2.3.4. Акт поиска и применения метода

Формирование метода и его выбор реализуется в рамках особого вида мыслительной деятельности – стратегического мышления. По мнению       Дж. Эванса, понятие «стратегия» определяет сущность мыслительных процессов, которые целенаправлены, систематичны и находятся под внешним контролем сознания. Стратегическое мышление всегда отличается активным характером и гибкостью; оно позволяет человеку выбрать наиболее подходящий путь для решения определенного типа проблемной задачи (219, 21-47). Ван Дайк определяет стратегию как набор действий, направленный на достижение цели простым, быстрым и, таким образом, наиболее эффективным способом. Определение Эванса представляется наиболее убедительным, поскольку автор четко выделяет основные характеристики стратегии: целенаправленность, систематичность, осознанность. В таком контексте стратегия выступает как разновидность системного планирования. С позицией ван Дайка можно лишь частично согласиться. Хотя использование подходящей стратегии и обеспечивает эффективность мыслительной деятельности, сам процесс выбора стратегии далеко не всегда является простым и быстрым, хотя бы потому, что целенаправленность, систематичность и осознанность требуют значительных умственных и временных затрат субъекта. Часто стратегии формируются под воздействием метода «проб и ошибок», когда для того, чтобы выбрать подходящий метод, необходимо совершить целый ряд действий. Это типичный поисковый путь «новичков».

Э. де Боно принадлежит концепция о двух видах мышления: «вертикальном» мышлении (ВМ) и «латеральном» мышлении (ЛМ), где ВМ представляет собой разновидность стратегического мышления. Его отличительным свойством выступает избирательность. ВМ выбирает один единственный путь, исключая все другие способы. Такое мышление движется в четко заданном направлении к решению проблемы так, что субъект может абсолютно уверено сказать: «Я знаю, что я ищу». Такой вид мышления отличается соблюдением строгой последовательности, а потому позволяет корректировать решающему каждый шаг. ВМ – это всегда результативный процесс, поскольку предполагает решение поставленной проблемы (151,  39-45).

Быстрое формирование метода, о котором говорит ван Дайк, возможно, если стратегию не воспринимать в ее истинном значении. Здесь возможны два варианта. Во-первых, быстрое формирование метода  происходит, если этот метод является результатом  повторного и успешного решения проблемы. Так, при решении задачи «эксперт» почти автоматически проводит аналогию с уже решаемой им некогда задачей подобного рода, а затем мгновенно формулирует метод решения. Во-вторых, быстрое формирование метода возможно в том случае, если конкретный метод является составляющей метакогнитивного опыта человека, когда последний обладает врожденным знанием о том, в какой ситуации и каким образом можно использовать данный метод. Такую версию формирования стратегий предлагает американский психолог М. Пресли с коллегами. Вместе они разрабатывают модель использования правильной стратегии. Использование правильной стратегии предполагает опору на метакогнитивное знание специальных стратегий. В качестве специальных стратегий авторы выделяют: 1) стратегии задачного ограничения, которые используются при решении конкретных задач, даже если субъект не располагает правилами использования аналоговых стратегий; 2) стратегии целевого ограничения, которые используются для достижения частных целей, связанных с процессами запоминания, оценивания и решения проблемы. Каждая из стратегий подвергается детальной оценке с точки зрения ее полезности. Нестратегическая знаниевая основа также играет немаловажную роль при выборе метода. С одной стороны, знание конкретных фактов может оказаться бесполезным; с другой стороны, использование некоторых стратегий немыслимо без учета нестратегического знания (215, 139-161). Так, выработка стратегии успешного раскрытия преступления невозможна, если следователь не будет знать при каких обстоятельствах, в какое время и при каких свидетелях было совершено данное преступление. Подобные критерии составляют основу нестратегического знания.

Когда стратегический метод для решения проблемы найден, его необходимо качественно репрезентировать. Существует два основных способа репрезентации метода: вербальный и невербальный. Если пойти дальше и попытаться прояснить, где осуществляется репрезентация метода, то по способу локализации можно будет выделить внешние («когнитивные») и внутренние (ментальные) репрезентации метода. М. Робертс предлагает классифицировать все репрезентации стратегий на несколько категорий:

1. Вербальная репрезентация стратегий. Информация представлена в форме вербальных или абстрактных пропозиций. Эти, независимые от контекста и содержания синтаксические правила, позволяют субъекту извлекать новые выводы. Степень абстрагирования репрезентаций является проблемным вопросом, но все теоретики согласны в том, что вербальные стратегии существуют независимо от пространственных методов. Если первые составляют основу для рассуждения, то вторые развиваются в практической деятельности. Под категорию вербальных стратегий попадают теоретические правила дедуктивного рассуждения.

2. Пространственная репрезентация стратегий. Информация представлена пространственно и соотносится с состоянием дел в мире. Так, пространственную высоту ряда объектов следует представлять в линейном порядке, где самый высокий объект расположен наверху, а самый низкий – внизу. В данном случае, пространственная репрезентация может быть воспринята как ментальная диаграмма.

3. Репрезентация стратегии решения кратких специальных задач. Такие стратегии не относятся ни к какой из вышеуказанных категорий. Иногда детальные представления устраняются и можно «прочитать» решение прямо из проблемной установки. Поэтому эти стратегии иногда называют «стратегиями без репрезентации» или перцептивными стратегиями. Функционирование последних отражает действие простых правил, но при этом они полностью автономны от вербальных стратегий.

Если набор правил для вербальной стратегии обычно принимает форму закрытой системы, которую не просто распознать на практике, то стратегии решения кратких специальных задач могут быть быстро изучены под воздействием соответствующих обстоятельств. Как правило, вербальные стратегии вырабатываются в ходе процессов рассуждения, решения проблем и принятия решений. Все эти процессы реализуются в рамках вербального языка, где последний либо сопровождает репрезентацию стратегии, либо является вторичным проявлением ее ментальной репрезентации, т.е. следует за представлением стратегического метода в «уме» человека. М. Гарсиа вводит понятие «когнитивная стратегия», используемое в исследованиях, связанных с решением сложных проблемных задач. Эта стратегия является внешней, доступной сознанию воспринимающего, а также коммуникативной, благодаря использованию вербальных протоколов (165, 61-63). Такая интерпретация несколько ограничивает возможности невербального представления метода. Если задуматься, то невербальной репрезентацией метода может стать любая наглядно представленная модель: схема, графическое изображение, диаграмма и т.д. Каждую из моделей мы можем охарактеризовать как внешнюю по причине наглядного характера ее представления. Что касается коммуникации, то автор, по-видимому, решил использовать данное понятие в самом общем смысле, не учитывая того, что существуют различные виды коммуникации, в том числе и «визуальная коммуникация», реализуемая посредством наглядных моделей.

Отсутствие репрезентации метода случается, когда проблемная задача автоматически переходит в распоряжение мыслительных операций, направленных на ее решение и подвергается воздействию метода. Но это не означает, что акт формирования метода и его репрезентация опускаются. Напротив, они занимают должную позицию в данном процессе, но они не заметны в силу своего неявного характера, поскольку функционируют в недрах человеческого сознания. Скрытая природа формирования метода и его репрезентации объясняется тем, что данные процессы реализуются на уровне метаязыка. По мнению Дж. Фодора, метаязык является средством для внутреннего репрезентирования психологически значимых и выделенных человеком аспектов его окружения. Только в той, степени, в какой эта информация «выразима» таким языком, она может дальше подвергаться переработке процедурами, входящими в когнитивный репертуар организма: эти процедуры записаны также на внутреннем языке (162, 172). При решении кратких специальных задач, когда у человека, казалось бы, совсем нет времени на обдумывание, его внутреннее психическое внимание в этот момент все же концентрируется на поиске метода решения. После того, как подходящий метод найден, субъект на метаязыке осуществляет его репрезентацию, а затем мысленно применяет данный метод к проблемной задаче. Примером краткой специальной задачи может послужить деятельность футбольного игрока во время матча. В проблемной игровой ситуации он воспользуется методом принятия секундных решений, который развивался у него в процессе многолетней игры. Он принимает и пасует мяч за пару секунд. Следовательно, за такое же короткое время он выбирает стратегию, мысленно «прокручивая» возможные варианты благоприятной передачи мяча. Некоторые специалисты анализируют подобное явление не как «применение стратегии», а как «видение» («vision»). Здесь возникает вопрос, почему мгновенные процессы, являясь целенаправленными и систематическими, не являются стратегическими. Дж. Эванс полагает, что вероятная причина кроется в интуитивной природе действий футболиста (219, 21-47). Но, с другой стороны, если процесс проанализирован внутренне и человек не способен вербально воспроизвести этот анализ, значит можно говорить об особом виде стратегий – внутренней стратегии. При таком рассмотрении на первый план выходят аспекты осознанности и направленности. Человек, использующий внутреннюю стратегию, имеет некий выбор, а, следовательно, и сознательный контроль той задачи, которую ему предстоит решить, пусть даже всего за пару секунд.

Таким образом, можно выделить два основных способа репрезентации метода: вербальный и невербальный. В рамках вербального способа репрезентации метода возможно также внутреннее представление посредством метаязыка (См.: Приложение 2.3. Рис.8).

Когда необходимый для решения метод выбран и репрезентирован, наступает этап воздействия данного метода на проблемную задачу. По мнению М. Гарсиа, важно различать процесс выбора метода от процесса его применения. Иногда мы не осознаем причин, по которым выбираем конкретную стратегию, но мы осознаем результат воздействия этой стратегии (165, 61-63). Р. Грегори также дифференцирует акты  формирования метода и его применения, что позволяет выделить автору два вида интеллекта: потенциальный интеллект и кинетический интеллект. Если первый можно обозначить как «проект» (организма, инструментов и т.д.), то второй – как «процесс», участвующий в решении проблемы. Иллюстрацией потенциального интеллекта может послужить любой спроектированный объект, обладающий как активной, так и пассивной природой. Крыша дома, стол, ножницы – все это результаты интеллектуальной деятельности человека. Крыша дома является решением проблемы, так как она закрывает нас от дождя. Она функционирует весьма эффективно, хотя и обладает пассивной структурой. Динамичные структуры (ножницы) бесполезны до тех пор, пока мы не возьмем их в руки. Оба примера заключают в себе интеллектуальное решение проблемы. Мы можем забыть про крышу, игнорировать отсутствие способности наших рук совершать необходимые действия ножницами, когда решение проблемы очевидно. Кинетический интеллект служит в основном для заполнения пробелов там, где решение не доступно в форме сохраненного артефакта. Здесь многие проблемы решаются посредством соответствующих правил. Грегори замечает, что один кинетический интеллект малопродуктивен. Успешное решение проблемы возможно только при взаимодействии двух видов интеллекта (168, 311-312). В представленной концепции явным преимуществом обладает потенциальный интеллект. Продукты его деятельности в виде артефактов репрезентируют невербальные методы решения, которые носят пассивный характер до тех пор, пока не превращаются в «живой» инструмент воздействия на проблемную задачу. Кинетический интеллект активен всегда и функционирует на этапе применения метода к проблеме, где он выступает в роли вербального метода решения, представленного в виде различных правил. Успешное решение проблемы возможно только в случае взаимодействия двух видов интеллекта. Кинетический интеллект не является готовым методом решения, он лишь участвует в процессе его применения. В свою очередь, потенциальный интеллект не может быть превращен в сплошной «язык действий»; каждое наше действие, направленное на решение проблемной задачи, так или иначе, сопровождается внутренними или внешними вербальными комментариями.

Когда подходящий метод выбран и репрезентирован, наступает этап его применения. Решение проблемной задачи можно осуществить разными способами, одним из которых является использование схемы. Последняя выступает эффективным методом решения. Существует две разновидности схем, а значит и два метода схематического решения: решение на основе наглядной схемы (модели) и решение на основе «концептуальной» схемы.

Всем известно, что представляют собой наглядные схемы, поскольку они являются неотъемлемой частью большинства авторитетных учебных пособий. Мы не просто пассивно разглядываем схемы; чаще всего мы неожиданно для себя усматриваем в них метод решения проблемной задачи. У. Куайн, например, демонстрирует наглядную схему в виде контакта двух визуальных блоков, представляющих собой ассоциацию предложения с предложением (46, 25). Опыт показывает, что подобные лингвистические схемы являются чаще всего трансформационными и используются на более продвинутом этапе обучения языку, когда основной проблемой для учащегося становится невозможность самостоятельно построить микро или макровысказывание. Для решения задачи ему нужна визуальная опора в виде наглядной схемы. Трансформационная схема отражает порядок слов в предложении в зависимости от его типа; выбор лексических единиц учащийся производит самостоятельно. Например, в английском языке, если предложение утвердительное, то порядок слов следующий: подлежащее – сказуемое – дополнение – определение – обстоятельство; если предложение вопросительное, то порядок слов обратный (речевой акт по принципу инверсии), т.е.: сказуемое – подлежащее и все остальные члены предложения. Принимая за основу такую репродуктивную схему, учащийся постепенно выстраивает высказывание и решает задачу.

Определение метода через «концептуальную» схему становится классическим после выхода работы Ф. Бартлетта (1932). Для английского ученого схема была рациональной формой памяти, в которой накопленный опыт актуализируется для решения последующих проблем. Весьма смутное представление о схеме побудило последующих исследователей приложить специальные усилия. Одна из лучших трактовок когнитивной схемы принадлежит У. Найссеру: «Схема не только план, но также и исполнитель плана. Это структура действия равно как и структура для действия… Она делает возможным развитие по некоторым определенным направлениям…» (68, 75). Такая интерпретация схемы сближает последнюю с феноменом потенциального интеллекта Р. Грегори, который выступает одновременно и «проектом», и «процессом», направленным на решение проблемной задачи. Схема всегда содержит план, в котором «прописана» структура действия.

Показательным примером использования схемы при решении проблемных задач может послужить исследование Дж. Галлини по изучению мыслительной деятельности «новичков» и «экспертов». Он предлагает испытуемым решить две задачи. Задача №1: «Расстояние в пятьсот миль представлено на карте шестью дюймами. Сколько миль составляет один дюйм?» Задача №2: «Длина ящика составляет три фута или 0.9144 метра. Скольким футам равняется ящик длиной в один метр?».

Пытаясь найти решение, новичок рассмотрит каждую из проблемных задач как новую, так как, на первый взгляд, они включают совершенно разные понятия. Эксперт же сначала определит обе задачи как проблемные задачи на измерение, а затем попытается проникнуть глубже, выявив общую схему проблемной ситуации, способствующую ее решению. Автор полагает, что представленные выше примеры можно отнести к категории проблем «прямой вариации», представленные как А/В = С/D, где А = пятьсот миль, В = шесть дюймов (0.9144 м), С – неизвестна, D = 1. Быстрое, автоматическое воспроизводство такой пропорции предполагает наличие в уме «проблемной схемы», состоящей из взаимодействующих единиц знания, объединяющих отдельные проблемы на основе общих характеристик (164, 240-243). Очевидно, что действия новичка не эффективны; он подходит к решению задачи постепенно, производя многократные вычислительные действия. Так происходит потому, что у новичков слабо развито абстрактное мышление.      В деятельности экспертов можно выделить определенные пошаговые действия: а) формирование ментальной модели; б) категоризация типовых проблем и наличие набора решений; в) установка связей между понятиями из разных сфер; г) развитие абстрактного уровня репрезентации проблемы и методов ее решения. Успешное решение проблемы экспертом во многом обусловлено наличием у него особого вида мышления – мышлением посредством «инсайта» («озарения»), когда ищущий субъект внезапно понимает то, что ранее казалось ему неизвестным. Так, американский физик Б. Франклин (XVIII в.) поставил задачу – как спустить заряды молнии с облаков на землю для измерения? Он вспомнил, как в детстве запускал змеев. Идея воздушного змея, полет которого можно контролировать, стала искомым решением. 

Большое внимание этому виду мышления уделяли представители гештальтпсихологии. По их мнению, как люди, так и животные способны переживать «инсайт», т.е. ощущение того, что нужно сделать для достижения цели. Так, В. Келер проводил эксперименты с обезьянами. Он ставил их в задачные ситуации, которые требовали нахождения тел-орудий (палка, ящики). После некоторого периода научения шимпанзе находили гештальт, вписывая в задачное поле (удаленная пища) нужный элемент (орудие). Такое решение отмечалось в поведении резким толчком («инсайт») (43). В подобных случаях переструктурирования животные проявляют разумное поведение, сопоставимое с человеческим, хотя их «представления» существенно ограничены (См.: Приложение 2.3. Рис.9).  

Интеллектуальное поведение, описанное Келером, можно охарактеризовать как внезапное, независимое от предшествующей деятельности и совершенно противоположное «пробам» как случайным актам. Механизм «разумного» решения задач заключается в том, что в оптическом поле организма существенные элементы ситуации образуют единое целое или гештальт. Элементы ситуации входят в этот гештальт, приобретают новое значение. Решение задачи возможно тогда, когда части проблемной ситуации начинают восприниматься в новом гештальте. Проблемная ситуация переструктурируется, в результате чего предметы поворачиваются новыми сторонами, обнаруживают новые свойства. 

Представляется, что явление «инсайта» - это иррациональное явление. Когда мы достигаем должного решения, мы не способны объяснить, каким образом это случилось, мы просто действовали. Но основу наших действий составляет важный иррациональный компонент – интуиция. Поэтому в ряде случаев, когда нам задают вопросы типа: «Как Вам это удалось?» или «Каким образом Вы пришли к такому решению?», мы отвечаем: «Интуиция подсказала». Интуиция необходима для того, чтобы освободиться от плена традиционных понятий и привлечь идеи из новых ресурсов. Вместе с тем, она является весьма сложным для человеческого познания феноменом. На протяжении многих столетий ученые и философы пытаются разгадать «загадку» данного явления, в результате чего появились разнообразные трактовки «интуиции». Так, К. Юнг определяет интуицию как открытость возможностям, как способность усмотреть целое в частном; это активный процесс, способ восприятия мира физических объектов (230, 9-10). Известный ученый М. Бунге рассматривает интуицию как восприятие, предполагающее быстрое распознавание, ясное понимание и способность к интерпретации. Быстрое распознавание требует наличия остроты восприятия у субъекта, а также памяти, интеллекта, опыта и информации (мы не воспринимаем то, что мы не готовы исследовать). Ясное понимание предполагает понимание значения или отношений между рядом единиц (например, в тексте или диаграмме). Иногда мы можем сказать, что интуитивно воспринимаем дедуктивную последовательность в целом, даже если некоторые связки «ускользают» от нас. Способность к интерпретации – та легкость, с которой осуществляется правильная интерпретация искусственных обозначений. Так, специалисты, обладающие «физической интуицией», «видят» в формулах нечто большее, чем просто математические обозначения: они понимают их физическое значение, знают как читать уравнения в терминах свойств или процессов (145, 68-71).

Обе представленные трактовки содержат одну общую идею, согласно которой интуиция понимается как восприятие. Но речь не идет о восприятии в общем смысле, когда оно сводится к пассивному созерцанию окружающего мира. Здесь имеется в виду «интеллектуальное» восприятие, реализуемое в процессе творческого мышления. Такая разновидность интуитивного восприятия во многом зависит от памяти, интеллектуальных способностей, и от личного опыта субъекта. Поэтому основные характеристики интуитивной деятельности (быстрое распознавание, ясное понимание, способность к интерпретации) возможны в рамках деятельности «экспертов». Определение Юнга объясняет, каким образом благодаря интуиции происходит мгновенное распознавание гештальта («целого в частном»), необходимого для решения проблемной задачи. Там, где традиционное мышление встречает на своем пути препятствие в виде отсутствия метода решения, мышление посредством «инсайта» открывает целый ряд возможностей решения.

Мышление посредством «инсайта» можно сопоставить с феноменом  «латерального мышления»  Э. де Боно. Цель ЛМ - помочь человеку уйти с наезженной колеи мышления и идти вразрез с устоявшимися стереотипами. Обращаясь к такому мышлению, человек осознанно «расчленяет» единую схему на части, что вызывает у него эффект внезапного озарения (инсайта). (25, 177-179). ЛМ предполагает, что определенный метод не является единственно возможным для решения конкретной задачи. Получение нового метода напрямую зависит от присутствия «инсайта», а применение метода к проблеме предполагает взгляд вперед, поскольку субъекта волнуют не причины его использования, а непосредственно результаты этого использования.

Весьма продуктивным способом решения проблемной задачи выступает гипотетическое мышление, когда в процессе мышления осуществляется перебор возможных вариантов искомого элемента. Если мышление посредством «инсайта» эффективно используется как в решении научных, так и практических задач, то гипотетическое мышление применяется исключительно при решении научных задач. По мнению           Дж. Эванса, гипотетическое мышление, как и ментальная модель, позволяет нам репрезентировать вероятные состояния объективного мира посредством дедукций, прогнозов, а также обосновывать собственные решения с учетом анализа будущих возможностей (159, 1-22).

Гипотеза представляет собой одну из форм перехода от старых знаний к новым. С помощью гипотезы ученый устанавливает определенные связи между наблюдаемыми и ненаблюдаемыми явлениями. Здесь важная роль отводится воображению, которое выступает в союзе с творческим мышлением и помогает познающему субъекту использовать конкретное знание в форме метода для приложения его к новой сфере, что и выражается в построении новой гипотезы. Многие из гипотез строятся на основе имеющихся аналогий, благодаря которым познающий субъект способен увидеть «необычное в обычном». Аналогия требует нарушения шаблона в мышлении, нового синтеза, способного путем установления непривычных связей открыть путь к решению проблемы.

Одной из форм научной гипотезы является метафора. Ученые порождают новые метафоры в процессе познания, когда хотят предложить новую гипотезу. Метафора необходима для развития научного знания, поскольку она всегда представляет собой метод решения, который является результатом активного взаимодействия эмпирических образов, мышления и воображения. Исходные предположения научной гипотезы берутся из различных ресурсов социального знания, а для этого усмотрения необходима интуиция. Даже отправные постулаты математической теории выбираются исходя из интуитивно предвидимых результатов, из предпонимания мысленного образа-идеи будущей теории. Э. Маккормак отмечает, что «метафора позволяет нам расширить наши знания путем соположения нормально не связанных референтов, что наводит на мысль о сходстве некоторых свойств референтов» (58, 375). Здесь наиболее важным представляется выражение «наводит на мысль о сходстве». Усматривая сходства между соотносящимися частями, интуиция позволяет выдвинуть научную гипотезу в форме метафоры. Так, химика Кекуле беспокоил вопрос, какую структурную форму имеет бензол. Однажды он увидел змею, кусающую себя за хвост, и интуитивно пришел к решению, что формула бензола может быть записана в форме кольца. Таким образом, интуитивное воображение порождает гипотезу, в том числе и научную, введением смелого и неожиданного образа в структуру мысли.

В процессе решения задачи гипотеза может быть репрезентирована не только вербально, но также и невербально. По мнению Грегори, гипотезы не следует ограничивать вербальной природой (168, 399-403). В качестве иллюстрации невербальной гипотезы он представляет наглядный график. Автор полагает, что любое уравнение может стать гипотезой, включающей абстрактные понятия и служащей для репрезентации чего-то, что находится на более глубоком уровне и непропозиционально по форме. Конечно, такое уравнение может быть выражено и посредством вербальных пропозиций, но в этом случае оно будет менее ясным и прозрачным. Тем не менее, всякая «перцептивная гипотеза» предполагает оформление вербальным языком.

Формирование метода и его выбор реализуется в рамках особого вида мыслительной деятельности – стратегического мышления. По мнению       Дж. Эванса, понятие «стратегия» определяет сущность мыслительных процессов, которые целенаправлены, систематичны и находятся под внешним контролем сознания. Стратегическое мышление всегда отличается активным характером и гибкостью; оно позволяет человеку выбрать наиболее подходящий путь для решения определенного типа проблемной задачи (219, 21-47). Ван Дайк определяет стратегию как набор действий, направленный на достижение цели простым, быстрым и, таким образом, наиболее эффективным способом. Определение Эванса представляется наиболее убедительным, поскольку автор четко выделяет основные характеристики стратегии: целенаправленность, систематичность, осознанность. В таком контексте стратегия выступает как разновидность системного планирования. С позицией ван Дайка можно лишь частично согласиться. Хотя использование подходящей стратегии и обеспечивает эффективность мыслительной деятельности, сам процесс выбора стратегии далеко не всегда является простым и быстрым, хотя бы потому, что целенаправленность, систематичность и осознанность требуют значительных умственных и временных затрат субъекта. Часто стратегии формируются под воздействием метода «проб и ошибок», когда для того, чтобы выбрать подходящий метод, необходимо совершить целый ряд действий. Это типичный поисковый путь «новичков».

Э. де Боно принадлежит концепция о двух видах мышления: «вертикальном» мышлении (ВМ) и «латеральном» мышлении (ЛМ), где ВМ представляет собой разновидность стратегического мышления. Его отличительным свойством выступает избирательность. ВМ выбирает один единственный путь, исключая все другие способы. Такое мышление движется в четко заданном направлении к решению проблемы так, что субъект может абсолютно уверено сказать: «Я знаю, что я ищу». Такой вид мышления отличается соблюдением строгой последовательности, а потому позволяет корректировать решающему каждый шаг. ВМ – это всегда результативный процесс, поскольку предполагает решение поставленной проблемы (151,  39-45).

Быстрое формирование метода, о котором говорит ван Дайк, возможно, если стратегию не воспринимать в ее истинном значении. Здесь возможны два варианта. Во-первых, быстрое формирование метода  происходит, если этот метод является результатом  повторного и успешного решения проблемы. Так, при решении задачи «эксперт» почти автоматически проводит аналогию с уже решаемой им некогда задачей подобного рода, а затем мгновенно формулирует метод решения. Во-вторых, быстрое формирование метода возможно в том случае, если конкретный метод является составляющей метакогнитивного опыта человека, когда последний обладает врожденным знанием о том, в какой ситуации и каким образом можно использовать данный метод. Такую версию формирования стратегий предлагает американский психолог М. Пресли с коллегами. Вместе они разрабатывают модель использования правильной стратегии. Использование правильной стратегии предполагает опору на метакогнитивное знание специальных стратегий. В качестве специальных стратегий авторы выделяют: 1) стратегии задачного ограничения, которые используются при решении конкретных задач, даже если субъект не располагает правилами использования аналоговых стратегий; 2) стратегии целевого ограничения, которые используются для достижения частных целей, связанных с процессами запоминания, оценивания и решения проблемы. Каждая из стратегий подвергается детальной оценке с точки зрения ее полезности. Нестратегическая знаниевая основа также играет немаловажную роль при выборе метода. С одной стороны, знание конкретных фактов может оказаться бесполезным; с другой стороны, использование некоторых стратегий немыслимо без учета нестратегического знания (215, 139-161). Так, выработка стратегии успешного раскрытия преступления невозможна, если следователь не будет знать при каких обстоятельствах, в какое время и при каких свидетелях было совершено данное преступление. Подобные критерии составляют основу нестратегического знания.

Когда стратегический метод для решения проблемы найден, его необходимо качественно репрезентировать. Существует два основных способа репрезентации метода: вербальный и невербальный. Если пойти дальше и попытаться прояснить, где осуществляется репрезентация метода, то по способу локализации можно будет выделить внешние («когнитивные») и внутренние (ментальные) репрезентации метода. М. Робертс предлагает классифицировать все репрезентации стратегий на несколько категорий:

1. Вербальная репрезентация стратегий. Информация представлена в форме вербальных или абстрактных пропозиций. Эти, независимые от контекста и содержания синтаксические правила, позволяют субъекту извлекать новые выводы. Степень абстрагирования репрезентаций является проблемным вопросом, но все теоретики согласны в том, что вербальные стратегии существуют независимо от пространственных методов. Если первые составляют основу для рассуждения, то вторые развиваются в практической деятельности. Под категорию вербальных стратегий попадают теоретические правила дедуктивного рассуждения.

2. Пространственная репрезентация стратегий. Информация представлена пространственно и соотносится с состоянием дел в мире. Так, пространственную высоту ряда объектов следует представлять в линейном порядке, где самый высокий объект расположен наверху, а самый низкий – внизу. В данном случае, пространственная репрезентация может быть воспринята как ментальная диаграмма.

3. Репрезентация стратегии решения кратких специальных задач. Такие стратегии не относятся ни к какой из вышеуказанных категорий. Иногда детальные представления устраняются и можно «прочитать» решение прямо из проблемной установки. Поэтому эти стратегии иногда называют «стратегиями без репрезентации» или перцептивными стратегиями. Функционирование последних отражает действие простых правил, но при этом они полностью автономны от вербальных стратегий.

Если набор правил для вербальной стратегии обычно принимает форму закрытой системы, которую не просто распознать на практике, то стратегии решения кратких специальных задач могут быть быстро изучены под воздействием соответствующих обстоятельств. Как правило, вербальные стратегии вырабатываются в ходе процессов рассуждения, решения проблем и принятия решений. Все эти процессы реализуются в рамках вербального языка, где последний либо сопровождает репрезентацию стратегии, либо является вторичным проявлением ее ментальной репрезентации, т.е. следует за представлением стратегического метода в «уме» человека. М. Гарсиа вводит понятие «когнитивная стратегия», используемое в исследованиях, связанных с решением сложных проблемных задач. Эта стратегия является внешней, доступной сознанию воспринимающего, а также коммуникативной, благодаря использованию вербальных протоколов (165, 61-63). Такая интерпретация несколько ограничивает возможности невербального представления метода. Если задуматься, то невербальной репрезентацией метода может стать любая наглядно представленная модель: схема, графическое изображение, диаграмма и т.д. Каждую из моделей мы можем охарактеризовать как внешнюю по причине наглядного характера ее представления. Что касается коммуникации, то автор, по-видимому, решил использовать данное понятие в самом общем смысле, не учитывая того, что существуют различные виды коммуникации, в том числе и «визуальная коммуникация», реализуемая посредством наглядных моделей.

Отсутствие репрезентации метода случается, когда проблемная задача автоматически переходит в распоряжение мыслительных операций, направленных на ее решение и подвергается воздействию метода. Но это не означает, что акт формирования метода и его репрезентация опускаются. Напротив, они занимают должную позицию в данном процессе, но они не заметны в силу своего неявного характера, поскольку функционируют в недрах человеческого сознания. Скрытая природа формирования метода и его репрезентации объясняется тем, что данные процессы реализуются на уровне метаязыка. По мнению Дж. Фодора, метаязык является средством для внутреннего репрезентирования психологически значимых и выделенных человеком аспектов его окружения. Только в той, степени, в какой эта информация «выразима» таким языком, она может дальше подвергаться переработке процедурами, входящими в когнитивный репертуар организма: эти процедуры записаны также на внутреннем языке (162, 172). При решении кратких специальных задач, когда у человека, казалось бы, совсем нет времени на обдумывание, его внутреннее психическое внимание в этот момент все же концентрируется на поиске метода решения. После того, как подходящий метод найден, субъект на метаязыке осуществляет его репрезентацию, а затем мысленно применяет данный метод к проблемной задаче. Примером краткой специальной задачи может послужить деятельность футбольного игрока во время матча. В проблемной игровой ситуации он воспользуется методом принятия секундных решений, который развивался у него в процессе многолетней игры. Он принимает и пасует мяч за пару секунд. Следовательно, за такое же короткое время он выбирает стратегию, мысленно «прокручивая» возможные варианты благоприятной передачи мяча. Некоторые специалисты анализируют подобное явление не как «применение стратегии», а как «видение» («vision»). Здесь возникает вопрос, почему мгновенные процессы, являясь целенаправленными и систематическими, не являются стратегическими. Дж. Эванс полагает, что вероятная причина кроется в интуитивной природе действий футболиста (219, 21-47). Но, с другой стороны, если процесс проанализирован внутренне и человек не способен вербально воспроизвести этот анализ, значит можно говорить об особом виде стратегий – внутренней стратегии. При таком рассмотрении на первый план выходят аспекты осознанности и направленности. Человек, использующий внутреннюю стратегию, имеет некий выбор, а, следовательно, и сознательный контроль той задачи, которую ему предстоит решить, пусть даже всего за пару секунд.

Таким образом, можно выделить два основных способа репрезентации метода: вербальный и невербальный. В рамках вербального способа репрезентации метода возможно также внутреннее представление посредством метаязыка (См.: Приложение 2.3. Рис.8).

Когда необходимый для решения метод выбран и репрезентирован, наступает этап воздействия данного метода на проблемную задачу. По мнению М. Гарсиа, важно различать процесс выбора метода от процесса его применения. Иногда мы не осознаем причин, по которым выбираем конкретную стратегию, но мы осознаем результат воздействия этой стратегии (165, 61-63). Р. Грегори также дифференцирует акты  формирования метода и его применения, что позволяет выделить автору два вида интеллекта: потенциальный интеллект и кинетический интеллект. Если первый можно обозначить как «проект» (организма, инструментов и т.д.), то второй – как «процесс», участвующий в решении проблемы. Иллюстрацией потенциального интеллекта может послужить любой спроектированный объект, обладающий как активной, так и пассивной природой. Крыша дома, стол, ножницы – все это результаты интеллектуальной деятельности человека. Крыша дома является решением проблемы, так как она закрывает нас от дождя. Она функционирует весьма эффективно, хотя и обладает пассивной структурой. Динамичные структуры (ножницы) бесполезны до тех пор, пока мы не возьмем их в руки. Оба примера заключают в себе интеллектуальное решение проблемы. Мы можем забыть про крышу, игнорировать отсутствие способности наших рук совершать необходимые действия ножницами, когда решение проблемы очевидно. Кинетический интеллект служит в основном для заполнения пробелов там, где решение не доступно в форме сохраненного артефакта. Здесь многие проблемы решаются посредством соответствующих правил. Грегори замечает, что один кинетический интеллект малопродуктивен. Успешное решение проблемы возможно только при взаимодействии двух видов интеллекта (168, 311-312). В представленной концепции явным преимуществом обладает потенциальный интеллект. Продукты его деятельности в виде артефактов репрезентируют невербальные методы решения, которые носят пассивный характер до тех пор, пока не превращаются в «живой» инструмент воздействия на проблемную задачу. Кинетический интеллект активен всегда и функционирует на этапе применения метода к проблеме, где он выступает в роли вербального метода решения, представленного в виде различных правил. Успешное решение проблемы возможно только в случае взаимодействия двух видов интеллекта. Кинетический интеллект не является готовым методом решения, он лишь участвует в процессе его применения. В свою очередь, потенциальный интеллект не может быть превращен в сплошной «язык действий»; каждое наше действие, направленное на решение проблемной задачи, так или иначе, сопровождается внутренними или внешними вербальными комментариями.

Когда подходящий метод выбран и репрезентирован, наступает этап его применения. Решение проблемной задачи можно осуществить разными способами, одним из которых является использование схемы. Последняя выступает эффективным методом решения. Существует две разновидности схем, а значит и два метода схематического решения: решение на основе наглядной схемы (модели) и решение на основе «концептуальной» схемы.

Всем известно, что представляют собой наглядные схемы, поскольку они являются неотъемлемой частью большинства авторитетных учебных пособий. Мы не просто пассивно разглядываем схемы; чаще всего мы неожиданно для себя усматриваем в них метод решения проблемной задачи. У. Куайн, например, демонстрирует наглядную схему в виде контакта двух визуальных блоков, представляющих собой ассоциацию предложения с предложением (46, 25). Опыт показывает, что подобные лингвистические схемы являются чаще всего трансформационными и используются на более продвинутом этапе обучения языку, когда основной проблемой для учащегося становится невозможность самостоятельно построить микро или макровысказывание. Для решения задачи ему нужна визуальная опора в виде наглядной схемы. Трансформационная схема отражает порядок слов в предложении в зависимости от его типа; выбор лексических единиц учащийся производит самостоятельно. Например, в английском языке, если предложение утвердительное, то порядок слов следующий: подлежащее – сказуемое – дополнение – определение – обстоятельство; если предложение вопросительное, то порядок слов обратный (речевой акт по принципу инверсии), т.е.: сказуемое – подлежащее и все остальные члены предложения. Принимая за основу такую репродуктивную схему, учащийся постепенно выстраивает высказывание и решает задачу.

Определение метода через «концептуальную» схему становится классическим после выхода работы Ф. Бартлетта (1932). Для английского ученого схема была рациональной формой памяти, в которой накопленный опыт актуализируется для решения последующих проблем. Весьма смутное представление о схеме побудило последующих исследователей приложить специальные усилия. Одна из лучших трактовок когнитивной схемы принадлежит У. Найссеру: «Схема не только план, но также и исполнитель плана. Это структура действия равно как и структура для действия… Она делает возможным развитие по некоторым определенным направлениям…» (68, 75). Такая интерпретация схемы сближает последнюю с феноменом потенциального интеллекта Р. Грегори, который выступает одновременно и «проектом», и «процессом», направленным на решение проблемной задачи. Схема всегда содержит план, в котором «прописана» структура действия.

Показательным примером использования схемы при решении проблемных задач может послужить исследование Дж. Галлини по изучению мыслительной деятельности «новичков» и «экспертов». Он предлагает испытуемым решить две задачи. Задача №1: «Расстояние в пятьсот миль представлено на карте шестью дюймами. Сколько миль составляет один дюйм?» Задача №2: «Длина ящика составляет три фута или 0.9144 метра. Скольким футам равняется ящик длиной в один метр?».

Пытаясь найти решение, новичок рассмотрит каждую из проблемных задач как новую, так как, на первый взгляд, они включают совершенно разные понятия. Эксперт же сначала определит обе задачи как проблемные задачи на измерение, а затем попытается проникнуть глубже, выявив общую схему проблемной ситуации, способствующую ее решению. Автор полагает, что представленные выше примеры можно отнести к категории проблем «прямой вариации», представленные как А/В = С/D, где А = пятьсот миль, В = шесть дюймов (0.9144 м), С – неизвестна, D = 1. Быстрое, автоматическое воспроизводство такой пропорции предполагает наличие в уме «проблемной схемы», состоящей из взаимодействующих единиц знания, объединяющих отдельные проблемы на основе общих характеристик (164, 240-243). Очевидно, что действия новичка не эффективны; он подходит к решению задачи постепенно, производя многократные вычислительные действия. Так происходит потому, что у новичков слабо развито абстрактное мышление.      В деятельности экспертов можно выделить определенные пошаговые действия: а) формирование ментальной модели; б) категоризация типовых проблем и наличие набора решений; в) установка связей между понятиями из разных сфер; г) развитие абстрактного уровня репрезентации проблемы и методов ее решения. Успешное решение проблемы экспертом во многом обусловлено наличием у него особого вида мышления – мышлением посредством «инсайта» («озарения»), когда ищущий субъект внезапно понимает то, что ранее казалось ему неизвестным. Так, американский физик Б. Франклин (XVIII в.) поставил задачу – как спустить заряды молнии с облаков на землю для измерения? Он вспомнил, как в детстве запускал змеев. Идея воздушного змея, полет которого можно контролировать, стала искомым решением. 

Большое внимание этому виду мышления уделяли представители гештальтпсихологии. По их мнению, как люди, так и животные способны переживать «инсайт», т.е. ощущение того, что нужно сделать для достижения цели. Так, В. Келер проводил эксперименты с обезьянами. Он ставил их в задачные ситуации, которые требовали нахождения тел-орудий (палка, ящики). После некоторого периода научения шимпанзе находили гештальт, вписывая в задачное поле (удаленная пища) нужный элемент (орудие). Такое решение отмечалось в поведении резким толчком («инсайт») (43). В подобных случаях переструктурирования животные проявляют разумное поведение, сопоставимое с человеческим, хотя их «представления» существенно ограничены (См.: Приложение 2.3. Рис.9).  

Интеллектуальное поведение, описанное Келером, можно охарактеризовать как внезапное, независимое от предшествующей деятельности и совершенно противоположное «пробам» как случайным актам. Механизм «разумного» решения задач заключается в том, что в оптическом поле организма существенные элементы ситуации образуют единое целое или гештальт. Элементы ситуации входят в этот гештальт, приобретают новое значение. Решение задачи возможно тогда, когда части проблемной ситуации начинают восприниматься в новом гештальте. Проблемная ситуация переструктурируется, в результате чего предметы поворачиваются новыми сторонами, обнаруживают новые свойства. 

Представляется, что явление «инсайта» - это иррациональное явление. Когда мы достигаем должного решения, мы не способны объяснить, каким образом это случилось, мы просто действовали. Но основу наших действий составляет важный иррациональный компонент – интуиция. Поэтому в ряде случаев, когда нам задают вопросы типа: «Как Вам это удалось?» или «Каким образом Вы пришли к такому решению?», мы отвечаем: «Интуиция подсказала». Интуиция необходима для того, чтобы освободиться от плена традиционных понятий и привлечь идеи из новых ресурсов. Вместе с тем, она является весьма сложным для человеческого познания феноменом. На протяжении многих столетий ученые и философы пытаются разгадать «загадку» данного явления, в результате чего появились разнообразные трактовки «интуиции». Так, К. Юнг определяет интуицию как открытость возможностям, как способность усмотреть целое в частном; это активный процесс, способ восприятия мира физических объектов (230, 9-10). Известный ученый М. Бунге рассматривает интуицию как восприятие, предполагающее быстрое распознавание, ясное понимание и способность к интерпретации. Быстрое распознавание требует наличия остроты восприятия у субъекта, а также памяти, интеллекта, опыта и информации (мы не воспринимаем то, что мы не готовы исследовать). Ясное понимание предполагает понимание значения или отношений между рядом единиц (например, в тексте или диаграмме). Иногда мы можем сказать, что интуитивно воспринимаем дедуктивную последовательность в целом, даже если некоторые связки «ускользают» от нас. Способность к интерпретации – та легкость, с которой осуществляется правильная интерпретация искусственных обозначений. Так, специалисты, обладающие «физической интуицией», «видят» в формулах нечто большее, чем просто математические обозначения: они понимают их физическое значение, знают как читать уравнения в терминах свойств или процессов (145, 68-71).

Обе представленные трактовки содержат одну общую идею, согласно которой интуиция понимается как восприятие. Но речь не идет о восприятии в общем смысле, когда оно сводится к пассивному созерцанию окружающего мира. Здесь имеется в виду «интеллектуальное» восприятие, реализуемое в процессе творческого мышления. Такая разновидность интуитивного восприятия во многом зависит от памяти, интеллектуальных способностей, и от личного опыта субъекта. Поэтому основные характеристики интуитивной деятельности (быстрое распознавание, ясное понимание, способность к интерпретации) возможны в рамках деятельности «экспертов». Определение Юнга объясняет, каким образом благодаря интуиции происходит мгновенное распознавание гештальта («целого в частном»), необходимого для решения проблемной задачи. Там, где традиционное мышление встречает на своем пути препятствие в виде отсутствия метода решения, мышление посредством «инсайта» открывает целый ряд возможностей решения.

Мышление посредством «инсайта» можно сопоставить с феноменом  «латерального мышления»  Э. де Боно. Цель ЛМ - помочь человеку уйти с наезженной колеи мышления и идти вразрез с устоявшимися стереотипами. Обращаясь к такому мышлению, человек осознанно «расчленяет» единую схему на части, что вызывает у него эффект внезапного озарения (инсайта). (25, 177-179). ЛМ предполагает, что определенный метод не является единственно возможным для решения конкретной задачи. Получение нового метода напрямую зависит от присутствия «инсайта», а применение метода к проблеме предполагает взгляд вперед, поскольку субъекта волнуют не причины его использования, а непосредственно результаты этого использования.

Весьма продуктивным способом решения проблемной задачи выступает гипотетическое мышление, когда в процессе мышления осуществляется перебор возможных вариантов искомого элемента. Если мышление посредством «инсайта» эффективно используется как в решении научных, так и практических задач, то гипотетическое мышление применяется исключительно при решении научных задач. По мнению           Дж. Эванса, гипотетическое мышление, как и ментальная модель, позволяет нам репрезентировать вероятные состояния объективного мира посредством дедукций, прогнозов, а также обосновывать собственные решения с учетом анализа будущих возможностей (159, 1-22).

Гипотеза представляет собой одну из форм перехода от старых знаний к новым. С помощью гипотезы ученый устанавливает определенные связи между наблюдаемыми и ненаблюдаемыми явлениями. Здесь важная роль отводится воображению, которое выступает в союзе с творческим мышлением и помогает познающему субъекту использовать конкретное знание в форме метода для приложения его к новой сфере, что и выражается в построении новой гипотезы. Многие из гипотез строятся на основе имеющихся аналогий, благодаря которым познающий субъект способен увидеть «необычное в обычном». Аналогия требует нарушения шаблона в мышлении, нового синтеза, способного путем установления непривычных связей открыть путь к решению проблемы.

Одной из форм научной гипотезы является метафора. Ученые порождают новые метафоры в процессе познания, когда хотят предложить новую гипотезу. Метафора необходима для развития научного знания, поскольку она всегда представляет собой метод решения, который является результатом активного взаимодействия эмпирических образов, мышления и воображения. Исходные предположения научной гипотезы берутся из различных ресурсов социального знания, а для этого усмотрения необходима интуиция. Даже отправные постулаты математической теории выбираются исходя из интуитивно предвидимых результатов, из предпонимания мысленного образа-идеи будущей теории. Э. Маккормак отмечает, что «метафора позволяет нам расширить наши знания путем соположения нормально не связанных референтов, что наводит на мысль о сходстве некоторых свойств референтов» (58, 375). Здесь наиболее важным представляется выражение «наводит на мысль о сходстве». Усматривая сходства между соотносящимися частями, интуиция позволяет выдвинуть научную гипотезу в форме метафоры. Так, химика Кекуле беспокоил вопрос, какую структурную форму имеет бензол. Однажды он увидел змею, кусающую себя за хвост, и интуитивно пришел к решению, что формула бензола может быть записана в форме кольца. Таким образом, интуитивное воображение порождает гипотезу, в том числе и научную, введением смелого и неожиданного образа в структуру мысли.

В процессе решения задачи гипотеза может быть репрезентирована не только вербально, но также и невербально. По мнению Грегори, гипотезы не следует ограничивать вербальной природой (168, 399-403). В качестве иллюстрации невербальной гипотезы он представляет наглядный график. Автор полагает, что любое уравнение может стать гипотезой, включающей абстрактные понятия и служащей для репрезентации чего-то, что находится на более глубоком уровне и непропозиционально по форме. Конечно, такое уравнение может быть выражено и посредством вербальных пропозиций, но в этом случае оно будет менее ясным и прозрачным. Тем не менее, всякая «перцептивная гипотеза» предполагает оформление вербальным языком.