любой добродетели является разум. Между различными благами, т. е. между добродетелями нет никакого различия, ни одна из них не лучше и не хуже другой. Точно так же и все пороки одинаковы, среди них нет лучшего или худшего. В отличие от прочих искусств мудрость, т. е. добродетельная жизнь, имеет свою цель в самой себе.

Область безразличного делилась стоиками на два вида: предпочтительное (προηγμένα) и непредпочтительное (άπροηγμένα). Хотя для счастливой жизни безразличное не могло принести никакой пользы, для обычной жизни выбор безразличного представлялся стоикам важным и требующим обоснования. Так, жизнь, здоровье, сила, богатство, слава, хорошее происхождение считались предпочтительными, а их противоположности — непредпочтительными. Для добродетельной жизни все это было для стоиков безразличным. Некоторые стоики (Аристон Хиосский) шли еще дальше и полностью элиминировали всякое различие между предпочтительным и непредпочтительным, доводя стоическую точку зрения на благо до логического конца.

Добродетель определялась стоиками как «некое совершенство всякого существа» (Диоген Лаэртский, VII 90) и как «возникшее благодаря разуму некое расположение и силу ведущего начала души» (Плутарх, De virt. mor. 3). Всякий человек от природы имеет предрасположенность к добродетели или, как выражается Цицерон, «врожденные семена добродетелей» (Цицерон, Tusc. disp. III 1,2). Итак, добродетель врождена нам и существует от природы, тогда как порок и зло могут прийти только извне и представляют собой извращение (διαστροφή, perversio) природы.

Основными добродетелями, как уже говорилось, стоики считали разумение, справедливость, благоразумие и мужество. В определенном смысле справедливость, благоразумие и мужество были разновидностями разумения. Так, Зенон определял справедливость как разумение в делах распределения, благоразумие как разумение относительно предметов выбора, мужество как разумение в том, что нужно переносить. Но он все же не считал, что разумение есть единственная добродетель, а о прочих не должно быть и речи, как будет думать Аристон Хиосский. Добродетели не отделимы друг от друга, а тот, кто имеет хотя бы одну добродетель, будет иметь их все. Добродетель нельзя утратить в нормальном состоянии рассудка, однако при тяжелых психических расстройствах вместе с разумом утрачивается и добродетель.

Нравственное действие оценивалось стоиками не по его результату, но по внутреннему настрою того, кто его совершает. Деяние, которое могло бы со стороны показаться ужасным и невозможным, с точки зрения намерения может быть добродетельным и разумным.

К важным достижениям этической доктрины стоицизма можно отнести разработку стоиками учения о страстях (πάθη). Страсть определялась Зеноном как «неразумное и противоестественное движение души, или влечение, переходящее меру» (Диоген Лаэртский, VII 110). Однако другой видный стоик, Хрисипп, определял страсти как ложные суждения нашей разумной части. По стоикам, существуют четыре главных рода страстей: печаль, страх, вожделение, удовольствие. «Печаль — это неразумное сжатие, или недавнее мнение о присутствии зла, из-за которого, как кажется, происходит сжатие. Страх — это неразумное уклонение, или бегство от кажущегося ужасным. Вожделение — это неразумное стремление, иди преследование кажущегося блага. Удовольствие — это неразумное воспарение (επαρσις), или недавнее мнение о присутствии блага, из-за которого, как кажется, происходит воспарение» (Андроник, Περί παθών Ι (SVF III 391)). Из этих определений видно, что страсть, во-первых, является неразумной, противоречащей разуму, во-вторых, страсти связаны с кажущимся, а не с действительным. Страсти не могут быть, по стоикам, умеряемы, они должны быть полностью устранены. В этом отличие стоиков от Аристотеля. Уничтожение страстей является делом философии. Цицерон так говорит об этом: «Вот что делает философия. Она лечит души, устраняет пустые тревоги,освобождает от вожделений, прогоняет страхи» (Цицерон, Tusc. disp. II 4, 11). Страстям стоики противопоставляли «благие претерпевания» (εύπάθειαι), радость, осторожность и «добрую волю» (βούλησις), которые отличаются от страстей тем, что не противоречат разуму, но согласны с ним (εΰλογαν). Сострадание и раскаяние не входили, согласно стоикам, в число «благих претерпеваний» и должны были быть отвергнуты. Поскольку между разумом и неразумием, между добродетелью и пороком нет ничего промежуточного, то и все люди строго делятся на два вида: мудрецов и неразумных. Даже те, кто стремится к нравственному совершенствованию, но его не достиг (οί προκύπτοντες), должны быть зачислены в разряд неразумных и дурных. Мудрец обладает всеми добродетелями, совершает только правильные поступки, никогда не ошибается. Ему чуждо мнение, поскольку его познание основательно и твердо, и невежество. Мудрец не бесчувственен, но бесстрастен. Он может почувствовать боль и страх, но он не примет это в свою душу. Мудрец может делать все что угодно, ибо он все будет делать совершенно и согласно с природой. Он может жить в обществе, жениться, производить детей на свет, ибо все это никак не может помешать его свободе. Он свободен настолько, что даже может вкушать человеческое мясо, если это будет оправдано разумом. Только мудрец подлинный царь, поскольку царь должен знать, что такое хорошо и что такое плохо. Только мудрец — подлинный судья или оратор. Стоический мудрец никого не жалеет и никого не прощает, ибо это противоречит его пониманию долга. Только мудрец богат, красив и счастлив. Мудрец имеет право на свою собственную жизнь, которую он может оставить либо за отечество или друзей, либо из-за тяжелой и неизлечимой болезни. Мудрец — крайне редкое, но не невозможное явление на земле. По Сенеке, он рождается раз в пятьсот лет.

Базисом стоического учения об обществе было утверждение, что каждый человек по природе стремится к самосохранению, заботится о себе и о том, что ему близко. Из этой любви к себе вырастает и любовь к своим близким и, в конце концов, к человеческому роду в целом. Поскольку наше подлинное «Я» — это разум, которым обладает также каждый человек, то наша любовь к себе есть, на самом деле, любовь к человеку как таковому. Отсюда вырастает преодоление в рамках стоицизма деления на своих и чужих, на греков и варваров. Люди как существа обладающие разумом образуют огромную вселенскую общину, к этой общине принадлежат и боги, которые тоже обла...[11]

Литература

1.Stoicorum veterum fragmenta, coll. J. Arnim. Vol. I —III. Lipsiae, 1903— 1905.

2.Фрагменты ранних стоиков. Т. I —II (второй том в двух частях) / Пер. и комм. А. А. Столярова. М., 1998 — 2002.

3.Луций Аней Сенека. Нравственные письма к Луцилию. М, 1977.

4.Марк Аврелий Антонин. Размышления. Л., 1985.

5.Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979.

6.Столяров А. А. Стоя и стоицизм. М., 1995.

7.Pohlenz M. Die Stoa. Bd.I — IL Göttingen, 1948 - 1949.

Школа стоиков была основана в конце IV в. до н. э. Зеноном, выходцем из кипрского города Кития, имевшего финикийское заселение. Некоторые ученые считают Зенона финикийцем по происхождению. В конце десятых годов четвертого века он приезжает в Афины и обращается к философии. Будучи вдохновлен образом Сократа в «Воспоминаниях» Ксенофонта, он становится учеником киника Кратета и благодаря этому влияние киников окрашивает довольно сильно этическое учение стоиков. Он слушал также лекции Полемона и Диодора Кроноса. После этого он основывает свою школу, которая располагалась в знаменитом «Пестром портике» (тодποικίλη), расписанном фресками Полигнота. Отсюда школа получила свое название. Зенон очень почитался в Афинах за свою проповедь добродетели, после смерти он удостоился высоких наград от афинских граждан. Важнейшими учениками Зенона были Аристон Хиосский и Херилл. В Аристоне со всею силою проявилась киническая струя. Он полностью отвергал логику и физику, призывая заниматься исключительно добродетелью и пороком. Еще одним знаменитым учеником Зенона был Клеанф из Асса, бывший кулачный боец, ставший верным последователем Зенона. Особую роль в развитии стоической школы сыграл ученик Клеанфа Хрисипп из Сол (?281 — 208 гг. до н. э.), всеобъемлющий талант которого позволил ему стать как бы вторым основателем Стои. Это был плодотворнейший писатель, создававший каждый день по 500 строк. Он разработал сложную систему стоической логики, внес множество изменений в этику и физику. Ученикам Хрисиппа были Диоген из Селевкии и Антипатр из Тарса.

Следующий период в развитии стоического учения (II — I вв. до н. э.) называется Средняя Стоя в противоположность предшествующему периоду Древней Стои. Он представлен двумя основными фигурами, Панецием (? 185 — 108 гг. до н. э.) и Посидонием (? 135 — 51 гг. до н. э.). Этот период характеризовался отходом от некоторых положений древнестоической догматики, эклектизмом, т. е. сочетанием стоических доктрин с отдельными элементами учений Платона и Аристотеля, ориентацией на Рим как на новый центр цивилизации.

Наконец, последним важным этапом стал так называемый «римский стоицизм» (I — II вв. н. э.), представленный именами Сенеки, Мусония Руфа, Эпиктета и императора Марка Аврелия. Логическая и физическая стороны стоического учения в этот период практически не разрабатываются. На первый план выходит этика стоицизма понимаемая, прежде всего, как практическое искусство, нацеленное на достижение счастливой жизни. Концептуальных изменений в этот период внесено практически не было, однако богатые мыслью и хорошо написанные произведения римских стоиков становятся с того времени важнейшей частью европейского культурного наследия. Тогда как о Древней и Средней Стое мы можем судить исключительно по фрагментам и цитатам у других авторов, сочинения римских стоиков, почти полностью сохранившиеся, входят в золотой фонд европейской и мировой литературы. Они влияют и на писателей поздней Античности, на моралистов Средневековья и Возрождения, продолжая оставаться ориентирами морали и хорошего стиля для многих мыслителей и писателей Нового времени. Именно благодаря им вошло во все новые языки слово «стоик» с его своеобразным значением.

Разделение философии.

Мудрость (σοφία) определяется стоиками как наука (επιστήμη) о вещах божественных и человеческих. Философия же — как упражнение в необходимом искусстве, необходимым же, согласно стоикам, является добродетель, которая делится на три части: физическую, этическую и логическую. Соответственно, на три части делится и философия. Такое трехчастное деление было впервые предложено учеником Платона Ксенократом, за которым и последовали в этом стоики. Они иллюстрировали это деление сравнениями. Если уподобить философию живому существу, то логика будет костями и жилами, этика — плотью, а душа — физикой. Если сравнить философию с яйцом, то логика будет скорлупой, этика — белком, а физика — желтком. Если сравнить с плодоносным полем, то логика — это ограда, плод — это этика, а земля и деревья — физика. Впрочем, иногда соответствия менялись. Например, стоик Посидоний называл этику душой живого существа и желтком яйца, а физику — плотью и белком. Эти части не отделены друг от друга, но находятся во взаимосвязи. Более подробное деление философии было предложено Клеанфом. Он делил философию на шесть частей: диалектику, риторику, этику, политику, физику и теологию.

Логика. Поскольку греческое слово λόγος значило одновременно «слово» и «разум», стоики, создавая свою логику, уделяли огромное внимание как мышлению, так и языку. Логика делилась на две части, риторику и диалектику, которые не противопоставлялись друг другу, как это было, например, у Платона. Риторы говорят более развернуто то, что диалектики выражают более сжато. Зенон поэтому сравнивал диалектику с кулаком, а риторику — с ладонью. Некоторые стоики помимо диалектики и риторики включали в логику учение об определении и учение о канонах и критериях. Риторика делилась на три части: совещательную, судебную и восхваляющую. Диалектика делилась на учение о звуке (грамматика) и о том, что звук обозначает. В грамматике стоики подытоживают и обобщают результаты, достигнутые предшествующими философами, в первую очередь Аристотелем. Стоики разрабатывают общее учение о языке, теорию падежей[7], теорию частей речи[8], теорию времен глагола, основы теории стилистики. Их понимание языка основывалось на учении о его природном характере, поскольку первые слова возникли, согласно стоикам, из подражания вещам. В связи с этим стоики занимались еще и этимологическими штудиями.

Критерием истины, по стоикам, являлась так называемая «каталептическая фантазия» (φαντασία καταληπτική) или просто «восприятие» (κατάληψις). Что это такое? По Зенону, процесс познания начинается тогда, когда мы получаем извне некий импульс, толчок. Этот толчок действует на нашу душу, запечатлеваясь на ней. Такое запечатление называлось стоиками фантазией. Надо отметить, что до этого внешнего воздействия наша душа является пустой, как белый лист бумаги до письма или как воск до тиснения на нем печати. После того как состоялось запечатление, следует согласие (συγκατάθεσις) или несогласие с ним, что относится к ведению нашего духа. Мы можем согласиться или нет, мы свободны принять или отвергнуть образ, полученный нами извне. Если этот образ имеет в самом себе свидетельство той вещи, от которой он произошел, т. е. если он ясен и отчетлив, не вызывает никаких сомнений, то в случае согласия на него, в случае его приятия возникает восприятие или «каталепсис» (κατάληψις). Это восприятие похоже на то, что мы испытываем, захватывая рукой какую-либо вещь, т. е. оно обеспечивает нам прямое и непосредственное касание вещи. Наконец, получив такое восприятие, мы проверяем его разумом. Если оно не будет разумом опровергнуто, возникнет знание. Если же будет опровергнуто, возникает неведение. Зенон демонстрировал отношение этих этапов нашего познания посредством руки. Так, открытая ладонь символизирует первоначальный образ, отпечатлевшийся в нас. Когда мы немного сгибаем пальцы, это означает наше согласие на этот образ. Когда мы сжимаем руку в кулак, это значит восприятие. Наконец, когда мы ладонью левой руки обхватываем этот кулак, мы получаем образ научного знания, знания, обладать которым может только мудрец. Таким образом, началом нашего познания является действие извне, в котором мы не свободны. Но мы можем принять или отвергнуть образ, появившийся в нас. В этом проявляется наша свобода. Если мы сочтем, что этот образ ясно свидетельствует о той вещи, от которой он произошел, и дадим на него согласие, мы получим восприятие, которое затем должно пройти проверку разума. Критерием истины в этой схеме является восприятие, т.е. тот образ, который ясно сообщает о породившей его вещи, и который получил одобрение.

Несколько иначе эта схема познания представлена у Хрисиппа. По Хрисиппу, критерием истины является не восприятие, состоящее из каталептической фантазии плюс одобрение, но сама каталептическая фантазия. Дело в том, что эта последняя, по Хрисиппу, с необходимостью принуждает нас к согласию. Если мы восприняли нечто каталептически, то согласие следует автоматически. Поэтому нет смысла говорить о критерии истины как соединения каталептической фантазии и одобрения. Однако и он признавал все же возможность случаев, когда некоторые дополнительные обстоятельства заставляют нас отвергнуть каталептическую фантазию. Так, когда в трагедии Еврипида «Алкеста» Геракл возвращает Алкесту из Аида и приводит ее к Адмету, ее мужу, тот, несмотря на ясность и несомненность образа Алкесты, не соглашается, что перед ним именно его жена, поскольку он знал, что она в Аиде, откуда не возвращаются. Значит, в определенных обстоятельствах каталептическая фантазия все же не может получить одобрения.

Таким образом, хотя наше познание начинается с ощущений, ощущениями оно не заканчивается. Не верно было бы считать гносеологию стоиков сенсуалистической. Ощущения могут быть различной степени ясности, тогдакак истина должна быть ясна и очевидна. Помимо непроизвольных ощущений у нас есть право на согласие или несогласие с ними. Значит, в познавательной деятельности человек не полностью связан явлениями, действующими на его органы чувств. Человек свободен в познании, поскольку последнее слово остается за ним и его согласием.

Когда объект уже воспринят, в нас остается воспоминание о нем. Из множества воспоминаний образуется опыт, т. е. множество однородных представлений. Из наших восприятий постепенно образуются понятия (εννοιοα), причем одни из них образуются сами по себе, а другие являются результатом сознательной деятельности нашего мышления. В первом случае у нас образуются общие представления, во втором — искусственно образованные понятия. Разум (λόγος) образуется в человеческой душе из восприятий и общих представлений постепенно. Его формирование заканчивается в возрасте четырнадцати лет. Именно разум открывает перед нами возможность познания не только единичных вещей, но и мирового целого.

Самыми высшими понятиями являлись, согласно Стоикам, следующие: 1) подлежащее, 2) качество или наделенное качеством подлежащее, 3) находящееся в определенном состоянии (το πώς έχον ) или находящееся в определенном состоянии наделенное качеством подлежащее, 4) относящееся к чему-то или относящееся к чему-то находящееся в определенном состоянии наделенное качеством подлежащее.

Физика. Физическое учение играет в стоицизме важнейшую роль. Мы видели, что в сравнениях, приводимых стоиками, ей принадлежала главная роль. Это было связано с тем, что она в глазах стоиков являлась учением о божестве. При этом многое в физической доктрине стоицизма взято из предшествующей традиции, главным образом, у Гераклита и отчасти у Аристотеля.

Началами всего существующего являются, согласно стоикам, действующее и претерпевающее, или бог и материя. Материя есть то, что лишено всяких качеств, полностью пассивно, готово принять любую форму, приходящее в движение только под воздействием другого. Материя не может стать ни больше, ни меньше, она лишена какого бы то ни было изменения. Изменяться могут только ее части, но не она сама. Действующее начало называется разумом (λόγος), находящимся в материи, и богом, который пронизывает материю и, оформляя ее, творит из нее все вещи. И бог, и материя вечны и неуничтожимы. Хотя стоики различают их, тем не менее они их не разделяют. И разум, и материя есть два аспекта одной и той же реальности.

Важнейшим принципом стоической физики является утверждение о том, что любое действующее начало может быть только телом. «Все, что действует, есть тело» (Диоген Лаэртский, VII, 56). Таким образом, стоики, как и эпикурейцы, выступают против Платона и Аристотеля, признававших нематериальные действующие причины. Следовательно, бог, выступающий как деятельное начало, есть тело. Он не что иное, как огонь и дыхание. Это не разрушительный огнь поядающий, но огонь созидательный, порождающий весь мир, содержащий в себе «семенные логосы» (σπερματικοί λόγοι), т. е. разумные основания всякого явления, с необходимостью определяющие все, что существует. Эти семенные логосы, поскольку они вечны и неизменны, напоминают аристотелевские формы и платоновские идеи. Но, будучи материальными и имманентными, они отличаются и от форм, и от идей. Таким образом, все, находящееся в мире, и сам мир как целое создано разумной причиной, творческим огнем. Стоики выступают против эпикурейского тезиса о случайном происхождении мира. Как художник искусно творит свое произведение, запечатлевая в нем свое мастерство и свой разум, так и творческий огонь разумно и искусно созидает все и пронизывает все. При этом творческий огонь не стоит вне мира, как платоновский демиург. Нет, он сам находится в нем, есть его руководящая, направляющая и созидающая часть, природа и душа космоса. Стоики называют его Зевсом.

Когда он создает мир, он в начале делает материю годной для творения, затем создает четыре элемента, огонь, воду, воздух, землю. Космос возникает, когда из начального огня, все переходит во влагу через промежуточную воздушную стадию, некоторые части воды сгущаются до земли, некоторые снова возвращаются в воздушное состояние. Из этих четырех элементов возникают все растения и животные.

По прошествии определенного времени космос возвращается в огненное состояние, происходит то, что стоики называли «мировым пожаром». Все снова становится огнем, в котором пребывают семена всего существующего, чтобы затем снова повторить все сначала. Снова все двинется через воздушное состояние к влажному, поэтому Сенека называет огонь концом мира, а влагу — его началом. Таким образом, рождение и гибель космоса периодически повторяются, причем ничего нового не возникает. Поскольку в боге содержатся одни и те же семенные логосы, все события в мире каждый раз разворачиваются абсолютно одинаково, происходит, как позднее выразится Ницше, «вечное возвращение того же самого».

Космос, создаваемый и руководимый богом и разумом, и сам есть живое существо, разумное и одушевленное. Стоики доказывали это положение так. Разумное, одушевленное и живое лучше неразумного, неодушевленного и мертвого. Космос — самое лучшее. Следовательно, космос разумен, одушевлен и живой. Еще один аргумент был таким. То, что порождает разумные существа, само разумно. Космос порождает живые существа. Значит, космос разумен. Божественный разум проникает весь космос, однако, не в равной мере. В некоторых вещах его присутствие заметно только в разумной оформленности, им присущей, в других же — он проявляется непосредственно как ведущее начало. Ведущим началом всего мира стоики называли эфир, небо или даже солнце.

Космос, согласно стоикам, один-единственный, причем ограниченный и имеющий форму шара. За его пределами находится беспредельная пустота, лишенная телесности. В самом же космосе никакой пустоты нет, космос пребывает в полном единении, обусловленном согласием и сопряжением небесного и земного.

Божественный разум отождествлялся стоиками с судьбой (ι):

«судьба — это разум, в соответствии с коим прошлое было, настоящее есть, а будущее будет», говорил Хрисипп (SVF II 913). Классическое определение судьбы, принадлежащее тому же Хрисиппу, было следующим: «Судьба — это некое природное сочленение (σύνταξις) всего, когда вечно одно следует за другим, и связь этого следования непреодолима» (Авл Гелий, Ν.Α. VII 2). Сенека же пишет: «Великое утешение быть пленником вместе со всем миром. Ведь то, что приказало нам так жить и так умирать, тою же самой необходимостью связало и богов. Неотвратимо движется ход всего человеческого и божественного. И сам создатель всего и правитель, начертав законы судеб, им следует. Однажды повелев, всегда повинуется» (De prov. 5, 8). В другом месте Сенека говорит: «Если ты назовешь его (бога. — Д. Б.) судьбой (fatum), не ошибешься. Ведь судьба есть не что иное, как связанный ряд причин, бог же есть первая причина всего, от которого зависит все остальное» (De benef. IV 7).

Важнейшим моментом стоической доктрины является учение о провидении (πρόνοια). Согласно Зенону, судьба и провидение тождественны[9]. Это значит, что все происходящее в мире по закону необходимости одновременно является самым лучшим, что божество, с необходимостью устрояющее мир, направляет его к лучшему и совершенному. Таким образом, любое событие одновременно и необходимо вытекает из предшествующего ряда причин, начиная с первой, и является самым лучшим. В таком случае в мире нет и не может быть никакого зла. Не все стоики согласились с Зеноном, его ближайший ученик Клеанф ограничил принцип провидения. Как свидетельствует Халкидий: «То, что происходит властью провидения, происходит также необходимо, но не все то, что происходит по необходимости, происходит по воле провидения, — утверждал Клеанф» (In Tim. с. 144 (SVF I 551)).

Таким образом, в мире все устроено целесообразно. Низшее существует для высшего, худшее для лучшего. Неодушевленное существует для одушевленного, одушевленное — для разумного. Так, по Хрисиппу, мы созданы богами для них и для самих себя, животные созданы для нас: лошади для наших войн и сражений, собаки для охоты, а барсы, медведи и львы — для упражнения в храбрости. Даже вредные животные созданы для нашей пользы. Согласно Плутарху (Stoic. repugn. 21, p. 1044 d.), Хрисипп говорил, что клопы полезны, чтобы не давать нам долго спать, а мыши заставляют нас не разбрасывать все в беспорядке. Впрочем, некоторые живые существа возникли не для утилитарных целей, но для красоты. Так, по Хрисиппу, павлин возник ради красоты своего хвоста.

Если в мире все устроено целесообразно, откуда же берутся беды и несчастья, откуда берется зло? Во-первых, говорили стоики, всевозможные беды могут быть насланы богом на дурных людей, дабы их примером вразумить остальных. Однако такое решение не дает ответа на вопрос, почему беды и несчастья случаются с людьми добродетельными и праведными. Второе решение, предлагавшееся стоиками, заключалось в том, что в большом мировом хозяйстве, хорошо устроенном, тем не менее могут случаться всякие мелкие неприятности. Божественная природа все рождает прекрасно и ко благу, но при этом, достигая главного блага, она попутно (κατά παρακολούθησιν) порождает и какие-то дефекты. Хрисипп приводил такой пример. Создавая человеческую голову, природа разумно и заботливо создала ее из тончайших и маленьких косточек, однако, несмотря на сие великое искусство, голова попутным образом получилась хрупкой и ломкой. Так и в мире, зло возникает попутным образом, когда природа, создавая свои прекрасные творения, попутно создает всякие уродства и причиняет добрым людям незаслуженные ими страдания. В этом, как говорит Сенека, играет роль то, что материя обладает своими собственными причинами. В любом случае, согласно стоикам, нужно обращать внимание не на частные неудачи божественного разума, но на его, так сказать, стратегический успех. Стоики осознавали проблематичность этого решения, но у них не было иного выхода. Либо при всех дефектах мир устроен все же целесообразно, либо остаются атомы и пустота, случай и механическая необходимость эпикурейцев. Наконец, зло, согласно Хрисиппу, должно быть, ибо без него мы не могли бы понять и оценить благо.

В системе стоического фатализма человеку оставляется лишь свобода подчиняться законам мирового целого и его движению. Стоики иллюстрировали свое понимание свободы примером с собакой, привязанной к колеснице. Если собака бежит за колесницей, она делает это по своей воле, как бы понимая, что никуда ей не деться, и одновременно подчиняется влекущей необходимости. Если отказывается и не хочет бежать, все равно колесница тащит ее за собой. Итак, человеческая свобода — это сознательное и разумное следование необходимости. Как сказано в молитвенных стихах стоика Клеанфа:

Веди меня, Зевес, и ты, что ткешь судьбу, Куда от века вами предопределен, Да не ропща пойду. А коль не восхощу, Негодным став, то все равно туда ж пойду.

(Эпиктет, Encheiridion, 53).

Исходя из того, что все существующее есть необходимая связь причин и следствий, стоики утверждали возможность мантики и предсказаний будущего. Они пытались создать для распространенной и в Греции, и в Риме практики предсказаний научную основу. Вообще, их отношение к религии резко отличалось от последовательного ее неприятия эпикурейцами. Стоики пытаются ассимилировать античную религию в свое мировоззрение, признают и бога, и богов и демонов. Они стараются ответить на критику религии путем аллегорического истолкования основных фигур пантеона и главных мифов. Аллегорическому толкованию подвергаются гомеровские тексты. Эта ассимиляция религии проводится под знаком пантеизма. Многочисленные боги и герои Греции хорошо подошли для мировоззрения, провозглашавшего, что все есть божество.

Человеческую душу стоики определяли как «соприсущий нам воздух» (SVF II 774), «соприсущий нам и непрерывный воздух, пронизывающий все наше тело» (SVF II 885). Сам воздух нашей души определялся как «мыслящее тепло» (SVF II 779) или как огонь. Душа делилась стоиками на восемь частей: на ведущее и руководящее начало, на пять ощущений, на способность речи ( φωνητικόν) и на способность размножения ( σπερματικόν). Руководящее начало находится не в голове, но в груди, поскольку из груди исходит голос. Душа, согласно стоикам, не может обладать бестелесностью, поскольку она есть воздух или огонь, не может и обладать вечным существованием. Во время мирового пожара все отдельные души возвращаются в единую огненную природу, откуда они когда-то отделились[10]. Что же касается времени до мирового пожара, то, по Клеанфу, до него существуют все души, а, по Хрисиппу, только души мудрецов.

Лестница существ, согласно стоикам, выглядит так. Самая низшая ступень, неодушевленное, обладает только свойством или структурой, в растениях к этому присоединяется естество (φύσις) как способность к движению. Душа впервые появляется у животных, она отличается способностью представления и влечением. У человека ко всему этому присоединяется разум (λόγος).

Этика. В отличие от Эпикура первое стремление всякого живого существа не к удовольствию, но к самосохранению. Наиболее близким является для любого живого существа его собственное устроение и сознание о нем. Никакое живое существо не может относиться к себе самому как к чужому, оно с рождения отталкивает все губительное и вредное, усваивает же себе все родственное и близкое. А этого не могло бы быть, если бы мы сразу не обладали чувством и сознанием (sensus) (Цицерон, De finibus III 5) себя и своего устроения. Удовольствие является лишь побочным эффектом (έπιγέννημα) этого изначального стремления к самосохранению. По Хрисиппу, это врожденное чувство близости к самим себе распространяется и на наши части, и на наши порождения (Ср. SVF III 179). Любовь к своим порождениям образует фундамент человеческой социальности.

Человек есть существо разумное, поэтому он близок самому себе не просто как живое существо, но как разумное существо, т. е. человеку в самом себе, прежде всего, дорога его разумная часть. Главным определением счастливой жизни была формула «жизнь согласно природе», которая понималась как «жизнь согласно разуму» и «жизнь согласно добродетели». Родоначальник стоицизма Зенон говорил просто о согласной жизни, имея в виду отсутствие в душе добродетельного человека разногласий, его согласие с самим собой, т. е. со своим разумом. Ученик Зенона Клеанф добавил к «согласной жизни» слова «с природой» (тр φύσει), имея в виду жизнь, согласную с общим законом, управляющим Вселенной. Хрисипп примирил эти два подхода, понимая «природу» и как общий закон, и как естество каждого человека. Поскольку природа каждого из нас является частью мировой природы, то между этими смыслами нет противоречия. В соответствии с таким учением о цели жизни стоики определяли добродетель как «согласное с собой состояние души» (Диоген Лаэртский, VII 89), как «состояние души, благодаря разуму согласное касательно всей жизни» (Климент Александрийский, Paedagogus I 13), или как «состояние души, находящейся в согласии с самой собой касательно всей жизни» (Стобей, II р. 60, 7 —8 W). Таким образом, совершенная жизнь заключается в согласии с самим собой и общим законом, пронизывающим все, в согласии нашей разумной части и мирового разума. Это и будет добродетелью счастливца и благим течением его жизни.

Благом стоики считали исключительно добродетель. Зенон так говорит об этом. «Все существующее либо хорошо, либо плохо, либо безразлично. Хорошим является следующее: разумение, целомудрие, справедливость, мужество и все, что есть добродетель или причастно добродетели. Плохим — неразумие, необузданность, несправедливость, трусость и все, что есть порок или причастно пороку. Безразличным же является следующее: жизнь и смерть, слава и бесславие, страдание и удовольствие, богатство и бедность, болезнь и здоровье, и все тому подобное» (Стобей, Ecl. II р. 57, 18 W). Сенека же пишет: «Высшим благом является нравственно-прекрасное (honestum).И я добавлю, чтобы ты еще больше удивился: нравственно-прекрасное является единственным благом» (Epistulae 71, 4). Итак, все, что нужно для счастливой жизни, заключено только в добродетели, добродетель вполне достаточна для счастья и довлеет самой себе. Основой любой добродетели является разум. Между различными благами, т. е. между добродетелями нет никакого различия, ни одна из них не лучше и не хуже другой. Точно так же и все пороки одинаковы, среди них нет лучшего или худшего. В отличие от прочих искусств мудрость, т. е. добродетельная жизнь, имеет свою цель в самой себе.

Область безразличного делилась стоиками на два вида: предпочтительное (προηγμένα) и непредпочтительное (άπροηγμένα). Хотя для счастливой жизни безразличное не могло принести никакой пользы, для обычной жизни выбор безразличного представлялся стоикам важным и требующим обоснования. Так, жизнь, здоровье, сила, богатство, слава, хорошее происхождение считались предпочтительными, а их противоположности — непредпочтительными. Для добродетельной жизни все это было для стоиков безразличным. Некоторые стоики (Аристон Хиосский) шли еще дальше и полностью элиминировали всякое различие между предпочтительным и непредпочтительным, доводя стоическую точку зрения на благо до логического конца.

Добродетель определялась стоиками как «некое совершенство всякого существа» (Диоген Лаэртский, VII 90) и как «возникшее благодаря разуму некое расположение и силу ведущего начала души» (Плутарх, De virt. mor. 3). Всякий человек от природы имеет предрасположенность к добродетели или, как выражается Цицерон, «врожденные семена добродетелей» (Цицерон, Tusc. disp. III 1,2). Итак, добродетель врождена нам и существует от природы, тогда как порок и зло могут прийти только извне и представляют собой извращение (διαστροφή, perversio) природы.

Основными добродетелями, как уже говорилось, стоики считали разумение, справедливость, благоразумие и мужество. В определенном смысле справедливость, благоразумие и мужество были разновидностями разумения. Так, Зенон определял справедливость как разумение в делах распределения, благоразумие как разумение относительно предметов выбора, мужество как разумение в том, что нужно переносить. Но он все же не считал, что разумение есть единственная добродетель, а о прочих не должно быть и речи, как будет думать Аристон Хиосский. Добродетели не отделимы друг от друга, а тот, кто имеет хотя бы одну добродетель, будет иметь их все. Добродетель нельзя утратить в нормальном состоянии рассудка, однако при тяжелых психических расстройствах вместе с разумом утрачивается и добродетель.

Нравственное действие оценивалось стоиками не по его результату, но по внутреннему настрою того, кто его совершает. Деяние, которое могло бы со стороны показаться ужасным и невозможным, с точки зрения намерения может быть добродетельным и разумным.

К важным достижениям этической доктрины стоицизма можно отнести разработку стоиками учения о страстях (πάθη). Страсть определялась Зеноном как «неразумное и противоестественное движение души, или влечение, переходящее меру» (Диоген Лаэртский, VII 110). Однако другой видный стоик, Хрисипп, определял страсти как ложные суждения нашей разумной части. По стоикам, существуют четыре главных рода страстей: печаль, страх, вожделение, удовольствие. «Печаль — это неразумное сжатие, или недавнее мнение о присутствии зла, из-за которого, как кажется, происходит сжатие. Страх — это неразумное уклонение, или бегство от кажущегося ужасным. Вожделение — это неразумное стремление, иди преследование кажущегося блага. Удовольствие — это неразумное воспарение (επαρσις), или недавнее мнение о присутствии блага, из-за которого, как кажется, происходит воспарение» (Андроник, Περί παθών Ι (SVF III 391)). Из этих определений видно, что страсть, во-первых, является неразумной, противоречащей разуму, во-вторых, страсти связаны с кажущимся, а не с действительным. Страсти не могут быть, по стоикам, умеряемы, они должны быть полностью устранены. В этом отличие стоиков от Аристотеля. Уничтожение страстей является делом философии. Цицерон так говорит об этом: «Вот что делает философия. Она лечит души, устраняет пустые тревоги,освобождает от вожделений, прогоняет страхи» (Цицерон, Tusc. disp. II 4, 11). Страстям стоики противопоставляли «благие претерпевания» (εύπάθειαι), радость, осторожность и «добрую волю» (βούλησις), которые отличаются от страстей тем, что не противоречат разуму, но согласны с ним (εΰλογαν). Сострадание и раскаяние не входили, согласно стоикам, в число «благих претерпеваний» и должны были быть отвергнуты. Поскольку между разумом и неразумием, между добродетелью и пороком нет ничего промежуточного, то и все люди строго делятся на два вида: мудрецов и неразумных. Даже те, кто стремится к нравственному совершенствованию, но его не достиг (οί προκύπτοντες), должны быть зачислены в разряд неразумных и дурных. Мудрец обладает всеми добродетелями, совершает только правильные поступки, никогда не ошибается. Ему чуждо мнение, поскольку его познание основательно и твердо, и невежество. Мудрец не бесчувственен, но бесстрастен. Он может почувствовать боль и страх, но он не примет это в свою душу. Мудрец может делать все что угодно, ибо он все будет делать совершенно и согласно с природой. Он может жить в обществе, жениться, производить детей на свет, ибо все это никак не может помешать его свободе. Он свободен настолько, что даже может вкушать человеческое мясо, если это будет оправдано разумом. Только мудрец подлинный царь, поскольку царь должен знать, что такое хорошо и что такое плохо. Только мудрец — подлинный судья или оратор. Стоический мудрец никого не жалеет и никого не прощает, ибо это противоречит его пониманию долга. Только мудрец богат, красив и счастлив. Мудрец имеет право на свою собственную жизнь, которую он может оставить либо за отечество или друзей, либо из-за тяжелой и неизлечимой болезни. Мудрец — крайне редкое, но не невозможное явление на земле. По Сенеке, он рождается раз в пятьсот лет.

Базисом стоического учения об обществе было утверждение, что каждый человек по природе стремится к самосохранению, заботится о себе и о том, что ему близко. Из этой любви к себе вырастает и любовь к своим близким и, в конце концов, к человеческому роду в целом. Поскольку наше подлинное «Я» — это разум, которым обладает также каждый человек, то наша любовь к себе есть, на самом деле, любовь к человеку как таковому. Отсюда вырастает преодоление в рамках стоицизма деления на своих и чужих, на греков и варваров. Люди как существа обладающие разумом образуют огромную вселенскую общину, к этой общине принадлежат и боги, которые тоже обла...[11]

Литература

1.Stoicorum veterum fragmenta, coll. J. Arnim. Vol. I —III. Lipsiae, 1903— 1905.

2.Фрагменты ранних стоиков. Т. I —II (второй том в двух частях) / Пер. и комм. А. А. Столярова. М., 1998 — 2002.

3.Луций Аней Сенека. Нравственные письма к Луцилию. М, 1977.

4.Марк Аврелий Антонин. Размышления. Л., 1985.

5.Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979.

6.Столяров А. А. Стоя и стоицизм. М., 1995.

7.Pohlenz M. Die Stoa. Bd.I — IL Göttingen, 1948 - 1949.