§ 1. Нерелевантные ошибки

Для того чтобы осудить обвиняемого в преступлении, обвинение должно установить, что преступление совершено в пределах той территории, на которую распространяется юрисдикция данного суда1. В штате Калифорния для того, чтобы возбудить уголовное дело, штат (именем которого действуют компетентные органы) должен доказать, что преступление совершено в Калифорнии. Предположим, что выстрел в полицейского был сделан на терри­тории Калифорнии, но преступник полагал, что и он и полицей­ский находились по ту сторону границы с Невадой, около озера Тахо, расположенного как раз на границе двух штатов. Имеет данная ошибка отношение к вопросу об уголовной ответственнос­ти? Очевидно, что нет. В вопросах определения территориальной юрисдикции представление лица о месте совершения преступления значения не имеет.

Другой пример. Служащий посольства полагает, что по харак­теру своей работы он пользуется дипломатической неприкосновен­ностью. Он попадается на вождении автомобиля в состоянии алкогольного опьянения. Оказывается, однако, что на ранг дан­ного служащего дипломатический иммунитет не распространяется. Имеет ли его ошибка отношение к делу или нет? Так же нет. И снова вопрос заключается не в том, что думает лицо о своем статусе, а в том, что иммунитет на него не распространяется.

Неотносимость (нерелевантность) этих ошибок к делу застав­ляет сформулировать точку зрения на то, в чем, собственно, она заключается.   Почему ошибка относительно места совершения

' Кроме того, у суда есть возможность включить дело в сферу своей компе­тенции по признаку национальности обвиняемого или жертвы. См. по этому поводу, напр.: УК ФРГ, § 5 и 7, в которых определяется юрисдикция на основе ущерба, причиняемого интересам Германии, и § б, в котором говорится об > универсальной юрисдикции за отдельные преступления, вызывающие всеобщую озабоченность.

преступления отличается от ошибки относительно того, являлся ли объект, в который целился стрелявший, живым человеком или же картонной мишенью? Аристотель сформулировал свое видение ошибки как основания, исключающего виновность, в соответствии с которым релевантная ошибка снимает вопрос о добровольности выбора лицом своего поведения. Он не совершает умышленного убийства, если не знает, что объект, в который он целился — живой человек. Основополагающая посылка состоит в том, что он не может быть обвинен и не может нести ответственность за акт, который он не совершил добровольно.

Применительно к нашим гипотетическим примерам вопрос стоит так: когда недобровольность действия снимает с лица ответ­ственность за то, что он совершил? Ошибка относительно места совершения действия (в Калифорнии или в Неваде) не имеет значения для принятия лицом решения относительно своих дейст­вий. Нападение и покушение на убийство являются равно проти­воправными действиями, будь они совершены в том или другом штате. Ошибка в отношении дипломатической неприкосновеннос­ти требует несколько иного анализа. Вождение автомобиля в состоянии алкогольного опьянения равно противоправно как со стороны обычного гражданина, так и со стороны дипломата, и в нашем случае ошибочное представление лица о его неприкосно­венности повлияло на его выбор противоправного поведения. Он мог утверждать, что если бы он знал, что на его статус не распространяется иммунитет и что его можно будет задержать и подвергнуть ответственности, он бы, конечно, не стал нарушать требования закона о безопасном вождении.

Случай вождения автомобиля в состоянии опьянения лицом, которое неприкосновенно, должен напомнить читателю проблему, которая обсуждалась в гл. I: где проходит грань между матери­альной и процессуальной стороной правонарушения? Если ошибка касается материальной стороны (того, например, как восприни­мался объект, в который целилось лицо, — как живой человек или как мишень), то, несомненно, она имеет отношение к тому, за что именно лицо будет привлекаться к ответственности. Но если ошибка касается процессуальной стороны дела (того, например, подпадает ли оно под данную юрисдикцию или того, обладает ли лицо иммунитетом от уголовного преследования), то она, как представляется, имеет малое значение для решения вопроса о противоправности деяния и ответственности за него.

370

Глава IX. Релевантные и нерелевантные ошибки

§ 1. Нерелевантные ошибки

371

По российскому уголовному законодательству такая ошиб­ка не будет иметь никакого значения ни для квалификации совершенного преступления, ни для ответственности и нака­зания виновного, и в этом смысле она является полностью нерелевантной.

Выше мы обсуждали вопрос о двух подходах к определению различий между материальной и процессуальной сторонами оцен­ки релевантной ошибки. Один из них служит для решения вопро­сов, касающихся совершенного правонарушения, другой — вопро­сов о том, совершило бы лицо данный поступок, если бы знало истинное положение вещей. В соответствии с первым подходом деятели в обоих случаях ошибались (ив отношении места совер­шения действия, и в отношении иммунитета), и их ошибки не относятся к существу вопроса, т.е. к тому, что имело место правонарушение. В соответствии со вторым подходом ошибка пьяного водителя относительно его дипломатической неприкосно­венности могла бы послужить достаточным основанием для отри­цания ответственности.

По моему мнению, первый подход предпочтительнее. Заблуж­дения пьяного водителя с моральной точки зрения не многим более убедительны, чем попытка оправдания своего поведения лицами, убивавшими заключенных в концентрационных лагерях, с ссыл­кой на то, что они не знали, что законодатель отменил срок давности за эти преступления.

Таким образом, мы можем заключить, что наиболее правиль­ным является подход, при котором выясняется, является ли действие в восприятии его самим лицом в меньшей степени противоправным и опасным, чем в действительности. Если это так, то ошибка имеет значение, т.е. она релевантна для оценки ответ­ственности и уголовного преследования.

Мне кажется, что это слишком категорическое суждение. Все зависит не только от восприятия опасности самим субъ-ектом, но и от обоснованности такого его восприятия.

В УК ФРГ содержится примечательное положение, в котором предусматривается процессуальная возможность отказа в возбуж­дении уголовного дела за кражи, совершенные в семье. Дела по семейным кражам возбуждаются только в случае жалобы потер­певшего.  Некоторые могут возразить,  что статус потерпевшего

члена семьи делает преступление менее опасным. Более правиль­ной представляется точка зрения, в соответствии с которой семья должна постараться, прежде чем прибегнуть к официальной юс­тиции, самостоятельно решить проблему (хотя кража — это всегда кража). Поэтому, если обвиняемый и думает, что украденная им вещь принадлежит кому-то из членов семьи, а на самом деле это вещь чужая, его ошибка не влияет на степень тяжести самого преступления.

Относительно уголовно-правовой оценки «семейных» краж аналогичную позицию занимает и российская судебная практи­ка в отношении несовершеннолетних. Так, в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 3 декабря 1976 г. № 16 «О практике применения судами законодательства по делам о преступлениях несовершеннолетних и о вовлечении их в пре­ступную и иную антиобщественную деятельность» указыва­ется: «Не должны применяться меры уголовного наказания к несовершеннолетним... за кражи у родителей или других со­вместно проживающих с ними членов семьи, если сами потер­певшие не обратились в соответствующие органы с просьбой о привлечении подростка к уголовной ответственности»*. В дан­ном случае речь идет не об отсутствии уголовной противоп­равности, а только об освобождении несовершеннолетних от наказания, и тем не менее его ошибка относительно принад­лежности вещи члену его семьи приобретает уголовно-правовое значение и, следовательно, является релевантной.

С позиций теоретического анализа указанное положение УК ФРГ имеет смысл, но современная американская судебная прак­тика показывает, что стремление к истине и справедливости может натолкнуться на преграду в виде утилитарных соображений. Вспомним один из приведенных выше гипотетических вариантов видения ситуации самим лицом: обвиняемый думал, что стреляет в частного охранника, который в действительности оказался офи­цером федеральной полиции. Нападение на офицера федеральной полиции квалифицируется как преступление, совершенное при отягчающих обстоятельствах, и оно рассматривается федеральным судом. Влияет ли статус полицейского на тяжесть содеянного или

1   БВС СССР. 1977. № 1. С. 7.

372

Глава К. Релевантные и нерелевантные ошибки

§ 1. Нерелевантные ошибки

373

же он определяет только подсудность? Эту проблему вынужден был решать Верховный суд США по делу «США против Феола». Обвиняемые по предварительному сговору решили напасть на нескольких неизвестных, которые оказались секретными феде­ральными агентами. Первый вопрос предварительного следствия, поставленный еще до анализа обвинения в предварительном сго­воре, звучал так: влияло ли на спланированное преступление (а именно на нападение на офицеров федеральной полиции) неведе­ние обвиняемых относительно реального статуса потерпевших? Судьи Стюарт и Дуглас считали, что данное преступление явля­ется нападением при отягчающих обстоятельствах, а потому ошиб­ка в оценке самих отягчающих обстоятельств релевантна, т.е. имеет непосредственное отношение к оценке степени виновности деятеля. Однако суд большинством голосов принял письменное заключение судьи Блэкмуна, в котором была обоснована позиция о том, что так называемый федеральный элемент влияет на судебную подсудность, что аналогично требованию федерального законодательства о кражах, в котором говорится, что кража товаров затрагивает интересы штатов в области торговли.

Судья Блэкмун, как представляется, соглашается с принципом релевантности ошибки относительно нападения на федерального агента, но он непоследователен в своем выводе о том, что ошибка должна быть признана нерелевантной. В связи с тем, что Конгресс хотел защитить федеральную полицию в ее деятельности, эта цель вряд ли могла быть достигнута путем  признания ошибки как  • фактора, имеющего значение для смягчения вины лица. Сила этого аргумента состоит не в том, что статус офицера полиции связыва-   . ется с вопросом о виновности, а в том, что если рассматривать \ вопрос по-другому, то это приведет к оставлению без внимания -других соображений, которые имеют значение для возложения =. ответственности на деятеля. Такая риторическая стратегия демон- t-стрирует подход, используя который суды могут легко поступить- | ся правосудием ради сиюминутных утилитарных целей.

Ситуация с делом «США против Феола» вполне может, соответствовать российским условиям. В УК РФ есть ст. j?/7 об ответственности за посягательство на жизнь сотрудники, правоохранительного органа. Представим себе, что преступ­ники совершают нападение, не зная, что их жертвой является работник милиции, и пытаются его убить. На юридическом

языке они допускают ошибку в объекте (связанную с личностью потерпевшего). Ошибка, конечно, имеет уголовно-правовое зна­чение и является релевантной. Для квалификации действий виновных как посягательства на жизнь работника милиции требуется не осознание ими того факта, что посягательство происходит именно на жизнь работника милиции. И если это не установлено, виновные должны нести ответственность за покушение на другое преступление — на умышленное убийство (а точная квалификация этого преступления будет зависеть от мотивов и других обстоятельств, имеющих уголовно-право­вое значение). Квалификация же их действий в данном случае по статье об ответственности за посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа будет не чем иным, как объективным вменением. И для суда это будет вопрос чисто юридический. Политический же аспект он приобрел для законодателя, который установил за такую разновидность убийства (или даже покушения на него) повышенное наказание.

Смешение содержания таких понятий, как принципиально и утилитарно мотивированная нерелевантность ошибки, возникает то и дело, особенно в американских судах, разрываемых противо­речием между стремлением к справедливости и утилитарными потребностями. Хорошим тому примером может служить суд нам Майком Тайсоном, известным боксером, который в июле 1991 г. был обвинен в изнасиловании Дезире Вашингтон, явившейся к нему на свидание в гостиничный номер в Индианаполисе. Тайсон утверждал, что действовал с ее согласия. Она утверждала обрат­ное. Процесс превратился в «дело чести» для феминисток, которые настаивали на том, что если женщина добровольно идет в номер гостиницы к мужчине поздно вечером, то это вовсе не означает ее согласие на сексуальные отношения. Как бы то ни было, Тайсон мог полагать, что Дезире согласна на вступление в половую связь. Иными словами, если она не была согласна, это по меньшей мере означает, что он ошибочно решил, что она готова пойти на сексуальный контакт с ним. Однако важность довода о том, что смысл слова «нет» должен означать «нет» для мужчины как Данность, перевесила аргументы в пользу того, чтобы считать ошибочное восприятие Тайсона как фактор, имеющий отношение к смягчению его виновности за принуждение к сексу не желающего этого партнера.

374

Глава IX. Релевантные и нерелевантные ошибки

§ 1. Нерелевантные ошибки

375

Общественная реакция и отправление правосудия по конкрет­ному делу представляют собой противоречащие друг другу задачи в ходе уголовного процесса. Первая как бы говорит о будущем, вторая направлена на поиск истины именно в событии, которое уже произошло. Вердикт присяжных должен связать эти задачи. Можно доказывать публике, что «нет» означает «нет», но наряду с этим необходимо решить, как в данном случае поступить с обвиняемым — освободить его от ответственности за принуждение к половому акту или нет.

Если женщина на самом деле была против, то она является жертвой сексуального насилия, и тогда имело место преступление (изнасилование). Но отсюда не следует, что любой обвиняемый, сидящий на скамье подсудимых, должен быть осужден за изнаси­лование. Если в момент совершения деяния он был невменяем, то ответственности он не подлежит. Точно так же, рассуждая логич­но, если он действовал резонно, ошибаясь относительно согласия женщины, то он опять-таки должен подлежать ответственности.

В противоположность этому взгляду на релевантность ошибки Тайсона суд отказался дать соответствующее напутствие присяж­ным по данному вопросу. У присяжных не было возможности его оправдать, даже если они и верили, что Тайсон «был добросовест­но и обоснованно уверен» в том, что Дезире согласна на половой акт. Удивительно, но апелляционный суд подтвердил решение предыдущей инстанции не давать присяжным инструкции об оценке релевантности ошибки Тайсона. Вопрос об ошибке многими судами решается именно таким образом, особенно по делам об изнасилованиях, когда обвиняемый добросовестно и обоснованно ошибается относительно возраста девушки. Здесь присутствует роковая ошибка. Признание того, что ошибочное представление лица произошло вследствие его «добросовестного и обоснованного убеждения» дает возможность принять правило («нет» означает «нет») и поступить справедливо по конкретному делу.

На проблеме добросовестного заблуждения виновного отно­сительно согласия женщины на вступление с ним в половое сношение я уже останавливался и не хочу повторяться. Что же касается ошибки виновного относительно возраста потер­певшей (думал, что совершеннолетняя, а оказалось иначе), то хотелось бы пояснить позицию российской судебной практики на этот счет.

Длительное время как изнасилование несовершеннолетней рассматривались действия виновного не только тогда, когда в отношении несовершеннолетней потерпевшей устанавливался его умысел (знал или допускал это обстоятельство), но и при неосторожной вине к этому факту (не предвидел, но мог и должен был предвидеть несовершеннолетие потерпевшей). В частности, такое толкование давал Верховный Суд СССР1. Напротив, Верховный Суд Российской Федерации отказался от подобного толкования и указал, что, «применяя закон об уголовной ответственности за изнасилование несовершенно­летней или малолетней, судам следует иметь в виду», что такая квалификация «возможна лишь в случаях, когда винов­ный знал или допускал, что совершает половой акт с несовер­шеннолетней или малолетней»2, т.е. ограничил психическое отношение виновного к этому обстоятельству умыслом.

Как, однако, практически суд решает вопрос о том, добро­совестно или нет заблуждался виновный относительно возрас­та потерпевшей? Субъективное восприятие (оценка) этого факта самим потерпевшим, конечно же, учитывается, но не абсолютно, не само по себе, но обязательно с учетом объек­тивных обстоятельств, под влиянием которых у виновного складывается субъективное представление. Приведем два при­мера из практики Верховного Суда РСФСР, в одном из которых он признал добросовестность такого заблуждения, а в дру­гом — нет.

Пример первый. Районным народным судом И. был осужден за изнасилование несовершеннолетней Н. Следуя на грузовой автомашине по автотрассе, проходящей вдоль населенных пунктов, он посадил Н. в кабину, обещая довезти ее до деревни, где она проживала. Через некоторое время он свернул в лес, остановил машину и несмотря на сопротивление Н. изнасило­вал ее. Рассмотрев дело в надзорном порядке, президиум об­ластного суда переквалифицировал действия И. на изнасилова­ние без отягчающих обстоятельств, т.е. не вменил ему несо­вершеннолетие потерпевшей, и свою позицию обосновал следу­ющим образом.

См.: БВС СССР. 1984. Лг« 4. БВС РСФСР. 1992. № 7. С. 8.

376

Глава IX. Релевантные и нерелевантные ошибки

§ 1. Нерелевантные ошибки

377

В судебном заседании И. утверждал, что он не знал о несовершеннолетии Н. Суд не согласился с этим, однако, по мнению надзорной инстанции, суд не учел обстоятельств, имеющих существенное значение для правильного выяснения субъективного отношения И. к возрасту потерпевшей в момент ее изнасилования. Как видно из материалов дела, на день происшествия Н. было 17 лет 9 месяцев и 13 дней. Согласно акту судебно-медицинской экспертизы, Н. — рослая, физичес­ки развитая. По словам свидетеля К., видевшего, как И. посадил Н. в машину, на вид ей лет 18 — 20. В своих показаниях И. также утверждал, что Н. выглядит на 19 — 20 лет. Как показал И. в суде, когда они ехали, то Н. говорила, что она замужем. Потерпевшая и свидетель К. подтвердили это пока­зание. Таким образом, учитывая, что при знакомстве потер­певшая говорила И., что она замужем, а ее внешний облик и физическое развитие не давали ему сомневаться в этом, следу­ет прийти к выводу, что И. добросовестно заблуждался в оценке возраста потерпевшей, в связи с чем он не может нести повышенную ответственность за изнасилование несовершенно­летней. Его действия были не только квалифицированы прези­диумом областного суда как изнасилование без отягчающих обстоятельств, но и наказание в соответствии с этим ему было снижено. Верховный Суд РСФСР согласился с таким решением).

Пример второй. Л. был осужден народным судом за изна­силование несовершеннолетней К. В судебном заседании он заявил, что считал К. совершеннолетней. По мнению Верхов­ного Суда РСФСР, народный суд правильно признал это заяв­ление необоснованным. Внешне, как отметил суд, К. выглядит моложе своего возраста. Сослался суд и на заключение судеб­но-медицинской экспертизы о том, что рост Е. — 155 см, а вес — 47 кг, и к тому же она (согласно экспертизе) не достигла половой зрелости. На предварительном следствии Л. дал пока­зания: «Когда я раздел ее (при совершении преступления) и смотрел на нее, она была какая-то хрупкая, тело у нее как у малолетней девочки». Верховный Суд РСФСР, рассмотрев дело в надзорном порядке, согласился с решением народного суда

по данному делу, указав, что нет оснований считать, что Л., совершая изнасилование, добросовестно заблуждался относи­тельно возраста потерпевшей*.

Таким образом, добросовестность ошибки относительно возраста потерпевшей при изнасиловании Верховный Суд свя­зывает с объективными данными, которые формируют субъек­тивное восприятие виновным этих обстоятельств.

Термин «объективное вменение» (strict liability) в уголовном праве должен пониматься как практика непризнания-фактической ошибки для установления ответственности обвиняемого за причи­ненный вред. Иными словами, если ошибка по всем признакам должна быть релевантна, а ее трактуют как не имеющую отноше­ния к делу, имеет место объективное вменение. Таким образом, можно сказать, что в деле Тайсона по вопросу об ошибочном восприятии им поведения девушки суд пошел по пути объектив­ного вменения. Однако было бы неправильно определять вменение как объективное в делах, где ошибочно воспринималось место преступления и наличие дипломатического иммунитета, посколь­ку, как уже отмечалось, эти ошибки в принципе не относятся к числу релевантных.

Максима, говорящая о том, что ошибка в противоправности деяния не освобождает от ответственности, настолько хорошо известна многим правовым системам, что люди не склонны думать об этой форме ошибки как о факторе, влияющем на вопросы виновности и ответственности. В результате практика непризнания юридических ошибок, на первый взгляд, не является формой объективного вменения. Так, по делу «Хопкинс против Штата» суд признал священнослужителя виновным в нарушении закона за то, что он расклеивал плакаты, извещающие о брачных цере­мониях, хотя тот предварительно проконсультировался у гене­рального атторнея штата, который его заверил, что развешивание таких плакатов не нарушает закона. Нет сомнения, что по делам такого рода суд привлечет к ответственности, невзирая на винов­ное или невиновное нарушение закона лицом. Конечно, в этом случае мы должны использовать термин «виновность» в этическом смысле. Если бы термин «виновность» просто означал, что «нали­чие умысла необходимо для нарушения закона», то не было бы

См.: БВС РСФСР. 1989. № 8. С. 9-10.

См.: БВС РСФСР. 1986. № 10. С. 6.

378

Глава IX. Релевантные и нерелевантные ошибки

§ 1. Нерелевантные ошибки

379

сомнений в том, что Хопкинс действовал виновно. Однако сужение понятия виновности только до умысла не снимает вопроса о том, справедливо ли осуждать человека, который действовал, полага­ясь на очевидно компетентный юридический совет.

Трудно признать приговор уголовного суда справедливым и правильным, если правонарушитель сделал все, от него зависящее, чтобы определить, будут ли действия по расклеиванию плакатов о брачных церемониях правомерными в данной юрисдикции.

Я не считаю возможным комментировать решение амери­канского суда, но если бы при таких обстоятельствах наш российский суд признал священника виновным, я бы однозначно сказал: вот оно, настоящее объективное вменение. Исходя из обстоятельств дела, священник не только не предвидел, что нарушает закон, но не должен и, главное, — не мог этого предвидеть, т. е. действовал невиновно (в противном случае его придется упрекнуть за то, что он доверился юридической компетентности генерального атторнея штата и не обратил1 ся за разъяснением к генеральному атторнею Соединенных Штатов). Кстати, решение суда по этому делу, на мой взгляд, противоречит и норме, выраженной в ст. 2.04 (3) Примерного уголовного кодекса (приводимой г-ном Флетчером ниже) о том, что поведение не является противоправным, если определяю­щий данное правонарушение закон был неизвестен лицу и не был опубликован или иным разумным образом не сделан доступ­ным для ознакомления с ним до начала осуществления вменяе­мого в вину поведения.

В Уголовном кодексе ФРГ (§ 17) указывается: «Когда у лица, совершающего деяние, отсутствует понимание того, что оно дей­ствует противоправно, то оно действует невиновно, если оно не могло избежать этой ошибки. Если лицо могло избежать этой ошибки, то наказание может быть смягчено согласно § 49, абз. 1».

В Примерном уголовном кодексе также признается основанием для защиты официальный совет, который оказывается ошибоч­ным. Так, ст. 2.04 (3) кодекса гласит: «Предположение, что поведение юридически не составляет правонарушения, является основанием для оправдания за совершенное деяние, когда:

а) определяющий данное правонарушение закон или иной нормативный акт неизвестен лицу и не был опубликован или иным

разумным образом не сделан доступным для ознакомления с ним до начала осуществления вменяемого в вину поведения; или

б) лицо действует, разумно полагаясь на официальную форму­лировку закона, впоследствии признанную недействительной или ошибочной, содержащуюся в: 1) статусе или ином нормативном акте; 2) судебном решении, мнении или приговоре; 3) администра­тивном приказе или разрешении; 4) официальном толковании публичным должностным лицом или органом, на которые законом возложена ответственность за толкование, применение или испол­нение закона, определяющего данное правонарушение».

Скажу откровенно, мне всегда нравилась эта норма немец­кого Уголовного кодекса, и я сожалею, что подобная статья отсутствует в УК РФ. Немецкий законодатель правильно увязал рассматриваемый вопрос с отсутствием вины при неиз­бежности восприятия лицом своего действия как непреступно­го: не предвидел, не должен и не мог предвидеть своей ошибки.

В отношении же нормы, выраженной в ст. 2.04 (3) Пример­ного уголовного кодекса, хочется выразить сочувствие его разработчикам по поводу того, что она не была включена в уголовные кодексы штатов (и будь по-иному, дело Хопкинса решалось бы по-другому). Надеюсь, однако, что в будущем такая норма появится не только в американском уголовном законодательстве, но и в российском. Тем более что наша отечественная судебная практика всегда придерживалась мне­ния, выраженного в п. «а» ст. 2.04 (3) Примерного уголовного кодекса, в том числе и за много лет до его издания (разумеется, наши судьи были незнакомы с теоретическими трудами амери­канских юристов и подобное совпадение взглядов свидетельст­вует лишь о том, что если «изобретенный рецепт» правопри­менения объективно соответствует юридической справедли­вости, он может возникнуть в умах специалистов, разделенных и пространством, и временем, и идеологией).

Российская судебная практика (так же как и теория уго­ловного права) применяет указанное правило в ситуациях, связанных с принятием нового уголовного закона, криминализи­рующего деяние, до того находившееся вне сферы уголовно-пра­вового регулирования. И если при этом будет доказано, что лицо не только не знало о новом уголовно-правовом запрете, но, что особенно важно, не могло о нем знать, оно должно быть

380

Глава IX. Релевантные и нерелевантные ошибки

§ 1. Нерелевантные ошибки

381

t -f* •1

освобождено от уголовной ответственности. Например, 10 февраля 1941 г. был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР «О запрещении продажи, обмена и отпуска на сторону оборудования и материалов и об ответственности по суду за эти незаконные действия» (его принятие было обуслов­лено подготовкой советского государства к обороне от нападе­ния фашистской Германии). В соответствии с этим Указом к двум годам лишения свободы был осужден 3. за то, что, будучи начальником карьера, вполне официально продал 19 февраля 1951 г. 3420 кг каменного угля совхозу. Верховный Суд СССР прекратил дело за отсутствием в действиях 3. состава пре­ступления, указав при этом: «Материалами дела установлено, что газеты, в которых опубликован Указ от 10 февраля 1941 г., были получены в карьере 22 февраля 1941 г. Об издании Указа не могли узнать и по радио, так как на карьере радиоустановки не было. Таким образом, в момент продажи угля, 19 февраля 1941 г., 3. не мог знать об издании Указа»К

Разница между приведенными положениями об ошибке в про тивоправности демонстрирует структурный разрыв между немец-ким и американским подходами к разрешению проблем уголовной ответственности. Положение УК Германии является общим и выражает принцип, в соответствии с которым, если вы заблужда­етесь относительно правомерности вашего поведения, будет не­справедливым обвинить вас в посягательстве. Положение же американского кодекса (мы должны помнить, что речь идет о Примерном уголовном кодексе, который по существу носит реко­мендательный характер) является специфическим и подробным ответом на очевидные случаи таких неправосудных решений, как решение по делу Хопкинса. Обвиняемый совершенно обоснованно полагался на «официальную интерпретацию» закона должностным лицом — генеральным атторнеем штата, на которого по должности возлагается обязанность толковать закон для того, чтобы он был понятен гражданам. Поэтому Хопкинс мог бы выиграть дело по основаниям, исключающим ответственность, в соответствии с При? мерным уголовным кодексом. Но при этом следует обратить внимание на то, что кодекс не объясняет, почему в принципе резонное доверие к официальной интерпретации закона должно

Социалистическая законность. 1942. № 9. С. 29.

быть препятствием для возбуждения уголовного преследования. Составители кодекса не имели в виду, что игнорирование ошибки в противоправности представляет собой форму объективного вме­нения, ибо в противном случае оно являет собой нарушение основных принципов правосудия. В результате сами составители не испытывали угрызений совести в связи с переносом бремени доказывания на защиту (ст. 2.04 (4), а те штаты, которые ввели у себя новые кодексы, в точности соответствующие Примерному уголовному кодексу, вообще исключили из текстов положение об ошибке в противоправности. В результате предложенное Пример­ным уголовным кодексом положение оказывает незначительное воздействие на развитие американского права.

Доминирующий взгляд на ошибку в противоправности остается в плену устаревшей догмы о том, что каждый должен знать, что такое право. Незнание правовых норм не может исключать винов­ность. На ранних стадиях развития уголовного права, когда круг преступлений был ограничен насильственным и очевидно амораль­ным поведением, можно было предполагать, что правовые запреты известны каждому. И если кто-то не осознавал, что изнасилование или убийство — это преступление, то его могли посчитать душев­нобольным, чтобы получить правдоподобное объяснение его пове­дению. Но в то время, когда уголовное законодательство напол­нено статьями, регулирующими ответственность за экономические преступления, даже наиболее информированные бизнесмены могут быть не в курсе действующих норм.

Развитие научно-технического прогресса делает современ­ное уголовное право все более «техническим», т.е. во всем мире увеличивается количество уголовно-правовых запретов, связан­ных с нарушением тех или иных правил пользования и обраще­ния с ним. Увеличивается количество и уголовно-правовых запретов экономического и экологического характера, также нередко предполагающих осведомленность лица о необходимос­ти соблюдения соответствующих правил. В связи с этим презумпция, происхождение которой относится еще к древне­римскому праву, — презумпция знания законов («незнание за­конов не освобождает от ответственности»), все более теря­ет свое универсальное значение, относясь лишь в «традицион­ным» насильственным и корыстным преступлениям (убийство, изнасилование, кража и т. д.). И скорее всего, в будущем общим

382

Глава IX. Релевантные и нерелевантные ошибки

§ 1. Нерелевантные ошибки

383

правилом будет иное, противоположное рассматриваемой пре­зумпции по своему содержанию. Но и в настоящее время пре­зумпция знания закона — всего лишь общее правило, которое может быть и опровергнуто по конкретному уголовному делу. Если же эту проблему рассматривать под углом уголовно-пра­вовых запретов российского уголовного закона, то окажется, что при совершении ряда преступлений (особенно предусмот­ренных бланкетными диспозициями) преступное деяние иногда связывается с нарушением определенных специальных правил (норм), и уголовная ответственность обязательно предполага­ет в этих случаях знание субъектом соответствующих ин­струкций, правил и других нормативных установлений. Так, в УК РФ есть целый ряд норм Особенной части, связанных с нарушением правил безопасности тех или иных работ (напри­мер, на объектах атомной энергетики — ст. 215, при произ­водстве горных, строительных и иных работ — ст. 216, на взрывоопасных объектах — ст. 217 и т.д.). В этих случаях изменение уголовно-правового запрета может происходить и без изменения уголовного закона как такового, а в связи с изменением нормативных актов других отраслей права. При этом если субъект не ознакомлен с новыми правилами или инструкциями, изменяющими содержание уголовно-правового запрета, он не может быть привлечен к уголовной ответст­венности, так как в его действиях отсутствует как умышлен­ная, так и неосторожная вина.

Практика непринятия в расчет ошибки в противоправности по большому счету порождена утилитарными соображениями, кото­рые вынудили Верховный суд США пойти по пути объективного вменения в деле Феолы, касавшемся вопроса о федеральном статусе потерпевшего — офицера полиции. Всегда существуют некие утилитарные соображения, которые служат препятствием для признания оснований освобождения от уголовной ответствен­ности. Суды боятся тех, кто может стимулировать незнание закона, ибо полагают, что, осуждая морально невиновного, они стимулируют других к тому, чтобы больше знать о требованиях к их правовым обязанностям. Некоторые авторы даже иронизируют по поводу того, что если признавать ошибку в противоправности как основание для оправдания, то мы тем самым дадим каждому

право решать, что такое закон1. Но ведь очевидно, что признание ошибки в противоправности как основания для оправдания не делает поведение законопослушным, оно просто дает возможность освободить от ответственности (т.е. исключить виновность) за неправомерное поведение.

Теперь должно быть ясно, как трудно придерживаться прин­ципиального подхода к проблеме ошибки. Эта трудность четко прослеживается и в тексте Примерного уголовного кодекса. Как уже было отмечено, его составители вначале не заняли прин­ципиальной позиции в отношении ошибки в противоправности, а затем оставили решение проблемы фактических ошибок за­конодателям, которые должны были определить «порог винов­ности» по каждому элементу каждого отдельного посягательства. Если законодатель определяет, какое из четырех возможных психических состояний деятеля (умысел, заведомость, осознан­ная или неосознанная неосторожность) относится к материаль­ному элементу каждого посягательства, то в таком случае про­блема ошибки снимается. Ошибка определяется как отсутствие соответствующего психического состояния. Так, в ст. 2.04 (1) Примерного уголовного кодекса говорится о том, что «незнание или ошибка в вопросе факта или права является основанием для оправдания, если... незнание или ошибка исключают цель, заведомость, преднамеренность, осознанную или неосознанную неосторожность, необходимые для того, чтобы образовать ма­териальный элемент преступления»2.

Данный подход к проблеме ошибки страдает изъяном по двум причинам. Во-первых, определение различий между релевантны­ми и нерелевантными ошибками по своей сути является и фило­софской проблемой, поэтому законодатель не может разрешить ее волевым путем. Во-вторых, трактуя все ошибки, влияющие на материальный элемент любого преступления как равные, состави­тели Примерного уголовного кодекса игнорируют значение мате­риальных элементов разного вида. В кодексе материальный эле­мент  определяется  как  включающий  материальную  сторону  в

1   См.: Hall J. General Principles of Criminal Law. 1960. P. 383.

В п. «в» этой части статьи указывается: «Незнание или ошибка в вопросе факта или права является основанием для оправдания, если законом предусмот­рено, что психическое состояние, явившееся результатом подобного незнания или ошибки, составляет основание для оправдания», что уже излишне.

384

Глава К. Релевантные и нерелевантные ошибки

§ 2. Фактические ошибки, касающиеся элементов дефиниции

385

противоположность элементам процессуальным'. Составители упустили из виду значение того элемента, к которому относится ошибка. Мы увидим, как чрезвычайно важно то, является ли ошибка элементом определения или элементом основания, исклю­чающим противоправность или виновность.

Проблему релевантности и нерелевантности ошибок мы рас­смотрим применительно к шести разновидностям: трем основным уровням ответственности, каждый из которых раздваивается между ошибками фактического характера и ошибками в противо­правности. Ниже приводится таблица, которая отражает то много­образие вопросов, которое было упущено в подходе, принятом составителями Примерного уголовного кодекса.