Интернационализация прав и свобод человека: историко-правовой анализ

Права человека как юридическая категория в современном понимании этого термина зародились в англо-саксонской правовой системе. Процесс закрепления идеи прав и свобод берет свое начало с Великой хартии вольностей 1215 г., Акта о лучшем обеспечении свободы подданного и о предупреждении заточений за морями 1679 г., Билля о правах 1689 г., Акта о дальнейшем ограничении Короны и лучшем обеспечении прав и вольностей подданного 1701 г.  Некоторые прогрессивные документы в данной сфере были приняты и в английских колониях на американском континенте. Первая колониальная Хартия была принята в Вирджинии в 1601 г., далее последовали Массачусетский свод свобод 1641 г. Несмотря на такое обилие правовых актов, регламентирующих права и свободы человека автор склонен считать первым официальным документом в котором в позитивной форме были выражены естественно-правовые идеи в данной области Декларацию прав Вирджинии 1776 г. В данном документе впервые было провозглашено, что все люди по своей природе являются независимыми и равными и обладают определенным набором прав, которых они не могут себя лишить. (Некоторые авторы на данное место ставят конституцию Локка, составленную им для Северной Каролины, однако по утверждению Г. Еллинека “Локк санкционировал в ней рабство и крепостное право”).

Данные идеи были развиты в Декларации независимости 1776 г. и в Конституции США 1787 г. и Билле о правах, который явил собой первые 10 поправок.

В Европе процесс закрепления естественно-правовых идей, касающихся прав человека произошел несколько позже. Данный процесс ознаменовался принятием во Франции в 1789 г. Декларации прав человека и гражданина, в которой говорилось: “Невежество, забвение естественных прав человека или пренебрежение ими являются единственной причиной общественных бедствий” (Преамбула), “Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах” (ст. 1). На основании этого некоторые авторы считают Францию родиной прав человека. Однако этот вопрос является спорным. По мнению Б. С. Эбзеева “Декларация о независимости США оказала неоспоримое идейное и нормативно-юридическое воздействие на содержание знаменитой Французской декларации 1789 г., с которой в старом свете обычно связывают возникновение прав человека”, Т. Еллинек считает, что принципы 1789 г. – это на самом деле принципы 1776 г.”, Н.М. Коркунов полагает, что “американские декларации и послужили образцом для французской декларации прав человека и гражданин”. Интересным представляется факт, что данная декларация, хоть и исходит из естественно правовых идей, все же подчеркивает необходимость их обеспечения государством: “Для гарантий прав человека и гражданина необходима государственная сила” (ст. 12).

Несмотря на то, что права человека получили свое признание в виде закрепления в конституциях и других нормативных актов государств, этого было недостаточно. Например, Д. Леон обсуждая Французскую декларацию утверждал, что “объявляя, что люди рождаются и остаются свободными и равными в правах, никогда в 1789 г. не думали утверждать принцип юридического равенства, то есть равного участия всех в политической власти”, говоря об экономических, социальных и культурных правах Л. Хенкин пишет, что “это целая галактика прав, неизвестных американской конституционной практике”.

Со временем круг государств, признавших права человека расширялся, но они довольно долго оставались в рамках национального права.

Хотя я считаю, что интернационализация прав человека, трансформация идеи конституционных прав в нескольких странах в универсальную концепцию и главный предмет международной политики и международного права – это феномен середины XX века, необходимо оговориться, что это не произошло мгновенно.

Исторически, то, как государство обращалось с гражданами на своей территории, находилось в компетенции данного государства, что полностью соответствовало понятию территориального суверенитета. Однако, международное право выработало одно исключение, когда провозгласило, что то, как государство обращается с иностранцами также является и компетенцией данного иностранного государства. Это исключение в большей степени может рассматриваться как политическое, не гуманитарное, его мотивация состоит в следующем: если гражданин государства оскорблен, то оскорблено и само государство. Данная позиция впервые получила четкое нормативное закрепление в Великой хартии вольностей, ст. 45 которой провозглашала, что “Все купцы должны иметь право свободно и безопасно выезжать из Англии и въезжать в Англию… кроме военного времени и если они бегут из земли, воюющей против нас; и если таковые окажутся в земле нашей в начале войны, они должны быть задержаны без вреда для их личности и имущества, пока не станет известно нам или главному нашему судье, как обращаются с купцами нашей земли, находящимися в это время в земле, воюющей против нас; и если наши там в безопасности, то и чужие будут в безопасности в нашей земле”. Автор убежден, что именно из этого исключения и выросла все международно-правовая система по обеспечению прав человека и долгое время она развивалась именно в данном русле. Следовательно, была широко распространена точка зрения, что несправедливость по отношению к лицу без гражданства не являлась нарушением международного права, так как интересы ни одного государства не были нарушены посредством этого, несомненно, никакое государство не вправе принимать меры в ответ на такое нарушение.

Для того, чтобы определить когда  государство вправе предъявлять претензии по поводу того, что его гражданину было отказано в “справедливом отношении”, в международном праве были разработаны международные стандарты по правам человека. Стандарты по обращению с иностранными гражданами, соблюдения которых требовали их правительства и которые были приняты принимающими сторонами, были часто выше, чем стандарты, применявшиеся в данных государствах, поэтому они начали применяться и к своим гражданам. Международные стандарты по правам человека, в то время, не были универсальными и правительства, которые провозглашали или принимали их, не предлагали, чтобы они относились и к тому, как государства обращаются со своими собственными гражданами. То, как государства обращались со своими собственными гражданами, не входило в компетенцию международного права, а также не было делом других государств, и правительства редко проявляли интерес к нарушениям прав за рубежом. Хотя иногда имело место “заступничество” сверхдержав.

Международной политикой также были выработаны и другие исключения из принципа ''то, как государство обращается со своими гражданами на своей территории, относится исключительно к внутренней юрисдикции''. Начало этому было положено в XVII веке, когда католические и протестантские принцы (и другие) заключили соглашения о свободе вероисповедания и более широкой терпимости к представителям религий друг друга. Позднее, государства приняли на себя международные обязательства уважать свободы этнических меньшинств, даже тех, которые в силу закона были гражданами страны, в которой проживали. В конце XIX и в начале XX вв. международные договоры о правах меньшинств фактически были навязаны небольшим государствам в Центральной и Восточной Европе, так как существовало убеждение, что нарушение прав этнических меньшинств вело к интервенции со стороны государств, в которых данные группы составляли большинство и, таким образом, к войне. Основой для международной заинтересованности в этих вопросах была связь, иногда даже родственная связь между членами правительства и жителями других стран и заинтересованность во всеобщем мире не была заинтересованностью правительств в том, чтобы обеспечить неприкосновенность достоинства каждого человека, включая собственных граждан. Таким образом, можно сделать вывод, что интернационализация прав человека никогда не была истинно гуманитарной идеей, то есть развитии прав человека в геополитическом масштабе мы обязаны корыстной заинтересованности наиболее развитых государств. После Первой мировой войны предназначение Лиги Наций было в том, чтобы обеспечить благосостояние местного населения. Однако утверждалось, что данные положения не отражали истинной заинтересованности в правах человека, что позволило некоторым авторам назвать их только “подачкой” справедливости, чтобы не дать местному населению многие права в нарушение взятых на себя обязательств и провозглашенного принципа самоопределения наций. Но, несмотря на это, были и истинные гуманитарные мотивации в развитии “гуманитарного права”. Это смягчение ужасов войны через признание незаконными определенных видов оружия, защиту больных, раненых и военнопленных, охрану гражданского населения, однако гуманитарное право, вероятно, произошло как следствие заинтересованности государств в благополучии именно своих солдат и граждан, а не всех людей в равной степени.

Менее двусмысленным примером международной заинтересованности в правах человека было движение, имевшее место в XIX в., направленное на запрет рабства и работорговли посредством международных соглашений, после того, как развитые государства запретили рабство в своих странах. Возможно рабство было столь неприемлемым, что ни одному государству не могло быть позволено считать данный вопрос своей внутренней юрисдикцией. Более того, продукты рабского труда, продаваемые за рубежом, имели преимущество перед товарами, произведенными в обществах, где рабство было запрещено. Работорговля, конечно, была не только внутренним делом, она была включена в международную торговлю и колониальное соперничество.

В общем, международные организации и сообщества до нашего времени были безразличны к условиям проживания человека внутри стран, заинтересованность в благосостоянии индивида замыкалась в пределах государства. Такая заинтересованность не могла выйти за пределы государственной границы кроме случаев, когда это согласовывалось с интересами данного государства, то есть когда государство отождествляло себя с жителями других государств по происхождению и данное отождествление угрожало международному порядку; а также когда условия проживания индивидов в одной стране мешали осуществлению экономических интересов других стран. Какими бы не были причины, “простейшие” права человека появились среди международных интересов, и семена международно-признанных прав человека были посеяны.

В конце Второй мировой войны права человека были широко признаны, это выразилось в двух формах. Права человека появились в конституциях и законах практически всех государств. Страны, победившие в войне, например, Соединенные Штаты, вписали права человека в законы оккупированных стран, таких как Германия и Япония. Позднее колониальные империи требовали от вновь появившихся государств, которые ранее были колониями, признания прав человека в качестве цены за независимость, многие новые государства внесли в свои конституции обязательства по соблюдению прав человека. Более старые государства, согласно духу времени, также придали особое значение правам человека в новых конституциях и других национальных документах.

В ходе становления идеи прав как универсальной и интернациональной концепции произошли важные изменения в ее понимании. Личные права человека, так же как и политическая идея, концептуально и исторически произошли из евро-американских идей, основанных на автономии личности и поддерживаемых концепциями народного суверенитета и общественного договора. Права, содержащиеся в данных идеях, были правами на автономию и свободу, ограничение власти, иммунитет от чрезмерного и ненужного вмешательства государственной власти. Однако в XIX веке появилось иное восприятие права, основанное на автономии не личности, а общества, добавляя братство к свободе и равенству. Идеология различных государств приняла более широкий взгляд на обязанности общества и цели государственной власти – не только обеспечивать безопасность и защищать жизнь, но также и гарантировать и, если необходимо, обеспечивать основные потребности человека. То, что началось в Европе пересекло Атлантику во время “Нового курса”. Ф. Рузвельт в своем послании “О четырех свободах” провозгласил новую концепцию, когда добавил “свободу от нужды” к свободам, провозглашенным еще в XVIII веке. Позднее, в послевоенные годы права индивида, в своем широком понимании, стали всеобщими и интернациональными. Всеобщая декларация прав человека содержит не только право на жизнь, свободу и собственность, но также и право на социальную безопасность, провозглашая, что каждый человек имеет право на реализацию “экономических, социальных и культурных прав, необходимых для обеспечения достоинства и свободного развития личности” (ст. 22). В дополнение к этому выделяются право на работу и право на отдых, согласно стандарту проживания, обеспечивающего здоровье и благосостояние человека, а также возможность получать образование.

Л. Хенкин считает, что следует различать два разных проявления всеобщей концепции прав человека. “Универсализация” принесла принятие, по крайней мере, в качестве принципов и деклараций, концепции личных прав человека всеми обществами и правительствами, что было отражено в национальных конституциях и законах. “Интернационализация” принесла соглашение, по крайней мере в качестве политико-правового принципа и декларации, о том, что личные права человека составляют “международный интерес” и являются субъектом дипломатических отношений, международных институтов и международного права1.

Зарубежные ученые полагают, что “международно-признанные права человека”, то есть, права человека, как субъект международного права и политики, необходимо отличать от прав человека, провозглашенных в национальных правовых системах, хотя и те и другие находят свое отражение праве или политике. Международная концепция принимает права человека, как права, которыми, согласно общепринятым моральным принципам, индивид должен обладать в соответствии с  конституционно-правовой системой общества. Однако национальная защита общепризнанных прав человека часто бывает недостаточной, поэтому, чтобы исправить данные недостатки была разработана система международных стандартов прав человека, что должно быть сделано через установление общего международного стандарта, на соответствие которому следует проверять национальные правовые системы, и убеждение государств принять на себя международные обязанности по соблюдению данного стандарта и подчинению международному механизму контроля. Нормативные акты, политика и институты, касающиеся международно-признанных прав человека, в свою очередь, не заменяют национальных законов и институтов, они обеспечивают дополнительную международную защиту прав, провозглашенных в национальном законодательстве. Международные нормативно-правовые акты по правам человека в большинстве случаев реализуются через нормы и институты национального права, международное право будет «удовлетворено», если права человека в достаточной мере будут обеспечиваться через институты национального права. Однако некоторые ученые более радикальны при рассмотрении данного вопроса. Например, М.В. Баглай считает, что неуклонное сближение международно-правового и конституционно-правового институтов прав и свобод в перспективе может сделать последний излишним, а также что “Единый всемирный правовой статус человека и гражданина, несомненно, будет чертой будущей цивилизации”. Однако, если проанализировать нормативные акты, и судебную практику и правовые в данной сфере, это мнение будет довольно спорным, с момента, появления международно-признанных прав и свобод многие государства стали считать, что национально право обеспечивает лучшую защиту прав и следовательно должно иметь верховенство. Чтобы не быть голословным, рассмотрим данный факт в одной из самых гармоничных систем по обеспечению прав человека – системе права Европейского сообщества. Например, Т.К. Хартли отмечает “строгую приверженность немецких юристов концепции основного закона, особенно основных прав человека”. С момента образования Сообщества немецкие юристы выражают сомнение относительно того, должно ли право сообщества иметь большую юридическую силу, чем Конституция Германии, особенно в части основных прав человека, более того, Суд ЕС практически согласился с данной позицией. Более того, необходимо отметить, что наряду с ростом международной нормативной базы по правам человека, растет и количество источников национального права в данной сфере, что позволяет юристам говорить о постоянном развитии института прав и свобод как в конституционном, так и в международном праве.

Международные нормативные акты по правам человека немногим отличаются от национальных систем по обеспечению прав человека. При возникновении двусмысленности в понимании международно-признанных прав, данный вопрос решается (по крайней мере в первой инстанции) национальными органами власти в свете национальных стандартов. Когда обнаруживаются различия между национальными и международными стандартами, международно-признанные права дополняют национальные.

Не отрицается вероятность конфликта между концепциями прав или между конкретными правами в этих двух системах. Например, Международный пакт о гражданских и политических правах (ст. 20) требует от государств принять закон, запрещающий пропаганду войны, суды некоторых государств могут объявить данный закон неконституционным, как умаляющего свободу выражения мнения, что ставит государство в положение нарушителя международных обязательств, принятых на себя в соответствии с пактом.

Ю.А. Николева, адъюнкт кафедры криминалистики Уральского юридического института МВД России

Проблема диалога как взаимодействие систем смыслов

Деятельность любой структуры, в том числе и правоохранительной системы, немыслима без взаимопонимания, взаимодействия всех ее участников. И чаще всего процесс взаимодействия выражается в диалоге, как способе общения.

Проблема диалога, как внешнего, так и внутреннего, всегда занимала философов, лингвистов и психологов. Методологическое и теоретическое значение имели исследования диалога с общефилософских (М.М. Бахтин, Л.М. Баткин, В.С. Библер, Г.Я. Буш, М.С. Глахман, В.С. Горский, В.М. Соковнин, Л.Л. Челидзе), общепсихологических (Л.С. Выготский, Г.М. Кручинский, Ц.Йотов, Б.Ф. Ломов, А.П. Назаретян, Б.В. Розов, Я. Яноушек) и общелингвистических (С. Карцевский, И.И. Ковтунова, Д.Н. Шмелев, Ю.Н. Тынянов) позиций. В этих работах достаточно полно и глубоко анализируется сущность и специфика диалога, его структура и типы, а также особенности внутреннего диалога – то есть взаимодействия различных смысловых позиций в пределах одного сознания.

По мнению М.М. Бахтина, природа человеческой жизни, природа сознания диалогичны по своей сути. Диалог, будучи особым духовным взаимодействием, на уровне сущности определяется как взаимодействие систем смыслов, что позволяет включать в него и реальное духовное общение субъектов, и взаимодействие объективных смысловых позиций - высказываний текстов, художественных образов.

Специфика диалога как механизма смыслообразования состоит в его творческом характере, проблематизирующем и расширяющем индивидуальное понимание, обогащающем его смыслами и ценностными представлениями партнера по диалогу.

Популярной в нашем веке стала идея так называемого “диалога культур”, как одного из типов диалогической структуры художественного образа, зародившаяся в к. XIX–нач. XX вв., в период смены исторических эпох, сопровождающейся кризисом, охватившим все сферы общества. Так как сейчас мы живем примерно в такую же эпоху, то эта проблема становится интересной для нас вдвойне.

В литературе рубежа веков (к. XIX–нач. XX) отразились сложнейшие процессы общественной и духовной жизни эпохи кризиса. Литература пытается переосмыслить отношения личности и общества, искусства и действительности, найти выход из создавшегося кризисного положения. В этих поисках закономерно обращение к культурному наследию прошлого.

В начале века искусство оказалось в промежутке между двумя различными эпохами русской культуры, в нем “прошлое” наглядно становилось “будущим” – и в прямом и в переносном смысле слова.

Внимание к культуре прошлого необходимо, потому что общественная жизнь приобретает художественное наследство прошлого в свое достояние по законам исторической преемственности, а не по личной прихоти отдельных лиц. Поэтому встреча с традициями на почве активного, заинтересованного участия писателя в решении важнейших проблем жизни, постижение наследства через осознание его как актуального фактора общественного развития есть единственный плодотворный путь, которым должен следовать художник в практическом решении проблем литературной преемственности.

По мнению современных философов (В.С. Библер, А.В. Михайлов, К.Д. Скрипник), в XX в. важнейшим социальным и личностным определением человеческих отношений, всеобщей характеристикой мышления становится феномен “одновременности культур”. В.С. Библер считает, что это явление обусловлено “установкой разума не столько на познание объекта, сколько понимание каждой культуры (античной, средневековой, нововременной) как собеседника, обнаруживающего в общении с наличными образами культур свои новые, ранее не реализованные, потенциальные смыслы”. А.В. Михайлов замечает, что диалог культур – творческий феномен, присущий стыкам эпох, – обнаруживает их внутренние напластования в динамическом соотношении друг с другом.

Употребляя слово из того или иного лексического пласта, художник вписывается в культурный (точнее, культурно-исторический) контекст, вплетает голос определенного культурного “кода” в собственное произведение.

В диалоге порождается новый смысл как результат столкновения различных, но равноправных родоположеных источников. Последнее ценно по меньшей мере в двух аспектах. Диалог выступает в качестве механизма творческого мышления, во-первых, и, во-вторых, рассмотрение сталкивающихся смыслов как родоположенных, равноправных – фундаментальная характеристика гуманистических взглядов.

Литература:

 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.

 Библер В.С. Диалог. Сознание. Культура // Одиссей. Исследования по социальной истории и истории культуры. М., 1989.

 Бушмин А.С. Методологические вопросы литературоведческих исследований Л., 1969.

 Долгополов Л.К. На рубеже веков М., 1985.

5. Черняева Н.А. Внутренний диалог в структуре художественного образа: Автореф. Екатеринбург, 1990.

Е.В.Плахтий, ст. преподаватель-методист адъюнктуры Уральского института МВД России