Учреждение новой легитимности

Академическое признание представителей психологического романа изменяет структуру литературного поля. Между поэзией и романом в период 1885-1895 гг. происходит перемещение символического капитала, сравнимое с обменом в сообщающихся сосудах. По мере того, как жанр романа в своем психологическом варианте наделяется растущей легитимностью и оказывается эффективным дифференцирующим инструментом, с чьей помощью господствующие классы делают уступки культурным притязаниям средней и мелкой буржуазии, поэзия лишаясь постепенно социальной функции, теряет первенство, которое она удерживала, начиная с эпохи романтизма.

Эти изменения в системе литературных жанров отражаются и на составе Французской академии: после 1885 г. в нее впервые принята школа романистов, в то время как жанр романа был в ней представлен в форме исключения Жюлем Сандр (первороманистом, принятым под ее купол в 1858 г., является Фейе, избранный в 1862 г.), и Шербюлье (1881); последние — светские писатели, сотрудничающие в «Ревю де де монд».

Поэзия претерпевает обратную эволюцию и перестает восприниматься искушенными умами как направление, ориентированное на академическое признание. Это объективное деклассирование поэзии символизировано набором социальных характеристик поэтов-символистов; к мелким буржуа, таким как Маларме, и деклассированным элементам, подобно Верлену, присоединяются выходцы из интеллектуальной буржуазии: Мореа, сын афинского прокурора, Стюарт Мериль, сын юридического советника при посольстве США в Париже, Вьелегрифэн, сын американского сенатора. Однако причиной, в какой-то степени объясняющей их литературные предпочтения, не совсем совпадающие с новой иерархией жанров, является их иностранное происхождение — причина их социальной слепоты.

С другой стороны, есть основания полагать, что положение рантье, в котором находились эти вновь прибывшие в литературу, усиливало их стремление к чистой поэзии и отворачивало от всякой доходной деятельности. Будучи более интеллектуально подготовлены, чтобы суметь распознать пути новой литературной легитимности, но менее независимы экономически, молодые французские буржуа (Дюжарден, Ви-зева, Жид, Луюс), современники символизма, отворачиваются от этой поэтической школы и предаются более прибыльным занятиям (критика, романы).

Генезис психологического романа определяет, с другой стороны, последующую эволюцию всего жанра романа, В частности, новая ориентация, которую переживает натурализм после 1880 г., объясняется лишь ситуацией, возникшей вместе с появлением новой соперничающей школы, более богатой как в культурном, так и в социальном плане. Известно, что Мопассан с 1883 г. начитает публикацию романа «История одной жизни», где появляются психологические мотивы, пристрастие к которым рождает Бурже. Вскоре и Золя, пытаясь поднять статус своей новой литературной продукции, заимствует у психологов их некоторые концепции.

«Мечта», опубликованная одновременно с избранием де Вогюэ во Французскую академию (1888), представляет собой сентиментальный роман, проникнутый мистицизмом, причину появления которого автор «Русского романа» убежденно и усиленно защищает. Еще одним следствием конкурентной борьбы между натуралистическим и психологическим романом, является появление «Манифеста» (1887), в котором Бонетен, Росни, Дескав, Маргеритт и Гиш протестуют против наглости и гнусности романа «Земля». Для этих мелких буржуа, образующих второе поколение натуралистов, речь идет о том, чтобы найти парадные одежды обвинениям в вульгарности, в которой конкуренты обвиняют эстетику Золя. Это поведение равносильно признанию, находящему выражение в инновациях Мопассана и Золя: натурализм признает обоснованность аргументов своих противников, поскольку принимал это во внимание еще в 1885 г., когда вступал в борьбу, навязанную ему психологами.

То, что эта стратегия была неизбежно обречена на неудачу, не вызывало никаких сомнений, учитывая неравные условия, в которых находились противоборствующие школы. Но эта неизбежность постепенно доходила до сознания тех, кто стал ее жертвой, и в этом смысле доказательством может служить то, сколько раз Золя выдвигал свою кандидатуру во Французскую академию (Рене Петер насчитывает 24 раза). Автор «Денег» терпит многозначительные поражения перед Лоти (1891), Брюнетьером (1893), Бурже (1894), чья кандидатура была выдвинута против кандидатуры Золя монархисткой Осонвиль. Вот что писал по этому поводу Рене Петер: «Никаких ошибок быть не может, это не просто поражение Золя перед кем-либо, но поражение главы натурализма перед молодцами конца века, дебютирующими в психологизме».

Вердикт был подтвержден выборами А. Франса в 1896 г., когда Золя снимает свою кандидатуру, видя несомненность успеха протеже м-м Найаве. В том же году избирается Андре Терье, посредственный романист, все заслуги которого — хорошие манеры и послушание бывшего чиновника, являясь все же более светскими, нежели литературными, позволяют ему победить Золя. Последний же, по своим политическим (склоняется к социализму еще до дела Дрейфуса), религиозным (атеист) и эстетическим взглядам бесповоротно оттолкнул от себя консервативное большинство Академии, не сумев, однако, привлечь на свою сторону левое меньшинство (Жюль Симон, Лавис и др.). Это свидетельство отсутствия у Золя качества дипломата, еще более ярко проявившееся у него в 1892 г., когда он выставляет свою кандидатуру против Бертила, еще одного представителя левых сил, обеспечив тем самым избрание Шальмель-Лакура. На примере Золя видно, что именно натурализм, а еще шире — вся романистская традиция, представленная мелкой буржуазией, оказывается окончательно исключенной из сферы законной литературы, доступ к которой контролируется различными фракциями правящего класса (аристократия, консервативная и либеральная буржуазия). Все происходит так, как если бы одна часть романного жанра формировалась в средненькой культуре конца XIX в., не имея возможности получить доступ к признанной культуре. Все это обернулось для представителей мелкой буржуазии необходимостью создания другого уровня культурной продукции, организованной и законно установленной. Официальной инстанцией этой подавляемой литературы была Гонкуровская академия, признанная общественно необходимой в 1903 г. и, в соответствии с уставом, не допускавшая в свои члены «знатных вельмож» и «политических деятелей». Все это позволяет выдвинуть предположение о том, что Гонкуровская академия играла в литературе роль, аналогичную роли начальной школы в системе образования, хотя оба учреждения были образованы с интервалом в несколько лет одними и теми же механизмами для выполнения одних и тех же социальных функций.

Перевод с фр. Н. Акимовой, Л. Бородули

* Ponton R. Naissance du roman psychologique: capital culturel, capital social et stratégie littéraire a la fin du XIX siècle// Actes de la recherche en sciences sociales, 1975. №4. P.66-81.

© Ponton R., 1975.

Академическое признание представителей психологического романа изменяет структуру литературного поля. Между поэзией и романом в период 1885-1895 гг. происходит перемещение символического капитала, сравнимое с обменом в сообщающихся сосудах. По мере того, как жанр романа в своем психологическом варианте наделяется растущей легитимностью и оказывается эффективным дифференцирующим инструментом, с чьей помощью господствующие классы делают уступки культурным притязаниям средней и мелкой буржуазии, поэзия лишаясь постепенно социальной функции, теряет первенство, которое она удерживала, начиная с эпохи романтизма.

Эти изменения в системе литературных жанров отражаются и на составе Французской академии: после 1885 г. в нее впервые принята школа романистов, в то время как жанр романа был в ней представлен в форме исключения Жюлем Сандр (первороманистом, принятым под ее купол в 1858 г., является Фейе, избранный в 1862 г.), и Шербюлье (1881); последние — светские писатели, сотрудничающие в «Ревю де де монд».

Поэзия претерпевает обратную эволюцию и перестает восприниматься искушенными умами как направление, ориентированное на академическое признание. Это объективное деклассирование поэзии символизировано набором социальных характеристик поэтов-символистов; к мелким буржуа, таким как Маларме, и деклассированным элементам, подобно Верлену, присоединяются выходцы из интеллектуальной буржуазии: Мореа, сын афинского прокурора, Стюарт Мериль, сын юридического советника при посольстве США в Париже, Вьелегрифэн, сын американского сенатора. Однако причиной, в какой-то степени объясняющей их литературные предпочтения, не совсем совпадающие с новой иерархией жанров, является их иностранное происхождение — причина их социальной слепоты.

С другой стороны, есть основания полагать, что положение рантье, в котором находились эти вновь прибывшие в литературу, усиливало их стремление к чистой поэзии и отворачивало от всякой доходной деятельности. Будучи более интеллектуально подготовлены, чтобы суметь распознать пути новой литературной легитимности, но менее независимы экономически, молодые французские буржуа (Дюжарден, Ви-зева, Жид, Луюс), современники символизма, отворачиваются от этой поэтической школы и предаются более прибыльным занятиям (критика, романы).

Генезис психологического романа определяет, с другой стороны, последующую эволюцию всего жанра романа, В частности, новая ориентация, которую переживает натурализм после 1880 г., объясняется лишь ситуацией, возникшей вместе с появлением новой соперничающей школы, более богатой как в культурном, так и в социальном плане. Известно, что Мопассан с 1883 г. начитает публикацию романа «История одной жизни», где появляются психологические мотивы, пристрастие к которым рождает Бурже. Вскоре и Золя, пытаясь поднять статус своей новой литературной продукции, заимствует у психологов их некоторые концепции.

«Мечта», опубликованная одновременно с избранием де Вогюэ во Французскую академию (1888), представляет собой сентиментальный роман, проникнутый мистицизмом, причину появления которого автор «Русского романа» убежденно и усиленно защищает. Еще одним следствием конкурентной борьбы между натуралистическим и психологическим романом, является появление «Манифеста» (1887), в котором Бонетен, Росни, Дескав, Маргеритт и Гиш протестуют против наглости и гнусности романа «Земля». Для этих мелких буржуа, образующих второе поколение натуралистов, речь идет о том, чтобы найти парадные одежды обвинениям в вульгарности, в которой конкуренты обвиняют эстетику Золя. Это поведение равносильно признанию, находящему выражение в инновациях Мопассана и Золя: натурализм признает обоснованность аргументов своих противников, поскольку принимал это во внимание еще в 1885 г., когда вступал в борьбу, навязанную ему психологами.

То, что эта стратегия была неизбежно обречена на неудачу, не вызывало никаких сомнений, учитывая неравные условия, в которых находились противоборствующие школы. Но эта неизбежность постепенно доходила до сознания тех, кто стал ее жертвой, и в этом смысле доказательством может служить то, сколько раз Золя выдвигал свою кандидатуру во Французскую академию (Рене Петер насчитывает 24 раза). Автор «Денег» терпит многозначительные поражения перед Лоти (1891), Брюнетьером (1893), Бурже (1894), чья кандидатура была выдвинута против кандидатуры Золя монархисткой Осонвиль. Вот что писал по этому поводу Рене Петер: «Никаких ошибок быть не может, это не просто поражение Золя перед кем-либо, но поражение главы натурализма перед молодцами конца века, дебютирующими в психологизме».

Вердикт был подтвержден выборами А. Франса в 1896 г., когда Золя снимает свою кандидатуру, видя несомненность успеха протеже м-м Найаве. В том же году избирается Андре Терье, посредственный романист, все заслуги которого — хорошие манеры и послушание бывшего чиновника, являясь все же более светскими, нежели литературными, позволяют ему победить Золя. Последний же, по своим политическим (склоняется к социализму еще до дела Дрейфуса), религиозным (атеист) и эстетическим взглядам бесповоротно оттолкнул от себя консервативное большинство Академии, не сумев, однако, привлечь на свою сторону левое меньшинство (Жюль Симон, Лавис и др.). Это свидетельство отсутствия у Золя качества дипломата, еще более ярко проявившееся у него в 1892 г., когда он выставляет свою кандидатуру против Бертила, еще одного представителя левых сил, обеспечив тем самым избрание Шальмель-Лакура. На примере Золя видно, что именно натурализм, а еще шире — вся романистская традиция, представленная мелкой буржуазией, оказывается окончательно исключенной из сферы законной литературы, доступ к которой контролируется различными фракциями правящего класса (аристократия, консервативная и либеральная буржуазия). Все происходит так, как если бы одна часть романного жанра формировалась в средненькой культуре конца XIX в., не имея возможности получить доступ к признанной культуре. Все это обернулось для представителей мелкой буржуазии необходимостью создания другого уровня культурной продукции, организованной и законно установленной. Официальной инстанцией этой подавляемой литературы была Гонкуровская академия, признанная общественно необходимой в 1903 г. и, в соответствии с уставом, не допускавшая в свои члены «знатных вельмож» и «политических деятелей». Все это позволяет выдвинуть предположение о том, что Гонкуровская академия играла в литературе роль, аналогичную роли начальной школы в системе образования, хотя оба учреждения были образованы с интервалом в несколько лет одними и теми же механизмами для выполнения одних и тех же социальных функций.

Перевод с фр. Н. Акимовой, Л. Бородули

* Ponton R. Naissance du roman psychologique: capital culturel, capital social et stratégie littéraire a la fin du XIX siècle// Actes de la recherche en sciences sociales, 1975. №4. P.66-81.

© Ponton R., 1975.