§ 12. Договор в буржуазном праве

1. Договор имеет большое значение в буржуазном праве. Буржуазное обязательственное право — прежде всего договорное право. Однако там значение договора имеет совсем другие клас­совые корни, а потому и совсем иной смысл, чем в советском праве.

В период промышленного капитализма роль договора пред­определялась тем, что капиталистическое хозяйство строилось на принципе конкуренции отдельных хозяйств. Капиталистическое хозяйство характеризуется анархией производства. Это сделало договор наиболее подходящей формой, в которой отображается конкурентная борьба между самими товаровладельцами.

Истинная природа отношений, которые в капиталистическом обществе отражаются в обязательственных договорах, вскрыта Марксом: «Чтобы данные вещи могли относиться друг к другу как товары, товаровладельцы должны относиться друг к другу как лица, воля которых распоряжается этими вещами: таким об­разом, один товаровладелец лишь по воле другого, следовательно каждый из них лишь при посредстве одного общего им обоим волевого акта, может присвоить себе чужой товар, отчуждая свой собственный» ).

С другой стороны, договором оформляется и продажа трудя­щимися своей рабочей силы; на почве этих договорных отноше­ний трудящиеся оказываются в кабале у капиталиста. Буржуаз­ная теория провозглашает пресловутую «свободу договора», скрывающую эксплоатацию одною стороною в договоре другой стороны.

В буржуазном праве периода промышленного капитализма выделяется в качестве одного из основных, общеизвестных прин­ципов, что стороны вольны (в общих рамках закона) своим «свободным» соглашением вложить в договор любое содержание.

Буржуазные юристы, лакеи своего владыки-капитала, умалчи­вают о том, что эта «формально-юридическая свобода» на самом деле сопровождается тяжелым экономическим гнетом, которым один контрагент давит другого. Они не вскрывают того факта, что голод заставляет неимущего итти на любые условия, диктуемые капиталистом. Эта подоплека договорной «свободы» не вскры­вается буржуазными авторами. Ибо раскрытие этой подоплеки спутало бы все их карты: пришлось бы волей-неволей внести ка­кие-то омрачающие ыраски в розовую картину благополучия жизни буржуазного общества, на изображение которой буржуаз­ный автор имеет социальный заказ. Действительное же положе­ние в буржуазном обществе таково, что правильнее говорить не о свободе договора, а о свободе эксплоатации человека челове­ком.

В условиях эксплоататорского общества можно говорить лишь о так называемой «свободе договора», ибо только с формальной стороны контрагенты свободно решают там вопрос, заключать ли им договор, и если заключать, то какое вложить в него содер­жание. Фактически, ввиду экономической зависимости одного контрагента от другого, дело обстоит совершенно иначе.

2. В период монополистического капитализма (империализма) договор с внешней стороны сохраняет 'первое место среди всех оснований возникновения обязательства, но по существу о'н во многих отношениях хозяйственной жизни уступает место одно­стороннему выражению воли монополиста, отнимающего у своих контрагентов даже возможность участвовать в выработке усло­вий договора и как-то влиять на его содержание. Эксплоатация,. достигавшая огромных размеров при промышленном капита­лизме, еще более усилилась в период империализма, когда в практике монополистических предприятий получили исключи­тельно широкое распространение так называемые «договоры при­соединения» или «договоры посредством присоединения». Это— исключительно удобное для капиталистов средство безудержной эксплоатации трудящихся; это — форма легального выжимания соков капиталистами из слабых и зависимых людей. В этих до^ говорах неравенство сторон доводится до такой крайней степени, что одна сторона (монополистическое предприятие) изготовляет заранее бланк, в котором односторонне устанавливает все усло­вия заключаемого «договора». Эти условия не подлежат какому-либо обсуждению и изменению; другой стороне (трудящемуся)' •предлагается просто подписать бланк, не внося в него изменений. Эта другая сторона вынуждена беспрекословно принимать пред­лагаемые эксплоататором условия (поскольку обойтись без за­ключения договора для нее невозможно: достаточно указать, что в категорию «договоров присоединения» относятся наиболее жизненно-необходимые договоры, в том числе—договор трудо-

вого найма). Очень нередко эксплоататорский характер такого до­говора усугубляется тем, что в предложении, исходящем от силь­ной стороны, указываются далеко не все условия заключаемого договора, а содержится бланкетная формула, что принимающий данный бланк (типовые условия, полисные условия и т. д.) обя­зывается исполнять существующие, а также имеющие быть из­данными правила внутреннего распорядка, инструкции и т. п.

Конечно предприятие, предназначенное обслуживать широ­кие массы населения, каковы железные дороги, почта, телеграф и т. д., не могут вырабатывать индивидуальное соглашение с каждым из своих клиентов; масштаб работы таких предприятий требует выработки' определенного стандарта. Равным образом фабрично-заводские предприятия, в которых работают тысячи трудящихся, не могут не придерживаться некоторых типовых правил и условий найма рабочей силы; крупные магазины, про­пускающие сотни и тысячи покупателей, не могут договариваться с каждым покупателем отдельно об условиях купли-продажи товаров и т. д. Но дело все в том, как именно определяются эти условия. Социалистическое государство тоже знает такую прак­тику определенных бланков, содержащих важнейшие условия '(типовые) сделок, заключаемых социалистическими предприя­тиями (например, комбинатами бытового обслуживания, всевоз­можными ателье, коммунальными ломбардами и т. д.); но типи­зация условий сделки, осуществляемая с помощью подобного рода бланков, преследует в социалистическом государстве исклю­чительно цель технического упрощения оформления сделок, по содержанию же своему эти условия не только не содержат и тени какой-либо эксплоатации трудящихся, окончательно ликвидиро­ванной в стране социализма, но положительно предусматривают гарантии интересов граждан, обращающихся к услугам такого рода предприятий. Так, например, если .некоторые бытовые пред­приятия печатают на бланках документов, по которым они при­нимают от граждан вещи для починки, окраски и т. п., что вещи, не взятые в течение месяца или иного короткого срока, не вы­даются, то это «условие» не получает юридического значения:

если бы в конкретном случае предприятие отказалось отдать вещь только из-за пропуска такого установленного самим пред­приятием срока, советский суд защитил бы собственника вещи. В одном из определений Гражданской коллегии Верховного суда СССР («Судебная практика», 1947, вып. III, стр. 11—12) лом­бард признан обязанным уплатить за утраченную вещь ее стои­мость по государственным розничным ценам, хотя в квитанциях ломбарда предусматривается оплата утраченных вещей на осно­вании произведенной при приемке вещи оценки. Число примеров таких гарантий интересов советских граждан нетрудно зна­чительно увеличить.

• Напротив, монополистические предприятия капиталистических стран используют данный технический прием, чтобы навязать трудящимся свои грабительские условия и таким образом осуще­ствлять с помощью этой формы договора жесточайшую эксплоа-тацию трудящихся.

Если при промышленном капитализме процветает свобода конкуренции и хотя бы в формальном смысле провозглашается начало «свободы договоров», то при империализме даже и фор­мальная «свобода договоров» уступает место «продиктованному договору», при котором одним контрагентом властно предла­гается определенное законченное содержание будущего договора, а другому контрагенту остается только покорно принять навя­занные условия.

Отсутствует свобода соглашения и в «договорах по формуля­рам», широко практикуемых в международной торговле (эта форма получила в практике монополистического капитала такое широкое применение, что говорят даже об особом «формулярном праве»). Здесь также одна сторона предлагает другой для под­писи не подлежащий обсуждению формуляр'. На первый взгляд может казаться, что эта категория договоров есть «внутреннее дело» капиталистов, борьба производителей товаров, поставщи­ков и покупателей (оптовых) этих товаров, т. е. борьба интересов различных капиталистических предприятий; в действительности условия, диктуемые формулярами, в конечном счете давят тру­дящихся-потребителей соответствующих товаров; ибо капиталист, которому более мощный монополист продиктовал в формуляре свои «условия», перекладывает их тяжесть на трудящихся.

В эпоху империализма законодательство буржуазных стран и особенно судебная практика не только устранили даже внешний облик «свободных договоров» применением «договоров присое­динения», «по формулярам» и т. п. В эту эпоху «буржуазия рвет законность», в частности расшатывает силу договоров, когда-то непререкаемую и священную. Такое значение имеют так назы­ваемые каучуковые параграфы, вводящие такие неопределенные критерии, как обычаи гражданского оборота, требования доброй совести и т. п., толкуемые классовым судом пристрастно и одно­сторонне в Ъользу монополистического капитала.

Все эти новые положения буржуазного права периода импе­риализма, сами по себе существенные, не меняют, однако, значе­ния договора как правовой формы, в которой происходит при­своение прибавочной стоимости.

Остается справедливым то, что писал в свое время Энгельс, характеризуя капиталистическую торговлю: «При всякой купле и продаже выступают, следовательно, два человека с абсолютно противоположными интересами; конфликт этот носит решительно враждебный характер, потому что каждый знает намерения дру-

гого, знает, что намерения эти противоположны его собственным. Первым следствием этого является, с одной' стороны, взаимное недоверие, с другой — оправдание этого недоверия, применение 'безнравственных средств для достижения безнравственных це­лей» '.

Договор в государствах эксплоататорского типа является од­ной из основных правовых форм, с помощью которых представи­тели господствующих классов выжимают соки из трудящихся.

3. Буржуазная «наука» не только не пытается вскрыть этот эксплоататорский характер договора в классовом обществе, но, напротив, буржуазные теоретики (притом не только юристы, но и философы) принесли со своей стороны посильную лепту такой теоретической разработке договора, при которой эксплоататор­ский характер договора в капиталистическом обществе остается завуалированным под прикрытием демагогической фразеологии.

Типичным является изложение учения о договоре в «Филосо­фии права» Гегеля. Разум делает необходимым, читаем в этом произведении2, чтобы люди вступали между собою в договор­ные отношения, дарили, обменивали, торговали и т. д., — точно так же, как он делает необходимым, чтобы они обладали соб­ственностью. Договор предполагает, что вступающие в него признают друг друга лицами и собственниками. В договоре, рассуждает Гегель, я обладаю собственностью посредством об­щей воли; разум именно заинтересован в том, чтобы субъектив­ная воля сделалась всеобщей и поднялась до этого осуществле­ния. Определение данной воли остается, следовательно, и в до­говоре, но в общности с некоторой другой волей.

В этих словах непроницаемым занавесом закрыта экономиче­ская действительность, заключающаяся в договоре капиталистиче­ского общества. В договоре в условиях буржуазного общества нет, конечно, общности двух воль; есть воля господствующая, диктующая свои условия другой стороне, которая экономически вынуждена соглашаться на эти условия. Слово «разум» (по сути дела заменяющее слова «частная собственность») скрывает за собой у Гегеля буржуазный строй. Принудительная сила буржуаз­ного государства, охраняющего эксплоататоров и их частную соб­ственность, спрятана за фразой, будто «в договоре я обладаю соб­ственностью посредством общей воли».

Для буржуазной идеологии и обрисовки положения договора в капиталистическом обществе характерно заявление проф. Не­чаева 3, что при определении исковой силы договора для юриста

' Маркс и Энгельс, Соч., т. II, стр. 297.

2 Гегель, Соч., т. VII, Философия права, перевод Столпнера, 1934 (Институт философии .Коммунистической Академии), стр. 96—97.

3 «Юридический Вестник», 1888, № 10, стр. 244.

неважно знать (разрядка наша.—И. Н.), представляет ли из себя договор, как форма человеческих, отношений, единение воль двух или более лиц или, наоборот, прикрытие разногласия их интересов. Буржуазный теоретик в этой фразе цинично при­знает, что исповедуемая им «свобода договора» имеет исключи­тельно формально-юридическое значение и что наружное едине­ние воль двух сторон может служить всего лишь прикрытием разногласия их интересов.

В подавляющей своей массе буржуазные юридические теории договора, несмотря на кажущееся их разнообразие, уверенно ведут к одной заветной цели—так «объяснить» буржуазный до­говор, чтобы не выявить его эксплоататорскую сущность. Так, например, существуют юридические теории договора, выводящие его силу из разума (главный представитель — Л и б е, по­ясняющий договор так: моя воля соединилась с фактом передачи имущества и потому, по началам разума, стала для меня обязательной), воли (главный представитель — Г н е и с т, счи­тающий, что при договоре часть свободы воли одного контрагента сознательно переходит в сферу свободы воли другого контр­агента), психологического момента цели, или основания (пред­ставитель — Бэр, считающий при этом, что цели определяются .как волей, так и обстоятельствами, лежащими вне человека).

Нет надобности останавливаться на бесчисленных разновид­ностях буржуазных теорий договора. В основном буржуазные теоретики сходятся на том, что в их поле зрения остается фор­мальная сторона. Классовая сущность договорного отношения, эксплоататорский характер договора, предрешаемый всеми со­циально-экономическими условиями жизни буржуазного обще­ства, буржуазными теоретиками замалчивается.