Глава 8 «СОЦИАЛИСТ САФРОНОВ»

К оглавлению1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 

Эта фамилия является производной от имени Софрон, что в переводе с греческого озна-

чает «здравомыслящий», «благоразумный» (68, с. 259). Таким образом, ее внутренняя форма

отсылает нас к способу мышления героя, как бы заранее его характеризуя. Посмотрим, на-

сколько соответствует Сафронов своему имени.

Сафронов в «Котловане» — «наиболее активный из мастеровых», носитель «передово-

го» сознания, проводник решений «генеральной линии». Но при этом он — персонаж откро-

венно сатирический. Мышление Сафронова в высшей степени эмблематично и поверхностно.

Жизнь для него — не единство, а набор деталей, которые он обычно соотносит с несложными

идеологическими схемами. Вот, к примеру, в какой емкой формуле выражает Сафронов попу-

лярное в те годы слегка пренебрежительное отношение к интеллигенции и к самому умствен-

ному труду: Вощев уже наелся и встал среди сидящих.

— Чего ты поднялся?— спросил его Сафронов.

— Сидя, у меня мысль еще хуже развивается. Я лучше постою.

— Ну, стой. Ты, наверно, интеллигенция — той лишь бы посидеть да подумать.

Эклектичное, сумбурное сафроновское мышление отражается в его языке: штампы и

идеологические клише эпохи (в переводе на платоновский язык) сочетаются в нем с бестолко-

востью изложения: ...Социалист Сафронов боялся забыть про обязанность радости и отвечал

всем и навсегда верховным голосом могущества:

— У кого в штанах лежит билет партии, тому надо беспрерывно заботиться, чтоб в теле

был энтузиазм труда. Вызываю вас, товарищ Кощее, соревноваться на высшее счастье на-

строения! (...) Сафронов, заметив пассивное молчание, стал действовать вместо радио:

— Поставим вопрос: откуда взялся русский народ? И ответим: из буржуазной мелочи!

Он бы и еще откуда-нибудь родился, да больше места не было. А потому мы должны бросить

каждого в рассол социализма, чтоб с него слезла шкура капитализма и сердце обратило вни-

мание на жар жизни вокруг костра классовой борьбы и произошел бы энтузиазм!..

Сам герой убежден в абсолютной истинности им произносимого, а также в своем праве

навязывать окружающим то, что он считает истинным. Это один из самых несимпатичных ви-

дов религиозного фанатизма: сочетание силы, фидеизма и полуграмотности. Для таких людей

все жизненные проблемы решаются чрезвычайно просто. Главное — соотнести происходя-

щее с чем-то понятным и простым и тут же выдать рекомендацию (а в худшем варианте —

заставить сделать что-либо). Если депрессия — значит, тобою владеет бес уныния: сходи в

церковь, исповедуйся и причастись; если ослаб — займись физкультурой (Сафронов — Коз-

лову), если человек отсталый и несознательный — надо его «в активность вышибить» (он же

о рабочих-новичках). Как и любому человеку, Сафронову не чужда рефлексия: Если глядеть

лишь по низу, в сухую мелочь почвы и в травы, живущие в гуще и бедности, то в жизни не было

надежды; общая всемирная невзрачность, а также людская некультурная унылость озадачива-

ли Сафронова и расшатывали в нем идеологическую установку. Он даже начинал сомневать-

ся в счастье будущего, которое представлял в виде синего лета, освещенного неподвижным

солнцем, — слишком смутно и тщетно было днем и ночью вокруг. Однако сомнение не при-

водит героя к желанию осмыслить происходящее — он продолжает действовать в рамках все

той же идеологии, естественно, этим только усугубляя все противоречия. Выражая интересы

Генеральной линии, Сафронов утверждает прерогативу материальных ценностей над всеми

остальными:

— Пролетариат живет для энтузиазма труда, товарищ Вощев! Пора бы тебе получить

эту тенденцию. У каждого члена союза от этого лозунга должно тело гореть!

Все, что противоречит его концепции, вызывает у него агрессию и желание подавить

чуждый элемент. Поддержав инвалида в его бессмысленном избиении деревенского мужи-

ка, он произносит: — Вот еще надлежало бы и товарищу Вощеву приобрести от Жачева ка-

рающий удар, — сказал Сафронов. — А то он один среди пролетариата не знает, для чего

ему жить. В стремлении ко всеобщему счастью, как и многие революционные реформаторы,

Сафронов ни во что не ставит человека, свысока относится к окружающим: — Эх ты, масса,

масса. Трудно организовать из тебя скелет коммунизма! И что тебе надо? Стерве такой? Ты

весь авангард, гадина, замучила!

Итак, Сафронов — классический пример рабочего, искренне доверившегося новой ре-

лигии — марксизму в своеобразном русском варианте (преломленному, в художественном со-

знании Андрея Платонова). Герой усвоил его краткий катехизис и стремится воплотить его в

жизнь. При этом, сознавая дисгармонию окружающего мира, Сафронов пытается ликвидиро-

вать ее доступными ему средствами: неуемным трудом, идеологической пропагандой, дотош-

ным выполнением директив Генеральной линии, зачастую достаточно нелепых и агрессивных.

Все это, безусловно, так же «благоразумно» с точки зрения его религии, насколько абсурдно

с житейской:

Товарищ Пашкин бдительно снабдил жилище землекопов радиорупором, чтобы во вре-

мя отдыха каждый мог приобретать смысл классовой жизни из трубы.

— Товарищи, мы должны мобилизовать крапиву на фронт социалистического строи-

тельства! Крапива есть не что иное, как предмет нужды заграницы...

— Товарищи, мы должны, — ежеминутно произносила требование труба, — обре-

зать хвосты и гривы лошадей! Каждые восемьдесят тысяч лошадей дадут нам тридцать трак-

торов!..

Сафронов слушал и торжествовал, жалея лишь, что он не может говорить обратно в

трубу, чтобы там слышно было об его чувстве активности, готовности на стрижку лошадей и

о счастье.

Для самого героя его «здравомыслие» оборачивается трагедией — смертью «в избуш-

ке» (также допускаемой Генеральной линией). Однако идеи Сафронова переходят к его това-

рищам, которые усваивают их, перенимая и метафизическую, эмблематичную форму мыш-

ления их товарища, и его неуемную агрессию. Не оттого ли утрачивают в конце «Котлована»

смысл жизни герои, что Сафронов когда-то их уверил: — Ведь здесь ребенок теперь живет,

иль ты не знаешь, что скорбь у нас должна быть аннулирована! Но ведь если ребенок умер, то

скорбь опять воскресла?! Пример Сафронова и его товарищей показывает, что беспросвет-

ный мрак, овладевающий всем в финале повести-притчи, есть не только следствие дисгармо-

нии всего мира, но и изъяна в способе мышления, который предлагает эпоха. Голый энтузиазм

в переустройстве мира не может быть сам по себе целью. Он «благоразумен» только для

тех, кто является «организатором и вдохновителем» всем нам хорошо известных трагических

побед. Так что, как бы ни была драматична смерть Сафронова, именно про таких, как он, в

народе говорят: «Научи дурака молиться, он и лоб расшибет»...

Эта фамилия является производной от имени Софрон, что в переводе с греческого озна-

чает «здравомыслящий», «благоразумный» (68, с. 259). Таким образом, ее внутренняя форма

отсылает нас к способу мышления героя, как бы заранее его характеризуя. Посмотрим, на-

сколько соответствует Сафронов своему имени.

Сафронов в «Котловане» — «наиболее активный из мастеровых», носитель «передово-

го» сознания, проводник решений «генеральной линии». Но при этом он — персонаж откро-

венно сатирический. Мышление Сафронова в высшей степени эмблематично и поверхностно.

Жизнь для него — не единство, а набор деталей, которые он обычно соотносит с несложными

идеологическими схемами. Вот, к примеру, в какой емкой формуле выражает Сафронов попу-

лярное в те годы слегка пренебрежительное отношение к интеллигенции и к самому умствен-

ному труду: Вощев уже наелся и встал среди сидящих.

— Чего ты поднялся?— спросил его Сафронов.

— Сидя, у меня мысль еще хуже развивается. Я лучше постою.

— Ну, стой. Ты, наверно, интеллигенция — той лишь бы посидеть да подумать.

Эклектичное, сумбурное сафроновское мышление отражается в его языке: штампы и

идеологические клише эпохи (в переводе на платоновский язык) сочетаются в нем с бестолко-

востью изложения: ...Социалист Сафронов боялся забыть про обязанность радости и отвечал

всем и навсегда верховным голосом могущества:

— У кого в штанах лежит билет партии, тому надо беспрерывно заботиться, чтоб в теле

был энтузиазм труда. Вызываю вас, товарищ Кощее, соревноваться на высшее счастье на-

строения! (...) Сафронов, заметив пассивное молчание, стал действовать вместо радио:

— Поставим вопрос: откуда взялся русский народ? И ответим: из буржуазной мелочи!

Он бы и еще откуда-нибудь родился, да больше места не было. А потому мы должны бросить

каждого в рассол социализма, чтоб с него слезла шкура капитализма и сердце обратило вни-

мание на жар жизни вокруг костра классовой борьбы и произошел бы энтузиазм!..

Сам герой убежден в абсолютной истинности им произносимого, а также в своем праве

навязывать окружающим то, что он считает истинным. Это один из самых несимпатичных ви-

дов религиозного фанатизма: сочетание силы, фидеизма и полуграмотности. Для таких людей

все жизненные проблемы решаются чрезвычайно просто. Главное — соотнести происходя-

щее с чем-то понятным и простым и тут же выдать рекомендацию (а в худшем варианте —

заставить сделать что-либо). Если депрессия — значит, тобою владеет бес уныния: сходи в

церковь, исповедуйся и причастись; если ослаб — займись физкультурой (Сафронов — Коз-

лову), если человек отсталый и несознательный — надо его «в активность вышибить» (он же

о рабочих-новичках). Как и любому человеку, Сафронову не чужда рефлексия: Если глядеть

лишь по низу, в сухую мелочь почвы и в травы, живущие в гуще и бедности, то в жизни не было

надежды; общая всемирная невзрачность, а также людская некультурная унылость озадачива-

ли Сафронова и расшатывали в нем идеологическую установку. Он даже начинал сомневать-

ся в счастье будущего, которое представлял в виде синего лета, освещенного неподвижным

солнцем, — слишком смутно и тщетно было днем и ночью вокруг. Однако сомнение не при-

водит героя к желанию осмыслить происходящее — он продолжает действовать в рамках все

той же идеологии, естественно, этим только усугубляя все противоречия. Выражая интересы

Генеральной линии, Сафронов утверждает прерогативу материальных ценностей над всеми

остальными:

— Пролетариат живет для энтузиазма труда, товарищ Вощев! Пора бы тебе получить

эту тенденцию. У каждого члена союза от этого лозунга должно тело гореть!

Все, что противоречит его концепции, вызывает у него агрессию и желание подавить

чуждый элемент. Поддержав инвалида в его бессмысленном избиении деревенского мужи-

ка, он произносит: — Вот еще надлежало бы и товарищу Вощеву приобрести от Жачева ка-

рающий удар, — сказал Сафронов. — А то он один среди пролетариата не знает, для чего

ему жить. В стремлении ко всеобщему счастью, как и многие революционные реформаторы,

Сафронов ни во что не ставит человека, свысока относится к окружающим: — Эх ты, масса,

масса. Трудно организовать из тебя скелет коммунизма! И что тебе надо? Стерве такой? Ты

весь авангард, гадина, замучила!

Итак, Сафронов — классический пример рабочего, искренне доверившегося новой ре-

лигии — марксизму в своеобразном русском варианте (преломленному, в художественном со-

знании Андрея Платонова). Герой усвоил его краткий катехизис и стремится воплотить его в

жизнь. При этом, сознавая дисгармонию окружающего мира, Сафронов пытается ликвидиро-

вать ее доступными ему средствами: неуемным трудом, идеологической пропагандой, дотош-

ным выполнением директив Генеральной линии, зачастую достаточно нелепых и агрессивных.

Все это, безусловно, так же «благоразумно» с точки зрения его религии, насколько абсурдно

с житейской:

Товарищ Пашкин бдительно снабдил жилище землекопов радиорупором, чтобы во вре-

мя отдыха каждый мог приобретать смысл классовой жизни из трубы.

— Товарищи, мы должны мобилизовать крапиву на фронт социалистического строи-

тельства! Крапива есть не что иное, как предмет нужды заграницы...

— Товарищи, мы должны, — ежеминутно произносила требование труба, — обре-

зать хвосты и гривы лошадей! Каждые восемьдесят тысяч лошадей дадут нам тридцать трак-

торов!..

Сафронов слушал и торжествовал, жалея лишь, что он не может говорить обратно в

трубу, чтобы там слышно было об его чувстве активности, готовности на стрижку лошадей и

о счастье.

Для самого героя его «здравомыслие» оборачивается трагедией — смертью «в избуш-

ке» (также допускаемой Генеральной линией). Однако идеи Сафронова переходят к его това-

рищам, которые усваивают их, перенимая и метафизическую, эмблематичную форму мыш-

ления их товарища, и его неуемную агрессию. Не оттого ли утрачивают в конце «Котлована»

смысл жизни герои, что Сафронов когда-то их уверил: — Ведь здесь ребенок теперь живет,

иль ты не знаешь, что скорбь у нас должна быть аннулирована! Но ведь если ребенок умер, то

скорбь опять воскресла?! Пример Сафронова и его товарищей показывает, что беспросвет-

ный мрак, овладевающий всем в финале повести-притчи, есть не только следствие дисгармо-

нии всего мира, но и изъяна в способе мышления, который предлагает эпоха. Голый энтузиазм

в переустройстве мира не может быть сам по себе целью. Он «благоразумен» только для

тех, кто является «организатором и вдохновителем» всем нам хорошо известных трагических

побед. Так что, как бы ни была драматична смерть Сафронова, именно про таких, как он, в

народе говорят: «Научи дурака молиться, он и лоб расшибет»...