ПРИМЕЧАНИЯ

1. Zimmerman C. Sociological Theories of Pitirim A. Sorokin. Bombay, 1973, p.31.

2. Гора Элберт (4399 м) — самая высокая вершина Скалистых гор и третья по высоте гора в Северной Америке после пика Мак-Кинли (6194 м; Аляска) и горы Уитни (4416 м) в Калифорнии. На нее можно подняться без специального альпинистского снаряжения.

3. Johnston B.V. Pitirim A. Sorokin. An Intellectual Biography. University Press of Kansas, 1995 (главы 4 и 5).

4. Циммерман переехал из Миннесоты в Гарвард в начале 1931г. и был одним из первых преподавателей нового социологического факультета. В первые годы Питирим и Циммерман несли на себе основную учебную нагрузку. Позднее влияние других сотрудников факультета, особенно Толкотта Парсонса, помешало «Циму» получить звание полного профессора и возглавить факультет. Будучи крупным специалистом в области социологии села и семьи, Цим особенно был уязвлен тем, что некоторые из его прежних друзей, повысив свои научные звания, выступили против него. Он придавал мало значения манерам и внешнему лоску, которые требовались от интеллектуальной элиты на восточном побережье Америки, считая все это притворством. Нам, когда мы были еще детьми, он казался грубоватым, но впоследствии мы поняли, что в глубине души он добрый и отзывчивый человек. Он стал самим собой только после того, как ушел из Гарварда в 1963г. Потом он год провел в Турции, три года в качестве почетного профессора в университете Северной Дакоты, следующий год — в университете Саскачевана, а остальное время — в университете штата Раджастан в Джайпуре <в Индии>. Циммерман знал Питирима в течение 44 лет, из которых 33 года был его ближайшим соседом; поэтому он имел возможность наблюдать Питирима, как он выразился, «со всех сторон и в самых разных обстоятельствах». С его оценками можно ознакомиться по выше цитированной книге или же по другой небольшой его работе, озаглавленной «Sorokin. The World's Greatest Sociologist». Saskatoon, 1968.

5. К тому времени мы с Петром уже были знакомы — благодаря коллекции грампластинок — почти со всеми произведениями западной музыки от Баха до Чайковского, то есть теми композициями, которые музыковеды называют «популярной классической музыкой»; кроме того, мы знали григорианские песнопения, ренессансную полифонию, симфонии Сибелиуса, ранние произведения Стравинского, православную церковную музыку и в меньшей степени народные песни. Жена Василия Леонтьева заметила как-то, что если дети до пяти лет познакомятся с музыкой Бетховена, то им легче будет жить, когда они станут взрослыми людьми. Что касается нас с братом, то так оно и есть. Наша коллекция грампластинок включала симфонии, концерты и другие оркестровые пьесы, записи хорового пения, но сравнительно мало опер и гораздо больше инструментальной и камерной музыки для соло. Постепенно число произведений, написанных до 1700 и после 1900 гг., увеличивалось. Нам довелось услышать струнные квартеты Бетховена в прекрасном, сдержанно благородном исполнении квартета Ленера, мы были очарованы «Деревенскими забавами» Монтеклера. А после того, как Кусевицкий, оценивая симфонистов, сказал, что «первый среди них — Бетховен, а за ним — Шостакович», мы стали больше внимания уделять музыке XX века, особенно русской и английской.

6. После присвоения ей степени доктора философии от университета Миннесоты, Елена получила и небольшую финансовую помощь, что дало ей возможность продолжить исследование на факультете ботаники. Кроме того, она работала на полставке в расположенном неподалеку Хэмлинском университете. В 1927г. ей, однако, предложили перейти в Хэмлинский университет на полную ставку, что, в случае ее согласия, означало бы прекращение исследования, начатого в Миннесоте. Судя по письмам, хранящимся в архиве факультета ботаники в Миннесоте, предпринимались попытки к тому, чтобы Елена осталась на факультете. В одном из писем (написанных Жозефиной Тильден декану факультета Артуру Харрису 19 марта 1927 г.) говорится следующее: «Каждый, кто когда-нибудь имел дело с г-жой Сорокиной, знает, что она человек, наделенный блестящими способностями. Но те из нас, кто знаком с ее работой в области ботаники, понимают, что она должна была пройти прекрасную выучку и поэтому она, как никто другой, умеет понимать смысл полученных результатов и делать из них выводы... Дело в том, что она училась у самых блестящих цитологов Европы и Америки — Немеца, Гурвича, Аллена и Харпера». В письме к ректору университета профессор Харрис напомнил ему, что факультет вот уже в течение трех лет тщетно пытается заполучить первоклассного цитолога, добавляя при этом, что «г-жа Сорокина, вероятно, и своими способностями и опытом работы в области цитологии превосходит обоих специалистов, которых мы рассматривали как кандидатов на профессуру этого факультета». Он предложил сделать попытку изменить университетскую политику, запрещающую работать в нем одновременно мужу и жене, мотивируя это тем, что нагрузка Питирима составляет не полное время, а лишь около 60%, и сожалея при этом, что Хэмлин, «этот небольшой соседний колледж на деле имеет более опытного цитолога по сравнению с теми, кого мы можем пригласить в наш университет» (Письмо Артура Харриса Дж. Джонстону от 22 марта 1927 г.). Последующая работа Елены подтвердила справедливость того высокого мнения, которого относительно ее придерживались ее коллеги из Миннесоты. Например, ее исследования, демонстрирующие наличие митохондрий (клеточных «батареек») в живых клетках высших растений и их отличие от других мельчайших частиц цитоплазмы, были для своего времени оригинальны и пользовались влиянием. (См.: Sorokin H[elen]. American Journal of Botany. 1938, N 25, p. 28-33; 1941, N 28, p. 476-485). Благодарю Лоренса Николса за предоставление копий писем, хранящихся в архиве университета Миннесоты.

7. Напечатано в летнем номере 1994г. Harvard University Alumni Gazette <Газета выпускников Гарвардского университета>.

8. «Настоящие бостонцы» были членами старинных торговых семейств, ведущих свое происхождение от протестантов, занимавших высокое социальное положение и составлявших правящую олигархию Бостона до тех пор, пока в конце XIX в. не были вытеснены потоком ирландских иммигрантов, проводивших политику популизма. «Настоящие бостонцы» сохраняли свое влияние на культурные институты почти до самой середины XX века. Аббот Лоренс Лоуэлл был президентом Гарвардского университета до 1933 г., Годфри Кабот оставался членом клубы «Now and Then» до тех пор пока он не прекратил свое существование во время второй мировой войны.

9. Stegner W. Crossing to Safety. New York, 1987, p.203-204.

10. Отец никогда не выставлял напоказ эти награды, а хранил все эти дипломы свернутыми в тюбиках, в которых они были присланы по почте. Вот неполный список этих дипломов:

корреспондент Германского социологического общества (1923);

корреспондент Международного института социологии в Париже (1923);

корреспондент Международного института социологии и социальной политики в Турине;

корреспондент Украинского социологического общества;

корреспондент Чехословацкой сельскохозяйственной академии (к 1927);

член Американской академии искусств и наук, Бостон (1931);

корреспондент Итальянской комиссии по изучению проблем народонаселения, Рим (1932);

член Американской ассоциации содействия науке (1932);

член-корреспондент Масариковского социологического общества, Чехословакия (1934);

вице-президент (1935) и президент (1937) Международного института социологии;

почетный член Румынской Королевской академии (1938);

почетный член общества Юджина Филда, Миссури (1942);

член-корреспондент отделения моральных и политических наук Королевской академии Бельгии (1945);

доктор honoris causa университета Мехико (1951; по случаю 400-летней годовщины со дня основания университета);

действительный член Американской социологической ассоциации (1959);

почетный член Международной академии философии, Ахмедабад, Индия (1961);

президент Международного общества по сравнительному изучению цивилизаций (1961);

почетный член Института политических исследований, Мадрид (1961);

почетный член Восточного социологического общества (1963);

президент Американской социологической ассоциации (1964);

член Всемирной академии искусств и науки (1964).

Кроме того, имеются дипломы от нескольких организаций, занимающихся проблемами мира и братства (1954, 1957, 1960, 1961).

11. Newsweek, September 7, 1964, p.80-81. Хотя интервьюеры не оспаривали утверждение Питирима о том, что у него «пасторальная душа», они сочли, что в свои 75 лет «он по-прежнему поразительно космополитичен, и ум его спокоен, почти как тайфун».

12. Отцу хотелось бы, конечно, чтобы кто-нибудь из нас стал обществоведом, но выбор будущей профессии он все-таки полностью оставлял за нами. «Какую бы профессию вы ни избрали, — говорил он нам, — вам нужно стать ассистентами профессора. Остальное зависит от вас».

13 Johnston B. Op. cit., p. 221-226; Nichols L.T. Social Relations Undone: Disciplinary Divirgence and Departmental Politics at Harvard, 1946-1970 // The American Sociologist. 1998, N 29, p. 83-107. Воспоминания непосредственного очевидца см. в книге Джорджа Хоманса «Coming to My Senses. The Autobiography of a Sociologist» (New Brunswick, 1985).

14. Письмо Питириму Сорокину из Отделения социальных отношений Гарвардского университета, 25 мая 1955 г. Все, кто читал П.А. Сорокина, знают, что он был очень строгим критиком сочинений своих коллег-социологов, но эта критика не выходила за пределы правил, допустимых в ходе научной полемики, и он чаще всего бывал доволен, когда ему отвечали таким же образом. Дома мы с братом время от времени подвергались его словесному разносу, но мы, однако, знали, что он любит нас. По-видимому, некоторым его коллегам требовалось какое-то время, чтобы понять это. Помню, как однажды Джордж Хоманс сказал, что поскольку Питирим устроил разнос его идеям, ему показалось, что тот его ненавидит, и лишь позднее он с удивлением обнаружил, что ничего подобного нет. Питирим нетерпимо относился к поверхностной критике и закулисным маневрам, имеющим целью дискредитировать научный труд, неважно чей — его самого, или чей-то другой; не скоро забывал он и такие случаи, когда кто-нибудь сначала отвергал его идеи, а потом, без ссылки на источник, печатал нечто подобное. Когда Хрущев постучал ботинком по трибуне ООН, мы расценили это как лучший способ доказательства и не разделяли страхов газетных аналитиков, содрогнувшихся при мысли: «Не означает ли это войны?»

15. Письмо Роберта Эйхгорна Чарлзу Лумису (Мичиганский университет) от 26 февраля 1963 г.

Перевод с английского В.В. Сапова

Роберт К. Мертон,

проф., США

1. Zimmerman C. Sociological Theories of Pitirim A. Sorokin. Bombay, 1973, p.31.

2. Гора Элберт (4399 м) — самая высокая вершина Скалистых гор и третья по высоте гора в Северной Америке после пика Мак-Кинли (6194 м; Аляска) и горы Уитни (4416 м) в Калифорнии. На нее можно подняться без специального альпинистского снаряжения.

3. Johnston B.V. Pitirim A. Sorokin. An Intellectual Biography. University Press of Kansas, 1995 (главы 4 и 5).

4. Циммерман переехал из Миннесоты в Гарвард в начале 1931г. и был одним из первых преподавателей нового социологического факультета. В первые годы Питирим и Циммерман несли на себе основную учебную нагрузку. Позднее влияние других сотрудников факультета, особенно Толкотта Парсонса, помешало «Циму» получить звание полного профессора и возглавить факультет. Будучи крупным специалистом в области социологии села и семьи, Цим особенно был уязвлен тем, что некоторые из его прежних друзей, повысив свои научные звания, выступили против него. Он придавал мало значения манерам и внешнему лоску, которые требовались от интеллектуальной элиты на восточном побережье Америки, считая все это притворством. Нам, когда мы были еще детьми, он казался грубоватым, но впоследствии мы поняли, что в глубине души он добрый и отзывчивый человек. Он стал самим собой только после того, как ушел из Гарварда в 1963г. Потом он год провел в Турции, три года в качестве почетного профессора в университете Северной Дакоты, следующий год — в университете Саскачевана, а остальное время — в университете штата Раджастан в Джайпуре <в Индии>. Циммерман знал Питирима в течение 44 лет, из которых 33 года был его ближайшим соседом; поэтому он имел возможность наблюдать Питирима, как он выразился, «со всех сторон и в самых разных обстоятельствах». С его оценками можно ознакомиться по выше цитированной книге или же по другой небольшой его работе, озаглавленной «Sorokin. The World's Greatest Sociologist». Saskatoon, 1968.

5. К тому времени мы с Петром уже были знакомы — благодаря коллекции грампластинок — почти со всеми произведениями западной музыки от Баха до Чайковского, то есть теми композициями, которые музыковеды называют «популярной классической музыкой»; кроме того, мы знали григорианские песнопения, ренессансную полифонию, симфонии Сибелиуса, ранние произведения Стравинского, православную церковную музыку и в меньшей степени народные песни. Жена Василия Леонтьева заметила как-то, что если дети до пяти лет познакомятся с музыкой Бетховена, то им легче будет жить, когда они станут взрослыми людьми. Что касается нас с братом, то так оно и есть. Наша коллекция грампластинок включала симфонии, концерты и другие оркестровые пьесы, записи хорового пения, но сравнительно мало опер и гораздо больше инструментальной и камерной музыки для соло. Постепенно число произведений, написанных до 1700 и после 1900 гг., увеличивалось. Нам довелось услышать струнные квартеты Бетховена в прекрасном, сдержанно благородном исполнении квартета Ленера, мы были очарованы «Деревенскими забавами» Монтеклера. А после того, как Кусевицкий, оценивая симфонистов, сказал, что «первый среди них — Бетховен, а за ним — Шостакович», мы стали больше внимания уделять музыке XX века, особенно русской и английской.

6. После присвоения ей степени доктора философии от университета Миннесоты, Елена получила и небольшую финансовую помощь, что дало ей возможность продолжить исследование на факультете ботаники. Кроме того, она работала на полставке в расположенном неподалеку Хэмлинском университете. В 1927г. ей, однако, предложили перейти в Хэмлинский университет на полную ставку, что, в случае ее согласия, означало бы прекращение исследования, начатого в Миннесоте. Судя по письмам, хранящимся в архиве факультета ботаники в Миннесоте, предпринимались попытки к тому, чтобы Елена осталась на факультете. В одном из писем (написанных Жозефиной Тильден декану факультета Артуру Харрису 19 марта 1927 г.) говорится следующее: «Каждый, кто когда-нибудь имел дело с г-жой Сорокиной, знает, что она человек, наделенный блестящими способностями. Но те из нас, кто знаком с ее работой в области ботаники, понимают, что она должна была пройти прекрасную выучку и поэтому она, как никто другой, умеет понимать смысл полученных результатов и делать из них выводы... Дело в том, что она училась у самых блестящих цитологов Европы и Америки — Немеца, Гурвича, Аллена и Харпера». В письме к ректору университета профессор Харрис напомнил ему, что факультет вот уже в течение трех лет тщетно пытается заполучить первоклассного цитолога, добавляя при этом, что «г-жа Сорокина, вероятно, и своими способностями и опытом работы в области цитологии превосходит обоих специалистов, которых мы рассматривали как кандидатов на профессуру этого факультета». Он предложил сделать попытку изменить университетскую политику, запрещающую работать в нем одновременно мужу и жене, мотивируя это тем, что нагрузка Питирима составляет не полное время, а лишь около 60%, и сожалея при этом, что Хэмлин, «этот небольшой соседний колледж на деле имеет более опытного цитолога по сравнению с теми, кого мы можем пригласить в наш университет» (Письмо Артура Харриса Дж. Джонстону от 22 марта 1927 г.). Последующая работа Елены подтвердила справедливость того высокого мнения, которого относительно ее придерживались ее коллеги из Миннесоты. Например, ее исследования, демонстрирующие наличие митохондрий (клеточных «батареек») в живых клетках высших растений и их отличие от других мельчайших частиц цитоплазмы, были для своего времени оригинальны и пользовались влиянием. (См.: Sorokin H[elen]. American Journal of Botany. 1938, N 25, p. 28-33; 1941, N 28, p. 476-485). Благодарю Лоренса Николса за предоставление копий писем, хранящихся в архиве университета Миннесоты.

7. Напечатано в летнем номере 1994г. Harvard University Alumni Gazette <Газета выпускников Гарвардского университета>.

8. «Настоящие бостонцы» были членами старинных торговых семейств, ведущих свое происхождение от протестантов, занимавших высокое социальное положение и составлявших правящую олигархию Бостона до тех пор, пока в конце XIX в. не были вытеснены потоком ирландских иммигрантов, проводивших политику популизма. «Настоящие бостонцы» сохраняли свое влияние на культурные институты почти до самой середины XX века. Аббот Лоренс Лоуэлл был президентом Гарвардского университета до 1933 г., Годфри Кабот оставался членом клубы «Now and Then» до тех пор пока он не прекратил свое существование во время второй мировой войны.

9. Stegner W. Crossing to Safety. New York, 1987, p.203-204.

10. Отец никогда не выставлял напоказ эти награды, а хранил все эти дипломы свернутыми в тюбиках, в которых они были присланы по почте. Вот неполный список этих дипломов:

корреспондент Германского социологического общества (1923);

корреспондент Международного института социологии в Париже (1923);

корреспондент Международного института социологии и социальной политики в Турине;

корреспондент Украинского социологического общества;

корреспондент Чехословацкой сельскохозяйственной академии (к 1927);

член Американской академии искусств и наук, Бостон (1931);

корреспондент Итальянской комиссии по изучению проблем народонаселения, Рим (1932);

член Американской ассоциации содействия науке (1932);

член-корреспондент Масариковского социологического общества, Чехословакия (1934);

вице-президент (1935) и президент (1937) Международного института социологии;

почетный член Румынской Королевской академии (1938);

почетный член общества Юджина Филда, Миссури (1942);

член-корреспондент отделения моральных и политических наук Королевской академии Бельгии (1945);

доктор honoris causa университета Мехико (1951; по случаю 400-летней годовщины со дня основания университета);

действительный член Американской социологической ассоциации (1959);

почетный член Международной академии философии, Ахмедабад, Индия (1961);

президент Международного общества по сравнительному изучению цивилизаций (1961);

почетный член Института политических исследований, Мадрид (1961);

почетный член Восточного социологического общества (1963);

президент Американской социологической ассоциации (1964);

член Всемирной академии искусств и науки (1964).

Кроме того, имеются дипломы от нескольких организаций, занимающихся проблемами мира и братства (1954, 1957, 1960, 1961).

11. Newsweek, September 7, 1964, p.80-81. Хотя интервьюеры не оспаривали утверждение Питирима о том, что у него «пасторальная душа», они сочли, что в свои 75 лет «он по-прежнему поразительно космополитичен, и ум его спокоен, почти как тайфун».

12. Отцу хотелось бы, конечно, чтобы кто-нибудь из нас стал обществоведом, но выбор будущей профессии он все-таки полностью оставлял за нами. «Какую бы профессию вы ни избрали, — говорил он нам, — вам нужно стать ассистентами профессора. Остальное зависит от вас».

13 Johnston B. Op. cit., p. 221-226; Nichols L.T. Social Relations Undone: Disciplinary Divirgence and Departmental Politics at Harvard, 1946-1970 // The American Sociologist. 1998, N 29, p. 83-107. Воспоминания непосредственного очевидца см. в книге Джорджа Хоманса «Coming to My Senses. The Autobiography of a Sociologist» (New Brunswick, 1985).

14. Письмо Питириму Сорокину из Отделения социальных отношений Гарвардского университета, 25 мая 1955 г. Все, кто читал П.А. Сорокина, знают, что он был очень строгим критиком сочинений своих коллег-социологов, но эта критика не выходила за пределы правил, допустимых в ходе научной полемики, и он чаще всего бывал доволен, когда ему отвечали таким же образом. Дома мы с братом время от времени подвергались его словесному разносу, но мы, однако, знали, что он любит нас. По-видимому, некоторым его коллегам требовалось какое-то время, чтобы понять это. Помню, как однажды Джордж Хоманс сказал, что поскольку Питирим устроил разнос его идеям, ему показалось, что тот его ненавидит, и лишь позднее он с удивлением обнаружил, что ничего подобного нет. Питирим нетерпимо относился к поверхностной критике и закулисным маневрам, имеющим целью дискредитировать научный труд, неважно чей — его самого, или чей-то другой; не скоро забывал он и такие случаи, когда кто-нибудь сначала отвергал его идеи, а потом, без ссылки на источник, печатал нечто подобное. Когда Хрущев постучал ботинком по трибуне ООН, мы расценили это как лучший способ доказательства и не разделяли страхов газетных аналитиков, содрогнувшихся при мысли: «Не означает ли это войны?»

15. Письмо Роберта Эйхгорна Чарлзу Лумису (Мичиганский университет) от 26 февраля 1963 г.

Перевод с английского В.В. Сапова

Роберт К. Мертон,

проф., США