ОСЛОЖНЕНИЯ «ГОЛЛАНДСКОЙ БОЛЕЗНИ»

К оглавлению1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 
17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 
34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 
51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 
68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 
85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 
102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 
119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 
136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 
153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 
170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 

Кроме «голландской болезни» у «ресурсного проклятия» есть и еще одна сторона. Та самая сытая «расслабленность», которая помешала советскому руководству провести экономические реформы в 60-х и которая сказалась к середине 80-х годов, когда цены на нефть и газ пошли вниз. Потому что ошибки правительств — большая опасность для «ресурсных стран».

В конце 1970-х Мексика получила неожиданные сверхдоходы от нефти. «Нефть — это то, что обеспечивает нашу независимость и компенсирует наши недостатки», — провозгласил президент, а правительство начало не просто тратить нефтедоллары, оно стало наращивать государственный долг, рассчитывая, видимо, что цены на нефть никогда уже не упадут. Только в одном 1981 году госдолг вырос в полтора раза, с 55 до 80 миллиардов долларов. В 1982 году цены упали, пришлось объявлять дефолт по долгам, резко девальвировать песо и национализировать банки, после чего президент, закончив свой срок, вынужден был покинуть страну. Следующему главе государства пришлось проводить болезненные реформы.

С другой стороны, такого кризиса, какой случился в Мексике, не произошло в той же Голландии или Норвегии. Последствия изменений цен на ресурсы зависят от развития и устойчивости экономических и политических институтов. Если они достаточно развиты — как в случае Норвегии, Великобритании, Голландии, — то дело ограничивается перекосом секторов и возможной стагнацией, если нет — как в Нигерии, — то кончается крупным кризисом и спадом производства.

Даже без особых исследований понятно, что в Норвегии хорошие институты, а в Нигерии — плохие. А вот как оценить Россию или Венесуэлу, находящихся в середине любого рейтинга? Институты, определяющие правила игры, по которым взаимодействуют экономические субъекты, — трудноуловимая субстанция. Законы — формальные институты — лишь часть реальных правил, по которым взаимодействуют субъекты экономики.

Если речь идет об обычаях и установлениях, которые меняются десятилетиями, а то и веками, — система права, традиции доверия в бизнесе, — то не очень понятно, как на них могут влиять быстро меняющиеся цены на природные ресурсы. Так что исследованию подлежит скорее то, что меняется быстро. А быстро меняются, например, такие политические институты, как демократические права и свободы. Колебания в уровне свободы слова и печати могут быть очень заметными. За последние тридцать лет наша страна прошла путь от полной цензуры до чуть ли не полной свободы и потом двинулась обратно, к значительному государственному вмешательству в дела прессы.

Тот же Томас Фридман в публицистической заметке «Первый закон нефтяной политики» вывел правило — чем выше цены на нефть, тем меньше свободы. Фридман не проводил сколь-нибудь серьезного анализа данных, а нарисовал очень простой график: мировые цены на нефть против индекса свободы для России. Политолог Майкл Росс, проведя значительно более тонкую работу с данными, выяснил, что чем меньше запасы природных ресурсов, тем больше шанс, что в стране установится демократический режим68. Это правило выполняется, даже если учесть многочисленные дополнительные факторы, включая принадлежность какой-то страны к региону, где преобладают диктатуры. В более богатых (читай — более развитых) странах отрицательное влияние и нефти, и других природных ресурсов менее заметно, чем в бедных. Ну и, наконец, помните, о чем мы говорили в главе про свободу прессы? В странах, в которых нет демократии и есть природные ресурсы, средства массовой информации в целом менее свободны, чем в таких же странах без ресурсов. Это мы знаем точно.

Кроме «голландской болезни» у «ресурсного проклятия» есть и еще одна сторона. Та самая сытая «расслабленность», которая помешала советскому руководству провести экономические реформы в 60-х и которая сказалась к середине 80-х годов, когда цены на нефть и газ пошли вниз. Потому что ошибки правительств — большая опасность для «ресурсных стран».

В конце 1970-х Мексика получила неожиданные сверхдоходы от нефти. «Нефть — это то, что обеспечивает нашу независимость и компенсирует наши недостатки», — провозгласил президент, а правительство начало не просто тратить нефтедоллары, оно стало наращивать государственный долг, рассчитывая, видимо, что цены на нефть никогда уже не упадут. Только в одном 1981 году госдолг вырос в полтора раза, с 55 до 80 миллиардов долларов. В 1982 году цены упали, пришлось объявлять дефолт по долгам, резко девальвировать песо и национализировать банки, после чего президент, закончив свой срок, вынужден был покинуть страну. Следующему главе государства пришлось проводить болезненные реформы.

С другой стороны, такого кризиса, какой случился в Мексике, не произошло в той же Голландии или Норвегии. Последствия изменений цен на ресурсы зависят от развития и устойчивости экономических и политических институтов. Если они достаточно развиты — как в случае Норвегии, Великобритании, Голландии, — то дело ограничивается перекосом секторов и возможной стагнацией, если нет — как в Нигерии, — то кончается крупным кризисом и спадом производства.

Даже без особых исследований понятно, что в Норвегии хорошие институты, а в Нигерии — плохие. А вот как оценить Россию или Венесуэлу, находящихся в середине любого рейтинга? Институты, определяющие правила игры, по которым взаимодействуют экономические субъекты, — трудноуловимая субстанция. Законы — формальные институты — лишь часть реальных правил, по которым взаимодействуют субъекты экономики.

Если речь идет об обычаях и установлениях, которые меняются десятилетиями, а то и веками, — система права, традиции доверия в бизнесе, — то не очень понятно, как на них могут влиять быстро меняющиеся цены на природные ресурсы. Так что исследованию подлежит скорее то, что меняется быстро. А быстро меняются, например, такие политические институты, как демократические права и свободы. Колебания в уровне свободы слова и печати могут быть очень заметными. За последние тридцать лет наша страна прошла путь от полной цензуры до чуть ли не полной свободы и потом двинулась обратно, к значительному государственному вмешательству в дела прессы.

Тот же Томас Фридман в публицистической заметке «Первый закон нефтяной политики» вывел правило — чем выше цены на нефть, тем меньше свободы. Фридман не проводил сколь-нибудь серьезного анализа данных, а нарисовал очень простой график: мировые цены на нефть против индекса свободы для России. Политолог Майкл Росс, проведя значительно более тонкую работу с данными, выяснил, что чем меньше запасы природных ресурсов, тем больше шанс, что в стране установится демократический режим68. Это правило выполняется, даже если учесть многочисленные дополнительные факторы, включая принадлежность какой-то страны к региону, где преобладают диктатуры. В более богатых (читай — более развитых) странах отрицательное влияние и нефти, и других природных ресурсов менее заметно, чем в бедных. Ну и, наконец, помните, о чем мы говорили в главе про свободу прессы? В странах, в которых нет демократии и есть природные ресурсы, средства массовой информации в целом менее свободны, чем в таких же странах без ресурсов. Это мы знаем точно.