Глава 8 «СОЦИАЛИСТ САФРОНОВ»
К оглавлению1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15Эта фамилия является производной от имени Софрон, что в переводе с греческого озна-
чает «здравомыслящий», «благоразумный» (68, с. 259). Таким образом, ее внутренняя форма
отсылает нас к способу мышления героя, как бы заранее его характеризуя. Посмотрим, на-
сколько соответствует Сафронов своему имени.
Сафронов в «Котловане» — «наиболее активный из мастеровых», носитель «передово-
го» сознания, проводник решений «генеральной линии». Но при этом он — персонаж откро-
венно сатирический. Мышление Сафронова в высшей степени эмблематично и поверхностно.
Жизнь для него — не единство, а набор деталей, которые он обычно соотносит с несложными
идеологическими схемами. Вот, к примеру, в какой емкой формуле выражает Сафронов попу-
лярное в те годы слегка пренебрежительное отношение к интеллигенции и к самому умствен-
ному труду: Вощев уже наелся и встал среди сидящих.
— Чего ты поднялся?— спросил его Сафронов.
— Сидя, у меня мысль еще хуже развивается. Я лучше постою.
— Ну, стой. Ты, наверно, интеллигенция — той лишь бы посидеть да подумать.
Эклектичное, сумбурное сафроновское мышление отражается в его языке: штампы и
идеологические клише эпохи (в переводе на платоновский язык) сочетаются в нем с бестолко-
востью изложения: ...Социалист Сафронов боялся забыть про обязанность радости и отвечал
всем и навсегда верховным голосом могущества:
— У кого в штанах лежит билет партии, тому надо беспрерывно заботиться, чтоб в теле
был энтузиазм труда. Вызываю вас, товарищ Кощее, соревноваться на высшее счастье на-
строения! (...) Сафронов, заметив пассивное молчание, стал действовать вместо радио:
— Поставим вопрос: откуда взялся русский народ? И ответим: из буржуазной мелочи!
Он бы и еще откуда-нибудь родился, да больше места не было. А потому мы должны бросить
каждого в рассол социализма, чтоб с него слезла шкура капитализма и сердце обратило вни-
мание на жар жизни вокруг костра классовой борьбы и произошел бы энтузиазм!..
Сам герой убежден в абсолютной истинности им произносимого, а также в своем праве
навязывать окружающим то, что он считает истинным. Это один из самых несимпатичных ви-
дов религиозного фанатизма: сочетание силы, фидеизма и полуграмотности. Для таких людей
все жизненные проблемы решаются чрезвычайно просто. Главное — соотнести происходя-
щее с чем-то понятным и простым и тут же выдать рекомендацию (а в худшем варианте —
заставить сделать что-либо). Если депрессия — значит, тобою владеет бес уныния: сходи в
церковь, исповедуйся и причастись; если ослаб — займись физкультурой (Сафронов — Коз-
лову), если человек отсталый и несознательный — надо его «в активность вышибить» (он же
о рабочих-новичках). Как и любому человеку, Сафронову не чужда рефлексия: Если глядеть
лишь по низу, в сухую мелочь почвы и в травы, живущие в гуще и бедности, то в жизни не было
надежды; общая всемирная невзрачность, а также людская некультурная унылость озадачива-
ли Сафронова и расшатывали в нем идеологическую установку. Он даже начинал сомневать-
ся в счастье будущего, которое представлял в виде синего лета, освещенного неподвижным
солнцем, — слишком смутно и тщетно было днем и ночью вокруг. Однако сомнение не при-
водит героя к желанию осмыслить происходящее — он продолжает действовать в рамках все
той же идеологии, естественно, этим только усугубляя все противоречия. Выражая интересы
Генеральной линии, Сафронов утверждает прерогативу материальных ценностей над всеми
остальными:
— Пролетариат живет для энтузиазма труда, товарищ Вощев! Пора бы тебе получить
эту тенденцию. У каждого члена союза от этого лозунга должно тело гореть!
Все, что противоречит его концепции, вызывает у него агрессию и желание подавить
чуждый элемент. Поддержав инвалида в его бессмысленном избиении деревенского мужи-
ка, он произносит: — Вот еще надлежало бы и товарищу Вощеву приобрести от Жачева ка-
рающий удар, — сказал Сафронов. — А то он один среди пролетариата не знает, для чего
ему жить. В стремлении ко всеобщему счастью, как и многие революционные реформаторы,
Сафронов ни во что не ставит человека, свысока относится к окружающим: — Эх ты, масса,
масса. Трудно организовать из тебя скелет коммунизма! И что тебе надо? Стерве такой? Ты
весь авангард, гадина, замучила!
Итак, Сафронов — классический пример рабочего, искренне доверившегося новой ре-
лигии — марксизму в своеобразном русском варианте (преломленному, в художественном со-
знании Андрея Платонова). Герой усвоил его краткий катехизис и стремится воплотить его в
жизнь. При этом, сознавая дисгармонию окружающего мира, Сафронов пытается ликвидиро-
вать ее доступными ему средствами: неуемным трудом, идеологической пропагандой, дотош-
ным выполнением директив Генеральной линии, зачастую достаточно нелепых и агрессивных.
Все это, безусловно, так же «благоразумно» с точки зрения его религии, насколько абсурдно
с житейской:
Товарищ Пашкин бдительно снабдил жилище землекопов радиорупором, чтобы во вре-
мя отдыха каждый мог приобретать смысл классовой жизни из трубы.
— Товарищи, мы должны мобилизовать крапиву на фронт социалистического строи-
тельства! Крапива есть не что иное, как предмет нужды заграницы...
— Товарищи, мы должны, — ежеминутно произносила требование труба, — обре-
зать хвосты и гривы лошадей! Каждые восемьдесят тысяч лошадей дадут нам тридцать трак-
торов!..
Сафронов слушал и торжествовал, жалея лишь, что он не может говорить обратно в
трубу, чтобы там слышно было об его чувстве активности, готовности на стрижку лошадей и
о счастье.
Для самого героя его «здравомыслие» оборачивается трагедией — смертью «в избуш-
ке» (также допускаемой Генеральной линией). Однако идеи Сафронова переходят к его това-
рищам, которые усваивают их, перенимая и метафизическую, эмблематичную форму мыш-
ления их товарища, и его неуемную агрессию. Не оттого ли утрачивают в конце «Котлована»
смысл жизни герои, что Сафронов когда-то их уверил: — Ведь здесь ребенок теперь живет,
иль ты не знаешь, что скорбь у нас должна быть аннулирована! Но ведь если ребенок умер, то
скорбь опять воскресла?! Пример Сафронова и его товарищей показывает, что беспросвет-
ный мрак, овладевающий всем в финале повести-притчи, есть не только следствие дисгармо-
нии всего мира, но и изъяна в способе мышления, который предлагает эпоха. Голый энтузиазм
в переустройстве мира не может быть сам по себе целью. Он «благоразумен» только для
тех, кто является «организатором и вдохновителем» всем нам хорошо известных трагических
побед. Так что, как бы ни была драматична смерть Сафронова, именно про таких, как он, в
народе говорят: «Научи дурака молиться, он и лоб расшибет»...
Эта фамилия является производной от имени Софрон, что в переводе с греческого озна-
чает «здравомыслящий», «благоразумный» (68, с. 259). Таким образом, ее внутренняя форма
отсылает нас к способу мышления героя, как бы заранее его характеризуя. Посмотрим, на-
сколько соответствует Сафронов своему имени.
Сафронов в «Котловане» — «наиболее активный из мастеровых», носитель «передово-
го» сознания, проводник решений «генеральной линии». Но при этом он — персонаж откро-
венно сатирический. Мышление Сафронова в высшей степени эмблематично и поверхностно.
Жизнь для него — не единство, а набор деталей, которые он обычно соотносит с несложными
идеологическими схемами. Вот, к примеру, в какой емкой формуле выражает Сафронов попу-
лярное в те годы слегка пренебрежительное отношение к интеллигенции и к самому умствен-
ному труду: Вощев уже наелся и встал среди сидящих.
— Чего ты поднялся?— спросил его Сафронов.
— Сидя, у меня мысль еще хуже развивается. Я лучше постою.
— Ну, стой. Ты, наверно, интеллигенция — той лишь бы посидеть да подумать.
Эклектичное, сумбурное сафроновское мышление отражается в его языке: штампы и
идеологические клише эпохи (в переводе на платоновский язык) сочетаются в нем с бестолко-
востью изложения: ...Социалист Сафронов боялся забыть про обязанность радости и отвечал
всем и навсегда верховным голосом могущества:
— У кого в штанах лежит билет партии, тому надо беспрерывно заботиться, чтоб в теле
был энтузиазм труда. Вызываю вас, товарищ Кощее, соревноваться на высшее счастье на-
строения! (...) Сафронов, заметив пассивное молчание, стал действовать вместо радио:
— Поставим вопрос: откуда взялся русский народ? И ответим: из буржуазной мелочи!
Он бы и еще откуда-нибудь родился, да больше места не было. А потому мы должны бросить
каждого в рассол социализма, чтоб с него слезла шкура капитализма и сердце обратило вни-
мание на жар жизни вокруг костра классовой борьбы и произошел бы энтузиазм!..
Сам герой убежден в абсолютной истинности им произносимого, а также в своем праве
навязывать окружающим то, что он считает истинным. Это один из самых несимпатичных ви-
дов религиозного фанатизма: сочетание силы, фидеизма и полуграмотности. Для таких людей
все жизненные проблемы решаются чрезвычайно просто. Главное — соотнести происходя-
щее с чем-то понятным и простым и тут же выдать рекомендацию (а в худшем варианте —
заставить сделать что-либо). Если депрессия — значит, тобою владеет бес уныния: сходи в
церковь, исповедуйся и причастись; если ослаб — займись физкультурой (Сафронов — Коз-
лову), если человек отсталый и несознательный — надо его «в активность вышибить» (он же
о рабочих-новичках). Как и любому человеку, Сафронову не чужда рефлексия: Если глядеть
лишь по низу, в сухую мелочь почвы и в травы, живущие в гуще и бедности, то в жизни не было
надежды; общая всемирная невзрачность, а также людская некультурная унылость озадачива-
ли Сафронова и расшатывали в нем идеологическую установку. Он даже начинал сомневать-
ся в счастье будущего, которое представлял в виде синего лета, освещенного неподвижным
солнцем, — слишком смутно и тщетно было днем и ночью вокруг. Однако сомнение не при-
водит героя к желанию осмыслить происходящее — он продолжает действовать в рамках все
той же идеологии, естественно, этим только усугубляя все противоречия. Выражая интересы
Генеральной линии, Сафронов утверждает прерогативу материальных ценностей над всеми
остальными:
— Пролетариат живет для энтузиазма труда, товарищ Вощев! Пора бы тебе получить
эту тенденцию. У каждого члена союза от этого лозунга должно тело гореть!
Все, что противоречит его концепции, вызывает у него агрессию и желание подавить
чуждый элемент. Поддержав инвалида в его бессмысленном избиении деревенского мужи-
ка, он произносит: — Вот еще надлежало бы и товарищу Вощеву приобрести от Жачева ка-
рающий удар, — сказал Сафронов. — А то он один среди пролетариата не знает, для чего
ему жить. В стремлении ко всеобщему счастью, как и многие революционные реформаторы,
Сафронов ни во что не ставит человека, свысока относится к окружающим: — Эх ты, масса,
масса. Трудно организовать из тебя скелет коммунизма! И что тебе надо? Стерве такой? Ты
весь авангард, гадина, замучила!
Итак, Сафронов — классический пример рабочего, искренне доверившегося новой ре-
лигии — марксизму в своеобразном русском варианте (преломленному, в художественном со-
знании Андрея Платонова). Герой усвоил его краткий катехизис и стремится воплотить его в
жизнь. При этом, сознавая дисгармонию окружающего мира, Сафронов пытается ликвидиро-
вать ее доступными ему средствами: неуемным трудом, идеологической пропагандой, дотош-
ным выполнением директив Генеральной линии, зачастую достаточно нелепых и агрессивных.
Все это, безусловно, так же «благоразумно» с точки зрения его религии, насколько абсурдно
с житейской:
Товарищ Пашкин бдительно снабдил жилище землекопов радиорупором, чтобы во вре-
мя отдыха каждый мог приобретать смысл классовой жизни из трубы.
— Товарищи, мы должны мобилизовать крапиву на фронт социалистического строи-
тельства! Крапива есть не что иное, как предмет нужды заграницы...
— Товарищи, мы должны, — ежеминутно произносила требование труба, — обре-
зать хвосты и гривы лошадей! Каждые восемьдесят тысяч лошадей дадут нам тридцать трак-
торов!..
Сафронов слушал и торжествовал, жалея лишь, что он не может говорить обратно в
трубу, чтобы там слышно было об его чувстве активности, готовности на стрижку лошадей и
о счастье.
Для самого героя его «здравомыслие» оборачивается трагедией — смертью «в избуш-
ке» (также допускаемой Генеральной линией). Однако идеи Сафронова переходят к его това-
рищам, которые усваивают их, перенимая и метафизическую, эмблематичную форму мыш-
ления их товарища, и его неуемную агрессию. Не оттого ли утрачивают в конце «Котлована»
смысл жизни герои, что Сафронов когда-то их уверил: — Ведь здесь ребенок теперь живет,
иль ты не знаешь, что скорбь у нас должна быть аннулирована! Но ведь если ребенок умер, то
скорбь опять воскресла?! Пример Сафронова и его товарищей показывает, что беспросвет-
ный мрак, овладевающий всем в финале повести-притчи, есть не только следствие дисгармо-
нии всего мира, но и изъяна в способе мышления, который предлагает эпоха. Голый энтузиазм
в переустройстве мира не может быть сам по себе целью. Он «благоразумен» только для
тех, кто является «организатором и вдохновителем» всем нам хорошо известных трагических
побед. Так что, как бы ни была драматична смерть Сафронова, именно про таких, как он, в
народе говорят: «Научи дурака молиться, он и лоб расшибет»...