УСПЕШНЫЕ ДИКТАТУРЫ

Так как же устроены те диктатуры, которые обеспечивают экономическое процветание? Тим Бесли и Масахиро Кудамацу28 из Лондонской школы экономики решили прояснить этот вопрос. Теорию «успешной диктатуры» они построили, отталкиваясь от концепции «селектората», а для эмпирических исследований выбрали базу данных, в которых есть и показатели уровня жизни, и потребление, и политические параметры.

Что такое «селекторат»? Этот термин, введенный знаменитым нью-йоркским политологом Брюсом Буэно де Мескитой, обозначает группу людей — или даже целый социальный слой. Это те, кто сами не находятся у власти непосредственно, но определяют, кому именно у власти находиться. В совершенной демократии селекторат равен электорату, то есть миллионам избирателей. В абсолютной диктатуре это один человек, диктатор лично. В авторитарных режимах, промежуточных между демократией и тоталитаризмом, это может быть руководящая часть правящей партии или армейская верхушка.

Когда речь заходит об успешной диктатуре — быстром и устойчивом экономическом росте, подъеме образования и улучшении системы здравоохранения, — ключевым оказывается именно размер селектората. Дело не в поддержке населения. Подавляющее большинство современных диктаторов пользовалось значительной поддержкой, как минимум, в начале своего правления. Даже коммунистические правители, такие как Мао Цзэдун в Китае и Пол Пот в Камбодже, взявшие власть военным путем, опирались на массы. Временный успех отдельных диктатур связан прежде всего с формированием устойчивой политической структуры, обеспечивающей и эффективную смену руководства, и преемственность власти. Именно опыт авторитарных режимов дал возможность получить устойчивую статистическую закономерность — чем чаще меняется руководство страны, тем выше темпы экономического развития.

В нашей научной, чисто теоретической статье, написанной совместно с Дароном Асемоглу из Массачусетского технологического института и Георгием Егоровым из Северо-Западного университета в Чикаго, предлагалось такое объяснение29. В авторитарных режимах способность действующих лидеров оставаться у власти против интересов своих граждан довольно велика (популярным лидерам, как правило, нет необходимости подтасовывать выборы и разгонять демонстрации). Если экономическая ситуация в стране никак не меняется, то качество управления зависит от тех, кто в данный момент находится у власти. Случается, что и при авторитарном режиме на самом верху оказываются наиболее квалифицированные политики. Однако когда ситуация все же меняется — а это совершенно неизбежно, — то могут понадобиться лидеры с другими качествами. Демократии, в которых процедура смены руководителей страны проще и дешевле, чем в автократии, получают долгосрочное преимущество. В них почти исключен «застой».

Иногда для создания устойчивого и успешного авторитарного режима нужно, чтобы страна пережила гражданскую войну или что-то кровавое, но чуть менее масштабное — например, массовые репрессии. В Мексике создание Институционально-революционной партии, в течение пятидесяти лет позволявшей политическую конкуренцию только «изнутри», последовало за десятилетием кровавой гражданской войны. В Китае после тридцати лет ничтожного прозябания при грандиозной геополитической риторике Мао в 1970-х годах элита решительно отвергла организацию власти, при которой персональная судьба функционера — разменная монета в руках его патрона в Политбюро.

Так же решительно покончила с прежними методами борьбы за власть и элита КПСС пятьдесят лет назад. Начиная с середины 1950-х проигравший в «схватке бульдогов под ковром» уходил на пенсию, а не в пыточную камеру и не на расстрел. Между 1925 и 1952 годами только один член Политбюро, верховного органа власти, покинул руководство страны и умер своей смертью. Не считая тех, кто умер или покончил с собой на посту, все остальные были казнены, убиты или умерли в заключении. Только после смерти Сталина (и казни нескольких бывших руководителей) отставка перестала быть синонимом смерти. Впрочем, это не помогло. При всем отличии от романтических революционных лет советский режим так толком и не институционализировался. Произошедшая в середине 1980-х смена власти пришла с опозданием в десять лет, слишком поздно. В Китае же даже Дэн Сяопин, пришедший к власти после смерти Мао Цзэдуна, подчинялся коллегам по коммунистической партии: его ставленник ХуЯобан был вынужден уйти в отставку в 1988 году под давлением коллег по Политбюро.

Бесли и Кудамацу считают успешными диктатурами те, при которых темпы экономического роста были высокими в течение многих лет, стабильно улучшались показатели в области образования и здравоохранения. То есть гитлеровская Германия, где период быстрого роста продлился недолго, или ниязовский Туркменистан, где рост благосостояния сопровождался падением уровня школьного образования — закрытие школ и отмена предметов были частью государственной политики, — не вошли бы в список. А два хороших примера, не столь часто встречающиеся, как Китай и Южная Корея, выглядят так: Бразилия, 1965–1974 и Румыния 1948–1977 годов. Интересно, что в каждом из этих случаев диктатура менялась не на демократию, а на другой, куда менее успешный авторитарный режим.

В случае Румынии в 1977 году единоличную власть получил Николае Чаушеску, быстро расставивший на ключевые посты своих родственников. Закончилось все это 1989 годом и расстрелом бывшего диктатора после двух дней преследования и двухчасового суда — так велик был запас ненависти к нему и среди населения, и среди политической элиты. А ведь до 1977 года экономические успехи Румынии были впечатляющими. Стоило селекторату сузиться — и развитие замедлилось.

В Бразилии за 9 лет, с октября 1965-го по январь 1974-го, сменилось четыре президента. Хотя формально право назначать президента принадлежало парламенту, фактически селекторатом были вооруженные силы. Уходящий в 1967 году президент Умберту Кастелу Бранку, армейский ставленник, попытался выбрать себе преемника вопреки мнению широких слоев армейской элиты, но это оказалось невозможным. В 1969 году, когда у очередного диктатора, Артура да Коста-и-Силвы, случился удар, он был мгновенно заменен кандидатом, избранным солидарным решением селектората, а не вице-президентом, как предписывала конституция.

В Советском Союзе даже смертельно больных или утративших работоспособность вождей не сменяли. Селекторатом в конце 1970-х был вовсе не миллионный партийный аппарат, не десятки членов ЦК, вручивших власть Хрущеву в начале 1950-х, сохранивших ему ее в 1957-м и отнявших в 1964-м, и даже не Политбюро, а совсем узкая группа лиц. Неудивительно, что передача власти произошла не тогда, когда руководство перестало справляться, — это было заметно уже в середине 1970-х, — а когда страна уже свалилась в штопор экономической катастрофы. На десять лет позже, чем нужно.

Особое внимание Бесли и Кудамацу уделили тому, как действуют диктаторские режимы в периоды нефтяного изобилия. Широко распространена теория, что нефтяные доходы, позволяя диктаторам покупать поддержку населения, продлевают их пребывание у власти. Это отчасти верно, но и это — очередной аргумент в пользу того, что искусственное продление властных полномочий ведет к экономическим проблемам.

Так как же устроены те диктатуры, которые обеспечивают экономическое процветание? Тим Бесли и Масахиро Кудамацу28 из Лондонской школы экономики решили прояснить этот вопрос. Теорию «успешной диктатуры» они построили, отталкиваясь от концепции «селектората», а для эмпирических исследований выбрали базу данных, в которых есть и показатели уровня жизни, и потребление, и политические параметры.

Что такое «селекторат»? Этот термин, введенный знаменитым нью-йоркским политологом Брюсом Буэно де Мескитой, обозначает группу людей — или даже целый социальный слой. Это те, кто сами не находятся у власти непосредственно, но определяют, кому именно у власти находиться. В совершенной демократии селекторат равен электорату, то есть миллионам избирателей. В абсолютной диктатуре это один человек, диктатор лично. В авторитарных режимах, промежуточных между демократией и тоталитаризмом, это может быть руководящая часть правящей партии или армейская верхушка.

Когда речь заходит об успешной диктатуре — быстром и устойчивом экономическом росте, подъеме образования и улучшении системы здравоохранения, — ключевым оказывается именно размер селектората. Дело не в поддержке населения. Подавляющее большинство современных диктаторов пользовалось значительной поддержкой, как минимум, в начале своего правления. Даже коммунистические правители, такие как Мао Цзэдун в Китае и Пол Пот в Камбодже, взявшие власть военным путем, опирались на массы. Временный успех отдельных диктатур связан прежде всего с формированием устойчивой политической структуры, обеспечивающей и эффективную смену руководства, и преемственность власти. Именно опыт авторитарных режимов дал возможность получить устойчивую статистическую закономерность — чем чаще меняется руководство страны, тем выше темпы экономического развития.

В нашей научной, чисто теоретической статье, написанной совместно с Дароном Асемоглу из Массачусетского технологического института и Георгием Егоровым из Северо-Западного университета в Чикаго, предлагалось такое объяснение29. В авторитарных режимах способность действующих лидеров оставаться у власти против интересов своих граждан довольно велика (популярным лидерам, как правило, нет необходимости подтасовывать выборы и разгонять демонстрации). Если экономическая ситуация в стране никак не меняется, то качество управления зависит от тех, кто в данный момент находится у власти. Случается, что и при авторитарном режиме на самом верху оказываются наиболее квалифицированные политики. Однако когда ситуация все же меняется — а это совершенно неизбежно, — то могут понадобиться лидеры с другими качествами. Демократии, в которых процедура смены руководителей страны проще и дешевле, чем в автократии, получают долгосрочное преимущество. В них почти исключен «застой».

Иногда для создания устойчивого и успешного авторитарного режима нужно, чтобы страна пережила гражданскую войну или что-то кровавое, но чуть менее масштабное — например, массовые репрессии. В Мексике создание Институционально-революционной партии, в течение пятидесяти лет позволявшей политическую конкуренцию только «изнутри», последовало за десятилетием кровавой гражданской войны. В Китае после тридцати лет ничтожного прозябания при грандиозной геополитической риторике Мао в 1970-х годах элита решительно отвергла организацию власти, при которой персональная судьба функционера — разменная монета в руках его патрона в Политбюро.

Так же решительно покончила с прежними методами борьбы за власть и элита КПСС пятьдесят лет назад. Начиная с середины 1950-х проигравший в «схватке бульдогов под ковром» уходил на пенсию, а не в пыточную камеру и не на расстрел. Между 1925 и 1952 годами только один член Политбюро, верховного органа власти, покинул руководство страны и умер своей смертью. Не считая тех, кто умер или покончил с собой на посту, все остальные были казнены, убиты или умерли в заключении. Только после смерти Сталина (и казни нескольких бывших руководителей) отставка перестала быть синонимом смерти. Впрочем, это не помогло. При всем отличии от романтических революционных лет советский режим так толком и не институционализировался. Произошедшая в середине 1980-х смена власти пришла с опозданием в десять лет, слишком поздно. В Китае же даже Дэн Сяопин, пришедший к власти после смерти Мао Цзэдуна, подчинялся коллегам по коммунистической партии: его ставленник ХуЯобан был вынужден уйти в отставку в 1988 году под давлением коллег по Политбюро.

Бесли и Кудамацу считают успешными диктатурами те, при которых темпы экономического роста были высокими в течение многих лет, стабильно улучшались показатели в области образования и здравоохранения. То есть гитлеровская Германия, где период быстрого роста продлился недолго, или ниязовский Туркменистан, где рост благосостояния сопровождался падением уровня школьного образования — закрытие школ и отмена предметов были частью государственной политики, — не вошли бы в список. А два хороших примера, не столь часто встречающиеся, как Китай и Южная Корея, выглядят так: Бразилия, 1965–1974 и Румыния 1948–1977 годов. Интересно, что в каждом из этих случаев диктатура менялась не на демократию, а на другой, куда менее успешный авторитарный режим.

В случае Румынии в 1977 году единоличную власть получил Николае Чаушеску, быстро расставивший на ключевые посты своих родственников. Закончилось все это 1989 годом и расстрелом бывшего диктатора после двух дней преследования и двухчасового суда — так велик был запас ненависти к нему и среди населения, и среди политической элиты. А ведь до 1977 года экономические успехи Румынии были впечатляющими. Стоило селекторату сузиться — и развитие замедлилось.

В Бразилии за 9 лет, с октября 1965-го по январь 1974-го, сменилось четыре президента. Хотя формально право назначать президента принадлежало парламенту, фактически селекторатом были вооруженные силы. Уходящий в 1967 году президент Умберту Кастелу Бранку, армейский ставленник, попытался выбрать себе преемника вопреки мнению широких слоев армейской элиты, но это оказалось невозможным. В 1969 году, когда у очередного диктатора, Артура да Коста-и-Силвы, случился удар, он был мгновенно заменен кандидатом, избранным солидарным решением селектората, а не вице-президентом, как предписывала конституция.

В Советском Союзе даже смертельно больных или утративших работоспособность вождей не сменяли. Селекторатом в конце 1970-х был вовсе не миллионный партийный аппарат, не десятки членов ЦК, вручивших власть Хрущеву в начале 1950-х, сохранивших ему ее в 1957-м и отнявших в 1964-м, и даже не Политбюро, а совсем узкая группа лиц. Неудивительно, что передача власти произошла не тогда, когда руководство перестало справляться, — это было заметно уже в середине 1970-х, — а когда страна уже свалилась в штопор экономической катастрофы. На десять лет позже, чем нужно.

Особое внимание Бесли и Кудамацу уделили тому, как действуют диктаторские режимы в периоды нефтяного изобилия. Широко распространена теория, что нефтяные доходы, позволяя диктаторам покупать поддержку населения, продлевают их пребывание у власти. Это отчасти верно, но и это — очередной аргумент в пользу того, что искусственное продление властных полномочий ведет к экономическим проблемам.