«ИСПОВЕДЬ МУЖА»

«Исповедь мужа» была, по-видимому, написана Леонтьевым уже на Балканах, а опубликована в «Отечественных записках» (1867). Но я отношу эту повесть к русскому, а не к балканскому периоду его творчества.

Пожилой помещик живет созерцательной жизнью в своем просторном крымском имении, в Аи-Буруне. Местный колорит и вся атмосфера воспроизведены Леонтьевым по его счастливым воспоминаниям о привольном житье в имении И. Н. Шатилова. И эпоха та же — Крымская война 1854—1855 гг.

После долгих колебаний этот крымский анахорет женится на молодой девице: Лиза — барышня-дичок, цивилизацией она не испорчена, любит простую жизнь; она сама сажает деревья и доит корову. У ней низкий голос и мужские руки. Леонтьеву такие женщины нравились Нравилось ему и то, что он называл женской «хитростью», т. е. лукавство, которого у Лизы не было: она была натура непосредственная, прямая и даже грубоватая в своей честности.

Сперва он подыскивает ей молодого жениха. Его кандидатом был молодой садовод: у него «русская кровь с молоком» и синие глаза. Но из этого ничего не вышло. А вскоре после свадьбы Лиза, с согласия мужа, уходит от него с молодым греком Мавро-гени. Это жоржсандовская тема свободной любви; в России ее впервые «обработал» А. В. Дружинин в своей нашумевшей повести «Поленька Сакс» (1847). Позже ту же тему педантично «разработал» в своем романе-трактате Чернышевский («Что делать?»). Но у Леонтьева все иначе освещено и мотивировано.

Сандовско-дружининско-чернышевские мужья отпускали своих жен с миром — по соображениям принципиальным, но безо всякого энтузиазма! Между тем, читая «Исповедь мужа», иногда трудно решить, кто больше восхищается третьим в любви — старый муж или его молодая жена. Мужу все в Маврогени нравится: его беззаботность, легкомыслие, даже его необразованность и, в особенности, его внешность: «бледно-золотой цвет его лица, и кроткого, и лукавого, и веселого». Он в восторге от своего соперника, когда тот является во всей красе — в пестром албанском наряде, в белой чистой фустанелле (юбке), в малиновой расшитой обуви; у него «золотой широкий пояс, полный оружия; синяя куртка разукрашена тонкими золотыми разводами, длинная красная феска набекрень, и с плеча на грудь падает пышная голубая кисть!» Здесь Леонтьев — в своей стихии. До него только Державин так упивался яркими красками! Описывал он и женские наряды, но реже и с меньшим упоением.

Приятель графа — французский офицер Бертран — говорит Лизе: «Жалею, что я не женщина, когда вижу этого албанца!» А старому мужу, по-видимому, хочется другого: он хочет быть мужем собственной жены, но «в виде» молодого Маврогени! Это скорее тематика и психология XX века: если в XIX веке такие странные желания и возникали, то их скрывали, о них не говорили.

Лиза уезжает с греком в Италию. Сперва она с ним счастлива, несмотря на его ревность, побои и измены. Все же через какой-нибудь год она решает вернуться к мужу. Но пароход терпит аварию, и она погибает, а старый муж кончает самоубийством. Один из наследников называет его мерзавцем, погубившим молодую жену, а другой — сумасшедшим. Но муж убежден, что поступил правильно, отпустив Лизу: «Она была прекрасна, и она жила», — пишет он в дневнике. «Она не упала, и она наслаждалась... Я прав. Смерть ее была случайна. Я исполнил свой долг».

В начале повести муж — новый вариант леонтьевского Нарцисса, влюбленный в свои отражения и опьяненный эросом молодой четы, жены и ее возлюбленного. Но его самоубийство — не акт Нарцисса. И тот хочет умереть и умирает (в «Метаморфозах» Овидия). Но почему? — От неразделенной любви к самому себе. Между тем в эпилоге «Исповеди» мы убеждаемся, что муж на самом деле любит Лизу не как жену, не как чужую возлюбленную, а как дочь. Он пишет перед самоубийством: «А теперь на что я? Что я? Зачем я? Не она погибла — я, я погиб без нее». Сам Леонтьев не мог так полно и беззаветно любить другую или другого. Он больше любовался, чем любил. Но, развивая свою драматическую диалектику Нарцисса, он дал и этот вариант преодоленного нарциссизма.

В «Исповеди» живет не только супергерой (муж), как во всех других повестях Леонтьева, но живут и те двое — Лиза, Маврогени. Они не «игрушки» супергероя: у них своя жизнь, свои желания, и муж их изнутри понимает, потому что очень любит. Вся эта драма — явление необычное в леонтьевском мире.

В этой повести мало описаний быта, природы, нет «мелочного» психологического анализа, нет той «махровости», которую автор не любил в писаниях своих современников и у самого себя. Рассказ написан в форме дневника, в начале которого имеются кое-какие лирические отступления, но к концу все записи короткие, сухие. Чем ситуация драматичнее, тем повествование протокольнее; и эта графичность изложения усиливает художественный «эффект».

В «Исповеди» — все очень просто, но нет в рассказе той «бледности» описаний, которая так восхищала Леонтьева в прозе Пушкина, во французской литературе XVIII века (Прево, Бернарден де Сен-Пьер). Ведь Леонтьев все видел в красках: поэтому и в этой повести он ярко раскрашивает описания (крымский южный ландшафт или албанский наряд Маврогени).

По четкости композиции, по напряженности действия «Исповедь мужа» — наиболее совершенное художественное произведение Леонтьева; но и наименее леонтьевское — слишком для него объективное и насыщенное действием. Перевоплощение в разных героев было ему чуждо. Его настоящая сфера — познание самого себя (Нарцисса) в разных стадиях развития. Его сила — не в архитектурном совершенстве композиции, а в выразительности отрывочных записей — в афористическом изложении мыслей, в пластичности красочных описаний, в музыкальности лирических отступлений.

«Исповедь мужа» была, по-видимому, написана Леонтьевым уже на Балканах, а опубликована в «Отечественных записках» (1867). Но я отношу эту повесть к русскому, а не к балканскому периоду его творчества.

Пожилой помещик живет созерцательной жизнью в своем просторном крымском имении, в Аи-Буруне. Местный колорит и вся атмосфера воспроизведены Леонтьевым по его счастливым воспоминаниям о привольном житье в имении И. Н. Шатилова. И эпоха та же — Крымская война 1854—1855 гг.

После долгих колебаний этот крымский анахорет женится на молодой девице: Лиза — барышня-дичок, цивилизацией она не испорчена, любит простую жизнь; она сама сажает деревья и доит корову. У ней низкий голос и мужские руки. Леонтьеву такие женщины нравились Нравилось ему и то, что он называл женской «хитростью», т. е. лукавство, которого у Лизы не было: она была натура непосредственная, прямая и даже грубоватая в своей честности.

Сперва он подыскивает ей молодого жениха. Его кандидатом был молодой садовод: у него «русская кровь с молоком» и синие глаза. Но из этого ничего не вышло. А вскоре после свадьбы Лиза, с согласия мужа, уходит от него с молодым греком Мавро-гени. Это жоржсандовская тема свободной любви; в России ее впервые «обработал» А. В. Дружинин в своей нашумевшей повести «Поленька Сакс» (1847). Позже ту же тему педантично «разработал» в своем романе-трактате Чернышевский («Что делать?»). Но у Леонтьева все иначе освещено и мотивировано.

Сандовско-дружининско-чернышевские мужья отпускали своих жен с миром — по соображениям принципиальным, но безо всякого энтузиазма! Между тем, читая «Исповедь мужа», иногда трудно решить, кто больше восхищается третьим в любви — старый муж или его молодая жена. Мужу все в Маврогени нравится: его беззаботность, легкомыслие, даже его необразованность и, в особенности, его внешность: «бледно-золотой цвет его лица, и кроткого, и лукавого, и веселого». Он в восторге от своего соперника, когда тот является во всей красе — в пестром албанском наряде, в белой чистой фустанелле (юбке), в малиновой расшитой обуви; у него «золотой широкий пояс, полный оружия; синяя куртка разукрашена тонкими золотыми разводами, длинная красная феска набекрень, и с плеча на грудь падает пышная голубая кисть!» Здесь Леонтьев — в своей стихии. До него только Державин так упивался яркими красками! Описывал он и женские наряды, но реже и с меньшим упоением.

Приятель графа — французский офицер Бертран — говорит Лизе: «Жалею, что я не женщина, когда вижу этого албанца!» А старому мужу, по-видимому, хочется другого: он хочет быть мужем собственной жены, но «в виде» молодого Маврогени! Это скорее тематика и психология XX века: если в XIX веке такие странные желания и возникали, то их скрывали, о них не говорили.

Лиза уезжает с греком в Италию. Сперва она с ним счастлива, несмотря на его ревность, побои и измены. Все же через какой-нибудь год она решает вернуться к мужу. Но пароход терпит аварию, и она погибает, а старый муж кончает самоубийством. Один из наследников называет его мерзавцем, погубившим молодую жену, а другой — сумасшедшим. Но муж убежден, что поступил правильно, отпустив Лизу: «Она была прекрасна, и она жила», — пишет он в дневнике. «Она не упала, и она наслаждалась... Я прав. Смерть ее была случайна. Я исполнил свой долг».

В начале повести муж — новый вариант леонтьевского Нарцисса, влюбленный в свои отражения и опьяненный эросом молодой четы, жены и ее возлюбленного. Но его самоубийство — не акт Нарцисса. И тот хочет умереть и умирает (в «Метаморфозах» Овидия). Но почему? — От неразделенной любви к самому себе. Между тем в эпилоге «Исповеди» мы убеждаемся, что муж на самом деле любит Лизу не как жену, не как чужую возлюбленную, а как дочь. Он пишет перед самоубийством: «А теперь на что я? Что я? Зачем я? Не она погибла — я, я погиб без нее». Сам Леонтьев не мог так полно и беззаветно любить другую или другого. Он больше любовался, чем любил. Но, развивая свою драматическую диалектику Нарцисса, он дал и этот вариант преодоленного нарциссизма.

В «Исповеди» живет не только супергерой (муж), как во всех других повестях Леонтьева, но живут и те двое — Лиза, Маврогени. Они не «игрушки» супергероя: у них своя жизнь, свои желания, и муж их изнутри понимает, потому что очень любит. Вся эта драма — явление необычное в леонтьевском мире.

В этой повести мало описаний быта, природы, нет «мелочного» психологического анализа, нет той «махровости», которую автор не любил в писаниях своих современников и у самого себя. Рассказ написан в форме дневника, в начале которого имеются кое-какие лирические отступления, но к концу все записи короткие, сухие. Чем ситуация драматичнее, тем повествование протокольнее; и эта графичность изложения усиливает художественный «эффект».

В «Исповеди» — все очень просто, но нет в рассказе той «бледности» описаний, которая так восхищала Леонтьева в прозе Пушкина, во французской литературе XVIII века (Прево, Бернарден де Сен-Пьер). Ведь Леонтьев все видел в красках: поэтому и в этой повести он ярко раскрашивает описания (крымский южный ландшафт или албанский наряд Маврогени).

По четкости композиции, по напряженности действия «Исповедь мужа» — наиболее совершенное художественное произведение Леонтьева; но и наименее леонтьевское — слишком для него объективное и насыщенное действием. Перевоплощение в разных героев было ему чуждо. Его настоящая сфера — познание самого себя (Нарцисса) в разных стадиях развития. Его сила — не в архитектурном совершенстве композиции, а в выразительности отрывочных записей — в афористическом изложении мыслей, в пластичности красочных описаний, в музыкальности лирических отступлений.