Глава 7 «КЛАССОВЫЙ ИЗЛИШЕК»: ЛЕВ ИЛЬИЧ ПАШКИН

К оглавлению 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15

Любопытно, что в имени этого героя сокрыто сразу несколько оксюморонов. Первый

из них очевиден: «контаминация имен двух вождей революции: Льва Давидовича Троцкого и

Владимира Ильича Ленина» (109, с. 161).

Если бы действие повести-притчи происходило в конце 10-х — начале 20-х годов, ни-

чего противоречивого бы не было: Ленин и Троцкий воспринимались как соратники. Однако

в 1929 году, то есть ко времени, соотносимому с происходящим в «Котловане», Троцкий уже

был предан остракизму, и его образ все стремительней приобретал черты «Иудушки-Троцко-

го», политической карикатуры, воплощавшей целый комплекс отрицательных характеристик.

Поэтому понятна реакция «проверяющих» деятельность Пашкина: Даже к имени придира-

лись: почему и Лев и Ильич? Уж что-нибудь одно! Время действительно требовало чего-то

одного: выбор противоположного был чреват печальными последствиями.

Нельзя не согласиться с мнением А. Харитонова в отношении Пашкина, что «равно

далек он — как персонаж, в своей сюжетной роли — и от всех других идеологических, со-

циальных, биографических, портретных и прочих конкретных ассоциаций, которые могут

быть вызваны указанием на этих исторических деятелей как таковых» (109, с. 161). Однако

уже следующий тезис исследователя настораживает: «Фамилия этого персонажа образова-

на по модели, характерной для фамилий евреев, проживавших и впервые записавшихся в

метрические книги в восточнославянском окружении, в белорусско-малороссийской «черте

оседлости». Пашкин — типичная еврейская фамилия со славянским формантом -ин, про-

изводная от сокращенного пренебрежительного именования (и самоименования) иудея в

славянской среде: сравним такие фамилии, как Нахамкин, Абрамкин, Аркин, Юдкин (об-

разованные от мужских личных имен — патронимов), Фрадкин, Миркин, Райкин, Лейкин,

Хайкин, Ривкин (образованные от женских имен — матронимов — И встречающиеся го-

раздо чаще)» (109, с. 162).

Нетрудно заметить, что все приведенные фамилии имеют семитское происхождение,

чего никак нельзя сказать о той, которой посвящен данный фрагмент. Сознавая натяжку, А.

Харитонов, вопреки сделанному им заявлению, тут же оговаривается: «Имя основы этой фа-

милии не такое характерно-еврейское, как в других приведенных примерах, так как Платонов

не педалирует в фамилии героя его «еврейскости» и достраивает для характеристики пер-

сонажа смысл за счет остальных компонентов трехчленной модели именословия: Лев Ильич

Пашкин. Еврейское имя героя — еще один способ типизации образа представителя партий-

но-советской бюрократии «года великого перелома» и — шире — всех 20-30-х годов» (109,

с. 162). Не будем спорить с тем, что подавляющее большинство «партийно-советской бюрок-

ратии» действительно соответствовало указанному признаку (см. 29, с. 451-462). Однако ни

имя «Лев», ни отчество «Ильич», несмотря на древнееврейскую этимологию (Лейба, Илиах),

в те годы не являлись приметами национальной принадлежности, так как еврейские имена

в дореволюционной России были достаточно популярны и могли быть даны человеку любой

национальности (вспомним хотя бы Евгения Абрамовича Баратынского, Иосифа Виссарио-

новича Джугашвили, Льва Николаевича Толстого и Петра Ильича Чайковского). К тому же некоторые исследователи склонны считать имя Лев произошедшим от греческого Leon, а имя

Илья вызывает в памяти образ легендарного славянского богатыря Ильи Муромца. Так что в

«еврейском» происхождении товарища Пашкина можно не без оснований усомниться, да и в

самом тексте тема эта нигде не просматривается*.

Что же еще можно увидеть в имени персонажа, кроме «национальности» и того, что

«Лев Ильич Пашкин — есть бюрократ новой, постреволюционной, советской генера-

ции»? (109, с. 162).

Авторы полагают, что, отвечая на этот вопрос, следует учитывать два момента. Во-пер-

вых, — перед нами образ руководителя, во-вторых, изображенный откровенно сатирически.

Лейтмотивом, сопутствующим образу Пашкина, можно назвать своеобразную пассив-

ность, фатальную покорность судьбе:

— Ну, что ж, — говорил он обычно во время трудности, — все равно счастье наступит

исторически. И с покорностью наклонял унылую голову, которой уже нечего было думать. Не

без ропота в первый — но во второй раз уже безоговорочно — уступает он Жачеву, вымогаю-

щему у него «натурное продовольствие»; без слова кладет в корзину упавший со стола «глав-

ного» бутерброд, учитывает все просьбы трудящихся и так далее. Таким образом, нетрудно

заметить противоречие: достаточно пассивный руководитель и «сокрытые» в его имени неис-

товые вожди революции, супердоминантные и харизматические типы: Ленин и Троцкий, про-

ведшие жизнь в непрерывном сопротивлении обстоятельствам.

Однако в фамилии героя можно увидеть намек на еще одного лидера. Не исключено,

что «Пашкин» — чисто платоновское изобретение (по крайней мере, это слово мы не най-

дем в справочнике «Русские фамилии»**). Авторы полагают, что этимология фамилии героя,

хоть и парадоксальна, но достаточно проста. Пашкин — Пашка — Паша — Павел. Так что

Пашкин — это производная от пренебрежительной формы имени, наиболее известными но-

сителями которого в литературе революционного периода можно назвать героя горьковского

романа, а в истории — помимо русского императора — апостола Павла. Их «присутствие»

во многом функционально аналогично уже упомянутым «Льву» и «Ильичу». Не стоит искать

что-либо общее между эпизодами «Котлована», в которых участвует Пашкин, и биографи-

ей авторитетнейшего деятеля христианства (текст повести-притчи не дает нам для этого ос-

нований), хотя и можно провести некоторые параллели: оба они внешне неказисты (ср. лат.

раших — маленький), больны, в возрасте. Если первый старается «научно сохранить свое

тело», то аскетизм второго, его утверждение превосходства духа над плотью общеизвестны.

Оба они предельно религиозны. Смерть как одного, так и другого осталась за пределами тек-

стов: о кончине Павла сохранилось лишь предание; гибель Пашкина можно только предпо-

ложить: вероятно, потерявший веру инвалид выполнит свою угрозу: убить «на прощание»

товарища Пашкина. Но обе эти смерти одинаковы по структуре: паства убивает пастыря.

Как бы подчеркивая возможность привлечения текстов Священного Писания, повествуя

о Пашкине, Платонов прибегает к риторическим фигурам, весьма характерным для библейс-

кого изложения: Пролетариат живет один, в этой скучной пустоте, и обязан за всех все выду-

мать и сделать вручную вещество долгой жизни. И жалко стало Пашкину все свои профсоюзы,

и он познал в себе доброту к трудящимся. Соотнесенность апостола Павла и платоновского

персонажа можно увидеть и в противопоставлении формы имени одного и фамилии другого:

самоотверженный проповедник христианских идей — Павел, и — Пашкин — производная

от него, указывающая на девальвированность, опошление идеи, которой служит герой.

Интересно отметить, что образ «усадьбы» Пашкина, равно как и само имя героя, вы-

зывают в памяти известное стихотворение Г. Р. Державина «На рождение царицы Гремис-

лавы», обращенное к славившемуся своим гостеприимством Льву Александровичу Нарышкину, который «держал «открытый стол»», т. е. к нему мог прийти на обед любой дворянин,

«из числа которых хозяин многих не знал по фамилии, и все принимаемы были с одинаковым

радушием»:

Но мне приятно там откушать,

Где дружеский незваный стол;

Где можно говорить и слушать,

Тара-бара про хлеб и соль;

Где гость хозяина покоем,

Хозяин гостем дорожат;

Где скука и тоска забыта,

Семья учтива, не шумна;

Важна хозяйка, домовита,

Досужа, ласкова, умна;

Где лишь приязнью, хлебосольством

И взором ищут угождать.

Лев именем — звериный царь;

Ты родом — богатырь, сын барский;

Ты сердцем — стольник, хлебодарь;

Ты должностью — конюший царский;

Твой дом утехой расцветает,

И всяк под его идет.

Однако, как мы помним, и образ самого Пашкина, и его жены, и усадьбы являются пол-

ной противоположностью описываемой картине.

Последний из смысловых аспектов имени персонажа, который хотелось бы отметить —

лев как символическое животное. Среди многочисленных значений этого образа можно вы-

делить следующие. Во-первых, лев — апокалиптический зверь, предвестник «конца света»,

с которым традиция связывает образ евангелиста Марка, одного из «очевидцев» событий в

Иудее. Во-вторых, лев, как известно, «царь зверей», воплощение силы и величия. В христи-

анской традиции прирученные львы — спутники «авторитетнейших» святых, среди которых

вспоминаются Блаженный Иероним и Антоний Великий. Последнему, кстати, львы вырыли

могилу (!).

Таким образом, можно составить список ассоциаций, связанных с именем Лев Ильич

Пашкин:

Лев Давидович Троцкий

Владимир Ильич Ленин

Павел Власов

Апостол Павел

Лев как символическое животное

Герой державинского стихотворения Лев Нарышкин

Евангелист Марк

Пророк Даниил (брошенный в яму со львами, но благодаря чуду оставшийся жив)

Святые Иероним и Антоний.

Общими чертами для них всех является активное жизненное начало, духовная или физи-

ческая сила, истовость, харизматизм. Всего этого напрочь лишен персонаж «Котлована» (что

само по себе является достаточно выразительным художественным приемом, основанным на

принципе контраста), и единственное, что его роднит с указанными героями, — это положе-

ние «лидера». Что ж, при таком противоречии не стоит удивляться, что свое будущее в «новом

мире» Лев Ильич Пашкин представляет в виде минимальной единицы — точки: Пашкин же, пока шел по вестибюлю, обдумал увеличить котлован не вчетверо, а в шесть раз, дабы угодить

наверняка и забежать вперед главной линии, чтобы впоследствии радостно встретить ее на

чистом месте, — и тогда линия увидит его, и он запечатлеется в ней вечной точкой.

...Это очень трезвый взгляд, ибо, как говорится, «многие же будут первые последними,

и последние первыми».