ИДЕАЛЬНЫЙ КОНСУЛ СТУПИН
К оглавлению1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 1617 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Среди прежних русских консулов в Адрианополе особенно выделялся Ступин. По мнению Леонтьева, он лучше всех других понимал и представлял русские интересы во Фракии. Его влияние и популярность среди местного населения возбудили против него иностранных консулов и приматов-католиков. Более подробно рассказывает о «ступинской истории» Ю. С. Карцев, приятель Леонтьева. Жена французского секретаря посольства и возлюбленная русского посла в Константинополе кн. А. Б. Лобанова-Ростовского нажаловалась ему на Ступина, и тот его сместил... Возможно, что здесь кое-что преувеличено (влияние француженки на русскую политику!).
Леонтьев встретил Ступина еще в Петербурге, в Министерстве иностранных дел, где он начал свою дипломатическую службу в 1863 г. Ступин приехал туда с жалобой на кн. Лобанова-Ростовского и получил «полное удовлетворение». Все же на Балканы его не вернули и отправили в Тегеран (где он вскоре умер, в 1866 г.).
Ступин Леонтьеву очень понравился: «Бледный и сухой, но крепкий, белокурый, с одними усами без бороды, а взгляд строгий, покойный». В Адрианополе же Леонтьев по местным рассказам и легендам воссоздает образ этого, по его мнению, идеального русского консула. Он пишет о нем в «Воспоминаниях о Фракии» и в романе «Одиссей Полихрониадес», где Ступин назван Буниным и где о нем с восторгом рассказывает фракийский купец болгарин Хаджи-Хамамджи (а настоящее его имя Хаджи-Кариаджи).
Ступин-Бунин строит русскую церковь, учреждает болгарскую школу, ходит в гости к бедным болгарам и назвает их «братьями». Но его нельзя назвать идеалистом славянофильского направления. Он вобще не книжный человек, а дипломат-практик. Он дружит не только со славянскими «братьями», но и с турецким пашой, охотится с ним, «ест и пьет вместе». Но вот Ступин узнает, что медир (судья) прибил одного болгарина (русского подданного). Он немедля едет в меджлис (суд) и «раз, два» — дает две пощечины медиру и опять отправляется к паше и всячески его увещевает, а тот делает вид, что русский консул ему даже чем-то помог.
Леонтьев говорит, что туркам «нравилось (и основательно!) в этом человеке барское соединение внешней почти азиатской эффектности с душевной простотой... Им нравилась истинно старорусская эта черта... Это и мужику русскому очень нравится. Ненавистно и тяжело и чуждо и восточному человеку, и русскому мужику — холодное, сухое джентельменство, притворно-вежливое, простое только с виду».
Ступин о внешности своей не заботился, ходил в какой-то боярке и в меховом колпаке. В этом «странном» одеянии он принял французского консула. Тот обиделся и написал на него донос.
Политика Ступина, говорит Леонтьев, была ему подсказана местной средой, т. е. теми приматами-русофилами, которых сам Леонтьев не любил. Эти приматы, или старшины, хотели, чтобы Фракия после отпадения от Порты подчинилась «полурусскому правлению с русским князем во главе». Русских здесь помнили и любили: они хорошо вели себя при занятии Адрианополя в 1829 г., тогда как французская армия, проходившая через этот город в 1854 г., будто бы бесчинствовала. Русские не оскорбляли мусульман, как французские зуавы, явившиеся сюда в качестве союзников турок. Это будущее фракийское княжество не будет походить на демократическую Грецию с ее демагогами в пиджаках. Исполнительная власть должна быть сильной — патриархально-суровой и справедливой, примиряющей греков и болгар; наконец, не следует раздражать мусульманского населения: наоборот, нужно всячески привлекать мулл, беев и простой народ, так заключает Леонтьев характеристику ступинской программы.
В своей консульской деятельности Ступин, несомненно, руководствовался одними политическими соображениями. Леонтьеву же идея русско-фракийского княжества импонировала тем, что в нем сохранилась бы пестрая самобытность. Как и всегда, его основной критерий был чисто эстетический. В данном же случае он радовался тому, что его эстетика совпадала с идеальной для него ступинской политикой, которую он пытался проводить во время своего недолгого управления консульством. Он у Ступина учился, но на него самого нимало не походил.
Среди прежних русских консулов в Адрианополе особенно выделялся Ступин. По мнению Леонтьева, он лучше всех других понимал и представлял русские интересы во Фракии. Его влияние и популярность среди местного населения возбудили против него иностранных консулов и приматов-католиков. Более подробно рассказывает о «ступинской истории» Ю. С. Карцев, приятель Леонтьева. Жена французского секретаря посольства и возлюбленная русского посла в Константинополе кн. А. Б. Лобанова-Ростовского нажаловалась ему на Ступина, и тот его сместил... Возможно, что здесь кое-что преувеличено (влияние француженки на русскую политику!).
Леонтьев встретил Ступина еще в Петербурге, в Министерстве иностранных дел, где он начал свою дипломатическую службу в 1863 г. Ступин приехал туда с жалобой на кн. Лобанова-Ростовского и получил «полное удовлетворение». Все же на Балканы его не вернули и отправили в Тегеран (где он вскоре умер, в 1866 г.).
Ступин Леонтьеву очень понравился: «Бледный и сухой, но крепкий, белокурый, с одними усами без бороды, а взгляд строгий, покойный». В Адрианополе же Леонтьев по местным рассказам и легендам воссоздает образ этого, по его мнению, идеального русского консула. Он пишет о нем в «Воспоминаниях о Фракии» и в романе «Одиссей Полихрониадес», где Ступин назван Буниным и где о нем с восторгом рассказывает фракийский купец болгарин Хаджи-Хамамджи (а настоящее его имя Хаджи-Кариаджи).
Ступин-Бунин строит русскую церковь, учреждает болгарскую школу, ходит в гости к бедным болгарам и назвает их «братьями». Но его нельзя назвать идеалистом славянофильского направления. Он вобще не книжный человек, а дипломат-практик. Он дружит не только со славянскими «братьями», но и с турецким пашой, охотится с ним, «ест и пьет вместе». Но вот Ступин узнает, что медир (судья) прибил одного болгарина (русского подданного). Он немедля едет в меджлис (суд) и «раз, два» — дает две пощечины медиру и опять отправляется к паше и всячески его увещевает, а тот делает вид, что русский консул ему даже чем-то помог.
Леонтьев говорит, что туркам «нравилось (и основательно!) в этом человеке барское соединение внешней почти азиатской эффектности с душевной простотой... Им нравилась истинно старорусская эта черта... Это и мужику русскому очень нравится. Ненавистно и тяжело и чуждо и восточному человеку, и русскому мужику — холодное, сухое джентельменство, притворно-вежливое, простое только с виду».
Ступин о внешности своей не заботился, ходил в какой-то боярке и в меховом колпаке. В этом «странном» одеянии он принял французского консула. Тот обиделся и написал на него донос.
Политика Ступина, говорит Леонтьев, была ему подсказана местной средой, т. е. теми приматами-русофилами, которых сам Леонтьев не любил. Эти приматы, или старшины, хотели, чтобы Фракия после отпадения от Порты подчинилась «полурусскому правлению с русским князем во главе». Русских здесь помнили и любили: они хорошо вели себя при занятии Адрианополя в 1829 г., тогда как французская армия, проходившая через этот город в 1854 г., будто бы бесчинствовала. Русские не оскорбляли мусульман, как французские зуавы, явившиеся сюда в качестве союзников турок. Это будущее фракийское княжество не будет походить на демократическую Грецию с ее демагогами в пиджаках. Исполнительная власть должна быть сильной — патриархально-суровой и справедливой, примиряющей греков и болгар; наконец, не следует раздражать мусульманского населения: наоборот, нужно всячески привлекать мулл, беев и простой народ, так заключает Леонтьев характеристику ступинской программы.
В своей консульской деятельности Ступин, несомненно, руководствовался одними политическими соображениями. Леонтьеву же идея русско-фракийского княжества импонировала тем, что в нем сохранилась бы пестрая самобытность. Как и всегда, его основной критерий был чисто эстетический. В данном же случае он радовался тому, что его эстетика совпадала с идеальной для него ступинской политикой, которую он пытался проводить во время своего недолгого управления консульством. Он у Ступина учился, но на него самого нимало не походил.