Глава 4 «СОЦИАЛИЗМ В БОСОМ ТЕЛЕ»: НАСТЯ

К оглавлению 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15

Уже в первых эпизодах «Котлована» возникает очень важная для Платонова тема: вза-

имоотношение детей и нового мира.

Одним из социальных мифов эпохи было представление о детях как о поколении, кото-

рое должно будет на себе испытать небывалое счастье коммунистического бытия. «Надежда

побуждает сконцентрировать силы на подрастающем поколении. Русские коммунисты часто

признаются, что взрослым особенно рассчитывать не на что и что счастье может придти только

к тем, кто вырастет при новом режиме и с самого начала будет воспитан в духе коллективизма,

как того требует коммунизм. Только через поколение они надеются создать такую Россию, в

которой их мечта станет явью» (87, с. 11).

Эта мысль нашла отражение и в «Котловане».

Вощев, выйдя из города, подходит к дому дорожного надзирателя (который, кстати, как

и все его семейство, имени не имеет). Через версту стоял дом шоссейного надзирателя. При-

выкнув к пустоте, надзиратель громко ссорился с женой, а женщина сидела у открытого окна с

ребенком на коленях и отвечала мужу возгласами брани; сам же ребенок молча щипал оборку

своей рубашки, понимая, но ничего не говоря.

Весь космос «Котлована» дисгармоничен. Дисгармонией пронизана и мельчайшая ячей-

ка в структуре государства — семья. Вместо обещанной «радости» ребенка в будущем ожи-

дают «мучения», как это хорошо понимает Вощев, потому что родители ребенка, как и дру-

гие представители Системы, «не чувствуют смысла». В последнем сочетании необыкновенно

важным является слово «чувствуют». Для Платонова и его героев характерно представление

о счастье как о гармонии трех начал — трех оснований души, употребляя выражение Аристо-

теля: интеллектуального, духовного и душевного. Анализ жизненных явлений должен привес-

ти к созданию цельного космоса, к объяснению связей человека с миром, к ощущению родства

между всеми элементами бытия. А это влечет за собой со-чувствие, со-переживание, со-участие в жизни мира. Поэтому ссорящиеся стороны не только не «знают» «смысла жизни», они

его не «чувствуют». Это слово повторяется буквально через несколько строк. Их тело сейчас

блуждает автоматически, — наблюдал родителей Вощев, — сущности они не чувствуют.

Отсутствие душевного начала приводит к подавлению духовного и интеллектуального.

Люди теряют человеческий облик: не живет — «блуждает» тело, «блуждает автоматичес-

ки» — т. е. повинуясь какой-то заданной программе. Эту программу несложно реконструиро-

вать: мы уже говорили, что тенденция превращения человека в винтик огромного механизма

не была результатом «искажения» Идеи, но логическим ее следствием.

Заметим, что ребенок, еще не успевший стать элементом Системы, лучше родителей

понимает «сущность жизни», его сознание еще не искалечено, но дальнейшая перспектива не

сулит ему ничего хорошего.

Подобная перспектива прослежена на примере жизненного пути Насти. Заметим инте-

ресную особенность композиции «Котлована»: Вощев отправляется в путь с целью напрячь

свою душу, не жалеть тела на работу ума (вспомним уже упомянутые слагаемые гармоничного

бытия), с тем чтобы вскоре вернуться к дому дорожного надзирателя и рассказать осмыслен-

ному ребенку тайну жизни, все время забываемую его родителями. Трагичный финал повести-

притчи — смерть девочки — это своеобразный итог, обессмысливающий усилия героя.

Как мы уже писали в первой главе, история Насти — это история формирования нового

человека, того самого ребенка будущего, для которого на износ работают мастеровые «Кот-

лована», как работали миллионы реальных тружеников 20-х — 30-х годов, вдохновляемые

радужными картинами. Воспитание девочки начинается с первого дня. Идеи, которыми опре-

делялся этот процесс, следующие. Дети — это прекрасная база для формирования личности,

соответствующей коммунистическим представлениям. Благодаря тому, что начало сознатель-

ной жизни детей приходится уже на период советской власти, им не нужно будет изживать

буржуазные предрассудки, чуждые представления и т. д. Бытие определяет сознание. В соци-

алистической обстановке будет выработан и социалистический тип человека, гармонически

развитая личность с классовым — передовым — сознанием. Именно последнему моменту и

придавалось наибольшее значение. Вот как в «Котловане» происходит процесс формирова-

ния этого нового типа сознания: Девочка осторожно села на скамью, разглядела среди стен-

ных лозунгов карту СССР и спросила у Чиклина про черты меридианов:

— Дядя, что это такое — загородки от буржуев?

— Загородки, дочка, чтобы они к нам не перелезали, — объяснил Чиклин, желая дать

ей революционный ум.

Лейтмотивом, сопровождающим образ Чиклина, является именно отсутствие способ-

ности думать, но это не мешает, как мы видим, процессу «образования». Вопросы, которые

задает Настя, — это попытка не просто узнать мир, но и понять иерархию ценностей нового

мира: — А что лучше — ледокол «Красин» или Кремль?

Но все же в девочке необычайно крепка связь со старым миром: — Эй, Юлия, уг-

роблю! — воспроизводит она слышанное когда-то дома. Связь длится до тех пор, пока

девочка помнит завет матери, пока ощущает себя дочкой «буржуйки». Это заставляет ее

лукавить:

— Ты кто ж такая будешь, девочка?— спросил Сафронов, — Чем у тебя папаша-мама-

ша занимались?

— Я никто, — сказала девочка.

— Отчего же ты никто? Какой-нибудь принцип женского рода угодил тебе, что ты роди-

лась при советской власти?

— А я сама не хотела рожаться, я боялась — мать буржуйкой будет.

— Так как же ты организовалась?

Девочка в стеснении и боязни опустила голову и начала щипать свою рубашку; она ведь

знала, что присутствует в пролетариате, и сторожила сама себя, как давно и долго говорила

ей мать.

— А я знаю, кто главный.

— Кто же ? — прислушался Сафронов.

— Главный — Ленин, а второй — Будённый. Когда их не было, а жили одни буржуи, то

я и не рожалась, потому что не хотела. А как стал Ленин, так и я стала!

Заметим, что пока девочка чувствует связь со старым миром, она «никто» для нового.

Малосимпатична власть, заставляющая врать ребенка: Настя знает, что находится в среде,

где главное — классовые ценности, поэтому и разговаривает на языке этой среды, воспро-

изводя знаковый код, принимаемый эпохой. Ситуация жутковатая, однако ответная реакция

мастеровых это чувство только усиливает:

— Ну, девка, — смог проговорить Сафронов. — Сознательная женщина — твоя

мать! И глубока наша советская власть, раз даже дети, не помня матери, уже чуют товари-

ща Ленина!

В разговорах с Сафроновым и Чиклиным девочка постепенно начинает перенимать

«классовое» мышление. Вот она уже предлагает убить кулаков; а вот демонстрирует «пони-

мание» линии партии:

— Это значит плохих людей всех убивать, а то хороших очень мало. — Ты вполне клас-

совое поколение, — обрадовался Сафронов, — ты с четкостью сознаешь все отношения, хотя

сама еще малолеток. Действительно, искать врагов среди своих же соотечественников быстро

стало привычным делом в нашей стране.

Размышляя над истоками этого факта, Э. Баталов приходит к выводу, что «утопический

способ миропроектирования неизбежно влек за собой манихейскую, по сути, интерпретацию

контекста, в котором находился утопист. Мир с его сложной системой связей, оттенков, пе-

реходов, полутонов упрощался до примитивной биполярной модели, где, с одной стороны, на-

ходились и действовали силы «света» и «добра», с другой — силы «тьмы» и «зла», под одну

сторону — «свои», по другую — «чужие». «Свои» непременно должны были победить «чу-

жих», «добро» — одолеть «зло»; это их предназначение и моральный долг, их «миссия». Но

зло само не отступит, против него требуется «мобилизоваться» (проявляя при этом железную

дисциплину и «монолитное единство») и вести с его носителями — «врагами» — беспощад-

ную борьбу» (8, т.1, с. 164-165). Но все же одно воспоминание о матери еще может привести

к такой реплике: — Мне у вас стало скучно, вы меня не любите, как ночью заснете, так я вас

изобью. Однако эти слова в мастеровых вызывают «гордость». Для них это «разум и прелесть

малой жизни». Что ж, каждая эпоха создает свои ценности. Агрессия в ребенке — то, что

принимается новым миром. Недаром на известной картине Ильи Глазунова Павлик Морозов

мчится в одной тройке со Сталиным и Троцким.

Вскоре происходит окончательное превращение девочки в человека новой формации, и

связан этот процесс с появлением у нее имени.

Жачев подъехал к Пашкину с девочкой на тележке и сказал:

— Заметь этот социализм в босом теле. Наклонись, стервец, к ее костям, откуда ты

сало съел!

— Факт! — произнесла девочка. Здесь и Сафронов определил свое мнение.

— Зафиксируй, товарищ Пашкин, Настю — это ж наш будущий радостный предмет!

Что произошло? Девочка, принимая формулировку Жачева, произносит типично сафро-

новское словечко «факт», очень популярное в то время (вспомнить хотя бы героя «Поднятой

целины»). И в этот-то момент мы наконец узнаем ее имя — Настя, об этимологии которого

было сказано выше. Называет ее так Сафронов — «идеолог» новой религии, совершающий

своеобразный обряд «крещения». Он «воскрешает» девочку для иной жизни, в которой она

уже не сирота. Теперь ей не надо притворяться, она больше не чувствует себя в стане врагов,

отпадает необходимость в лукавстве. Отныне и почти до самого конца повести-притчи это

ребенок с пролетарской идеологией, искренней верой, но... все-таки ребенок! И многие пос-

ледующие сцены мы видим ее глазами; детскими, наивными, но все же оценивающими мир с

точки зрения четкой классовой позиции. Как писал Л. Леви-Брюль, «при вступлении в новый

период жизни, например, во время посвящения, индивид получает новое имя. Это происходит

также, когда он принимается в тайное общество. Город меняет свое имя для того, чтобы пока-

зать, что он начинает новую эпоху: Иедо, например, становится Токио. Имя никогда не являет-

ся чем-то безразличным: оно всегда предполагает новый ряд отношений между его носителем

и источником, откуда оно происходит. Имя предполагает родство, а, следовательно, и защиту:

от источника имени, будет ли этим источником род или видение, которое во сне открыло это

имя, ждут милости и содействия. Имя указывает родственные связи индивида, оно, так ска-

зать, закрепляет его ранг, его общественное положение» (Леви-Брюль Л. Сверхъестествен-

ное в первобытном общении. — М., 1994. С. 42).

Знаменателен финал «Котлована»: «воскрешенная» для новой жизни девочка под воз-

действием «безумных обстоятельств» этой жизни умирает. Чудо состоялось, но это «воскре-

шение» не становится подтверждением истинности и превосходства новой религии — слиш-

ком трагичными оказываются его последствия. Кумиры гибнут, адепты теряют веру, и все

погружается в хаос и мрак, как в те часы, когда земля была без Бога.