Глава 3. Феномен свободы в меняющемся обществе как социологическая проблема

1. Особенности социологического видения свободы

Одна из особенностей социологии состоит в "природной междисциплинарности", связанной с тем, что многие ее ветви родились "на стыке" с другими науками: социология личности, социология права, экономическая социология, политическая социология и пр. От философии, как самой древней науки, традиционно изучавшей свободу, ее отличает эмпиричность, что крайне важно для изучения количественных и качественных закономерностей динамики свободы в меняющемся обществе. И наконец, в исследовании механизмов общественных изменений именно социология делает акцент на групповом уровне социальной реальности и на институциональных аспектах социальных действий.

Ставя во главу угла социологическое видение свободы, мы будем исходить, во-первых, из того, что начатые преобразования по переходу к более свободному и процветающему обществу по-разному сказались на уровне свободы разных социальных групп. Прежде всего, потому, что каждая социальная группа, занимая определенные позиции в социальной структуре общества, может включиться и включается (желают того или не желают ее представители) в ограниченные социальные отношения:

- в периоды общественных преобразований разные группы имеют неодинаковые возможности влиять на установление новых прав и отношений, которые впоследствии будут охраняться силой государства и будут обязательны для выполнения;

- из множества провозглашенных в каждый момент прав, определяющих характер официально допускаемых отношений, разные группы имеют возможность воспользоваться прежде всего теми, которые доступны для занимаемых ими социальных позиций. Прошлый и нынешний статус позволяет одним группам беспрепятственно воспользоваться новыми правами и свободами, другие же не могут реализовать их по тем или иным причинам (противодействие более сильных общественных групп, отсутствие связей в деловом мире, достаточных денежных накоплений, возможности взять кредит, информации, знаний, образования, опыта и др.);

- появляющиеся в периоды кардинальных общественных перемен новые возможности вертикальной социальной мобильности, хотя и смягчают, но не отменяют "социального распределения" новых прав и свобод. Во всяком случае, для того чтобы воспользоваться одним и тем же правом (прежде всего из группы социально-экономических), лица, занимающие более низкие социальные позиции, чаще вынуждены затрачивать больше усилий, преодолевать больше ограничений и барьеров, чем лица с более высоким социальным статусом. В итоге новые права и свободы обладают не только неодинаковой доступностью для разных общественных групп, но и неодинаковой "социоструктурной эффективностью", разным соотношением требуемых затрат и достигаемых результатов.

Объективные различия усиливаются различиями субъективными: разные общественные группы имеют неодинаковые способности к рефлексии, к осознанию действительных изменений своих прав и возможностей в новых условиях по сравнению со старыми; они неодинаково подвержены ошибкам в восприятии происходящего из-за идеологических воздействий (в прошлом и настоящем), доступа к информации, разного уровня и образа жизни и др. Конечно, субъективные различия характеризуют скорее индивидуальные особенности социальных субъектов, чем групповые, и в условиях общественных перемен они способны ощутимо "размывать" и дифференцировать прежние социальные группы (в том числе и через выбираемые модели поведения). Однако наряду с этой тенденцией неизбежно соседствует и другая, которая воспроизводит (сохраняет) различия между разными социальными группами по выделенным субъективным признакам, так что доля лиц, скажем, с высоким уровнем рефлексии будет выше у одних групп и ниже - у других.

Кроме того, - и этот аспект социологического видения свободы хотелось бы подчеркнуть особо - у разных социальных субъектов в каждый момент времени уже имеется свой образ свободы, свои жизненно важные цели и ценности, свои представления о допустимых способах их достижения и благоприятствующих этому условиях. Ни жизненные цели, ни представления о допустимых способах их достижения не меняются мгновенно, независимо от того, прогрессивно ли это с точки зрения других индивидов, групп или обществ. Так что тот или иной тип социетальной свободы - будь то свобода "административно-командная" или "рыночная демократическая" - те или иные индивиды оценивают, прежде всего, как средство реализации своей свободы. Одна и та же институционально-правовая свобода одними индивидами (группами) оценивается как расширяющая их свободы, а другими - как их ограничивающая. По-разному отвечая потребностям и ценностям различных социальных субъектов, такая свобода имеет неодинаковые шансы на интернализацию с их стороны.

Каждый индивид, будучи членом общества, неизбежно вплетен в многочисленные социальные зависимости (институциональные - правовые и моральные, социоструктурные и пр.), которые не только ограничивают его возможности, но одновременно в значительной степени и формируют его ("Неверно, что каждое общество имеет тех людей, которых оно заслуживает. Скорее, общество производит тех людей, которые ему нужны" [П.Л.Бергер, С.104]). Разные общественные системы различаются лишь степенью и формами, в какой они допускают (гарантируют) тот или иной уровень свободы своим членам. Выявление различий между разными общественными системами или между разными состояниями одной и той же системы по тем возможностям, которые они предоставляют своим членам для свободного развития по законам их собственной жизнедеятельности, - важная задача социологической исследования феномена свободы. Однако не менее важной представляется и та перспектива, которая исходит не от общества, а от индивида.

В этом случае мы будем исходить из того, что в периоды глубинных общественных преобразований для каждого социального субъекта с теми жизненными целями и ценностями, которые у него имеются "здесь и сейчас", прошлые и нынешние социальные зависимости и ограничения имеют разный "вес". Одни из них позволяют (позволяли) индивидам с меньшими препятствиями (затратами, усилиями, потерями) достигать своих целей, другие - с большими. Это может быть как правильным отражением действительности, так и результатом ошибочного восприятия изменившейся социальной реальности и своего места в ней. В данном случае важнее другое: к одним социальным зависимостям и ограничениям индивиды адаптированы больше, к другим - меньше, одни из них расцениваются как более предпочтительные, другие - как менее предпочтительные или нежелательные совсем. И именно это сравнение индивиды кладут в основу своих мнений о том, один тип социетальной свободы в большей мере позволяет им достичь своих целей и стать более свободными, чей другой.

Отстаивая эту перспективу анализа феномена свободы, социология должна прояснить свое отношение к проблеме ложных потребностей и общественного манипулирования. Если жизненные цели и ценности индивида являются результатом предшествующих манипуляций и квалифицируются как "ложные", не позволяющие ему проявить свою собственную природу (о которой, как мы видели в предыдущих главах, так много говорят и философы, и психологи, и которая продолжает оставаться "великой тайной" как для тех, так и для других), то не торопится ли социология с реализацией субъективной версии исследования свободы? Не нужно ли подождать до тех пор, пока "великая тайна собственной природы человека" будет открыта, а ложные потребности целиком вытеснены из сознания индивида?

Отмечу два обстоятельства, которые, на мой взгляд, позволяют социологии не дожидаться решения этих вечных вопросов и принять наличие у данных индивидов (групп) в данный момент времени и в данных условиях определенных смысловых образов свободы (как индивидуальной, так и социетальной) как данность. Первое обстоятельство исходит от индивида, второе - от системы. Каждый индивид проживает одну жизнь, и если ему случилось жить в эпоху больших общественных перемен, он так или иначе взвешивает свои приобретения и потери за годы реформ, оценивает динамику личной свободы, в том смысле как он сам ее понимает. Пусть даже часть жизни индивида прошла в системе, где его индивидуальность подавлялась, где им манипулировали и где его "наградили" ложными потребностями, которые теперь он не в силе отделить от своих собственных. В "новую" систему он все равно войдет таким, какой есть, со своим пониманием свободы, независимо от того, прогрессивно ли оно с чьей-то иной точки зрения или нет. Эти представления не изменить мгновенно, хотя как многолетняя эта задача и может ставиться. До тех же пор, пока она не будет решена, индивиды будут оценивать уровень и динамику своей свободы, исходя не только из истинных, но и из ложных потребностей и жизненных целей, не только из прогрессивных, но и из устаревших (как может кому-то показаться) ценностей, а также из возможностей реализации как тех, так и других в новых условиях по сравнению со старыми.

Кроме того, именно сложившиеся у разных индивидов (групп) образы индивидуальной свободы в значительной степени определяют их отношение к новым правам и перспективы институционализации этих прав. Чтобы стать полновесным элементом новой институциональной системы, провозглашенные в ходе реформ права должны устойчиво востребоваться и реализовываться в социальных действиях людей. И здесь тоже возможны варианты. По тем или иным причинам большие группы людей могут оставаться равнодушными к новым правам и даже избегать их, что может существенно замедлить процесс институционализации этих прав, особенно если эти люди обладают властью. Далее, обращаясь к новым правам, люди могут вырабатывать такие правила и нормы поведения, которые весьма отличаются от присущих природе этих прав. Так что в процессе реальных социальных взаимодействий может формироваться отличная от официально допускаемой институциональная система. Наконец, люди могут следовать новым правилам и нормам поведения (которые присущи новым правам и соответствующим им общественным отношениям) не добровольно, а вынужденно, что также затрудняет их институционализацию, ибо полная институционализация невозможна без интернализации.

Таким образом, при погружении в конкретные зависимости (институциональные, социоструктурные и пр.) реальной жизни правомерность и продуктивность социологической перспективы изучения феномена свободы становится очевидной. Сказанного, думается, достаточно, чтобы подтвердить правомерность, актуальность и продуктивность "вплетения" категории свободы в традиционный социологический анализ. Какое же знание уже накопила социология для исследования свободы вообще и в меняющемся (реформируемом) обществе в частности?

2. Социология и свобода: точки притяжения и отталкивания

"Взаимоотношения" социологии с феноменом свободы не просты. До сих пор нет единого мнения даже о том, может или не может свобода быть предметом научного знания. Те, кто полагают, что свободу нельзя постичь научными средствами, исходят из того, что "все, что становится объектом научного изучения, предполагает наличие предшествующей причины. Объект (или событие), который сам есть своя собственная причина, лежит вне досягаемости научного познания. Свобода же обладает именно этим свойством, и потому никакие научные исследования никогда не раскроют феномен, наделяемый качеством "свободный". Все, в чем субъективное сознание индивида видит свободу, в научной схеме будет лишь одним из звеньев причинной цепи.

Свобода и причинность не составляют логического противоречия... Индивид, осознающий свою собственную свободу, не исключается из мира причинности, а скорее воспринимает свою собственную волю как очень специфическую категорию причины, отличную от других причин, с которыми он должен считаться. Но это отличие нельзя доказать научно" [Бергер П.Л.,С.114-115].

Научный подход к обществу исходит из представления о человеческом мире как причинно закрытой системе ("мыслить иначе - значит выйти за пределы научного метода"). Свобода как особый вид причины исключается из системы априори. Не сумев объяснить причину какого-либо социального феномена с помощью социологических категорий, исследователь будет пытаться привлечь на помощь категории экономические, политические, психологические, биологические или какие-нибудь еще. В результате он будет открывать все новые и новые цепи причин, но все равно не обнаружит свободы. "Не существует методов фиксации свободы ни в себе, ни в другом человеке, есть лишь внутренняя субъективная убежденность, которая моментально растворится, как только к ней применят инструмент научного анализа" [Там же, С.115-116].

Поэтому те исследователи, которые хотят ввести свободу в свою социологическую модель, просто постулируют ее реальность (тем более, что в социальной жизни всегда можно отыскать примеры, опровергающие жесткий детерминизм), а потом начинают исследовать свою модель с точки зрения этого постулата [Бергер П.Л., С.116]. Точно так же, как мы видели, поступают и многие психологи, наделяющие человека некой врожденной способностью и стремлением к свободе и делающие это положение отправной точкой своего исследования свободы.

С невозможностью зафиксировать свободу социологическими или какими-либо иными научными средствами можно согласиться в тех случаях, когда она ассоциируется со свободой воли, и следовательно, предполагает решение вопроса о конечных причинах наших хотений. Что касается более поверхностных уровней свободы - свободы действия и свободы выбора, - то они вполне доступны познанию эмпирическим путем, в том числе и с помощью социологической модели. Тем более, что социологическая модель, если говорить строго, исследует не феномен свободы, а феномен НЕсвободы, реальность которого очевидна и не нуждается в постулатах.

Кроме того, предлагаемая здесь социологическая модель связана не с поиском абсолюта или конечного смысла, а с выявлением степени свободы (точнее, НЕсвободы) и тенденций ее изменения на разных уровнях социальной реальности в пространстве и во времени. Она направлена не на доказательство наличия-отсутствия конечных причин наших желаний, а на определение факторов и барьеров изменения уровня и образов индивидуальной свободы в ходе преобразований свободы социетальной. В этом смысле в социологическом предметном поле свобода "имеет причинность", но тем не менее не утрачивает своей сущности. И именно в этом смысле проблема свободы в социологии решается не в терминах "да" или "нет", а в терминах "больше-меньше", "лучше-хуже", в терминах изменения "степени НЕсвободы".

Какое же знание накоплено социологией для изучения разных уровней свободы - индивидуального (группового) и социетального, а также, что в нашем случае особенно важно, взаимосвязи между ними? Какое новое слово может сказать социологическое исследование свободы в осмыслении одной из главных проблем всех общественных наук - взаимосвязи между целостным макро-обществом с его социальными институтами, с одной стороны, и действующими на микроуровне индивидуальными субъектами, имеющими ту или иную свободу выбора, с другой?

Надо сказать, что проблема взаимосвязи между разными уровнями социальной реальности в разных социологических традициях решается по-разному. Так, представители объективистского направления в социологии (его еще называют "структуралистским направлением", "общественной перспективой" или "парадигмой социальных фактов") проблему индивидуальной свободы вообще исключают из анализа. Со времен Э. Дюркгейма общество рассматривается ими как объективная (самосоздаваемая) структура, как реальность в себе самой, которая не может быть объяснена действиями отдельных индивидов и вообще не зависит от них, от их воли. (Напротив, поступки индивидов объясняются влиянием общества, социальными институтами, нормами и правилами поведения). Эта реальность подчиняется своим собственным законам, которые и должна обнаружить социология с тем, чтобы использовать их для объяснения общества [П. Монсон, С. 34, 41, 56, 76; К. Бруннер, С.58]. "...Общество - не простая сумма индивидов, но система, образованная их ассоциацией и представляющая собой реальность sui generis (в своем роде, лат.) наделенную своими особыми свойствами" [Э.Дюркгейм, С. 493]. Отсюда - пренебрежительное отношение к каким-либо преднамеренным действиям индивидов, мотивам, свойствам сознания при изучении различных явлений.

Характер отношений между индивидами и обществом с позиции методологического холизма удачно передает метафорическое сравнение с деревом и листьями, к которому прибегнул проф. Ни В. (Корнельский университет, США): "Листья вырастают и опадают в соответствии со временами года, в то время, как именно дерево и его ветви на протяжении долгого времени определяют их форму и расположение. Согласно такому взгляду на вещи индивидуальные действия сравнимы с дрожанием листьев на ветру" [В. НИ, С.4]. Пер Монсон характеризует общество, по Дюркгейму, в виде парка с "разрешенными" аллеями и "запрещенными" газонами; участь индивидов не завидна - они стремятся лишь приспособиться к существующим парковым дорожкам, не имея возможности ни изменить их, ни проложить новые [П. Монсон, С.35, 63]. Основные характеристики таких индивидов легко укладываются в акроним SRSM социологической модели человека (С. Линденберг): "социализированный человек; человек, исполняющий роль, и человек, который может быть подвергнут санкциям (socialized, role-playing, sanctioned man)" [К.Бруннер, С.59].

Строго говоря, объективистская социологическая модель не лишает индивидов какой бы то ни было свободы выбора, но эта свобода целиком задается социетальным уровнем, так что воздействие индивидуальной свободы на свободу социетальную полностью отрицается. Связь между разными уровнями свободы - преимущественно односторонняя: "сверху - вниз". Индивиды пассивно адаптируются к той социетальной свободе, которая имеется или предлагается.

Это, разумеется, автоматически не означает, что индивид и общество непременно противостоят друг другу. Что общество, как внешняя реальность, осуществляет влияние и насилие над индивидами, а индивиды - безоговорочно повинуются, потому что боятся наказания. Образ общества как гигантской тюрьмы, а индивидов как заключенных нуждается в уточнении. Большинству из нас, - как заметил П.Л.Бергер, - ярмо общества не слишком трет шею, ибо в большинстве случаев мы сами желаем того, что общество ждет от нас. Мы сами хотим подчиняться правилам, которые диктует нам общество (прибегая к метафоре: "группы заключенных сами озабочены тем, чтобы тюремные стены оставались неповрежденными"). И это наше желание вовсе не свидетельствует о том, что власть общества меньше, чем до сих пор утверждалось. Напротив, она еще больше, ибо в действительности общество детерминирует не только то, что мы делаем, но и то, что мы есть [П.Л. Бергер, С.89, 113].

Разные области социологического знания, в которых исследуются эти аспекты связи индивида с обществом, - будь то: теория ролей, социология знания или теория референтных групп, - накопили большой научный задел для социологического осмысления феномена индивидуальной свободы, его границ, степени детерминированности свободой социетальной. Но в большинстве случаев, если исследователи работают в данной социологической перспективе, они все же игнорируют обратное влияние индивидуальной свободы на социетальную, так что социальные механизмы общественных изменений и нововведений по существу так и остаются невыявленными и необъяснимыми.

Другое, экзистенциалистское, направление в социологии (его еще называют "субъективистской социологией, "индивидуальной перспективой" или "парадигмой социальных определений") представляет общество не в виде объективной структуры, а в виде результата действий множества людей, обладающих свободой выбора, "результата, который может быть осмыслен только через понимание чего-то специфически человеческого", т.е. сквозь взгляд на объект изнутри. Общество здесь воспринимается как непрерывный созидательный процесс, в котором социальная действительность конструируется человеческим мышлением, поступками и представлениями. Следовательно, в этой модели интерес к "социальным фактам" сдвигается от "объективно объясняемого" к "субъективно понимаемому": "Познание общества должно происходить через человека, а не познание человека через общество" [П.Монсон, С.19, 66, 68, 76, 86].

Эта социологическая традиция восходит к М. Веберу, который определял социологию как науку, стремящуюся понять социальное действие и тем самым каузально объяснить его процесс и воздействие [М.Вебер, С.602]. При этом существование социальных институтов не отрицается, но в этой традиции они понимаются как выражение (проявление) человеческих действий: все институционализированные образования, такие, как "государство", "рынок" и др., в конечном счете, должны сводиться к объяснимым действиям индивидов. Короче, главное здесь именно действия и поступки людей, которыми они непрерывно создают и изменяют картину общества [П.Монсон, С.35, 42].

В этой социологической модели, как и вообще в социологии, свобода, разумеется, относительна: за видимой свободой скрываются влиятельные социальные силы и социальные институты, воздействующие на индивидов. Иными словами, человек здесь (как человек социологический) вовсе не индивидуализируется. Но и социальные структуры (в отличие от объективистского направления) не овеществляются, т.е. не рассматриваются как вещи-скалы, на которые, по образному сравнению П.Л.Бергера, можно налететь, но которые нельзя ни убрать, ни преобразовать по прихоти воображения. "Вещь - это то, обо что можно тщетно биться, то, что находится в определенном месте вопреки нашим желаниям и надеждам, то, что, в конце концов, может свалиться нам на голову и убить. Именно в таком смысле общество является совокупностью "вещей". Правовые институты, пожалуй, лучше, чем любые другие социальные институты, иллюстрируют данное качество общества" [П.Л.Бергер, С.87-88].

Однако в индивидуалистической социологической перспективе силы и институты, воздействующие на людей, "являются все-таки только социальными силами и институтам, т.е. они созданы людьми, продолжают существовать благодаря людям и отмирают, когда люди перестают ими пользоваться... правила существуют лишь постольку, поскольку люди им следуют. Слишком частое нарушение правил приводит к тому, что они быстро прекращают свое существование" [П.Монсон, С.25, 71]. И именно потому, что индивиды в определенной степени свободны от общества с его институтами, их социальные действия и мотивы этих действий должны стать предметом социологии. Так или иначе, но в этой модели движущие силы общественных изменений больше не выносятся за рамки возможностей индивидов (как это было в объективистской модели), а непосредственно связываются с деятельностью индивидов. Для этой социологической модели больше подходит экономическая модель человека, обозначаемая акронимом REMM ("resouceful, evaluative, maximizing man"), который был предложен Меклингом и Бруннером, т.е. "изобретательный, оценивающий, максимизирующий человек". Только максимизацию следовало бы заменить "ограниченной рациональностью" (Г.Саймон) и, кроме того, включить в модель выбора социальные нормы и правила [К.Бруннер, С.55, 71].

Согласно теории зарождения человеческого сознания Дж.Г.Мида, мышление каждого человека социально создано, но не социально детерминировано. Оно не только пассивно отражает чужие мысли, но и активно действует по отношению к окружающему миру. "Мышление по своей природе имеет направленный характер, оно выявляет самое себя, но при этом есть также способ связи с предметами и явлениями окружающего мира. Поступки каждого человека проистекают из этой направленности, и своей активностью он создает собственную неповторимую индивидуальность в отношениях с другими людьми. Социальность и индивидуальность - две стороны этого процесса..." [П.Монсон, С.72].

Важным направлением этой традиции является феноменологическая социология, ибо если ставится задача понять людей и их действия, то нужно знать их собственные определения ситуации, выявить, как они сами воспринимают окружающую их действительность и свое место в ней. Как сформулировал У.А. Томас: "Если люди определяют какую-то ситуацию как реальную, она действительно становится реальной по своим последствиям" [Merton R.K. (c), Р.475]. В частности, то, что думают люди о нынешних реформах, принципиально важно для того, чтобы подвигнуть их к активным действиям по пользованию новыми правами и свободами, или, напротив, отказаться от обращения к новым правам.

Таким образом, если применить экзистенциалистскую (субъективистскую) социологическую модель к изучению связи между социетальной и индивидуальной свободами, то исходно эта связь будет мыслиться не односторонней ("сверху-вниз"), как это было в структуралистской (объективистской) модели, а двусторонней: индивидуальная свобода, испытывая на себе воздействие социетальной свободы, тоже, в свою очередь, может активно воздействовать на нее. Это придает данной модели б`ольшую динамичность, изменчивость и делает ее более соответствующей требованиям нашего проблемного поля.

Важность исследования двустороннего характера связи между социетальной и индивидуальной свободой особенно велика в связи с тем, что среди критериев общественного прогресса называется не только негативная свобода (т.е. свобода от ограничений и барьеров, дающая возможность индивидам сохранять свою независимость от довлеющих обстоятельств внешней среды), но и позитивная свобода (свобода для, т.е. свобода делать что-нибудь), которая позволяет влиять на собственное общество и его формирование, преодолевать трудности, обеспечивает определенную степень власти и контроля над обстоятельствами [П.Штомпка, С.52, 65]. Конечно, эта индивидуальная "свобода для" с точки зрения развития общества может быть не только прогрессивной, но и регрессивной. Но это обстоятельство лишь еще более подчеркивает актуальность изучения двусторонней связи между индивидуальной и социетальной свободами. Поэтому социологическая перспектива исследования феномена свободы в меняющемся обществе, на наш взгляд, должна непременно включать теоретико-методологические достижения прежде всего (хотя и не только) субъективистской, экзистенциалистской модели.

3. Синтез макро- и микро- подходов

как основа социологического видения свободы

В последнее время, важно отметить, растет интерес к теориям, базирующимся одновременно на двух социологических моделях, на теориях, которые пытаются вовлечь в поле зрения и структуру, и действие и рассмотреть взаимосвязи между ними. Именно эти теории могли бы стать хорошим стартом (основой) для осмысления взаимосвязи между социетальной и индивидуальной свободами в меняющемся обществе. В этом смысле наибольший интерес, на мой взгляд, представляют две теории: "социального становления" (П.Штомпка) и "трансформационного процесса" (Т.И.Заславская).

3.1. Теория социального становления П.Штомпки

Исходным пунктом теоретических построений П.Штомпки является выделение двух уровней социальной реальности: уровня общностей, или социальных целостностей надындивидуального типа, интерпретируемых как структуры (это - социальные системы, общества, культуры, цивилизации и др.) и уровня индивидуальностей, агентов, или субъектов (это - отдельные люди и члены коллективов). Последние предстают не пассивными объектами, но и не полностью автономными субъектами, они имеют определенную свободу, но в то же время ограничены в своей деятельности.

Кроме того, П.Штомпка выделяет два способа существования каждого из двух уровней социальной реальности - в качестве потенциальной возможности (это - внутренние тенденции, семена или зародыши будущего, способности, "силы" и т.д.) и в действительности (это - процессы, трансформации, развитие, поведение, деятельность и т.д.). Структуры рассматриваются как потенциальные возможности, раскрывающиеся в функционировании (оперировании), а деятели (агенты, субъекты) - как потенциальные возможности, реализующиеся в действии.

Социологическая модель социального становления П.Штомпки строится на соединении именно этих двух уровней и двух способов существования социальной реальности. В ней "структура" (и "оперирование"), "агент" (и "действие") взаимосвязаны и автономны одновременно: нет бесструктурных агентов, как нет и безагентных структур; но в то же время структуры не растворяются в агентах, и агенты не поглощаются структурами [П.Штомпка, С. 268 - 272].

Как структура (оперирование), так и субъекты (действия) обладают "своими особыми свойствами", "своей логикой следования", "своей собственной регулярностью". Независимая динамика структур проявляется в трех формах: "принцип инерции" (обычно предпочтительнее, чтобы функционирование продолжалось в том же режиме, без радикальных поворотов), "принцип момента, или континуальности" (за определенной стадией чаще всего наступает следующая, т.е. процесс не останавливается и не поворачивается вспять), "принцип последовательности" (следующие одна за другой фазы зачастую не могут быть пропущены). Поэтому структуры рассматриваются как эмерджентные (неожиданно возникающие) по отношению к субъектам, даже если они и включают последних. Соответственно, оперирование - это также динамические эмерджентности по отношению к действиям, пусть даже если без действий не было бы операций. Но и субъекты также обладают определенной свободой выбора, автономией, независимостью от их структурного местоположения, а их действия - также в определенной степени независимы от динамики социального контекста (в который они сами входят как его составляющая): они могут осуществляться против течения, быть анахроничными или нацеленными на будущее [П.Штомпка, С. 269 - 270].

Загадка социального становления, по П.Штомпке, состоит в соединении и осмыслении связи между уровнем структур в их оперировании и уровнем субъектов (агентов) в их действиях. С этой целью постулируется третий, промежуточный уровень, который отражает "подлинную сущность социальной реальности". Ибо в конкретной действительности общество "строится" не из индивидуальных действий, и не из "социальных фактов", а из их тесного, конкретного слияния, из текущих социальных событий, которые обозначаются в данной модели как практика. "В практике сливаются оперирующие структуры и действующие агенты..., практика обусловлена "сверху", т.е. фазой функционирования, достигнутой обществом в широком смысле; и "снизу", т.е. поведением индивидов и групп. Но она не сводима ни к тому, ни к другому..., это - новое, возникающее качество" [П.Штомпка, С. 273-274].

Если потенциальной возможностью для оперирования (функционирования) является структура, для действия - субъект (агент), то для практики - деятельность. Это синтетический продукт, слияние структурных обстоятельств, с одной стороны, и способностей деятелей, с другой; так что оно не сводимо ни к тому, ни к другому и по отношению к обоим уровням социальной реальности составляет новое, возникающее качество [Там же, С. 274].

Дальнейшее развитие теоретической модели было связано с наделением ее динамикой самопреобразования, особым механизмом самодвижения, благодаря которому общество постоянно изменяется. Это потребовало ввода обратных связей в анализ всех уровней социальной реальности. И структуры, и агенты (субъекты, деятели) склонны к самоизменениям, к преобразованиям либо в процессе собственного оперирования (структуры), либо в ходе собственных действий (агенты, субъекты). Аналогично деятельность также в значительной степени преобразуется практикой. Анализ механизмов обратных связей потребовал введения в модель временн`ого измерения: "взаимосвязь тотальностей и индивидуальностей можно обосновать только в историческом контексте". Так, происходящие в данный момент времени социальные события, "соединяющие в себе деятельность структур и действие субъекта (или просто практику)..., воздействуют как на структуры (модифицируя или создавая новые сети отношений), так и на субъектов (модифицируя или формируя их внутренние способности) в следующий момент времени. В результате возникает модифицированный или новый вид деятельности. Социальные условия для осуществления практических действий меняются. Если в результате деятельности происходят какие-то события, то она находит выражение в новой практике, которая, в свою очередь, соединяет деятельность новых структур и действия новых субъектов. Затем новая практика начинает аналогичный цикл, который, изменяя структуры и субъектов, модифицирует деятельность и способы ее реализации, что приводит к появлению следующего, модифицированного вида практики. Эта последовательность продолжается бесконечно, воспроизводя постоянно накапливающиеся изменения общества. Это и есть то, что мы подразумеваем под человеческой историей в противоположность внутреннему функционированию общества" [П.Штомпка, С. 282, 284, 290].

Погружение этой социологической модели в среду двух видов - природу и сознание (мир идей - собственных и своих современников и предшественников) позволил еще более углубить представления о механизмах исторического процесса. Ибо природная среда может выступать как негативным ограничителем (барьеры, ограничения), так и позитивным поощрителем. Аналогичным образом особенности сознания в значительной степени определяют возможные и невозможные виды практики, доступные и недоступные средства, достижимые или недостижимые цели: "Потенциальные возможности агентов в значительной степени зависят от того, чтo люди в данном обществе действительно думают и во что верят (на уровне индивидуального и коллективного сознания), и от того, чтo их заставляют думать и во что верить идеологические структуры (идеологии, предписания, традиции, "встроенные" в социальное сознание)" [П.Штомпка, С. 278, 279].

В результате П.Штомпка выделяет четыре типа причинных узлов, которые можно обнаружить в процессе исторического развития: 1) через структурные воздействия; 2) через способности субъектов; 3) через "очеловеченную природу" и 4) через видоизменяющееся сознание. Во всех этих случаях существующая в данный момент времени практика порождает воздействия, которые могут существовать достаточно долго и активно влиять на последующую практику, создавая поле возможностей (для субъекта, структуры, среды), в которых она будет развертываться. Это поле, хотя и ограничено, но никогда не лишено возможностей выбора, всегда существует возможность предпочесть альтернативный путь. В этом смысле исторический процесс непрерывен, ничем не предопределен и не необходим [П.Штомпка, С. 288-289].

Заключительным моментом теории П.Штомпки является наделение его модели социального становления неким высшим механизмом (метамеханизмом), благодаря которому историческим изменениям подвергаются сами принципы ее функционирования и преобразования. Постепенное подчинение природы потребностям общества, рост защиты от неблагоприятных воздействий с ее стороны означают рост контроля над природной средой. Что касается сознания, то рост знаний человека способствует развенчанию "ложного сознания", мифов, иллюзий, осознанию закономерностей социального функционирования и изменения. Все это позволяет точнее предвидеть и целенаправленно изменять социальную жизнь, делать социальное становление более успешным.

Однако эти тенденции оказывают не только положительное, но и отрицательное влияние на функционирование и изменение общества (экологические бедствия, человеческое порабощение из-за чрезмерной веры в разум и планирование социальной жизни и др.). Поэтому историческая тенденция эволюционирует к управлению более высокого уровня, которое состоит в осознании необходимости его ограничения: "постепенно возникают новые способы социального становления, которые дают человеческому обществу больше самостоятельности, а также наделяют его более развитым самосознанием, обеспечивают его критический и реалистический контроль над собственной судьбой. Путь исторического освобождения - это путь от полностью объективированного, безысходного существования примитивных людей через наивное преувеличение человеческой мощи и разума к всецело творческому обществу будущего, - обществу, находящемуся в гармонии с природой и не абсолютизирующему возможности человеческого разума" [П.Штомпка, С.291-292].

*      *      *

Что означает эта теория для осмысления (пусть пока и на гипотетическом уровне) характера взаимосвязи между социетальной и индивидуальной свободами в меняющемся обществе?

1. Тот уровень свободы, который имеется у субъектов в данном обществе, и тот тип социетальной свободы, который реально сложился в нем в данный момент времени, есть результат (1) определенной автономности и свободы выбора социальных субъектов, их самоизменения в ходе социальной адаптации к новым условиям; (2) определенной независимости характера и скорости изменения социетальной свободы от действий субъектов, наличии у нее своих собственных механизмов; (3) характера взаимосвязи между двумя уровнями свободы - индивидуальным и социетальным (включая все разновидности социетальной свободы, а именно: декларированную, действительно возможную, желаемую, востребованную и реализуемую).

2. В периоды крупных общественных изменений реально складывающаяся социетальная свобода и ее взаимосвязь со свободой индивидуальной - неизвестные со многими переменными. Можно высказывать предположения об их характеристиках, но обнаружить их можно только эмпирическим путем. Априори можно утверждать, что реально складывающаяся социетальная свобода будет неизбежно отличаться от провозглашенной институционально-правовой свободы. Не более.

3. В каждом обществе (как и в одном и том же обществе на разных этапах его развития) сила и характер взаимосвязи и автономности двух уровней свободы имеют свои особенности.

В общей сложности всё сказанное указывает на то, что у теории трансформации свободы в меняющемся обществе, действительно, должен быть "эмпирический статус". Таким образом, теория социального становления П.Штомпки, позволяя выдвинуть полезные гипотезы и подтверждая актуальность научного поиска в намеченном нами направлении, несомненно, способствует осмыслению закономерностей трансформации свободы в меняющемся обществе.

Однако в контексте нашего проблемного поля только этой социологической модели явно недостаточно. Прежде всего, потому, что в ней субъекты выступают неким однородным уровнем социальной реальности. Между тем, в действительности социальные субъекты значительно различаются по уровню имеющейся (достигнутой) автономии, динамике своей свободы, свободе выбора и затратам (потерям, усилиям) на достижение значимых целей. Они существенно различаются и своим отношением к провозглашенной в ходе реформ институционально-правовой свободе, а также степенью доступа к ней. "Вклад" разных субъектов в трансформацию социетальной свободы в заданном направлении неодинаков и вообще может иметь разный знак. Реально формирующаяся социетальная свобода неравномерно "распределяется" между разными группами субъектов, отражая соотношение их сил и интересов. Так что ее взаимосвязь с индивидуальными свободами неоднозначна и многообразна. Вот почему при исследовании феномена свободы в меняющемся обществе представляется таким важным "оснастить" социологическую модель многосубъектной проекцией, введя в анализ группы субъектов, различающихся своим положением на осях социетальной и индивидуальной свободы. В этом смысле наиболее адекватными целям нашего исследования будут социологические модели, которые содержат социоструктурные аспекты и социальные механизмы социальной трансформации.

3.2. Теория трансформационного процесса Т.И.Заславской

Наилучшую вписанность многосубъектного процесса трансформации свободы в общий трансформационный процесс, на мой взгляд, обеспечивает теория трансформационного процесса Т.И. Заславской. В социологической модели Т.И. Заславской, как и в модели П.Штомпки, органично увязываются два уровня социальной реальности (структуры и деятели), что позволяет рассматривать социальные изменения, происходящие на макро- и микро-уровнях в их взаимосвязи и взаимообусловленности. Есть и промежуточный, по П.Штомпке, уровень социальной реальности, увязывающий структуры (функционирование) и агентов (действия) в некое новое качество, олицетворяющее "подлинную сущность социальной реальности" в данный момент времени: это "практика" в социологической модели П.Штомпки и "массовые (многосубъектные) трансформационные процессы" в модели Т.И.Заславской. Через блоки трансформационной активности (будь то социально-инновационная деятельность или реактивно-адаптационное поведение) и их связи с "социетальными" блоками (социальными институтами общества, социально-экономическим потенциалом, социальной и социально-культурной структурами общества) в поле зрения попадают как субъективные, так и объективные аспекты социальной реальности. Так что все ранее отмеченные достоинства теории социального становления присущи и теории трансформационного процесса. Поэтому остановимся лишь на ее дополнительных преимуществах, открывающих новые возможности анализа.

Поскольку в трансформационном процессе участвует очень много действующих групп и лиц, наделенных собственной волей и особыми интересами, то в центре социологической модели Т.И.Заславской - социальный механизм этого процесса, который "включает субъектов, инициирующих социальную трансформацию общества, содержание их социальных действий, а также взаимосвязь этих целенаправленных действий с массовыми процессами, вызывающими сдвиги в институциональной и социальной структурах общества" [Т.И.Заславская (а), С.284, 285].

В зависимости от характера влияния на трансформационный процесс субъекты делятся на три группы: правящую элиту; социально зрелых и активных представителей массовых общественных групп, в первую очередь средних слоев, и остальную часть общества. Каждая группа по-разному участвует в трансформационном процессе. Правящая элита занята целевой реформаторской деятельностью (изменением правовых и административных норм, определяющих "правила игры"). Активные представители массовых общественных групп - массовой инновационно-предпринимательской деятельностью (т.е. использованием, развитием, закреплением новых норм и правил). Остальная часть общества оказывает влияние на общественные преобразования через реактивно-адаптационное поведение, т.е. выбор и реализацию доступных этим субъектам способов адаптации к изменившимся условиям [Т.И.Заславская (б), С.149, 153-154].

В связи с этим важным элементом социологической модели Т.И.Заславской является трансформационная структура общества. Это "система социальных макросубъектов (классов, слоев, общественных движений, политических партий, корпораций и пр.), различающихся направлениями своих интересов, типами трансформационной активности и функциями в инновационном процессе". Это понятие вводится в связи с тем, что для понимания механизма и возможных перспектив общественных перемен недостаточно знать стратификационную структуру общества, которая существенно размывается из-за разного отношения и включенности разных страт в трансформационный процесс. Несовпадение двух структур связано с тем, что трансформационная структура общества формируется под влиянием не только социальной стратификации, но и социокультурной дифференциации, "которая определяет субъективную мотивацию и содержательную направленность трансформационной активности субъектов" [Т.И.Заславская (б), С.152, 155].

Поскольку социальная трансформация связана с изменением социетального типа общества, главными объектами (и итогами) трансформации являются: (1) основополагающие институты, (2) социальная структура и (3) социально-экономический потенциал общества. При этом главные объекты трансформации рассматриваются во взаимосвязи друг с другом через социальный механизм трансформационного процесса. Так, "реальное (в противоположность формально-правовому) преобразование системообразующих институтов общества служит непосредственным фактором сдвигов в социальной структуре. Обратное же влияние социальной структуры на динамику общественных институтов опосредствуется трансформационной структурой" [Т.И.Заславская (б), С.149, 150, 152, 155].

Причем (что в нашем случае особенно важно) среди самых важных качеств базовых институтов (как главных объектов и результатов социальной трансформации) в данной социологической модели называется широта и надежность прав и свобод человека [Там же, С.150]. Это позволяет глубже осмыслить (1) социальный механизм и закономерности трансформации социетальной свободы в меняющемся обществе; (2) оценить многообразие взаимосвязей между социетальной свободой, с одной стороны, и индивидуальными (групповыми) свободами, с другой, - с точки зрения их обусловленности общим трансформационным процессом; (3) увидеть место трансформации свободы на разных уровнях социальной реальности в общем трансформационном процессе и на этой основе оценить его возможные перспективы с более широких позиций (в контексте взаимосвязи а) с другими характеристиками социальных институтов, б) с другими главными объектами и результатами трансформации).

В целом, благодаря выделению трех блоков: энергетического (социокультурная и трансформационная структура общества как движущие силы процесса), передаточного (функциональные типы трансформационной активности и многосубъектные макропроцессы) и результирующего [Т.И.Заславская (б), С.152], - и рассмотрению взаимосвязей их друг с другом и с разными уровнями социальной реальности, трансформация общества предстает как целостный процесс, вплетенный в реальные связи и противоречия социальной жизни. А теория трансформационного процесса, охватывая все эти реальные взаимозависимости, их предвиденные и непредвиденные результаты и последствия, предстает "живой" теорией, которая открывает новые перспективы для развития теоретических и эмпирических исследований разных проекций и сторон трансформационного процесса. В том числе, как мы видели, и феномена свободы.

Подытоживая все вышесказанное, констатируем: несмотря на то, что проблема свободы нередко выталкивалась из социологического знания и до сих пор игнорируется некоторыми научными традициями, она в то же время (исподволь или более отчетливо) присутствует во многих других социологических моделях и теориях, что, как мы видели, создает хорошие основы для изучения закономерностей трансформации социетальной свободы, а также ее взаимосвязей с индивидуальными (групповыми) свободами. Во всяком случае, для своей социологической модели свободы мы социологические корни обнаружили и обозначили.

Однако, прежде чем двигаться дальше, нам необходимо определить, какое же знание накоплено социологией для изучения индивидуальной (групповой) свободы и ее ограничителей.    

4. Индивидуальная свобода в контексте социологии:

вклад смежных направлений

Конкретные социологические исследования индивидуальной свободы в современном российском обществе носят пока единичный и фрагментарный характер. В последние годы в ряде опросов общественного мнения респондентов спрашивали, чувствуют ли они себя сегодня свободными или несвободными, стали ли они за годы реформ более свободными или менее свободными. Накопление подобного рода информации само по себе необычайно ценно. Однако при проведении подобного рода обследований невыясненным остается вопрос, какое содержание разные общественные группы вкладывают в термин "свобода", какие элементы преобладают в современных образах индивидуальной свободы: социально-экономические, политические, правовые или какие-то еще? У каких групп преобладают одни элементы, а у каких - другие? С какими жизненными аспектами они связывают расширение или сужение степени своей свободы? С теми, свободу в которых "даруют" инициаторы реформ или с какими-то другими? Какие ограничения свободы пытаются преодолевать разные социальные группы в новых условиях? Стало их больше или меньше по сравнению с тем, что было прежде? Легче или труднее их преодолевать? Кому легче, а кому труднее?

Такое положение дел в области исследования индивидуальной свободы, думается, прежде всего, связано с несколько упрощенным представлением об индивидуальной свободе: подобно тому, как социетальная свобода нередко отождествляется с западной институционально-правовой свободой ( рынком и демократией), так и индивидуальная свобода сводится к возможности реализации именно либеральных ценностей, которые считаются универсальными: ценностей независимости, самостоятельности и права. Другая причина отставания этого направления науки - в отсутствии "социального заказа" на исследования подобного рода: реформаторы, хотя и взяли курс на формирование свободного и процветающего общества, выбирая ту или иную стратегию социально-экономического реформирования, по существу, не принимают во внимание ее воздействие на динамику индивидуальных свобод рядовых социальных групп.

Однако, несмотря на определенные "пробелы", которые в настоящее время имеются в системе социологического знания об индивидуальной свободе, социология все же располагает полезными наработками и в этой области.

Прежде всего, хотелось бы назвать исследование потребностей и ценностей, в том числе и в реформируемом обществе, выявление в них места свободы выбора и независимости [А.Г. Здравомыслов, Н.И. Лапин, Б.Г. Капустин, И.М. Клямкин, В.А. Ядов, S.R. Maddi, A. Maslow, M. Rokeach и др.]. Само по себе знание потребностей и ценностей, разумеется, еще не указывает на динамику индивидуальной свободы, потому что вне поля зрения находятся вопросы о динамике препятствий при их реализации. Однако, как составная часть исследования индивидуальной свободы, знание ценностей в меняющемся обществе и их динамики представляется необходимым. Кроме того, исследования места либеральных ценностей в сознании россиян имеют особое значение, позволяя получить более углубленное представление (и выдвинуть полезные гипотезы) о возможных взаимосвязях между социетальной и индивидуальной свободами в трансформирующемся обществе. В целом, как видно по авторам (особенно зарубежным), эта ветвь социологии тесно переплетается с социальной психологией и психологией, базируясь на их достижениях в области изучения ценностей и мотивации.

Другое направление связано с исследованием социальной структуры, социальной стратификации и социальной мобильности [М. Вебер, П. Сорокин (а); Т.И. Заславская (б); Т.Ю. Богомолова, В.С.Тапилина (а), (б); В.С. Тапилина; В. Ильин; В.В. Радаев, О.И. Шкаратан; З.Т. Голенкова, Е.Д. Игитханян, Н.Е.Тихонова; Б. Барбер, R.K. Merton (а), (б), S.F. Nadel, A. Stewart, K. Prandy, R. Blacburn и др.]. Результаты этих исследований, будучи "переопределенными" в контексте свободы, дают знание о динамике возможностей и социальных ограничителей в ходе реформ. Разумеется, в контексте нашего проблемного поля это знание первоначально будет иметь только "гипотетический статус", ибо не все социальные ограничители на практике являются ограничителями индивидуальной свободы, и не все анализируемые исследователями оси социальной стратификации для разных индивидов (групп) обладают одинаковой значимостью и присутствуют в актуальных полях индивидуальной свободы. Однако после того, как мы определим область пересечения социальной стратификации и свободы, прошедшие "сквозь сито" индивидуальной свободы оси могут быть "воссоединены" с уже накопленным в социологии знанием о них и смогут внести важный вклад в осмысление ограничителей свободы в меняющемся обществе.

Теоретической основой стратификационной "проекции", как следует из нашего проблемного и предметного поля, будет, прежде всего, веберианство. И в первую очередь три следующих момента теории М.Вебера и его последователей: а) существует множество относительно самостоятельных иерархий, каждая социальная группа одновременно занимает несколько позиций, определяемых престижем образования и профессии, ценностями и нормами поведения, стилем жизни и др.; экономическая проекция - одна среди многих; б) в центре внимания - не уже сформировавшиеся структуры, а структуры формирующиеся, системы социального действия, что, думается, более характеризует состояние дел в современном российском обществе; в) учет не только текущего положения индивида (группы) на разных позициях, но и "потенциала" этих позиций - перспектив социального продвижения, которые они "обещают"; классы как траектория социального движения [А.Стюарт, К.Прэнди, Р.Блэкберн].

Третье направление связано с реализацией доступных разным группам или предпочтительных для них стратегий социальной адаптации [Е.С. Балабанова, Л. А. Гордон, В.А. Ядов, R.K. Merton (а), П. Штомпка и др.]. Важность этого направления связана с тем, что именно в ходе социальных адаптаций формируются новые нормы и "правила игры" и осуществляется обратное воздействие индивидуальной свободы на свободу социетальную. В кардинально меняющемся обществе особый интерес для анализа механизмов и результатов социальной адаптации в контексте свободы-несвободы представляет диспозиционная теория саморегуляции социального поведения личности В.А.Ядова, а также типы индивидуальной адаптации к структурной аномии Р. Мертона [R.K. Merton (а)] и институционализация отклонений [П. Штомпка, С. 312-320]. Важные перспективы для исследований внутренних аспектов свободы в процессе социальной адаптации к новым условиям открывает феноменологическая социология "повседневного знания". Ибо феномен свободы включает элемент восприятия индивидами окружающего мира, а феноменологическая социология (в той ее разновидности, которая ориентирована на изучение не специализированного, а "повседневного знания") как раз и исследует реальность жизненного мира, вопросы о том, как в повседневной жизни индивиды создают социальную реальность и как эта реальность создает индивидов [П.Бергер,Т.Лукман].

*      *      *

Предлагая реализовать социологическую перспективу изучения феномена свободы, я, разумеется, далека от мысли, что она решит извечный вопрос о свободе. У нее свои возможности и свои ограничения. Обрисовав круг проблем, которые могла бы решить социология свободы, опираясь на свой задел и достижения других наук, я только полагаю, что она могла бы серьезно обогатить знание об этом феномене, накопленное другими науками. И судя по спектру задач, которые ставит перед собой социология в области изучения закономерностей изменения свободы на разных уровнях социальной реальности, она имеет все основания занять достойное место среди других наук, изучающих этот феномен (философии, экономической теории, психологии, права и др.). Серьезное же продвижение в познании феномена свободы, думается, возможно при условии объединения усилий представителей самых разных наук.

1. Особенности социологического видения свободы

Одна из особенностей социологии состоит в "природной междисциплинарности", связанной с тем, что многие ее ветви родились "на стыке" с другими науками: социология личности, социология права, экономическая социология, политическая социология и пр. От философии, как самой древней науки, традиционно изучавшей свободу, ее отличает эмпиричность, что крайне важно для изучения количественных и качественных закономерностей динамики свободы в меняющемся обществе. И наконец, в исследовании механизмов общественных изменений именно социология делает акцент на групповом уровне социальной реальности и на институциональных аспектах социальных действий.

Ставя во главу угла социологическое видение свободы, мы будем исходить, во-первых, из того, что начатые преобразования по переходу к более свободному и процветающему обществу по-разному сказались на уровне свободы разных социальных групп. Прежде всего, потому, что каждая социальная группа, занимая определенные позиции в социальной структуре общества, может включиться и включается (желают того или не желают ее представители) в ограниченные социальные отношения:

- в периоды общественных преобразований разные группы имеют неодинаковые возможности влиять на установление новых прав и отношений, которые впоследствии будут охраняться силой государства и будут обязательны для выполнения;

- из множества провозглашенных в каждый момент прав, определяющих характер официально допускаемых отношений, разные группы имеют возможность воспользоваться прежде всего теми, которые доступны для занимаемых ими социальных позиций. Прошлый и нынешний статус позволяет одним группам беспрепятственно воспользоваться новыми правами и свободами, другие же не могут реализовать их по тем или иным причинам (противодействие более сильных общественных групп, отсутствие связей в деловом мире, достаточных денежных накоплений, возможности взять кредит, информации, знаний, образования, опыта и др.);

- появляющиеся в периоды кардинальных общественных перемен новые возможности вертикальной социальной мобильности, хотя и смягчают, но не отменяют "социального распределения" новых прав и свобод. Во всяком случае, для того чтобы воспользоваться одним и тем же правом (прежде всего из группы социально-экономических), лица, занимающие более низкие социальные позиции, чаще вынуждены затрачивать больше усилий, преодолевать больше ограничений и барьеров, чем лица с более высоким социальным статусом. В итоге новые права и свободы обладают не только неодинаковой доступностью для разных общественных групп, но и неодинаковой "социоструктурной эффективностью", разным соотношением требуемых затрат и достигаемых результатов.

Объективные различия усиливаются различиями субъективными: разные общественные группы имеют неодинаковые способности к рефлексии, к осознанию действительных изменений своих прав и возможностей в новых условиях по сравнению со старыми; они неодинаково подвержены ошибкам в восприятии происходящего из-за идеологических воздействий (в прошлом и настоящем), доступа к информации, разного уровня и образа жизни и др. Конечно, субъективные различия характеризуют скорее индивидуальные особенности социальных субъектов, чем групповые, и в условиях общественных перемен они способны ощутимо "размывать" и дифференцировать прежние социальные группы (в том числе и через выбираемые модели поведения). Однако наряду с этой тенденцией неизбежно соседствует и другая, которая воспроизводит (сохраняет) различия между разными социальными группами по выделенным субъективным признакам, так что доля лиц, скажем, с высоким уровнем рефлексии будет выше у одних групп и ниже - у других.

Кроме того, - и этот аспект социологического видения свободы хотелось бы подчеркнуть особо - у разных социальных субъектов в каждый момент времени уже имеется свой образ свободы, свои жизненно важные цели и ценности, свои представления о допустимых способах их достижения и благоприятствующих этому условиях. Ни жизненные цели, ни представления о допустимых способах их достижения не меняются мгновенно, независимо от того, прогрессивно ли это с точки зрения других индивидов, групп или обществ. Так что тот или иной тип социетальной свободы - будь то свобода "административно-командная" или "рыночная демократическая" - те или иные индивиды оценивают, прежде всего, как средство реализации своей свободы. Одна и та же институционально-правовая свобода одними индивидами (группами) оценивается как расширяющая их свободы, а другими - как их ограничивающая. По-разному отвечая потребностям и ценностям различных социальных субъектов, такая свобода имеет неодинаковые шансы на интернализацию с их стороны.

Каждый индивид, будучи членом общества, неизбежно вплетен в многочисленные социальные зависимости (институциональные - правовые и моральные, социоструктурные и пр.), которые не только ограничивают его возможности, но одновременно в значительной степени и формируют его ("Неверно, что каждое общество имеет тех людей, которых оно заслуживает. Скорее, общество производит тех людей, которые ему нужны" [П.Л.Бергер, С.104]). Разные общественные системы различаются лишь степенью и формами, в какой они допускают (гарантируют) тот или иной уровень свободы своим членам. Выявление различий между разными общественными системами или между разными состояниями одной и той же системы по тем возможностям, которые они предоставляют своим членам для свободного развития по законам их собственной жизнедеятельности, - важная задача социологической исследования феномена свободы. Однако не менее важной представляется и та перспектива, которая исходит не от общества, а от индивида.

В этом случае мы будем исходить из того, что в периоды глубинных общественных преобразований для каждого социального субъекта с теми жизненными целями и ценностями, которые у него имеются "здесь и сейчас", прошлые и нынешние социальные зависимости и ограничения имеют разный "вес". Одни из них позволяют (позволяли) индивидам с меньшими препятствиями (затратами, усилиями, потерями) достигать своих целей, другие - с большими. Это может быть как правильным отражением действительности, так и результатом ошибочного восприятия изменившейся социальной реальности и своего места в ней. В данном случае важнее другое: к одним социальным зависимостям и ограничениям индивиды адаптированы больше, к другим - меньше, одни из них расцениваются как более предпочтительные, другие - как менее предпочтительные или нежелательные совсем. И именно это сравнение индивиды кладут в основу своих мнений о том, один тип социетальной свободы в большей мере позволяет им достичь своих целей и стать более свободными, чей другой.

Отстаивая эту перспективу анализа феномена свободы, социология должна прояснить свое отношение к проблеме ложных потребностей и общественного манипулирования. Если жизненные цели и ценности индивида являются результатом предшествующих манипуляций и квалифицируются как "ложные", не позволяющие ему проявить свою собственную природу (о которой, как мы видели в предыдущих главах, так много говорят и философы, и психологи, и которая продолжает оставаться "великой тайной" как для тех, так и для других), то не торопится ли социология с реализацией субъективной версии исследования свободы? Не нужно ли подождать до тех пор, пока "великая тайна собственной природы человека" будет открыта, а ложные потребности целиком вытеснены из сознания индивида?

Отмечу два обстоятельства, которые, на мой взгляд, позволяют социологии не дожидаться решения этих вечных вопросов и принять наличие у данных индивидов (групп) в данный момент времени и в данных условиях определенных смысловых образов свободы (как индивидуальной, так и социетальной) как данность. Первое обстоятельство исходит от индивида, второе - от системы. Каждый индивид проживает одну жизнь, и если ему случилось жить в эпоху больших общественных перемен, он так или иначе взвешивает свои приобретения и потери за годы реформ, оценивает динамику личной свободы, в том смысле как он сам ее понимает. Пусть даже часть жизни индивида прошла в системе, где его индивидуальность подавлялась, где им манипулировали и где его "наградили" ложными потребностями, которые теперь он не в силе отделить от своих собственных. В "новую" систему он все равно войдет таким, какой есть, со своим пониманием свободы, независимо от того, прогрессивно ли оно с чьей-то иной точки зрения или нет. Эти представления не изменить мгновенно, хотя как многолетняя эта задача и может ставиться. До тех же пор, пока она не будет решена, индивиды будут оценивать уровень и динамику своей свободы, исходя не только из истинных, но и из ложных потребностей и жизненных целей, не только из прогрессивных, но и из устаревших (как может кому-то показаться) ценностей, а также из возможностей реализации как тех, так и других в новых условиях по сравнению со старыми.

Кроме того, именно сложившиеся у разных индивидов (групп) образы индивидуальной свободы в значительной степени определяют их отношение к новым правам и перспективы институционализации этих прав. Чтобы стать полновесным элементом новой институциональной системы, провозглашенные в ходе реформ права должны устойчиво востребоваться и реализовываться в социальных действиях людей. И здесь тоже возможны варианты. По тем или иным причинам большие группы людей могут оставаться равнодушными к новым правам и даже избегать их, что может существенно замедлить процесс институционализации этих прав, особенно если эти люди обладают властью. Далее, обращаясь к новым правам, люди могут вырабатывать такие правила и нормы поведения, которые весьма отличаются от присущих природе этих прав. Так что в процессе реальных социальных взаимодействий может формироваться отличная от официально допускаемой институциональная система. Наконец, люди могут следовать новым правилам и нормам поведения (которые присущи новым правам и соответствующим им общественным отношениям) не добровольно, а вынужденно, что также затрудняет их институционализацию, ибо полная институционализация невозможна без интернализации.

Таким образом, при погружении в конкретные зависимости (институциональные, социоструктурные и пр.) реальной жизни правомерность и продуктивность социологической перспективы изучения феномена свободы становится очевидной. Сказанного, думается, достаточно, чтобы подтвердить правомерность, актуальность и продуктивность "вплетения" категории свободы в традиционный социологический анализ. Какое же знание уже накопила социология для исследования свободы вообще и в меняющемся (реформируемом) обществе в частности?

2. Социология и свобода: точки притяжения и отталкивания

"Взаимоотношения" социологии с феноменом свободы не просты. До сих пор нет единого мнения даже о том, может или не может свобода быть предметом научного знания. Те, кто полагают, что свободу нельзя постичь научными средствами, исходят из того, что "все, что становится объектом научного изучения, предполагает наличие предшествующей причины. Объект (или событие), который сам есть своя собственная причина, лежит вне досягаемости научного познания. Свобода же обладает именно этим свойством, и потому никакие научные исследования никогда не раскроют феномен, наделяемый качеством "свободный". Все, в чем субъективное сознание индивида видит свободу, в научной схеме будет лишь одним из звеньев причинной цепи.

Свобода и причинность не составляют логического противоречия... Индивид, осознающий свою собственную свободу, не исключается из мира причинности, а скорее воспринимает свою собственную волю как очень специфическую категорию причины, отличную от других причин, с которыми он должен считаться. Но это отличие нельзя доказать научно" [Бергер П.Л.,С.114-115].

Научный подход к обществу исходит из представления о человеческом мире как причинно закрытой системе ("мыслить иначе - значит выйти за пределы научного метода"). Свобода как особый вид причины исключается из системы априори. Не сумев объяснить причину какого-либо социального феномена с помощью социологических категорий, исследователь будет пытаться привлечь на помощь категории экономические, политические, психологические, биологические или какие-нибудь еще. В результате он будет открывать все новые и новые цепи причин, но все равно не обнаружит свободы. "Не существует методов фиксации свободы ни в себе, ни в другом человеке, есть лишь внутренняя субъективная убежденность, которая моментально растворится, как только к ней применят инструмент научного анализа" [Там же, С.115-116].

Поэтому те исследователи, которые хотят ввести свободу в свою социологическую модель, просто постулируют ее реальность (тем более, что в социальной жизни всегда можно отыскать примеры, опровергающие жесткий детерминизм), а потом начинают исследовать свою модель с точки зрения этого постулата [Бергер П.Л., С.116]. Точно так же, как мы видели, поступают и многие психологи, наделяющие человека некой врожденной способностью и стремлением к свободе и делающие это положение отправной точкой своего исследования свободы.

С невозможностью зафиксировать свободу социологическими или какими-либо иными научными средствами можно согласиться в тех случаях, когда она ассоциируется со свободой воли, и следовательно, предполагает решение вопроса о конечных причинах наших хотений. Что касается более поверхностных уровней свободы - свободы действия и свободы выбора, - то они вполне доступны познанию эмпирическим путем, в том числе и с помощью социологической модели. Тем более, что социологическая модель, если говорить строго, исследует не феномен свободы, а феномен НЕсвободы, реальность которого очевидна и не нуждается в постулатах.

Кроме того, предлагаемая здесь социологическая модель связана не с поиском абсолюта или конечного смысла, а с выявлением степени свободы (точнее, НЕсвободы) и тенденций ее изменения на разных уровнях социальной реальности в пространстве и во времени. Она направлена не на доказательство наличия-отсутствия конечных причин наших желаний, а на определение факторов и барьеров изменения уровня и образов индивидуальной свободы в ходе преобразований свободы социетальной. В этом смысле в социологическом предметном поле свобода "имеет причинность", но тем не менее не утрачивает своей сущности. И именно в этом смысле проблема свободы в социологии решается не в терминах "да" или "нет", а в терминах "больше-меньше", "лучше-хуже", в терминах изменения "степени НЕсвободы".

Какое же знание накоплено социологией для изучения разных уровней свободы - индивидуального (группового) и социетального, а также, что в нашем случае особенно важно, взаимосвязи между ними? Какое новое слово может сказать социологическое исследование свободы в осмыслении одной из главных проблем всех общественных наук - взаимосвязи между целостным макро-обществом с его социальными институтами, с одной стороны, и действующими на микроуровне индивидуальными субъектами, имеющими ту или иную свободу выбора, с другой?

Надо сказать, что проблема взаимосвязи между разными уровнями социальной реальности в разных социологических традициях решается по-разному. Так, представители объективистского направления в социологии (его еще называют "структуралистским направлением", "общественной перспективой" или "парадигмой социальных фактов") проблему индивидуальной свободы вообще исключают из анализа. Со времен Э. Дюркгейма общество рассматривается ими как объективная (самосоздаваемая) структура, как реальность в себе самой, которая не может быть объяснена действиями отдельных индивидов и вообще не зависит от них, от их воли. (Напротив, поступки индивидов объясняются влиянием общества, социальными институтами, нормами и правилами поведения). Эта реальность подчиняется своим собственным законам, которые и должна обнаружить социология с тем, чтобы использовать их для объяснения общества [П. Монсон, С. 34, 41, 56, 76; К. Бруннер, С.58]. "...Общество - не простая сумма индивидов, но система, образованная их ассоциацией и представляющая собой реальность sui generis (в своем роде, лат.) наделенную своими особыми свойствами" [Э.Дюркгейм, С. 493]. Отсюда - пренебрежительное отношение к каким-либо преднамеренным действиям индивидов, мотивам, свойствам сознания при изучении различных явлений.

Характер отношений между индивидами и обществом с позиции методологического холизма удачно передает метафорическое сравнение с деревом и листьями, к которому прибегнул проф. Ни В. (Корнельский университет, США): "Листья вырастают и опадают в соответствии со временами года, в то время, как именно дерево и его ветви на протяжении долгого времени определяют их форму и расположение. Согласно такому взгляду на вещи индивидуальные действия сравнимы с дрожанием листьев на ветру" [В. НИ, С.4]. Пер Монсон характеризует общество, по Дюркгейму, в виде парка с "разрешенными" аллеями и "запрещенными" газонами; участь индивидов не завидна - они стремятся лишь приспособиться к существующим парковым дорожкам, не имея возможности ни изменить их, ни проложить новые [П. Монсон, С.35, 63]. Основные характеристики таких индивидов легко укладываются в акроним SRSM социологической модели человека (С. Линденберг): "социализированный человек; человек, исполняющий роль, и человек, который может быть подвергнут санкциям (socialized, role-playing, sanctioned man)" [К.Бруннер, С.59].

Строго говоря, объективистская социологическая модель не лишает индивидов какой бы то ни было свободы выбора, но эта свобода целиком задается социетальным уровнем, так что воздействие индивидуальной свободы на свободу социетальную полностью отрицается. Связь между разными уровнями свободы - преимущественно односторонняя: "сверху - вниз". Индивиды пассивно адаптируются к той социетальной свободе, которая имеется или предлагается.

Это, разумеется, автоматически не означает, что индивид и общество непременно противостоят друг другу. Что общество, как внешняя реальность, осуществляет влияние и насилие над индивидами, а индивиды - безоговорочно повинуются, потому что боятся наказания. Образ общества как гигантской тюрьмы, а индивидов как заключенных нуждается в уточнении. Большинству из нас, - как заметил П.Л.Бергер, - ярмо общества не слишком трет шею, ибо в большинстве случаев мы сами желаем того, что общество ждет от нас. Мы сами хотим подчиняться правилам, которые диктует нам общество (прибегая к метафоре: "группы заключенных сами озабочены тем, чтобы тюремные стены оставались неповрежденными"). И это наше желание вовсе не свидетельствует о том, что власть общества меньше, чем до сих пор утверждалось. Напротив, она еще больше, ибо в действительности общество детерминирует не только то, что мы делаем, но и то, что мы есть [П.Л. Бергер, С.89, 113].

Разные области социологического знания, в которых исследуются эти аспекты связи индивида с обществом, - будь то: теория ролей, социология знания или теория референтных групп, - накопили большой научный задел для социологического осмысления феномена индивидуальной свободы, его границ, степени детерминированности свободой социетальной. Но в большинстве случаев, если исследователи работают в данной социологической перспективе, они все же игнорируют обратное влияние индивидуальной свободы на социетальную, так что социальные механизмы общественных изменений и нововведений по существу так и остаются невыявленными и необъяснимыми.

Другое, экзистенциалистское, направление в социологии (его еще называют "субъективистской социологией, "индивидуальной перспективой" или "парадигмой социальных определений") представляет общество не в виде объективной структуры, а в виде результата действий множества людей, обладающих свободой выбора, "результата, который может быть осмыслен только через понимание чего-то специфически человеческого", т.е. сквозь взгляд на объект изнутри. Общество здесь воспринимается как непрерывный созидательный процесс, в котором социальная действительность конструируется человеческим мышлением, поступками и представлениями. Следовательно, в этой модели интерес к "социальным фактам" сдвигается от "объективно объясняемого" к "субъективно понимаемому": "Познание общества должно происходить через человека, а не познание человека через общество" [П.Монсон, С.19, 66, 68, 76, 86].

Эта социологическая традиция восходит к М. Веберу, который определял социологию как науку, стремящуюся понять социальное действие и тем самым каузально объяснить его процесс и воздействие [М.Вебер, С.602]. При этом существование социальных институтов не отрицается, но в этой традиции они понимаются как выражение (проявление) человеческих действий: все институционализированные образования, такие, как "государство", "рынок" и др., в конечном счете, должны сводиться к объяснимым действиям индивидов. Короче, главное здесь именно действия и поступки людей, которыми они непрерывно создают и изменяют картину общества [П.Монсон, С.35, 42].

В этой социологической модели, как и вообще в социологии, свобода, разумеется, относительна: за видимой свободой скрываются влиятельные социальные силы и социальные институты, воздействующие на индивидов. Иными словами, человек здесь (как человек социологический) вовсе не индивидуализируется. Но и социальные структуры (в отличие от объективистского направления) не овеществляются, т.е. не рассматриваются как вещи-скалы, на которые, по образному сравнению П.Л.Бергера, можно налететь, но которые нельзя ни убрать, ни преобразовать по прихоти воображения. "Вещь - это то, обо что можно тщетно биться, то, что находится в определенном месте вопреки нашим желаниям и надеждам, то, что, в конце концов, может свалиться нам на голову и убить. Именно в таком смысле общество является совокупностью "вещей". Правовые институты, пожалуй, лучше, чем любые другие социальные институты, иллюстрируют данное качество общества" [П.Л.Бергер, С.87-88].

Однако в индивидуалистической социологической перспективе силы и институты, воздействующие на людей, "являются все-таки только социальными силами и институтам, т.е. они созданы людьми, продолжают существовать благодаря людям и отмирают, когда люди перестают ими пользоваться... правила существуют лишь постольку, поскольку люди им следуют. Слишком частое нарушение правил приводит к тому, что они быстро прекращают свое существование" [П.Монсон, С.25, 71]. И именно потому, что индивиды в определенной степени свободны от общества с его институтами, их социальные действия и мотивы этих действий должны стать предметом социологии. Так или иначе, но в этой модели движущие силы общественных изменений больше не выносятся за рамки возможностей индивидов (как это было в объективистской модели), а непосредственно связываются с деятельностью индивидов. Для этой социологической модели больше подходит экономическая модель человека, обозначаемая акронимом REMM ("resouceful, evaluative, maximizing man"), который был предложен Меклингом и Бруннером, т.е. "изобретательный, оценивающий, максимизирующий человек". Только максимизацию следовало бы заменить "ограниченной рациональностью" (Г.Саймон) и, кроме того, включить в модель выбора социальные нормы и правила [К.Бруннер, С.55, 71].

Согласно теории зарождения человеческого сознания Дж.Г.Мида, мышление каждого человека социально создано, но не социально детерминировано. Оно не только пассивно отражает чужие мысли, но и активно действует по отношению к окружающему миру. "Мышление по своей природе имеет направленный характер, оно выявляет самое себя, но при этом есть также способ связи с предметами и явлениями окружающего мира. Поступки каждого человека проистекают из этой направленности, и своей активностью он создает собственную неповторимую индивидуальность в отношениях с другими людьми. Социальность и индивидуальность - две стороны этого процесса..." [П.Монсон, С.72].

Важным направлением этой традиции является феноменологическая социология, ибо если ставится задача понять людей и их действия, то нужно знать их собственные определения ситуации, выявить, как они сами воспринимают окружающую их действительность и свое место в ней. Как сформулировал У.А. Томас: "Если люди определяют какую-то ситуацию как реальную, она действительно становится реальной по своим последствиям" [Merton R.K. (c), Р.475]. В частности, то, что думают люди о нынешних реформах, принципиально важно для того, чтобы подвигнуть их к активным действиям по пользованию новыми правами и свободами, или, напротив, отказаться от обращения к новым правам.

Таким образом, если применить экзистенциалистскую (субъективистскую) социологическую модель к изучению связи между социетальной и индивидуальной свободами, то исходно эта связь будет мыслиться не односторонней ("сверху-вниз"), как это было в структуралистской (объективистской) модели, а двусторонней: индивидуальная свобода, испытывая на себе воздействие социетальной свободы, тоже, в свою очередь, может активно воздействовать на нее. Это придает данной модели б`ольшую динамичность, изменчивость и делает ее более соответствующей требованиям нашего проблемного поля.

Важность исследования двустороннего характера связи между социетальной и индивидуальной свободой особенно велика в связи с тем, что среди критериев общественного прогресса называется не только негативная свобода (т.е. свобода от ограничений и барьеров, дающая возможность индивидам сохранять свою независимость от довлеющих обстоятельств внешней среды), но и позитивная свобода (свобода для, т.е. свобода делать что-нибудь), которая позволяет влиять на собственное общество и его формирование, преодолевать трудности, обеспечивает определенную степень власти и контроля над обстоятельствами [П.Штомпка, С.52, 65]. Конечно, эта индивидуальная "свобода для" с точки зрения развития общества может быть не только прогрессивной, но и регрессивной. Но это обстоятельство лишь еще более подчеркивает актуальность изучения двусторонней связи между индивидуальной и социетальной свободами. Поэтому социологическая перспектива исследования феномена свободы в меняющемся обществе, на наш взгляд, должна непременно включать теоретико-методологические достижения прежде всего (хотя и не только) субъективистской, экзистенциалистской модели.

3. Синтез макро- и микро- подходов

как основа социологического видения свободы

В последнее время, важно отметить, растет интерес к теориям, базирующимся одновременно на двух социологических моделях, на теориях, которые пытаются вовлечь в поле зрения и структуру, и действие и рассмотреть взаимосвязи между ними. Именно эти теории могли бы стать хорошим стартом (основой) для осмысления взаимосвязи между социетальной и индивидуальной свободами в меняющемся обществе. В этом смысле наибольший интерес, на мой взгляд, представляют две теории: "социального становления" (П.Штомпка) и "трансформационного процесса" (Т.И.Заславская).

3.1. Теория социального становления П.Штомпки

Исходным пунктом теоретических построений П.Штомпки является выделение двух уровней социальной реальности: уровня общностей, или социальных целостностей надындивидуального типа, интерпретируемых как структуры (это - социальные системы, общества, культуры, цивилизации и др.) и уровня индивидуальностей, агентов, или субъектов (это - отдельные люди и члены коллективов). Последние предстают не пассивными объектами, но и не полностью автономными субъектами, они имеют определенную свободу, но в то же время ограничены в своей деятельности.

Кроме того, П.Штомпка выделяет два способа существования каждого из двух уровней социальной реальности - в качестве потенциальной возможности (это - внутренние тенденции, семена или зародыши будущего, способности, "силы" и т.д.) и в действительности (это - процессы, трансформации, развитие, поведение, деятельность и т.д.). Структуры рассматриваются как потенциальные возможности, раскрывающиеся в функционировании (оперировании), а деятели (агенты, субъекты) - как потенциальные возможности, реализующиеся в действии.

Социологическая модель социального становления П.Штомпки строится на соединении именно этих двух уровней и двух способов существования социальной реальности. В ней "структура" (и "оперирование"), "агент" (и "действие") взаимосвязаны и автономны одновременно: нет бесструктурных агентов, как нет и безагентных структур; но в то же время структуры не растворяются в агентах, и агенты не поглощаются структурами [П.Штомпка, С. 268 - 272].

Как структура (оперирование), так и субъекты (действия) обладают "своими особыми свойствами", "своей логикой следования", "своей собственной регулярностью". Независимая динамика структур проявляется в трех формах: "принцип инерции" (обычно предпочтительнее, чтобы функционирование продолжалось в том же режиме, без радикальных поворотов), "принцип момента, или континуальности" (за определенной стадией чаще всего наступает следующая, т.е. процесс не останавливается и не поворачивается вспять), "принцип последовательности" (следующие одна за другой фазы зачастую не могут быть пропущены). Поэтому структуры рассматриваются как эмерджентные (неожиданно возникающие) по отношению к субъектам, даже если они и включают последних. Соответственно, оперирование - это также динамические эмерджентности по отношению к действиям, пусть даже если без действий не было бы операций. Но и субъекты также обладают определенной свободой выбора, автономией, независимостью от их структурного местоположения, а их действия - также в определенной степени независимы от динамики социального контекста (в который они сами входят как его составляющая): они могут осуществляться против течения, быть анахроничными или нацеленными на будущее [П.Штомпка, С. 269 - 270].

Загадка социального становления, по П.Штомпке, состоит в соединении и осмыслении связи между уровнем структур в их оперировании и уровнем субъектов (агентов) в их действиях. С этой целью постулируется третий, промежуточный уровень, который отражает "подлинную сущность социальной реальности". Ибо в конкретной действительности общество "строится" не из индивидуальных действий, и не из "социальных фактов", а из их тесного, конкретного слияния, из текущих социальных событий, которые обозначаются в данной модели как практика. "В практике сливаются оперирующие структуры и действующие агенты..., практика обусловлена "сверху", т.е. фазой функционирования, достигнутой обществом в широком смысле; и "снизу", т.е. поведением индивидов и групп. Но она не сводима ни к тому, ни к другому..., это - новое, возникающее качество" [П.Штомпка, С. 273-274].

Если потенциальной возможностью для оперирования (функционирования) является структура, для действия - субъект (агент), то для практики - деятельность. Это синтетический продукт, слияние структурных обстоятельств, с одной стороны, и способностей деятелей, с другой; так что оно не сводимо ни к тому, ни к другому и по отношению к обоим уровням социальной реальности составляет новое, возникающее качество [Там же, С. 274].

Дальнейшее развитие теоретической модели было связано с наделением ее динамикой самопреобразования, особым механизмом самодвижения, благодаря которому общество постоянно изменяется. Это потребовало ввода обратных связей в анализ всех уровней социальной реальности. И структуры, и агенты (субъекты, деятели) склонны к самоизменениям, к преобразованиям либо в процессе собственного оперирования (структуры), либо в ходе собственных действий (агенты, субъекты). Аналогично деятельность также в значительной степени преобразуется практикой. Анализ механизмов обратных связей потребовал введения в модель временн`ого измерения: "взаимосвязь тотальностей и индивидуальностей можно обосновать только в историческом контексте". Так, происходящие в данный момент времени социальные события, "соединяющие в себе деятельность структур и действие субъекта (или просто практику)..., воздействуют как на структуры (модифицируя или создавая новые сети отношений), так и на субъектов (модифицируя или формируя их внутренние способности) в следующий момент времени. В результате возникает модифицированный или новый вид деятельности. Социальные условия для осуществления практических действий меняются. Если в результате деятельности происходят какие-то события, то она находит выражение в новой практике, которая, в свою очередь, соединяет деятельность новых структур и действия новых субъектов. Затем новая практика начинает аналогичный цикл, который, изменяя структуры и субъектов, модифицирует деятельность и способы ее реализации, что приводит к появлению следующего, модифицированного вида практики. Эта последовательность продолжается бесконечно, воспроизводя постоянно накапливающиеся изменения общества. Это и есть то, что мы подразумеваем под человеческой историей в противоположность внутреннему функционированию общества" [П.Штомпка, С. 282, 284, 290].

Погружение этой социологической модели в среду двух видов - природу и сознание (мир идей - собственных и своих современников и предшественников) позволил еще более углубить представления о механизмах исторического процесса. Ибо природная среда может выступать как негативным ограничителем (барьеры, ограничения), так и позитивным поощрителем. Аналогичным образом особенности сознания в значительной степени определяют возможные и невозможные виды практики, доступные и недоступные средства, достижимые или недостижимые цели: "Потенциальные возможности агентов в значительной степени зависят от того, чтo люди в данном обществе действительно думают и во что верят (на уровне индивидуального и коллективного сознания), и от того, чтo их заставляют думать и во что верить идеологические структуры (идеологии, предписания, традиции, "встроенные" в социальное сознание)" [П.Штомпка, С. 278, 279].

В результате П.Штомпка выделяет четыре типа причинных узлов, которые можно обнаружить в процессе исторического развития: 1) через структурные воздействия; 2) через способности субъектов; 3) через "очеловеченную природу" и 4) через видоизменяющееся сознание. Во всех этих случаях существующая в данный момент времени практика порождает воздействия, которые могут существовать достаточно долго и активно влиять на последующую практику, создавая поле возможностей (для субъекта, структуры, среды), в которых она будет развертываться. Это поле, хотя и ограничено, но никогда не лишено возможностей выбора, всегда существует возможность предпочесть альтернативный путь. В этом смысле исторический процесс непрерывен, ничем не предопределен и не необходим [П.Штомпка, С. 288-289].

Заключительным моментом теории П.Штомпки является наделение его модели социального становления неким высшим механизмом (метамеханизмом), благодаря которому историческим изменениям подвергаются сами принципы ее функционирования и преобразования. Постепенное подчинение природы потребностям общества, рост защиты от неблагоприятных воздействий с ее стороны означают рост контроля над природной средой. Что касается сознания, то рост знаний человека способствует развенчанию "ложного сознания", мифов, иллюзий, осознанию закономерностей социального функционирования и изменения. Все это позволяет точнее предвидеть и целенаправленно изменять социальную жизнь, делать социальное становление более успешным.

Однако эти тенденции оказывают не только положительное, но и отрицательное влияние на функционирование и изменение общества (экологические бедствия, человеческое порабощение из-за чрезмерной веры в разум и планирование социальной жизни и др.). Поэтому историческая тенденция эволюционирует к управлению более высокого уровня, которое состоит в осознании необходимости его ограничения: "постепенно возникают новые способы социального становления, которые дают человеческому обществу больше самостоятельности, а также наделяют его более развитым самосознанием, обеспечивают его критический и реалистический контроль над собственной судьбой. Путь исторического освобождения - это путь от полностью объективированного, безысходного существования примитивных людей через наивное преувеличение человеческой мощи и разума к всецело творческому обществу будущего, - обществу, находящемуся в гармонии с природой и не абсолютизирующему возможности человеческого разума" [П.Штомпка, С.291-292].

*      *      *

Что означает эта теория для осмысления (пусть пока и на гипотетическом уровне) характера взаимосвязи между социетальной и индивидуальной свободами в меняющемся обществе?

1. Тот уровень свободы, который имеется у субъектов в данном обществе, и тот тип социетальной свободы, который реально сложился в нем в данный момент времени, есть результат (1) определенной автономности и свободы выбора социальных субъектов, их самоизменения в ходе социальной адаптации к новым условиям; (2) определенной независимости характера и скорости изменения социетальной свободы от действий субъектов, наличии у нее своих собственных механизмов; (3) характера взаимосвязи между двумя уровнями свободы - индивидуальным и социетальным (включая все разновидности социетальной свободы, а именно: декларированную, действительно возможную, желаемую, востребованную и реализуемую).

2. В периоды крупных общественных изменений реально складывающаяся социетальная свобода и ее взаимосвязь со свободой индивидуальной - неизвестные со многими переменными. Можно высказывать предположения об их характеристиках, но обнаружить их можно только эмпирическим путем. Априори можно утверждать, что реально складывающаяся социетальная свобода будет неизбежно отличаться от провозглашенной институционально-правовой свободы. Не более.

3. В каждом обществе (как и в одном и том же обществе на разных этапах его развития) сила и характер взаимосвязи и автономности двух уровней свободы имеют свои особенности.

В общей сложности всё сказанное указывает на то, что у теории трансформации свободы в меняющемся обществе, действительно, должен быть "эмпирический статус". Таким образом, теория социального становления П.Штомпки, позволяя выдвинуть полезные гипотезы и подтверждая актуальность научного поиска в намеченном нами направлении, несомненно, способствует осмыслению закономерностей трансформации свободы в меняющемся обществе.

Однако в контексте нашего проблемного поля только этой социологической модели явно недостаточно. Прежде всего, потому, что в ней субъекты выступают неким однородным уровнем социальной реальности. Между тем, в действительности социальные субъекты значительно различаются по уровню имеющейся (достигнутой) автономии, динамике своей свободы, свободе выбора и затратам (потерям, усилиям) на достижение значимых целей. Они существенно различаются и своим отношением к провозглашенной в ходе реформ институционально-правовой свободе, а также степенью доступа к ней. "Вклад" разных субъектов в трансформацию социетальной свободы в заданном направлении неодинаков и вообще может иметь разный знак. Реально формирующаяся социетальная свобода неравномерно "распределяется" между разными группами субъектов, отражая соотношение их сил и интересов. Так что ее взаимосвязь с индивидуальными свободами неоднозначна и многообразна. Вот почему при исследовании феномена свободы в меняющемся обществе представляется таким важным "оснастить" социологическую модель многосубъектной проекцией, введя в анализ группы субъектов, различающихся своим положением на осях социетальной и индивидуальной свободы. В этом смысле наиболее адекватными целям нашего исследования будут социологические модели, которые содержат социоструктурные аспекты и социальные механизмы социальной трансформации.

3.2. Теория трансформационного процесса Т.И.Заславской

Наилучшую вписанность многосубъектного процесса трансформации свободы в общий трансформационный процесс, на мой взгляд, обеспечивает теория трансформационного процесса Т.И. Заславской. В социологической модели Т.И. Заславской, как и в модели П.Штомпки, органично увязываются два уровня социальной реальности (структуры и деятели), что позволяет рассматривать социальные изменения, происходящие на макро- и микро-уровнях в их взаимосвязи и взаимообусловленности. Есть и промежуточный, по П.Штомпке, уровень социальной реальности, увязывающий структуры (функционирование) и агентов (действия) в некое новое качество, олицетворяющее "подлинную сущность социальной реальности" в данный момент времени: это "практика" в социологической модели П.Штомпки и "массовые (многосубъектные) трансформационные процессы" в модели Т.И.Заславской. Через блоки трансформационной активности (будь то социально-инновационная деятельность или реактивно-адаптационное поведение) и их связи с "социетальными" блоками (социальными институтами общества, социально-экономическим потенциалом, социальной и социально-культурной структурами общества) в поле зрения попадают как субъективные, так и объективные аспекты социальной реальности. Так что все ранее отмеченные достоинства теории социального становления присущи и теории трансформационного процесса. Поэтому остановимся лишь на ее дополнительных преимуществах, открывающих новые возможности анализа.

Поскольку в трансформационном процессе участвует очень много действующих групп и лиц, наделенных собственной волей и особыми интересами, то в центре социологической модели Т.И.Заславской - социальный механизм этого процесса, который "включает субъектов, инициирующих социальную трансформацию общества, содержание их социальных действий, а также взаимосвязь этих целенаправленных действий с массовыми процессами, вызывающими сдвиги в институциональной и социальной структурах общества" [Т.И.Заславская (а), С.284, 285].

В зависимости от характера влияния на трансформационный процесс субъекты делятся на три группы: правящую элиту; социально зрелых и активных представителей массовых общественных групп, в первую очередь средних слоев, и остальную часть общества. Каждая группа по-разному участвует в трансформационном процессе. Правящая элита занята целевой реформаторской деятельностью (изменением правовых и административных норм, определяющих "правила игры"). Активные представители массовых общественных групп - массовой инновационно-предпринимательской деятельностью (т.е. использованием, развитием, закреплением новых норм и правил). Остальная часть общества оказывает влияние на общественные преобразования через реактивно-адаптационное поведение, т.е. выбор и реализацию доступных этим субъектам способов адаптации к изменившимся условиям [Т.И.Заславская (б), С.149, 153-154].

В связи с этим важным элементом социологической модели Т.И.Заславской является трансформационная структура общества. Это "система социальных макросубъектов (классов, слоев, общественных движений, политических партий, корпораций и пр.), различающихся направлениями своих интересов, типами трансформационной активности и функциями в инновационном процессе". Это понятие вводится в связи с тем, что для понимания механизма и возможных перспектив общественных перемен недостаточно знать стратификационную структуру общества, которая существенно размывается из-за разного отношения и включенности разных страт в трансформационный процесс. Несовпадение двух структур связано с тем, что трансформационная структура общества формируется под влиянием не только социальной стратификации, но и социокультурной дифференциации, "которая определяет субъективную мотивацию и содержательную направленность трансформационной активности субъектов" [Т.И.Заславская (б), С.152, 155].

Поскольку социальная трансформация связана с изменением социетального типа общества, главными объектами (и итогами) трансформации являются: (1) основополагающие институты, (2) социальная структура и (3) социально-экономический потенциал общества. При этом главные объекты трансформации рассматриваются во взаимосвязи друг с другом через социальный механизм трансформационного процесса. Так, "реальное (в противоположность формально-правовому) преобразование системообразующих институтов общества служит непосредственным фактором сдвигов в социальной структуре. Обратное же влияние социальной структуры на динамику общественных институтов опосредствуется трансформационной структурой" [Т.И.Заславская (б), С.149, 150, 152, 155].

Причем (что в нашем случае особенно важно) среди самых важных качеств базовых институтов (как главных объектов и результатов социальной трансформации) в данной социологической модели называется широта и надежность прав и свобод человека [Там же, С.150]. Это позволяет глубже осмыслить (1) социальный механизм и закономерности трансформации социетальной свободы в меняющемся обществе; (2) оценить многообразие взаимосвязей между социетальной свободой, с одной стороны, и индивидуальными (групповыми) свободами, с другой, - с точки зрения их обусловленности общим трансформационным процессом; (3) увидеть место трансформации свободы на разных уровнях социальной реальности в общем трансформационном процессе и на этой основе оценить его возможные перспективы с более широких позиций (в контексте взаимосвязи а) с другими характеристиками социальных институтов, б) с другими главными объектами и результатами трансформации).

В целом, благодаря выделению трех блоков: энергетического (социокультурная и трансформационная структура общества как движущие силы процесса), передаточного (функциональные типы трансформационной активности и многосубъектные макропроцессы) и результирующего [Т.И.Заславская (б), С.152], - и рассмотрению взаимосвязей их друг с другом и с разными уровнями социальной реальности, трансформация общества предстает как целостный процесс, вплетенный в реальные связи и противоречия социальной жизни. А теория трансформационного процесса, охватывая все эти реальные взаимозависимости, их предвиденные и непредвиденные результаты и последствия, предстает "живой" теорией, которая открывает новые перспективы для развития теоретических и эмпирических исследований разных проекций и сторон трансформационного процесса. В том числе, как мы видели, и феномена свободы.

Подытоживая все вышесказанное, констатируем: несмотря на то, что проблема свободы нередко выталкивалась из социологического знания и до сих пор игнорируется некоторыми научными традициями, она в то же время (исподволь или более отчетливо) присутствует во многих других социологических моделях и теориях, что, как мы видели, создает хорошие основы для изучения закономерностей трансформации социетальной свободы, а также ее взаимосвязей с индивидуальными (групповыми) свободами. Во всяком случае, для своей социологической модели свободы мы социологические корни обнаружили и обозначили.

Однако, прежде чем двигаться дальше, нам необходимо определить, какое же знание накоплено социологией для изучения индивидуальной (групповой) свободы и ее ограничителей.    

4. Индивидуальная свобода в контексте социологии:

вклад смежных направлений

Конкретные социологические исследования индивидуальной свободы в современном российском обществе носят пока единичный и фрагментарный характер. В последние годы в ряде опросов общественного мнения респондентов спрашивали, чувствуют ли они себя сегодня свободными или несвободными, стали ли они за годы реформ более свободными или менее свободными. Накопление подобного рода информации само по себе необычайно ценно. Однако при проведении подобного рода обследований невыясненным остается вопрос, какое содержание разные общественные группы вкладывают в термин "свобода", какие элементы преобладают в современных образах индивидуальной свободы: социально-экономические, политические, правовые или какие-то еще? У каких групп преобладают одни элементы, а у каких - другие? С какими жизненными аспектами они связывают расширение или сужение степени своей свободы? С теми, свободу в которых "даруют" инициаторы реформ или с какими-то другими? Какие ограничения свободы пытаются преодолевать разные социальные группы в новых условиях? Стало их больше или меньше по сравнению с тем, что было прежде? Легче или труднее их преодолевать? Кому легче, а кому труднее?

Такое положение дел в области исследования индивидуальной свободы, думается, прежде всего, связано с несколько упрощенным представлением об индивидуальной свободе: подобно тому, как социетальная свобода нередко отождествляется с западной институционально-правовой свободой ( рынком и демократией), так и индивидуальная свобода сводится к возможности реализации именно либеральных ценностей, которые считаются универсальными: ценностей независимости, самостоятельности и права. Другая причина отставания этого направления науки - в отсутствии "социального заказа" на исследования подобного рода: реформаторы, хотя и взяли курс на формирование свободного и процветающего общества, выбирая ту или иную стратегию социально-экономического реформирования, по существу, не принимают во внимание ее воздействие на динамику индивидуальных свобод рядовых социальных групп.

Однако, несмотря на определенные "пробелы", которые в настоящее время имеются в системе социологического знания об индивидуальной свободе, социология все же располагает полезными наработками и в этой области.

Прежде всего, хотелось бы назвать исследование потребностей и ценностей, в том числе и в реформируемом обществе, выявление в них места свободы выбора и независимости [А.Г. Здравомыслов, Н.И. Лапин, Б.Г. Капустин, И.М. Клямкин, В.А. Ядов, S.R. Maddi, A. Maslow, M. Rokeach и др.]. Само по себе знание потребностей и ценностей, разумеется, еще не указывает на динамику индивидуальной свободы, потому что вне поля зрения находятся вопросы о динамике препятствий при их реализации. Однако, как составная часть исследования индивидуальной свободы, знание ценностей в меняющемся обществе и их динамики представляется необходимым. Кроме того, исследования места либеральных ценностей в сознании россиян имеют особое значение, позволяя получить более углубленное представление (и выдвинуть полезные гипотезы) о возможных взаимосвязях между социетальной и индивидуальной свободами в трансформирующемся обществе. В целом, как видно по авторам (особенно зарубежным), эта ветвь социологии тесно переплетается с социальной психологией и психологией, базируясь на их достижениях в области изучения ценностей и мотивации.

Другое направление связано с исследованием социальной структуры, социальной стратификации и социальной мобильности [М. Вебер, П. Сорокин (а); Т.И. Заславская (б); Т.Ю. Богомолова, В.С.Тапилина (а), (б); В.С. Тапилина; В. Ильин; В.В. Радаев, О.И. Шкаратан; З.Т. Голенкова, Е.Д. Игитханян, Н.Е.Тихонова; Б. Барбер, R.K. Merton (а), (б), S.F. Nadel, A. Stewart, K. Prandy, R. Blacburn и др.]. Результаты этих исследований, будучи "переопределенными" в контексте свободы, дают знание о динамике возможностей и социальных ограничителей в ходе реформ. Разумеется, в контексте нашего проблемного поля это знание первоначально будет иметь только "гипотетический статус", ибо не все социальные ограничители на практике являются ограничителями индивидуальной свободы, и не все анализируемые исследователями оси социальной стратификации для разных индивидов (групп) обладают одинаковой значимостью и присутствуют в актуальных полях индивидуальной свободы. Однако после того, как мы определим область пересечения социальной стратификации и свободы, прошедшие "сквозь сито" индивидуальной свободы оси могут быть "воссоединены" с уже накопленным в социологии знанием о них и смогут внести важный вклад в осмысление ограничителей свободы в меняющемся обществе.

Теоретической основой стратификационной "проекции", как следует из нашего проблемного и предметного поля, будет, прежде всего, веберианство. И в первую очередь три следующих момента теории М.Вебера и его последователей: а) существует множество относительно самостоятельных иерархий, каждая социальная группа одновременно занимает несколько позиций, определяемых престижем образования и профессии, ценностями и нормами поведения, стилем жизни и др.; экономическая проекция - одна среди многих; б) в центре внимания - не уже сформировавшиеся структуры, а структуры формирующиеся, системы социального действия, что, думается, более характеризует состояние дел в современном российском обществе; в) учет не только текущего положения индивида (группы) на разных позициях, но и "потенциала" этих позиций - перспектив социального продвижения, которые они "обещают"; классы как траектория социального движения [А.Стюарт, К.Прэнди, Р.Блэкберн].

Третье направление связано с реализацией доступных разным группам или предпочтительных для них стратегий социальной адаптации [Е.С. Балабанова, Л. А. Гордон, В.А. Ядов, R.K. Merton (а), П. Штомпка и др.]. Важность этого направления связана с тем, что именно в ходе социальных адаптаций формируются новые нормы и "правила игры" и осуществляется обратное воздействие индивидуальной свободы на свободу социетальную. В кардинально меняющемся обществе особый интерес для анализа механизмов и результатов социальной адаптации в контексте свободы-несвободы представляет диспозиционная теория саморегуляции социального поведения личности В.А.Ядова, а также типы индивидуальной адаптации к структурной аномии Р. Мертона [R.K. Merton (а)] и институционализация отклонений [П. Штомпка, С. 312-320]. Важные перспективы для исследований внутренних аспектов свободы в процессе социальной адаптации к новым условиям открывает феноменологическая социология "повседневного знания". Ибо феномен свободы включает элемент восприятия индивидами окружающего мира, а феноменологическая социология (в той ее разновидности, которая ориентирована на изучение не специализированного, а "повседневного знания") как раз и исследует реальность жизненного мира, вопросы о том, как в повседневной жизни индивиды создают социальную реальность и как эта реальность создает индивидов [П.Бергер,Т.Лукман].

*      *      *

Предлагая реализовать социологическую перспективу изучения феномена свободы, я, разумеется, далека от мысли, что она решит извечный вопрос о свободе. У нее свои возможности и свои ограничения. Обрисовав круг проблем, которые могла бы решить социология свободы, опираясь на свой задел и достижения других наук, я только полагаю, что она могла бы серьезно обогатить знание об этом феномене, накопленное другими науками. И судя по спектру задач, которые ставит перед собой социология в области изучения закономерностей изменения свободы на разных уровнях социальной реальности, она имеет все основания занять достойное место среди других наук, изучающих этот феномен (философии, экономической теории, психологии, права и др.). Серьезное же продвижение в познании феномена свободы, думается, возможно при условии объединения усилий представителей самых разных наук.