§ 3. Юридические ошибки относительно дефиниции

(тип 2)

Элементы дефиниции часто содержат положения, касающиеся смешанных вопросов права и факта. Так, бигамия (двоеженство) определяется как заключение нового брака состоящим в супруже­стве лицом. Элемент «состоящий в супружестве» предположитель­но относится к дефиниции преступления. Предположим, что некое лицо вступает в новый брак, заблуждаясь относительно того, что развод по предыдущему браку, оформленный где-то в Доминикан­ской Республике, признается юридически действительным. Чело­век полагает, что он холост, тогда как на самом деле он женат. В немецком праве все добросовестные ошибки, касающиеся эле­ментов дефиниции, исключают вопрос об умышленном соверше­нии правонарушения. Ошибка в отношении развода является ошибкой в отношении дефиниции, и поэтому, действуя в добросо­вестном заблуждении, «вторичный» жених неумышленно совер­шает двоеженство. Примечательно, что даже если он совершил это преступление, действуя самонадеянно, его все равно нельзя счи­тать виновным, ибо двоеженство — такой вид преступления, который не может быть совершен по неосторожности.

Я не знаю ни одного случая в системе общего права, по которому ошибка в отношении недействительности предыдущего развода, какой бы необоснованной она ни была, привела бы к признанию наличия умысла, который требуется для квалифика­ции двоеженства. В самых известных случаях ошибка признава­лась релевантной, но требовалось доказать, что она была обосно­ванной. Несомненно, умысел, который требуется для квалифика-

ции двоеженства, не включает в себя такого элемента, как нахож­дение в браке во время повторной церемонии бракосочетания. Представляется несправедливым осуждать кого-либо за двоежен­ство в то время, как он или она обоснованно заблуждаются относительно законности их поступка.

И в этом случае вопрос «упирается» в содержание виновного (или невиновного) отношения лица. Если оно добросовестно заблуждалось относительно своего развода (как в приведенном примере), то в его действиях нет не только умысла, но и неосторожности (в российском понимании — небрежности) — не предвидел своей ошибки, не должен и не мог был ее предви­деть. И даже если бы состав бигамии (двоеженства) предус­матривал ответственность и в случае неосторожности, лицо нельзя было бы привлечь к ответственности ввиду того, что эта форма вины (неосторожность) здесь отсутствует.

Суды стран общего права полностью исходят из логики отри­цания умышленной вины при ошибке. Примером тому является заблуждение относительно принадлежности какой-либо вещи, ко­торую берут и уносят. С точки зрения ее владельца это выглядит как кража, но если кто-то, кто ее подобрал, исходил из того, что вещь брошена, то у такого лица не было умысла на кражу принадлежащей другому человеку вещи. Такая позиция выражена в деле «Мориссет против США». Обвиняемый по этому делу был осужден по федеральному закону за то, что подбирал корпуса бомб на федеральных землях. И хотя он утверждал, что считал их выброшенными, суд буквально истолковал положение закона об умысел и посчитал, что у обвиняемого был умысел присвоить себе корпуса бомб. Суд вынес обвинительный приговор в отношении Мориссета, указав, что ошибка обвиняемого относительно того, были ли корпуса бомб выброшены или нет, не имеет уголовно-пра­вового значения.

Судьи Верховного суда США при пересмотре дела были еди­нодушны. В мнении, подготовленном для суда судьей Джексоном, федеральный закон, на основании которого был осужден Морис­сет, был интерпретирован на основании положений общего права о краже, в соответствии с которым требуется наличие умысла забрать что-то «у конкретного владельца». При этом проблема для суда  состояла  в  том,   как  соотнести  положение  федерального

390

Глава IX. Релевантные и нерелевантные ошибки

закона о необходимом наличии умысла с традиционной дефини­цией кражи в общем праве. В немецком праве такой же результат достигается за счет формулировки дефиниции кражи в § 242 УК, где говорится о «перемещении на другое место принадлежащего другому лицу предмета». Для немецких юристов проблема заклю­чается не столько в толковании закона, сколько в конструировании самого состава кражи. Если лицо думает, что берет выброшенные вещи, у него нет умысла на совершение правонарушения. Но сравним это с ситуацией, когда муж и жена владеют одним автомобилем. При разладе их семейных отношений муж забирает машину с намерением навсегда оставить ее у себя. Он действует тайно, поскольку не хочет, чтобы жена его остановила, но он также полагает, что то, что он делает, отнюдь не является преступлением. Он толкует фразу «принадлежащий другому лицу предмет» как означающую «полностью принадлежащий другому лицу предмет». А поскольку ему принадлежит половина машины, он полагает, что не может быть виновен в краже.

Получается, что по канонам общего права тайно действующий муж прав относительно смысла выражения «принадлежащий дру­гому лицу предмет», но не прав по канонам немецкого толкования этого же выражения. Если бы эти события происходили в Герма­нии, то тайные действия мужа расценивались бы как объективные элементы кражи, и его единственным основанием для оправдания была бы его ошибка в толковании выражения «принадлежащий другому лицу предмет». Немецкие теоретики права полагаются на трактовку такой ошибки как эквивалента ошибки, анализировав­шейся в деле Мориссета. Обвиняемый не имел оснований дейст­вовать тайно, поскольку он думал, что не совершает ничего противозаконного, получая какой-то доход от поиска и сбора брошенных корпусов бомб. Но тайные действия мужа вызывались его стремлением уйти от ответственности, хотя он и полагал, что в технико-юридическом плане его трудно было бы привлечь к ответственности.

Немецкая теория права встала перед проблемой, как классифи­цировать ошибку тайно действовавшего мужа. Первое толкование ошибки заключается в том, что, по его мнению, фактические обстоятельства дела не подпадают под действие соответствующей уголовно-правовой нормы. Второй вариант заключается в наруше­нии им самим нормы о краже. Отличие между правовыми послед-

§ 4. Ошибки относительно фактических обс-тв, искл. противоправность    391

ствиями этих двух форм ошибки очевидно. Если лицо имеет неправильное представление о содержании закона и классифика­ции в соответствии с ним своего поведения, то такая ошибка с его стороны нерелевантна. Но если его ошибка связана с пониманием правового запрета, то тогда у него есть возможность быть осво­божденным от ответственности по ст. 17 УК ФРГ, если возникно­вение такой ошибки было неизбежным. Иными словами, с такти­ческой точки зрения по немецкому праву защите весьма выгодно доказывать, что имела место именно юридическая (касательно запретительной нормы) ошибка, а не ошибка, связанная с класси­фикацией поведения в соответствии с законом. Это различие может быть основано на важных принципах уголовного права, но вместе с тем оно является слишком сложной правовой материей для юристов-практиков.

По российскому праву в случае с тайным завладением мужем находящегося в совместной с женой собственности автомобиля нет состава преступления. Проблема решается в рамках граж­данского судопроизводства.