Разговор с детьми об эмоциях

            Выше я определила склонность родителей к использованию властного коммуникативного стиля больше с сыновьями, нежели с дочерьми.  Недавно появилось еще одно различие в исследованиях видов коммуникаций, происходящих между родителями и детьми обоих полов: склонность родителей (возможно, особенно матерей) больше говорить об эмоциях с маленькими дочерьми. Джуди Дан с коллегами (Dunn, Bretherton, and Munn, 1987) записали разговоры между матерями и детьми  (в возрасте 18-24 месяцев) и определили, о чем говорят матери с этими очень маленькими детьми. Исследователи были особенно заинтересованы разговором о переживаниях. Рассматривались несколько таких переживаний: расположенность или неприязнь к событию, человеку или предмету; быть испуганным, удивленным, печальным расстроенным или злым; выражать сочувствие или заботу.

            Дан с коллегами приводят несколько примеров того, как матери обращаются к переживаниям. В одном примере ребенку напомнили о споре с мамой за завтраком, когда ребенок не хотел есть кашу, предложенную мамой. Мама сказала: “Ты ведь плакал, не так ли? Мы сильно поспорили”. В другом случае, язык  переживаний матери был в ответ на собственные представления ребенка о таком языке: ребенок хотел шоколадное печенье. Когда мама отказала, ребенок сказал: “Почему? Я устал!” Мама ответила: “Ты устал? О!”

            Употребление матерью языка переживаний с мальчиками в возрасте 18 месяцев составляло только около две трети от частоты употребления его с девочками того же возраста. В то время как детям было 24 месяца, разница была больше: теперь матери говорили о чувствах с дочерьми 3,3 раза в час, по сравнению с 1,6 разом с сыновьями. В свою очередь, девочки чаще использовали язык переживаний (или начинали разговор), чем мальчики в возрасте 24 месяцев <…>

            Cклонность матерей обращаться к социоэмоциональным темам с девочками была подсчитана в работе Дж.Сметаны (Smetana, 1989). Она наблюдала детей в возрасте 26 и 37 месяцев с матерями дома и отметила, что когда дети капризничали (делали то, что сталкивалось с правами или благополучием других членов семьи), матери были склоны говорить с девочками о том, что они огорчают других. Эта техника родителей иногда называется “индукцией, ориентированной на другого”. С мальчиками матери чаще просто повышали на них голос и требовали прекратить.

            Также следует отметить, что хотя родители и говорят об эмоциях больше с девочками, девочки в свою очередь также больше говорят с родителями об эмоциях, чем мальчики. Разговор об эмоции – это двусторонний процесс, и иногда трудно сказать, кто из членов диады   больше способствует началу и поддержанию разговора между родителем и ребенком об эмоциях.

            Что же подразумевает тот факт, что в парах родителя с дочерью чаще возникает разговор об эмоциональных состояниях, чем в парах родителя с сыном? Может ли это иметь значение в том виде культуры, которую девочки формируют в своих игровых группах? Понятно, что может. Два длительных исследования (Dunn, Braun, and Beardsall, 1991; Dunn, Braun, Slomkowski, Tesla, and Yungblade, 1991) доказывают, что дети, которые проводят свои ранние годы в семьях, где родители часто говорят с детьми об эмоциях. Став старше, они способны лучше распознавать эмоциональные состояния других людей и принять перспективы других людей, чем дети, с которыми не говорили так много об эмоциях. Оказывается, что чувствительность к эмоциональным состояниям других людей должна содействовать такому виду кооперативной, взаимной беседы, чаще наблюдаемой в группах девочек, чем мальчиков. Но у нас нет доказательства того, что те девочки, чей опыт в разговорах об эмоциях с матерями больше, наиболее активны в установлении кооперативных норм в беседах с девочками. Такое доказательство сильно подкрепило бы эту связь в нашем случае.

            Мы также должны знать, что понимание эмоций других людей не всегда может приводить к кооперативному, эмоциональному взаимодействию, вместо этого оно может содействовать умению дразнить или манипулировать другими детьми. Пока что мы не можем быть уверены, является ли ранний разговор об эмоциях фактором, лежащим в основе большего использования менее конфликтной, сотруднической беседы в однополых группах, хотя это очень вероятно. И мы не можем быть уверены, была ли это готовность девочек к такому разговору в раннем возрасте или большая готовность матерей поощрять девочек к такому разговору, или и то и другое, что отражается в последующих  отношениях с ровесниками.

            Выше я определила склонность родителей к использованию властного коммуникативного стиля больше с сыновьями, нежели с дочерьми.  Недавно появилось еще одно различие в исследованиях видов коммуникаций, происходящих между родителями и детьми обоих полов: склонность родителей (возможно, особенно матерей) больше говорить об эмоциях с маленькими дочерьми. Джуди Дан с коллегами (Dunn, Bretherton, and Munn, 1987) записали разговоры между матерями и детьми  (в возрасте 18-24 месяцев) и определили, о чем говорят матери с этими очень маленькими детьми. Исследователи были особенно заинтересованы разговором о переживаниях. Рассматривались несколько таких переживаний: расположенность или неприязнь к событию, человеку или предмету; быть испуганным, удивленным, печальным расстроенным или злым; выражать сочувствие или заботу.

            Дан с коллегами приводят несколько примеров того, как матери обращаются к переживаниям. В одном примере ребенку напомнили о споре с мамой за завтраком, когда ребенок не хотел есть кашу, предложенную мамой. Мама сказала: “Ты ведь плакал, не так ли? Мы сильно поспорили”. В другом случае, язык  переживаний матери был в ответ на собственные представления ребенка о таком языке: ребенок хотел шоколадное печенье. Когда мама отказала, ребенок сказал: “Почему? Я устал!” Мама ответила: “Ты устал? О!”

            Употребление матерью языка переживаний с мальчиками в возрасте 18 месяцев составляло только около две трети от частоты употребления его с девочками того же возраста. В то время как детям было 24 месяца, разница была больше: теперь матери говорили о чувствах с дочерьми 3,3 раза в час, по сравнению с 1,6 разом с сыновьями. В свою очередь, девочки чаще использовали язык переживаний (или начинали разговор), чем мальчики в возрасте 24 месяцев <…>

            Cклонность матерей обращаться к социоэмоциональным темам с девочками была подсчитана в работе Дж.Сметаны (Smetana, 1989). Она наблюдала детей в возрасте 26 и 37 месяцев с матерями дома и отметила, что когда дети капризничали (делали то, что сталкивалось с правами или благополучием других членов семьи), матери были склоны говорить с девочками о том, что они огорчают других. Эта техника родителей иногда называется “индукцией, ориентированной на другого”. С мальчиками матери чаще просто повышали на них голос и требовали прекратить.

            Также следует отметить, что хотя родители и говорят об эмоциях больше с девочками, девочки в свою очередь также больше говорят с родителями об эмоциях, чем мальчики. Разговор об эмоции – это двусторонний процесс, и иногда трудно сказать, кто из членов диады   больше способствует началу и поддержанию разговора между родителем и ребенком об эмоциях.

            Что же подразумевает тот факт, что в парах родителя с дочерью чаще возникает разговор об эмоциональных состояниях, чем в парах родителя с сыном? Может ли это иметь значение в том виде культуры, которую девочки формируют в своих игровых группах? Понятно, что может. Два длительных исследования (Dunn, Braun, and Beardsall, 1991; Dunn, Braun, Slomkowski, Tesla, and Yungblade, 1991) доказывают, что дети, которые проводят свои ранние годы в семьях, где родители часто говорят с детьми об эмоциях. Став старше, они способны лучше распознавать эмоциональные состояния других людей и принять перспективы других людей, чем дети, с которыми не говорили так много об эмоциях. Оказывается, что чувствительность к эмоциональным состояниям других людей должна содействовать такому виду кооперативной, взаимной беседы, чаще наблюдаемой в группах девочек, чем мальчиков. Но у нас нет доказательства того, что те девочки, чей опыт в разговорах об эмоциях с матерями больше, наиболее активны в установлении кооперативных норм в беседах с девочками. Такое доказательство сильно подкрепило бы эту связь в нашем случае.

            Мы также должны знать, что понимание эмоций других людей не всегда может приводить к кооперативному, эмоциональному взаимодействию, вместо этого оно может содействовать умению дразнить или манипулировать другими детьми. Пока что мы не можем быть уверены, является ли ранний разговор об эмоциях фактором, лежащим в основе большего использования менее конфликтной, сотруднической беседы в однополых группах, хотя это очень вероятно. И мы не можем быть уверены, была ли это готовность девочек к такому разговору в раннем возрасте или большая готовность матерей поощрять девочек к такому разговору, или и то и другое, что отражается в последующих  отношениях с ровесниками.