ИОНИНЫ

К оглавлению1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 
17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 
34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 

Из русских дипломатов, с которыми Константин Николаевич встречался на Балканах, следует еще назвать братьев Иониных. По его словам, один из Иониных (как и М. А. Хитрово) был прототипом консула Благова (см. выше о романе «Одиссей Поли-хрониадес»). Мы знаем, что Леонтьев любил «списывать» с действительности, но все же проблема прототипов едва ли так существенна для оценки художественного творчества. К тому же и он сам тоже был Благовым...

Старший брат — Александр Семенович Ионин (1837—1900) был предшественником Леонтьева в Янине. По рассказам М. В. Леонтьевой, записанным С. Дурылиным, Ионин пытался поднять восстание эпиротов против Турции. А Константин Николаевич, сменив его, жил в мире с турками. Но, разойдясь с ним в политике, он ценил Ионина и считал его умнейшим человеком. По утверждению К. Ф. Головина, в нем видели зачинщика герцоговинского восстания 1875 г., которое привело к сербо-турецкой, а потом и к русско-турецкой войне. В то время Ионин был посланником в Цетинье; он женился на черногорке и фактически управлял Черногорией. Ему нравилось, что эта страна не имеет ни малейшего сходства с буржуазной Западной Европой. «Славян он любил искренно, — пишет Головин, — но не делал себе на их счет никаких иллюзий. Нельзя было артистической натуре Ионина, отворачивавшейся от всего заурядного и мещанского, не полюбить такой самобытный народец, как черногорцы». Как видно, в отношении к Западу и славянству у него было немало общего со взглядами Леонтьева. Это подтверждается и дневниками (1882 г.) дипломата Г. де Воллана (1847—?), который пишет: «Ионин развивал ту мысль, что с Россией надо обращаться, как с умалишенным человеком, т. е. усадить ее в темную комнату... Ионин против всяких конституций и земских соборов. Он находит, что надо лечить Россию тишиной и спокойствием. Он даже предсказывал распадение России». Леонтьев же позднее рекомендовал «подморозить Россию» и говорил о неизбежности революции...

Де Воллан говорит о нервности Ионина: лицо его покрывалось судорогою, он корчил гримасы «комического свойства». О себе же он был очень высокого мнения и любил дразнить парадоксами: посол граф Игнатьев — это только фокусник, у Скобелева не было никаких заслуг... Другой дипломат, Ю. С.Карцев, приятель К. Н. Леонтьева, отзывался о нем недоброжелательно: Ионин производил впечатление человека, только что выпущенного из психиатрической лечебницы, и разыгрывал homme supérieur; при этом он был себе на уме, не имея никаких принципов, и очень любил успех...

Позднее Ионин был назначен посланником в Бразилию и написал замечательные «Записки о Южной Америке» (1892), у него была наблюдательность, был и литературный талант, но он не творческая личность, как Леонтьев. Идеи его не мучили... Все лее замечательно, что в политике, во вкусах он иногда с Леонтьевым совпадает и, может быть, даже в большей степени, чем К. А. Губастов — лучший друг Константина Николаевича.

Младший брат — Владимир Семенович (1838—1885), консул в Мостаре, Белграде, Рагузе, был еще более агрессивным дипломатом, чем Александр Семенович. В 1877г., во время русско-турецкой войны, он был избран председателем боснийского народного правительства, но должен был бежать из Боснии. Леонтьев и его знал, и он тоже мог быть прототипом Благова.

 

Из русских дипломатов, с которыми Константин Николаевич встречался на Балканах, следует еще назвать братьев Иониных. По его словам, один из Иониных (как и М. А. Хитрово) был прототипом консула Благова (см. выше о романе «Одиссей Поли-хрониадес»). Мы знаем, что Леонтьев любил «списывать» с действительности, но все же проблема прототипов едва ли так существенна для оценки художественного творчества. К тому же и он сам тоже был Благовым...

Старший брат — Александр Семенович Ионин (1837—1900) был предшественником Леонтьева в Янине. По рассказам М. В. Леонтьевой, записанным С. Дурылиным, Ионин пытался поднять восстание эпиротов против Турции. А Константин Николаевич, сменив его, жил в мире с турками. Но, разойдясь с ним в политике, он ценил Ионина и считал его умнейшим человеком. По утверждению К. Ф. Головина, в нем видели зачинщика герцоговинского восстания 1875 г., которое привело к сербо-турецкой, а потом и к русско-турецкой войне. В то время Ионин был посланником в Цетинье; он женился на черногорке и фактически управлял Черногорией. Ему нравилось, что эта страна не имеет ни малейшего сходства с буржуазной Западной Европой. «Славян он любил искренно, — пишет Головин, — но не делал себе на их счет никаких иллюзий. Нельзя было артистической натуре Ионина, отворачивавшейся от всего заурядного и мещанского, не полюбить такой самобытный народец, как черногорцы». Как видно, в отношении к Западу и славянству у него было немало общего со взглядами Леонтьева. Это подтверждается и дневниками (1882 г.) дипломата Г. де Воллана (1847—?), который пишет: «Ионин развивал ту мысль, что с Россией надо обращаться, как с умалишенным человеком, т. е. усадить ее в темную комнату... Ионин против всяких конституций и земских соборов. Он находит, что надо лечить Россию тишиной и спокойствием. Он даже предсказывал распадение России». Леонтьев же позднее рекомендовал «подморозить Россию» и говорил о неизбежности революции...

Де Воллан говорит о нервности Ионина: лицо его покрывалось судорогою, он корчил гримасы «комического свойства». О себе же он был очень высокого мнения и любил дразнить парадоксами: посол граф Игнатьев — это только фокусник, у Скобелева не было никаких заслуг... Другой дипломат, Ю. С.Карцев, приятель К. Н. Леонтьева, отзывался о нем недоброжелательно: Ионин производил впечатление человека, только что выпущенного из психиатрической лечебницы, и разыгрывал homme supérieur; при этом он был себе на уме, не имея никаких принципов, и очень любил успех...

Позднее Ионин был назначен посланником в Бразилию и написал замечательные «Записки о Южной Америке» (1892), у него была наблюдательность, был и литературный талант, но он не творческая личность, как Леонтьев. Идеи его не мучили... Все лее замечательно, что в политике, во вкусах он иногда с Леонтьевым совпадает и, может быть, даже в большей степени, чем К. А. Губастов — лучший друг Константина Николаевича.

Младший брат — Владимир Семенович (1838—1885), консул в Мостаре, Белграде, Рагузе, был еще более агрессивным дипломатом, чем Александр Семенович. В 1877г., во время русско-турецкой войны, он был избран председателем боснийского народного правительства, но должен был бежать из Боснии. Леонтьев и его знал, и он тоже мог быть прототипом Благова.