ОТЪЕЗД С АФОНА

Леонтьев просил своих наставников, отцов Иеронима и Макария, тайно постричь его в Пантелеймоновском монастыре. Но они отклонили его просьбу под тем предлогом, что он еще состоит на государственной службе; или же — потому, что страстному, порывистому Леонтьеву не к лицу быть монахом.

Здоровье его еще больше расстроилось: от одной ложки сливок в кофе, от самой незаметной простуды, от небольшой прогулки по сырому или низменному месту у него возвращались пароксизмы, доводившие его до отчаяния (Коноплянцев). Но прошла тоска, та странная «спокойная тоска», которая так угнетала его в Янине. Его расшатанное душевное здоровье поправилось на Афоне, он там набрался новых творческих сил. Он не «совлек» с себя одежды Ветхого Адама, а, наоборот, даже как-то удачно починил, подновил свою порванную пеструю мантию или же приобрел новую, лучшую!

Грубый человек мог бы сказать: вот грешник покаялся, с тем чтобы опять грешить! Это напоминает Ивана Грозного, который то молился, то распутничал! Есть доля правды в этом обвинении... Все же Леонтьев отказался от многого из того, что любил: от консульской службы, от разных излишеств, и, если бы афонские наставники дали согласие, он постригся бы, в этом нельзя сомневаться. Наконец, он никогда уже не мог слишком далеко отойти от монастырских стен. Его языческая или ренессансная душа томилась в кельях и храмах, но томилась она и на свободе, в миру

Если Леонтьев и служил прежде Афродите Простонародной, то ведь не был же ею одержим. Он далек был и от Афродиты Небесной; чаще всего его вдохновляла какая-то третья Афродита, которую я назвал Промежуточной. Это богиня мечтательных романтиков, витающих между небом и землей, богиня андрогинных Нарцисов, которые любят особенное душевно-телесное томление... Так, изживая свою жизнь как поэму, он жил в противоречиях и другой жизнью жить не мог, да и не хотел.

В августе 1872 г. Леонтьев навсегда покидает Афон. Морских путешествий он не переносил и поэтому предпочел ехать сушей по скверным дорогам в нанятом «фургоне», с двумя слугами.

Леонтьев просил своих наставников, отцов Иеронима и Макария, тайно постричь его в Пантелеймоновском монастыре. Но они отклонили его просьбу под тем предлогом, что он еще состоит на государственной службе; или же — потому, что страстному, порывистому Леонтьеву не к лицу быть монахом.

Здоровье его еще больше расстроилось: от одной ложки сливок в кофе, от самой незаметной простуды, от небольшой прогулки по сырому или низменному месту у него возвращались пароксизмы, доводившие его до отчаяния (Коноплянцев). Но прошла тоска, та странная «спокойная тоска», которая так угнетала его в Янине. Его расшатанное душевное здоровье поправилось на Афоне, он там набрался новых творческих сил. Он не «совлек» с себя одежды Ветхого Адама, а, наоборот, даже как-то удачно починил, подновил свою порванную пеструю мантию или же приобрел новую, лучшую!

Грубый человек мог бы сказать: вот грешник покаялся, с тем чтобы опять грешить! Это напоминает Ивана Грозного, который то молился, то распутничал! Есть доля правды в этом обвинении... Все же Леонтьев отказался от многого из того, что любил: от консульской службы, от разных излишеств, и, если бы афонские наставники дали согласие, он постригся бы, в этом нельзя сомневаться. Наконец, он никогда уже не мог слишком далеко отойти от монастырских стен. Его языческая или ренессансная душа томилась в кельях и храмах, но томилась она и на свободе, в миру

Если Леонтьев и служил прежде Афродите Простонародной, то ведь не был же ею одержим. Он далек был и от Афродиты Небесной; чаще всего его вдохновляла какая-то третья Афродита, которую я назвал Промежуточной. Это богиня мечтательных романтиков, витающих между небом и землей, богиня андрогинных Нарцисов, которые любят особенное душевно-телесное томление... Так, изживая свою жизнь как поэму, он жил в противоречиях и другой жизнью жить не мог, да и не хотел.

В августе 1872 г. Леонтьев навсегда покидает Афон. Морских путешествий он не переносил и поэтому предпочел ехать сушей по скверным дорогам в нанятом «фургоне», с двумя слугами.