Взаимодействия взрослых и детей

Общие сравнения родительского отношения к дочерям и сыновьям

            Существует множество трудов, когда исследователи посещали дома, наблюдали и записывали детали реакций родителей и детей друг на друга в их повседневной жизни. Кроме того, родители приносили своих малышей в лаборатории, где взаимодействия родителей и детей могли наблюдаться в стандартных условиях. В рецензии 1974 года на основную часть исследований, которые существовали на тот момент, Жаклин и я пришли к выводу, что родители одинаково относятся к детям того и другого пола (Maccoby, and Jacklin, 1974).  Мы не обнаружили всеобщую тенденцию родителей к дифференциации мальчиков и девочек в отношении количества проявлений теплоты, их отзывчивости на инициативы детей, высказываний детям или число ограничений их действий. Единственная существенная тенденция – это то, что девочкам чаще предлагали куклы, чем мальчикам, а мальчикам дают что-нибудь более грубое. Хьюстон в своей рецензии 1982 года пришла к таким же заключениям.

            Литтон и Ромни (Lytton, and Romney, 1991) в своем более позднем всестороннем обзоре исследовательской литературы не обнаружили разницы в обращении родителей с сыновьями и дочерями относительно общего числа взаимодействий, количества высказываний в адрес детей, теплоты, воспитания, чуткости или ограничений.

            В еще более позднем мета-анализе Липер и его коллеги сосредоточились в основном на разговоре между родителями и детьми и обнаружили, что матери больше разговаривают с дочерьми, чем с сыновьями. Отцы недостаточно были исследованы в этом отношении, чтобы определить, относятся ли они по-разному к дочерям и сыновьям. Но родители относились к сыновьям и дочерям почти одинаково, когда нужно было быть убедительными или покровительствующими по отношению к ним.

            Также интересен тот факт, что исследование не показывает какой-либо последовательной тенденции в поощрении родителями независимости или самоуверенности больше у мальчиков, чем у девочек или в восприятии эмоциональной привязанности больше в девочках, чем в мальчиках. Таким образом, родители не проявляют того, что социализируют детей в соответствии с распространенными гендерными стереотипами.

            Литтон и Ромни выявили тенденцию (пограничной силы): родители больше стимулируют в мальчиках моторную активность и  обращаются с ними более грубо. Ясно, что явная сфера дифференциации родителями соответствующей полу деятельности определяется гораздо уже: посредством предложения детям игрушек, типизированных по полу, или позитивной реакции на соответствующую полу деятельность (такую, как игру мальчика с молотком, девочки с посудой) и негативной - на несоответствующую полу деятельность.

            В Стенфордском продолжительном исследовании трех групп детей с рождения до 6 лет я и Жаклин наблюдали взаимодействия родителей со своими детьми (обычно матерей, но иногда и отцов) в возрасте 9, 12, 18, 33, 45 месяцев и 6 лет. В одних случаях наблюдения проводились в лабораторных игровых комнатах, а в других в доме семьи. Иногда родителей просили заниматься с детьми простыми, соответствующими возрасту занятиями, иногда детей занимали свободной игрой в присутствии родителей. Кроме того, с родителями проводили интервью (просили заполнить анкеты) по поводу их манеры общения с  маленькими детьми. Кратко суммируем. Существует небольшое количество постоянных различий в обращении с сыновьями и дочерьми в первые два года  жизни ребенка. Родители не делают различий в отношении любви и отзывчивости, которую они выражают своим детям, когда те требуют внимания и заботы. Во время простых занятий с детьми 12, 18 месяцев матери в равной степени одобряли, давали указания и сыновьям, и дочерям (Maccoby, Snow, and Jacklin, 1984). Было выявлено одно различие – при выборе игрушек родители чаще предлагали куклу дочери, чем сыну. Мы посетили дома, где были дети в возрасте 45 месяцев, и принесли с собой ряд игрушек. Одни игрушки были типизированы по полу, а другие нейтральные. Каждый родитель играл 15 минут со своим ребенком и принесенными игрушками. Оба родителя больше предлагали мускулинные игрушки мальчикам, а фемининные девочкам, дети также выбирали игрушки, типизированные по полу. Темы игр, которые разыгрывались совместно родителями и детьми, также были ориентированы на пол ребенка.

            Очевидно, что типы игрушек и темы игр, предлагаемые детям, создают разницу в игре взрослого и ребенка. Липер и Глисон (Leaper, and Gleason, 1996) провели ряд игр детей дошкольного возраста и с их родителями (отдельно с матерью и отдельно с отцом). Одна часть этих игр была посвящена отбору игрушечной машинки (маскулинная деятельность), а другая часть - более фемининной деятельности: игра с поставками для игрушечной бакалеи. Характер разговора между родителем и ребенком зависел от игровой деятельности, но вербальные взаимодействия не зависели от пола ребенка. Пара больше обменивалась информацией по поводу набора игрушек по сценарию, и родители в основном вербально управляли ребенком во время сбора машинки. Это исследование наводит на мысль, что предложения детям различных игрушек приводят к усвоению различных типов тем и сценариев игры и, таким образом, может подразумевать определенный опыт взаимодействий мальчиков и девочек, приобретенный во время игры. Во время наших посещений родителей и детей в возрасте 45 месяцев у них дома, родители, играя с сыновьями, чаще выбирали игрушки, подразумевающие активную игру (например, футбольный мяч). Несомненно, отчасти вследствие этих выборов родители играли более бурно с сыновьями, а не с дочерьми. Такая пара, как папа с сыном, демонстрировала самый высокий уровень грубости: их игра была в три раза более бурной, чем между матерями и дочерьми (Maccoby, and jacklin, 1983). Наши исследования следуют за более ранней работой, указывающей, что различная социализация родителями мальчиков и девочек в раннем возрасте принимает форму предложения игрушек, типизированных по полу. Эти предложения стереотипно поддерживают темы игр, соответствующие полу. Они также выражаются в виде более  бурной игры с мальчиками, нежели с девочками. Мы обнаружили, что с маленькими мальчиками и девочками родители обращаются очень похоже, если это касается проявления любви, степени требований и ограничений, числа позитивных, негативных или нейтральных взаимодействий, отзывчивости, когда дети просят внимания или помощи.

            Помогает ли различие домашней социализации, суммированной выше, объяснить гендерную сегрегацию или характеристику двух культур, созданных в мужских и женских группах? Конечно, юолее активные занятия родителей с мальчиками могут предрасполагать мальчиков к бурной игре друг с другом. Мы видим, что бурная манера игры мальчиков способствует гендерному разделению. Но эти предполагаемые связи пока не были найдены. Число бурных игр между родителями и их 45 месячными детьми, которые наблюдались в Стенфордском исследовании, не соответствовало числу шумных игр, которые мы записали с этими же детьми дошкольного возраста на следующий год.

            Другая весьма правдоподобная возможность – это “давление” со стороны родителей, т.е. они поощряют игры, соответствующие полу, дают игрушки, типизированные по полу, негативно реагируют на проявления изнеженности в поведении мальчика и проявления хулиганства у девочки.  Это “давление” поддерживает формирование поведения, соответствующего полу, и предпочтения в детях каждого пола. Эти типы поведения и предпочтения приводят к тому, что дети склонны играть с детьми их пола  и усваивают отличительные стили игры в своих однополых группах. Эти связи кажутся столь очевидными, что удивительно, как трудно было обнаружить эмпирические доказательства для них. В наших наблюдениях за общением родителей с их 45-месячными детьми я и Жаклин обнаружили, что частота, с которой родители предлагали детям игрушки, типизированные по полу, или играли в игры, соответствующие их полу, не соотносилась с числом предпочтений детей играть с игрушкой, соответствующей их полу (Jacklin, DiPietro, and Maccoby, 1985). И на самом деле, в детском саду дети не обязательно выбирают те же игрушки, что у них есть дома, чаще их интересуют новые материалы. Итак, тот факт, что родители предлагали дома кукол девочкам и машинки мальчикам, не означает, что их дети будут особенно интересоваться этими игрушками, когда пойдут в детский сад, где существует больший выбор.

            Негативные открытия нашего лангитюдного исследования не являются безусловными. Наша выборка 45-месячных детей была маленькой, и хотя игры проходили в естественной домашней обстановке, ситуация задавалась искусственно и могла не показать того, что происходит в повседневной жизни. Нам необходимо подтверждающее (или опровергающее) доказательство других выборок детей и других видов ситуаций. Но я и Жаклин не единственные, кто обнаружили незначительную связь или её отсутствие между тем, какими становятся дети и полообразующими факторами, представленными дома в качестве  традиционных родительских позиций деятельности: разделение труда по дому или дифференцированные по полу реакции на поведение  детей. Эти негативные открытия предупреждают не делать непроверенных предположений о том, что опыт ребенка при взаимодействии с родителями будет усвоен им как устойчивая индивидуальная черта и автоматически перенесен в игры ребенка со сверстниками. Эта черта называется маскулинностью или фемининностью. 

Наказание и утверждение власти родителями

            В нашем обзоре ранее существующих исследований  мы описали, что мальчики чаще получают физические наказания, чем девочки. Литтон и Ромни в своем обзоре также показали тенденцию применения физического наказания как средства контроля мальчиков, нежели девочек. Эта разница особенно проявилась за пределами Северной Америки, хотя не американских исследований было мало, чтобы назвать их безусловными.

            Уайтинг и Эдвард (Whiting, and Edwards, 1988) дают более полную картину межкультурных открытий. Они говорят, что такая форма контроля как утверждение власти, включающая физическое наказание, чаще применяется к мальчикам в большинстве исследованных ими культур, но не во всех. Главное исключение  - это деревня в Индии, где мальчиков ценили гораздо выше, чем девочек, баловали и больше защищали.  Исследования в Западных странах также  показали, что чаще родители утверждают власть на сыновьях, чем дочерях. Работы обнаруживают, что в отличие от девочек на мальчиков чаще реагируют негативно, им чаще дают указания в повелительной форме (что отличается от обоснованной просьбы или кооперативного общения) и более простые запреты.

            Вайтинг и Эдвард предлагают прямое объяснение использования такого утверждения власти в социализации мальчиков:

            Срез культур и возрастных групп показал, что мальчики меньше уступают мамам, чем девочки. Таким образом, мальчики могут требовать больше контроля – твердого, сильного, точного “структурирования”  - потому что они в среднем менее чувствительны к нуждам других и, следовательно, менее уступчивы и отзывчивы к указаниям своих матерей. Но это не означает, что мальчики неконтролируемы, а скорее то, что они получают от матерей более навязчивую и властно-ориентированную контролирующую модель, чем девочки (1988, p.128).

             Очевидно, что родители склонны реагировать на плохое поведение своих детей. К жалобам, сопротивлению, требованиям, непослушному и разрушительному поведению, взрывному характеру применяют повелительные типы указаний и иногда принудительные меры, включающие наказание. Если бы плохое поведение в действительности было более  обычным для маленьких мальчиков, то более повелительная реакция родителей по отношению к ним была бы понятна. Такая ситуация проявилась в одном из Стенфордских исследований, когда отцы и их 12-месячные дети наблюдались в приемной. Отцы почти в два раза больше высказывали запретов младенцам сыновьям, чем дочерям, но эта разница всецело объясняется тем фактом, что мальчики гораздо чаще пытались дотронуться до запрещенных объектов (Snow, Maccoby, and Jacklin, 1983). Удивительно, что мальчики озорничали гораздо чаще, чем девочки в столь раннем возрасте. Как мы увидели в пятой главе, не ранее конца второго года начала третьего мы видим сильное расхождение между полами в понятиях неконтролируемого, импульсивного поведения, которое, как ожидается, вызовет негативные, повелительные реакции родителей, хотя могут существовать некоторые признаки такого расхождения в раннем возрасте. В любом случае существует значительное расхождение между мальчиками и девочками в возрасте 2-4 лет относительно плохого или необдуманного поведения:  родители больше указывали мальчикам и наказывали их. На самом деле, в своих наблюдениях за двухлетними детьми и матерями дома Минтон, Каган и Левине (Minton, Kagan, and Levine, 1971) обнаружили, что матери становились более повелительными к сыновьям только тогда, когда мальчики не исполняли “мягких” инструкций, данных ранее. Кроме того, родители, конечно, могут чувствовать, что мальчикам более присуща жесткость, и мальчики могут воспринять строгую дисциплину без всякого рода физической или психологической травмы, от которой девочка может пострадать.

            В пятой главе я предположила, что если девочки раньше мальчиков начинают себя контролировать, в то время как мальчики демонстрируют высокий уровень упрямства и импульсивного поведения после двух лет, то это расхождение, по крайней мере частично, берет начало в биологическом созревании. Мы должны также учитывать другие возможности. Фагот и его коллеги (Fagot, 1985) наблюдали детей, играющих в группах, дважды: в возрасте 13 месяцев и еще раз примерно через год. В 13 месяцев мальчики и девочки пытались в равной степени общаться с взрослыми воспитателями, используя одинаковые средства привлечения внимания. Но воспитатели чаще отвечали на сообщения девочки, если она использовала жесты, мягкие прикосновения или применяла голос (в основном бормотание), в то время как мальчики успешней привлекали внимание, если жаловались, плакали, кричали, сильно тянули воспитателей за одежду или волосы. Через год мальчики использовали еще более негативные методы коммуникации, в то время как девочки полагались на более позитивные коммуникационные действия, включающие элементарную речь. Очевидный смысл этого в том, что более настойчивые методы мальчиков в двухлетнем возрасте вполне могут быть результатом реакций на них воспитателей, когда им было 13 месяцев. Воспитатели внушали детям обоих полов различные коммуникативные стили. И конечно, если мальчики “обучались” быть более настойчивыми, неудивительно, что это способствовало бы принудительному обращению между родителем и ребенком, и родители приняли бы более жесткую тактику по отношению к мальчикам, нежели к девочкам.

            Фагот и его коллеги предполагают, что существует достаточно короткий отрезок времени, - возможно, это первая половина второго года, - во время которого родители и воспитатели придают определенные, типизированные по полу, тенденции поведения у детей. Таким образом, эти тенденции впоследствии прочно закрепляются и не подвержены изменениям, когда реакции родителей уже менее дифференцированы по полу. Я скептически отношусь к тому, что результаты социализации и ее эффекты могут ограничиваться временем таким образом. Тем не менее, этот вопрос остается открытым.

            Тот факт, что родители применяют более твердые, повелительные или карательные тактики к своим маленьким сыновьям, чем к маленьким дочерям, не говорит окончательно, что это приводит к утверждению родителями власти к своим сыновьям и дочерям. В некоторых отношениях родители больше утверждают власть по отношению к дочерям. Например, Липер и его коллеги (1989) сообщают, что отцы менее уступчивы по отношению к своим дочерям дошкольного возраста, чем к сыновьям. Что-то вроде этого обнаружили и мы с Жаклин в наших 45-месячных домашних наблюдениях (Maccoby, and Jacklin, 1983). Несколько исследований сообщают, что матери стараются контролировать или управлять поведением маленьких дочерей больше, чем поведением маленьких сыновей, предоставляя девочкам меньшую автономию. Это напоминает нам то, что мы видели во второй главе: учителя более свободно вмешиваются в деятельность групп девочек, нежели мальчиков. Здесь есть несколько интересных вопросов. На самом ли деле матери чувствуют себя слабыми, чтобы управлять сыновьями? Позволяют ли они мальчикам доминировать в большей степени, чем девочкам? Ожидают ли они более серьезной провокации от сына прежде, чем действовать? Отступают ли они от требований и попыток учить, когда мальчик сопротивляется больше, чем девочка? Поддерживают ли они эго мальчика (и таким образом уполномочивают его) через выражение восхищения исполнения того, что по отношению к девочке вызывало бы только обычную реакцию родителей? Пока что в литературе существуют только провоцирующие намеки на то, что процессы такого рода могут работать, но подозреваю, что они случаются между матерью и сыном и могут на самом деле быть всеобъемлющими и влиятельными.

            Если родители по какой-либо причине используют более властные стили беседы с мальчиками, чем с девочками, то понятно, что это может быть перенесено в стили коммуникации, которые наблюдаются в группах мальчиков-ровесников. Использование мальчиками больше, чем девочками, повелительных требований и конфликтной стратегии поведения со своими сверстниками может быть прямым отражением тех видов коммуникаций,  к которым они привыкли, взаимодействуя со своими родителями. Дело в том, что не достает прямой информации. В конце концов, не все мальчики подвергаются дома различным уровням повелительной коммуникации со стороны родителей, которые выше тех уровней, что испытывают девочки. И являются ли они в основном теми мальчиками, которые пристрастны к такому стилю общения в группах со своими сверстниками, чьи родители обращались с ними повелительно? Мы не знаем. Если нет, то нам необходимо выяснить, как излишество повелительного общения, направленное “некоторыми” родителями на “некоторых” мальчиков, переходит в групповой процесс среди сверстников.

Общие сравнения родительского отношения к дочерям и сыновьям

            Существует множество трудов, когда исследователи посещали дома, наблюдали и записывали детали реакций родителей и детей друг на друга в их повседневной жизни. Кроме того, родители приносили своих малышей в лаборатории, где взаимодействия родителей и детей могли наблюдаться в стандартных условиях. В рецензии 1974 года на основную часть исследований, которые существовали на тот момент, Жаклин и я пришли к выводу, что родители одинаково относятся к детям того и другого пола (Maccoby, and Jacklin, 1974).  Мы не обнаружили всеобщую тенденцию родителей к дифференциации мальчиков и девочек в отношении количества проявлений теплоты, их отзывчивости на инициативы детей, высказываний детям или число ограничений их действий. Единственная существенная тенденция – это то, что девочкам чаще предлагали куклы, чем мальчикам, а мальчикам дают что-нибудь более грубое. Хьюстон в своей рецензии 1982 года пришла к таким же заключениям.

            Литтон и Ромни (Lytton, and Romney, 1991) в своем более позднем всестороннем обзоре исследовательской литературы не обнаружили разницы в обращении родителей с сыновьями и дочерями относительно общего числа взаимодействий, количества высказываний в адрес детей, теплоты, воспитания, чуткости или ограничений.

            В еще более позднем мета-анализе Липер и его коллеги сосредоточились в основном на разговоре между родителями и детьми и обнаружили, что матери больше разговаривают с дочерьми, чем с сыновьями. Отцы недостаточно были исследованы в этом отношении, чтобы определить, относятся ли они по-разному к дочерям и сыновьям. Но родители относились к сыновьям и дочерям почти одинаково, когда нужно было быть убедительными или покровительствующими по отношению к ним.

            Также интересен тот факт, что исследование не показывает какой-либо последовательной тенденции в поощрении родителями независимости или самоуверенности больше у мальчиков, чем у девочек или в восприятии эмоциональной привязанности больше в девочках, чем в мальчиках. Таким образом, родители не проявляют того, что социализируют детей в соответствии с распространенными гендерными стереотипами.

            Литтон и Ромни выявили тенденцию (пограничной силы): родители больше стимулируют в мальчиках моторную активность и  обращаются с ними более грубо. Ясно, что явная сфера дифференциации родителями соответствующей полу деятельности определяется гораздо уже: посредством предложения детям игрушек, типизированных по полу, или позитивной реакции на соответствующую полу деятельность (такую, как игру мальчика с молотком, девочки с посудой) и негативной - на несоответствующую полу деятельность.

            В Стенфордском продолжительном исследовании трех групп детей с рождения до 6 лет я и Жаклин наблюдали взаимодействия родителей со своими детьми (обычно матерей, но иногда и отцов) в возрасте 9, 12, 18, 33, 45 месяцев и 6 лет. В одних случаях наблюдения проводились в лабораторных игровых комнатах, а в других в доме семьи. Иногда родителей просили заниматься с детьми простыми, соответствующими возрасту занятиями, иногда детей занимали свободной игрой в присутствии родителей. Кроме того, с родителями проводили интервью (просили заполнить анкеты) по поводу их манеры общения с  маленькими детьми. Кратко суммируем. Существует небольшое количество постоянных различий в обращении с сыновьями и дочерьми в первые два года  жизни ребенка. Родители не делают различий в отношении любви и отзывчивости, которую они выражают своим детям, когда те требуют внимания и заботы. Во время простых занятий с детьми 12, 18 месяцев матери в равной степени одобряли, давали указания и сыновьям, и дочерям (Maccoby, Snow, and Jacklin, 1984). Было выявлено одно различие – при выборе игрушек родители чаще предлагали куклу дочери, чем сыну. Мы посетили дома, где были дети в возрасте 45 месяцев, и принесли с собой ряд игрушек. Одни игрушки были типизированы по полу, а другие нейтральные. Каждый родитель играл 15 минут со своим ребенком и принесенными игрушками. Оба родителя больше предлагали мускулинные игрушки мальчикам, а фемининные девочкам, дети также выбирали игрушки, типизированные по полу. Темы игр, которые разыгрывались совместно родителями и детьми, также были ориентированы на пол ребенка.

            Очевидно, что типы игрушек и темы игр, предлагаемые детям, создают разницу в игре взрослого и ребенка. Липер и Глисон (Leaper, and Gleason, 1996) провели ряд игр детей дошкольного возраста и с их родителями (отдельно с матерью и отдельно с отцом). Одна часть этих игр была посвящена отбору игрушечной машинки (маскулинная деятельность), а другая часть - более фемининной деятельности: игра с поставками для игрушечной бакалеи. Характер разговора между родителем и ребенком зависел от игровой деятельности, но вербальные взаимодействия не зависели от пола ребенка. Пара больше обменивалась информацией по поводу набора игрушек по сценарию, и родители в основном вербально управляли ребенком во время сбора машинки. Это исследование наводит на мысль, что предложения детям различных игрушек приводят к усвоению различных типов тем и сценариев игры и, таким образом, может подразумевать определенный опыт взаимодействий мальчиков и девочек, приобретенный во время игры. Во время наших посещений родителей и детей в возрасте 45 месяцев у них дома, родители, играя с сыновьями, чаще выбирали игрушки, подразумевающие активную игру (например, футбольный мяч). Несомненно, отчасти вследствие этих выборов родители играли более бурно с сыновьями, а не с дочерьми. Такая пара, как папа с сыном, демонстрировала самый высокий уровень грубости: их игра была в три раза более бурной, чем между матерями и дочерьми (Maccoby, and jacklin, 1983). Наши исследования следуют за более ранней работой, указывающей, что различная социализация родителями мальчиков и девочек в раннем возрасте принимает форму предложения игрушек, типизированных по полу. Эти предложения стереотипно поддерживают темы игр, соответствующие полу. Они также выражаются в виде более  бурной игры с мальчиками, нежели с девочками. Мы обнаружили, что с маленькими мальчиками и девочками родители обращаются очень похоже, если это касается проявления любви, степени требований и ограничений, числа позитивных, негативных или нейтральных взаимодействий, отзывчивости, когда дети просят внимания или помощи.

            Помогает ли различие домашней социализации, суммированной выше, объяснить гендерную сегрегацию или характеристику двух культур, созданных в мужских и женских группах? Конечно, юолее активные занятия родителей с мальчиками могут предрасполагать мальчиков к бурной игре друг с другом. Мы видим, что бурная манера игры мальчиков способствует гендерному разделению. Но эти предполагаемые связи пока не были найдены. Число бурных игр между родителями и их 45 месячными детьми, которые наблюдались в Стенфордском исследовании, не соответствовало числу шумных игр, которые мы записали с этими же детьми дошкольного возраста на следующий год.

            Другая весьма правдоподобная возможность – это “давление” со стороны родителей, т.е. они поощряют игры, соответствующие полу, дают игрушки, типизированные по полу, негативно реагируют на проявления изнеженности в поведении мальчика и проявления хулиганства у девочки.  Это “давление” поддерживает формирование поведения, соответствующего полу, и предпочтения в детях каждого пола. Эти типы поведения и предпочтения приводят к тому, что дети склонны играть с детьми их пола  и усваивают отличительные стили игры в своих однополых группах. Эти связи кажутся столь очевидными, что удивительно, как трудно было обнаружить эмпирические доказательства для них. В наших наблюдениях за общением родителей с их 45-месячными детьми я и Жаклин обнаружили, что частота, с которой родители предлагали детям игрушки, типизированные по полу, или играли в игры, соответствующие их полу, не соотносилась с числом предпочтений детей играть с игрушкой, соответствующей их полу (Jacklin, DiPietro, and Maccoby, 1985). И на самом деле, в детском саду дети не обязательно выбирают те же игрушки, что у них есть дома, чаще их интересуют новые материалы. Итак, тот факт, что родители предлагали дома кукол девочкам и машинки мальчикам, не означает, что их дети будут особенно интересоваться этими игрушками, когда пойдут в детский сад, где существует больший выбор.

            Негативные открытия нашего лангитюдного исследования не являются безусловными. Наша выборка 45-месячных детей была маленькой, и хотя игры проходили в естественной домашней обстановке, ситуация задавалась искусственно и могла не показать того, что происходит в повседневной жизни. Нам необходимо подтверждающее (или опровергающее) доказательство других выборок детей и других видов ситуаций. Но я и Жаклин не единственные, кто обнаружили незначительную связь или её отсутствие между тем, какими становятся дети и полообразующими факторами, представленными дома в качестве  традиционных родительских позиций деятельности: разделение труда по дому или дифференцированные по полу реакции на поведение  детей. Эти негативные открытия предупреждают не делать непроверенных предположений о том, что опыт ребенка при взаимодействии с родителями будет усвоен им как устойчивая индивидуальная черта и автоматически перенесен в игры ребенка со сверстниками. Эта черта называется маскулинностью или фемининностью. 

Наказание и утверждение власти родителями

            В нашем обзоре ранее существующих исследований  мы описали, что мальчики чаще получают физические наказания, чем девочки. Литтон и Ромни в своем обзоре также показали тенденцию применения физического наказания как средства контроля мальчиков, нежели девочек. Эта разница особенно проявилась за пределами Северной Америки, хотя не американских исследований было мало, чтобы назвать их безусловными.

            Уайтинг и Эдвард (Whiting, and Edwards, 1988) дают более полную картину межкультурных открытий. Они говорят, что такая форма контроля как утверждение власти, включающая физическое наказание, чаще применяется к мальчикам в большинстве исследованных ими культур, но не во всех. Главное исключение  - это деревня в Индии, где мальчиков ценили гораздо выше, чем девочек, баловали и больше защищали.  Исследования в Западных странах также  показали, что чаще родители утверждают власть на сыновьях, чем дочерях. Работы обнаруживают, что в отличие от девочек на мальчиков чаще реагируют негативно, им чаще дают указания в повелительной форме (что отличается от обоснованной просьбы или кооперативного общения) и более простые запреты.

            Вайтинг и Эдвард предлагают прямое объяснение использования такого утверждения власти в социализации мальчиков:

            Срез культур и возрастных групп показал, что мальчики меньше уступают мамам, чем девочки. Таким образом, мальчики могут требовать больше контроля – твердого, сильного, точного “структурирования”  - потому что они в среднем менее чувствительны к нуждам других и, следовательно, менее уступчивы и отзывчивы к указаниям своих матерей. Но это не означает, что мальчики неконтролируемы, а скорее то, что они получают от матерей более навязчивую и властно-ориентированную контролирующую модель, чем девочки (1988, p.128).

             Очевидно, что родители склонны реагировать на плохое поведение своих детей. К жалобам, сопротивлению, требованиям, непослушному и разрушительному поведению, взрывному характеру применяют повелительные типы указаний и иногда принудительные меры, включающие наказание. Если бы плохое поведение в действительности было более  обычным для маленьких мальчиков, то более повелительная реакция родителей по отношению к ним была бы понятна. Такая ситуация проявилась в одном из Стенфордских исследований, когда отцы и их 12-месячные дети наблюдались в приемной. Отцы почти в два раза больше высказывали запретов младенцам сыновьям, чем дочерям, но эта разница всецело объясняется тем фактом, что мальчики гораздо чаще пытались дотронуться до запрещенных объектов (Snow, Maccoby, and Jacklin, 1983). Удивительно, что мальчики озорничали гораздо чаще, чем девочки в столь раннем возрасте. Как мы увидели в пятой главе, не ранее конца второго года начала третьего мы видим сильное расхождение между полами в понятиях неконтролируемого, импульсивного поведения, которое, как ожидается, вызовет негативные, повелительные реакции родителей, хотя могут существовать некоторые признаки такого расхождения в раннем возрасте. В любом случае существует значительное расхождение между мальчиками и девочками в возрасте 2-4 лет относительно плохого или необдуманного поведения:  родители больше указывали мальчикам и наказывали их. На самом деле, в своих наблюдениях за двухлетними детьми и матерями дома Минтон, Каган и Левине (Minton, Kagan, and Levine, 1971) обнаружили, что матери становились более повелительными к сыновьям только тогда, когда мальчики не исполняли “мягких” инструкций, данных ранее. Кроме того, родители, конечно, могут чувствовать, что мальчикам более присуща жесткость, и мальчики могут воспринять строгую дисциплину без всякого рода физической или психологической травмы, от которой девочка может пострадать.

            В пятой главе я предположила, что если девочки раньше мальчиков начинают себя контролировать, в то время как мальчики демонстрируют высокий уровень упрямства и импульсивного поведения после двух лет, то это расхождение, по крайней мере частично, берет начало в биологическом созревании. Мы должны также учитывать другие возможности. Фагот и его коллеги (Fagot, 1985) наблюдали детей, играющих в группах, дважды: в возрасте 13 месяцев и еще раз примерно через год. В 13 месяцев мальчики и девочки пытались в равной степени общаться с взрослыми воспитателями, используя одинаковые средства привлечения внимания. Но воспитатели чаще отвечали на сообщения девочки, если она использовала жесты, мягкие прикосновения или применяла голос (в основном бормотание), в то время как мальчики успешней привлекали внимание, если жаловались, плакали, кричали, сильно тянули воспитателей за одежду или волосы. Через год мальчики использовали еще более негативные методы коммуникации, в то время как девочки полагались на более позитивные коммуникационные действия, включающие элементарную речь. Очевидный смысл этого в том, что более настойчивые методы мальчиков в двухлетнем возрасте вполне могут быть результатом реакций на них воспитателей, когда им было 13 месяцев. Воспитатели внушали детям обоих полов различные коммуникативные стили. И конечно, если мальчики “обучались” быть более настойчивыми, неудивительно, что это способствовало бы принудительному обращению между родителем и ребенком, и родители приняли бы более жесткую тактику по отношению к мальчикам, нежели к девочкам.

            Фагот и его коллеги предполагают, что существует достаточно короткий отрезок времени, - возможно, это первая половина второго года, - во время которого родители и воспитатели придают определенные, типизированные по полу, тенденции поведения у детей. Таким образом, эти тенденции впоследствии прочно закрепляются и не подвержены изменениям, когда реакции родителей уже менее дифференцированы по полу. Я скептически отношусь к тому, что результаты социализации и ее эффекты могут ограничиваться временем таким образом. Тем не менее, этот вопрос остается открытым.

            Тот факт, что родители применяют более твердые, повелительные или карательные тактики к своим маленьким сыновьям, чем к маленьким дочерям, не говорит окончательно, что это приводит к утверждению родителями власти к своим сыновьям и дочерям. В некоторых отношениях родители больше утверждают власть по отношению к дочерям. Например, Липер и его коллеги (1989) сообщают, что отцы менее уступчивы по отношению к своим дочерям дошкольного возраста, чем к сыновьям. Что-то вроде этого обнаружили и мы с Жаклин в наших 45-месячных домашних наблюдениях (Maccoby, and Jacklin, 1983). Несколько исследований сообщают, что матери стараются контролировать или управлять поведением маленьких дочерей больше, чем поведением маленьких сыновей, предоставляя девочкам меньшую автономию. Это напоминает нам то, что мы видели во второй главе: учителя более свободно вмешиваются в деятельность групп девочек, нежели мальчиков. Здесь есть несколько интересных вопросов. На самом ли деле матери чувствуют себя слабыми, чтобы управлять сыновьями? Позволяют ли они мальчикам доминировать в большей степени, чем девочкам? Ожидают ли они более серьезной провокации от сына прежде, чем действовать? Отступают ли они от требований и попыток учить, когда мальчик сопротивляется больше, чем девочка? Поддерживают ли они эго мальчика (и таким образом уполномочивают его) через выражение восхищения исполнения того, что по отношению к девочке вызывало бы только обычную реакцию родителей? Пока что в литературе существуют только провоцирующие намеки на то, что процессы такого рода могут работать, но подозреваю, что они случаются между матерью и сыном и могут на самом деле быть всеобъемлющими и влиятельными.

            Если родители по какой-либо причине используют более властные стили беседы с мальчиками, чем с девочками, то понятно, что это может быть перенесено в стили коммуникации, которые наблюдаются в группах мальчиков-ровесников. Использование мальчиками больше, чем девочками, повелительных требований и конфликтной стратегии поведения со своими сверстниками может быть прямым отражением тех видов коммуникаций,  к которым они привыкли, взаимодействуя со своими родителями. Дело в том, что не достает прямой информации. В конце концов, не все мальчики подвергаются дома различным уровням повелительной коммуникации со стороны родителей, которые выше тех уровней, что испытывают девочки. И являются ли они в основном теми мальчиками, которые пристрастны к такому стилю общения в группах со своими сверстниками, чьи родители обращались с ними повелительно? Мы не знаем. Если нет, то нам необходимо выяснить, как излишество повелительного общения, направленное “некоторыми” родителями на “некоторых” мальчиков, переходит в групповой процесс среди сверстников.