Айн Рэнд и капитализм: нравственная революция

Дэвид Келли

В нашей власти начать строить мир заново.

Томас Пейн, «Здравый смысл», 1792

Кризис на финансовых рынках, как и следовало ожидать, спровоцировал резкий рост антикапиталистических настро­ений. Хотя одной из главных причин рецессии стало государ­ственное регулирование, противники капитализма и их помощники из СМИ возложили всю вину на рыночные меха­низмы и потребовали еще больше ограничить их действие. Правительство уже в беспрецедентных масштабах вмешива­ется в функционирование финансовых рынков, и можно с уверенностью сказать, что новые меры по контролю над экономикой не ограничатся Уолл-стрит.

Регулирование производства и торговли — одна из двух основных функций государства в нашей смешанной экономике. Вторая связана с перераспределением — пере­дачей доходов и богатства из одних рук в другие. В этой сфере противники капитализма также воспользовались мо­ментом, чтобы потребовать новых льгот, например гаран­тированной медицинской помощи, а также усиления нало­гового бремени для богатых людей. Экономический кризис и избрание президентом Барака Обамы выявили наличие в обществе сильного «подспудного спроса» на перераспре­деление. Чем это вызвано? Чтобы дать развернутый ответ на этот вопрос, необходимо вспомнить о генезисе капита­лизма и тщательнее проанализировать аргументы в пользу перераспределения.

Капиталистическая система сформировалась в 1750- 1850-х годах в результате трех революций. Первая из них но­сила политический характер: речь идет о триумфе либерализ­ма, и в частности доктрины о естественных правах, а также тезиса о том, что функции государства должны ограни­чиваться защитой прав личности, в том числе права собствен­ности. Вторая революция произошла в экономической тео­рии — ее символом стал труд Адама Смита «Богатство народов». Смит показал: когда людям предоставляют свобо­ду в реализации их экономических интересов, результатом становится не хаос, а спонтанный порядок — рыночная сис­тема, в рамках которой действия индивидов координируют­ся лучше, а богатства создается больше, чем при государ­ственном управлении экономикой. Третьей революцией, конечно, был Промышленный переворот. Технические инно­вации стали инструментом гигантского расширения возмож­ностей человека в сфере производства. Результатом стало не только всеобщее повышение уровня жизни, но и появление у энергичных и предприимчивых людей шансов сколотить состояние, немыслимое в прежние времена.

Политическая революция—торжество доктрины прав человека — сопровождалась утверждением нравственных идеалов: освобождением от тирании и признанием самоцен­ности каждой личности, независимо от положения в общест­ве. В то же время нравственная оценка экономической рево­люции отличалась неоднозначностью: многие считали капитализм греховным явлением. Стремление к обогаще­нию стало жертвой постулатов христианства, направленных против эгоизма и корыстолюбия. Авторы концепции спон­танного порядка понимали, что она содержит в себе нрав­ственный парадокс — греховность отдельных людей может обернуться благом для общества.

Критики рынка всегда использовали в своих целях эти сомнения в его нравственности. Социалистическое движе­ние поддерживалось тезисами о том, что капитализм порож­дает эгоизм, эксплуатацию, отчуждение и несправедливость. Более мягким проявлением этого же подхода стала концеп­ция «государства всеобщего благосостояния»—перераспре­деления доходов руками властей во имя «социальной спра­ведливости». Капитализму так и не удалось преодолеть эту изначальную нравственную неоднозначность. Его ценят за экономическое процветание, которое он приносит, и за создание необходимых предпосылок для политической и интеллектуальной свободы. Но большинство его защит­ников не готовы признать, что «капиталистический» образ жизни — реализация личных интересов за счет производ­ства и торговли — заслуживает уважения и в нравственном плане (не говоря уж о том, чтобы назвать его благородным и тем более идеальным).

В причинах нравственной антипатии по отношению к рынку ничего загадочного нет. Она связана с этикой альт­руизма, глубоко укорененной в западной культуре, да и в боль­шинстве других. По меркам альтруизма, реализация личных интересов в лучшем случае никак не связана с нравствен­ностью и заслуживает нейтрального отношения, а в худ­шем — расценивается как грех. Конечно, успех на рынке достигается за счет добровольного обмена, а значит, удов­летворения потребностей других людей. Но верно и то, что людьми, добивающимися такого успеха, движут соображе­ния личной выгоды, а в этике мотивы имеют не менее важ­ное значение, чем результат.

В просторечии понятие «альтруизм» часто обозначает просто доброту или благожелательность. Но его реальное значение в историческом и философском смысле—это само­пожертвование. Для социалистов, которые и создали этот термин, он обозначал полное подчинение отдельной личнос­ти общественному целому. Как отмечает Айн Рэнд, «главный принцип альтруизма состоит в том, что человек не вправе жить ради себя, что единственное оправдание его существо­вания —это служение другим, а самопожертвование являет­ся высочайшим моральным долгом, добродетелью и цен­ностью». Альтруизм в этом строгом понимании стал основой доя различных концепций «социальной справедливости», ис­пользуемых для обоснования перераспределения богатства руками государства. Эти государственные социальные прог­раммы предусматривают принудительные жертвы со сторо­ны людей, которых облагают налогами для их финансирова­ния. Они означают использование индивида как «ресурса» для коллектива, как средства для достижения целей других людей. И в этом заключается основополагающая причина, по которой каждый сторонник капитализма должен осуждать их с нравственных позиций.

Концепции социальной справедливости

Концепции социальной справедливости можно подразделить на две категории, связанные, соответственно, с всеобщим благосостоянием и эгалитаризмом. Согласно концепции все­общего благосостояния (социальной поддержки) все люди имеют право на самое необходимое, в том числе некий ми­нимум питания, жилья, одежды, медицинской помощи, об­разования и т.д. Обязанность общества состоит в том, чтобы гарантировать всем своим членам этот необходимый мини­мум. Однако капиталистическая система, построенная по принципу laissezfaire, таких гарантий не обеспечивает. Та­ким образом, утверждают сторонники социального обеспе­чения, капитализм не позволяет обществу выполнять это нравственное обязательство, и государство должно его моди­фицировать с тем, чтобы те люди, которые не могут обеспе­чить себе соответствующие блага собственными усилиями, все же их получали.

По мнению эгалитаристов, создаваемое в обществе богатство должно распределяться поровну. Если некоторые люди зарабатывают в 15, 50 или 100 раз больше других, это не отвечает критериям справедливости. И поскольку капи­талистическая система, построенная по принципу laissez faire, не только допускает, но и способствует подобному дис­паритету доходов, она несправедлива. Отличительной чер­той эгалитаризма являются различные статистические вы­кладки относительно распределения доходов. Скажем, в 2007 году 50% совокупного дохода в США досталось самым богатым 20% населения, а на долю самых бедных 20% при­шлось лишь 3,4%. Цель эгалитаризма — сократить этот раз­рыв: любое продвижение к равенству рассматривается как триумф справедливости.

Различие между этими двумя концепциями социаль­ной справедливости — это различие между абсолютным и сравнительным уровнем благосостояния. Сторонники со­циальной поддержки требуют, чтобы всем был обеспечен не­кий минимальный уровень жизни. Если существует эта «низ­шая планка» или социальная «страховочная сетка», уже не важно, каково имущественное положение членов общества или каков разрыв между богатыми и бедными. Поэтому адепты социального обеспечения требуют прежде всего осуществления программ помощи людям, живущим ниже

определенного уровня бедности, больным, безработным и другим обездоленным. Эгалитаристов же волнует сравни­тельное благосостояние. Они часто утверждают, что пред­почитают общество, где богатство распределяется более равномерно, даже если общий уровень жизни в нем ниже. В результате эгалитаристы выступают, в частности, за про­грессивное налогообложение, призванное обеспечить пере­распределение богатства по всей шкале доходов, а не только в пользу самых бедных граждан. Они также поддерживают национализацию таких общественных благ, как образование и здравоохранение, их полное отделение от рынка и предо­ставление всем членам общества на равной основе.

Рассмотрим эти две концепции социальной справед­ливости по очереди.

Соцобеспечение: обязанность по принуждению

В основе концепции социальной поддержки лежит тезис о том, что все люди имеют право на такие блага, как еда, кры­ша над головой и медицинская помощь. Они должны все это иметь в обязательном порядке. Соответственно, каждый, ко­му эти блага достаются от государства, получает лишь то, что ему причитается, — словно это покупатель, оплативший товар. Предоставляя социальные льготы, государство попрос­ту защищает права граждан — подобно тому, как оно защи­щает права покупателей. Ни в том, ни в другом случае благо­дарить его незачем.

Концепция прав на социальное обеспечение, или «по­ложительных прав», как их часто называют, скопирована с традиционного либерального постулата о неотъемлемом праве на жизнь, свободу и собственность. Однако различие между этими концепциями хорошо известно. Традиционные права—это права на действия без постороннего вмешатель­ства. Право на жизнь — это право действовать во имя само­сохранения, но не иммунитет от смерти по естественным причинам, даже безвременной. Право на собственность — это право на свободную куплю-продажу и использование не принадлежащих никому благ, предоставляемых природой. Это право стремиться к приобретению имущества, но не на получение имущества от природы или государства: успех в приобретении собственности никому не гарантирован.

Соответственно, эти права требуют от других людей лишь «от­рицательных» обязанностей — не вмешиваться, не ограни­чивать силой возможности индивида делать то, что он счи­тает нужным. Представим себе, что я живу вне общества, скажем на необитаемом острове: в этом случае мои права аб­солютногарантированны. Возможно, моя жизнь не будет дол­гой и уж точно не будет комфортной — но я буду полностью защищен от убийства, грабежа или физического насилия.

Права на социальное обеспечение, напротив, пред­ставляют собой права пользования определенными благами независимо от действий индивида: если вы не можете зара­ботать эти блага, вы имеете право на получение их от других. Соответственно, они возлагают на других «положитель­ные» обязанности. Если я имею право на продукты питания, кто-то обязан их вырастить. Если я не могу заплатить за них, кто-то обязан приобрести их для меня. Сторонники со­циальной поддержки порой утверждают, что эти обязанно­сти ложатся на общество в целом, а не на конкретных индиви­дов. Но общество не существует отдельно от его членов, и уж тем более не несет моральных обязательств отдельно от них, поэтому все подобные обязательства ложатся на нас. К при­меру, если права на соцобеспечение обеспечиваются государ­ством, соответствующие обязанности распространяются на всех налогоплательщиков.

Таким образом, с этической точки зрения суть концеп­ции всеобщего соцобеспечения состоит в том, что потребнос­ти одного становятся обязанностями для других. Эти обязан­ности могут распространяться только на жителей одного городка или всей страны. Они не касаются всего человечест­ва. Но во всех вариантах этой доктрины ваши обязанности не зависят отличного знакомства с тем, кому вы помогаете, или вашего желания ему помочь, или вашей убежденности в том, что он заслуживает помощи. Это обязанность не по вашему выбору, а по факту существования у него определенных по­требностей.

Этим, однако, наш анализ не исчерпывается. Если я живу на необитаемом острове, у меня, естественно, нет прав на социальную поддержку, поскольку некому предоста­вить мне соответствующие блага. По той же причине, если я живу в первобытном обществе, не имеющем понятия о ме­дицине, у меня нет права на здравоохранение. Содержание прав на соцобеспечение связано с уровнем экономического благосостояния и производственных возможностей общест­ва. Соответственно, обязанность людей удовлетворять пот­ребности других зависит от их способности это делать. Меня как индивида нельзя винить в том, что я не обеспечил других тем, что я не могу произвести для себя.

Но если я могу это произвести, но просто не хочу? До­пустим, я в состоянии зарабатывать гораздо больше, чем зарабатываю, и налоги с этих доходов могли бы прокормить голодающего. Обязан ли я работать больше, зарабатывая деньги для этого человека? Не знаю ни одного философа из числа сторонников концепции всеобщего благосостояния, который ответил бы на этот вопрос утвердительно. Моя нрав­ственная обязанность, обусловленная потребностями друго­го, зависит не только от моей способности, но и от желания производить необходимые ему блага.

Это позволяет сделать важные выводы об этической направленности концепции социального обеспечения. Она не предусматривает обязанности удовлетворять потребности людей и уж тем более добиваться в этом успеха. Обязанность носит обусловленный характер: те, кто умеет создавать бо­гатство, могут заниматься этим лишь в том случае, если дру­гим будет позволено получить его долю. Цель здесь — не столько помочь нуждающимся, сколько связать по рукам и ногам способных людей. Косвенно речь идет о том, что спо­собности и инициативность человека представляют собой общественное достояние, и он может их реализовать лишь при том условии, что они направлены на службу другим.

Эгалитаризм: «справедливое» распределение

Обратившись к эгалитаризму, мы обнаруживаем, что прихо­дим к тому же принципу — только иным логическим путем. Этической основой эгалитаризма служит не концепция прав, а идея справедливости. Глядя на общество в целом, мы видим, что доходы, богатство и власть определенным образом рас­пределяются среди индивидов и групп. И главный вопрос зву­чит так: справедлива ли существующая система распределе­ния? Если нет, ситуацию следует исправить реализацией государственных перераспределительных программ. «Чис­тая» рыночная экономика, естественно, не обеспечивает равенства индивидов. Но большинство эгалитаристов и не

утверждает, что справедливость требует строгого равенства результатов. Наиболее распространенный подход заключа­ется в презумпции в пользу такого равенства: любой отход от этого принципа должен быть оправдан пользой для общества в целом. Так, британский публицист Р.Х. Тоуни отмечал: «Не­равенство условий имеет право на существование, если оно является необходимой предпосылкой обеспечения услуг, не­обходимых сообществу». А знаменитый «принцип дифферен­циации» Джона Ролза, согласно которому неравенство допус­тимо, если оно служит интересам самых незащищенных членов общества, —лишь последний по времени вариант по­добного подхода. Иными словами, эгалитаристы понимают, что жесткая «уравниловка» чревата катастрофическими по­следствиями для производства. Они признают, что не все чле­ны общества вносят одинаковый вклад в его благосостояние. Таким образом, людей в определенной мере надо вознаграж­дать по их способностям в плане производства, чтобы стиму­лировать к труду с максимальной отдачей. Но любые разли­чия такого рода допустимы только в том случае, если они необходимы для общего блага.

В чем заключается философская основа этого постула­та? Многие эгалитаристы утверждают, что он логически вытекает из главного принципа справедливости: к людям можно относиться по-разному, только если между ними су­ществуют различия морального порядка. Однако, применяя этот основополагающий принцип к системе распределения доходов, мы для начала должны принять как данность, что об­щество в буквальном смысле занимается таким распределе­нием. Но это абсолютно ложное допущение. В условиях ры­ночной экономики результаты определяются решениями миллионов индивидов — потребителей, инвесторов, пред­принимателей и работников. Эти решения координируются законами спроса и предложения, и не случайно, скажем, ус­пешный предприниматель зарабатывает намного больше, чем поденщик. Это, однако, не является результатом каких- либо осознанных стремлений общества. В 2007 году самой высокооплачиваемой телеведущей в США была Опра Уинф­ри: она зарабатывала около 260 миллионов долларов в год. Но такую зарплату «присудило» ей не «общество», а миллио­ны поклонников, которые смотрят ее шоу. Даже в социали­стическом хозяйстве, как мы теперь знаем, экономические

результаты неподконтрольны плановым органам государ­ства. Даже в нем существует спонтанный порядок, пусть и коррупционный: результаты определяются бюрократиче­скими «междоусобицами», функционированием черного рынка и т.д.

Несмотря на отсутствие распределения в буквальном смысле, эгалитаристы часто утверждают, что общество должно гарантировать соответствие статистического распределения доходов определенным стандартам справедливости. Почему? Потому что производство материальных благ — это общест­венный процесс, основанный на сотрудничестве. Общество, где существует торговля и разделение труда, создает больше богатства, чем общество, основанное на натуральном хозяй­стве. Разделение труда означает, что в производстве конечно­го продукта участвует много людей, а торговля—что за богат­ство, созданное производителями, отвечает еще более широкий круг лиц. Эгалитаристы утверждают: эти отношения настолько меняют характер производства, что реальной про­изводственной единицей и источником богатства должна быть признана вся указанная группа участников. По крайней мере именно она обеспечивает ту разницу в благосостоянии, что су­ществует между обществом, основанном на сотрудничестве, и обществом, где такого сотрудничества нет. Поэтому именно общество должно гарантировать справедливое распределение плодов этого сотрудничества между всеми участниками.

Однако этот аргумент ло^чен лишь в том случае, ес­ли рассматривать богатство как анонимный общественный продукт, то есть если выделить вклад отдельных участников в его производство невозможно. Только в этом случае необ­ходимо постфактум разрабатывать принципы, обеспечива­ющие справедливое распределение его долей. Но это допу­щение опять же ошибочно. Так называемый общественный продукт на деле представляет собой гигантский спектр от­дельных товаров и услуг. И мы несомненно в состоянии оп­ределить тот товар или услугу, к производству которых был причастен каждый индивид. Когда же продукт произведен группой людей—например, в рамках фирмы,—тоже извест­но, кто из них что делал. В конце концов, предприниматель не нанимает работников по собственному капризу. Работника нанимают в соответствии с ожидаемой разницей в конечном продукте, которую должен принести его трудовой вклад. Это признают и сами эгалитаристы, допуская неравенство в ка­честве стимула для усилий наиболее продуктивных работни­ков по приумножению совокупного богатства общества. При этом, как отмечал Роберт Нозик, чтобы стимулировать имен­но тех, кого надо, даже эгалитарист должен признать, что нам по силам определить роль отдельных участников в производ­стве. Одним словом, основы для применения принципа спра­ведливости к статистическому распределению доходов и бо­гатства в масштабе всей экономики не существует. Нельзя рассматривать ее как огромный пирог, который добрый отец разрезает так, чтобы всем детям за столом достались одина­ковые куски.

Но когда мы откажемся от такого подхода, что прои­зойдет с принципом, о котором говорят Тоуни, Ролз и дру­гие, — принципом, согласно которому неравенство допус­тимо лишь в том случае, если оно служит интересам всех членов общества? Если его нельзя обосновать с точки зре­ния справедливости, этот принцип следует рассматривать в контексте наших обязанностей друг перед другом в каче­стве индивидов. Но тогда речь идет о том же принципе, что мы выделили, анализируя концепции социальной поддерж­ки. Он заключается в том, что люди могут пользоваться пло­дами своего продуктивного труда только при условии, что он приносит выгоду и другим. Никакой обязанности что- либо производить, создавать, зарабатывать у вас нет. Но ес­ли вы это делаете, потребности других становятся барье­ром, ограничивающим ваши усилия. Ваши способности, инициативность, ум, целеустремленность и другие качест­ва, определяющие успех, являются вашим личным достоя­нием, которое накладывает на вас обязанности перед менее способными, инициативными, умными и целеустремлен­ными людьми.

Иными словами, все концепции социальной справед­ливости основаны на тезисе о том, что личные качества явля­ются общественным «активом». Речь идет не только о том, что человек не вправе использовать свои таланты для попра­ния прав менее способных членов общества, и не только о том, что доброта и щедрость — это несомненные достоин­ства. Согласно этому тезису индивид должен воспринимать себя, хотя бы отчасти, как средство для достижения благопо­лучия других. И здесь мы подходим к сути дела. Уважая права других людей, я признаю их самоценными личностями и не должен относиться к ним как к средствам удовлетворения мо­их потребностей, каковыми являются лишь неодушевленные предметы. Какие же нравственные соображения запрещают мне и себя воспринимать как самоценную личность? Почему из уважения к собственному достоинству в качестве мораль­ного субъекта я не должен отказываться рассматривать себя как средство, поставленное на службу другим?

К индивидуалистской этике Доводы Айн Рэнд в защиту капитализма основываются на ин­дивидуалистской этике, признающей за индивидом мораль­ное право действовать в собственных интересах и полностью отвергать альтруизм.

Альтруисты утверждают, что жизнь ставит нас перед основополагающим выбором: либо жертвовать интереса­ми других ради себя, либо жертвовать своими интересами ради других. Второй вариант представляет собой альтруис­тический образ жизни, и единственная альтернатива ему, следуя этой логике, — хищничество. Однако Рэнд считает эту альтернативу ложной. Жизнь не требует от нас жертво­вать ни тем, ни другим. Интересы рационально мыслящих людей не вступают в противоречие друг с другом, и осу­ществление наших подлинных личных интересов преду­сматривает взаимодействие с другими путем мирного доб­ровольного обмена.

Чтобы понять причины этого, зададимся вопросом: как мы определяем свои личные интересы? Интерес — это ценность, которую мы стремимся обрести: богатство, удо­вольствие, безопасность, любовь, самоуважение или иное благо. Этическая философия Рэнд основана на выводе о том, что основополагающей ценностью — summum Ъопит — является сама жизнь. Именно существование живых орга­низмов, необходимость поддерживать его постоянными действиями для удовлетворения собственных потребностей порождает сам феномен ценностей. Безжизненный мир был бы миром фактов, но не ценностей, миром, в котором ни од­но состояние не может быть лучше или хуже другого. Таким образом, основополагающий критерий ценности, в соответ­ствии с которым человек должен решать, что отвечает его ин­тересам, — это его жизнь: не простое выживание, но полное удовлетворение своих потребностей за счет постоянного использования своих способностей.

Главная способность человека, главное средство его выживания — это разум. Именно разум позволяет нам жить за счет производства и тем самым подняться над рискован­ным существованием за счет охоты и собирательства. Ра­зум — основа языка, с помощью которого мы сотрудничаем и передаем друг другу знания. Разум—основа общественных институтов, действующих в соответствии с абстрактными нормами. Цель этики—дать стандарты существования в со­ответствии с разумом, служащие нашей жизни.

Чтобы жить по разуму, мы должны признать незави­симость добродетелью. Разум — индивидуальное свойство. Сколько бы человек ни узнавал от других, мыслительный процесс происходит только в его уме. Каждый из нас иници­ирует его по собственному выбору и направляет собственны­ми умственными усилиями. Таким образом, рационализм требует, чтобы мы брали на себя ответственность за поддер­жание собственной жизни и распоряжение ею.

Кроме того, чтобы жить по разуму, мы должны при­знать добродетелью продуктивность. Производство — это процесс создания ценности. Люди не могут жить безопас­ной и полной жизнью, находя все необходимое в природе, подобно другим животным. Они также не могут жить, пара­зитируя за счет других. «Хотя кто-то пытается существовать за счет грубой силы или мошенничества, — подчеркивает Рэнд, — за счет грабежа, обмана и порабощения производи­телей, существование таких людей все равно возможно только благодаря их жертвам, благодаря тем, кто мыслит и производит блага, которые присваивают себе эти граби­тели. Такие грабители — паразиты, неспособные выжить самостоятельно, они существуют только за счет уничтоже­ния тех, кто способен выжить, кто действует так, как подо­бает действовать человеку».

Эгоиста, как правило, изображают как человека, го­тового пойти на все, чтобы получить желаемое, — готового лгать, красть и подчинять себе других для удовлетворения своих желаний. Рэнд, как и большинство людей, считает такой способ действий аморальным. Но не потому, что эти поступки вредят другим, а потому, что они вредят самой личности человека, который их совершает. Субъективное желание — не мерило наших интересов, а обман, воровство и насилие — не средства добиться счастья и успеха. Добро­детели, о которых я упомянул выше, — это объективные критерии. Они укоренены в природе человека, а потому от­носятся ко всем людям. Но их цель—дать возможность каж­дому «обретать, поддерживать, реализовывать и наслаж­даться высшей ценностью, самоцелью — собственной жизнью». Таким образом, задача этики —дать нам пред­ставление о том, как реализовать наши подлинные интере­сы, а не жертвовать ими.

Принцип торговца

Как же тогда мы должны поступать по отношению к другим? Социальная этика Рэнд основывается на двух основных прин­ципах: принципе прав и принципе справедливости. Принцип прав гласит: с другими мы должны взаимодействовать мир­но, путем добровольного обмена, не применяя против них силу. Только так мы можем жить независимо, за счет соб­ственного продуктивного труда, а человек, стремящийся контролировать других — не более чем паразит. Более того, в рамках организованного общества мы должны уважать пра­ва других, если хотим, чтобы наши собственные права тоже уважали. Только так мы можем получить многочисленные выгоды от социального взаимодействия: пользу от экономи­ческого и интеллектуального обмена и ценности, которые не­сут в себе близкие личные отношения. Источник этих благ— разум, продуктивность, индивидуальность другого человека. Чтобы все это могло процветать, необходима свобода. Если я живу за счет силы, я подрубаю корни тех самых ценностей, которые стремлюсь обрести.

Принцип справедливости, или «принцип торговца», как его называет Рэнд, требует жить за счет обмена, предла­гать ценность за ценность, не пытаться приобрести незара­ботанное и не предоставлять такую возможность другим. Достойный человек не превращает свои потребности в обя­занности для других: в качестве основы для любых взаимо­отношений он предлагает что-то ценное. В то же время он не будет по принуждению брать на себя обязанность удов­летворить потребности других. Ни один человек, ценящий собственную жизнь, не может принять на себя неконкрет­ное обязательство быть «сторожем брату своему». А само­

стоятельная личность никогда не пожелает от кого-то зави­сеть — будь то хозяин или министерство здравоохранения и услуг для населения. Принцип торговца, отмечает Рэнд, — единственная основа взаимодействия людей в качестве неза­висимых и равных партнеров.

Одним словом объективистская этика рассматривает индивида как самоценную личность в самом полном понима­нии этого слова. Из этого следует, что капитализм — един­ственная справедливая и нравственная система. Капиталисти­ческое общество основано на признании и защите прав личности. В капиталистическом обществе люди могут свобод­но осуществлять свои цели по собственному разумению. Как и в любом другом обществе, при капитализме человека огра­ничивают законы природы. Продовольствие, жилье, одежда, книги и лекарства не растут на деревьях: их необходимо произ­водить. Кроме того, как и в любом обществе, при капитализме человека ограничивает небеспредельность собственной при­роды, собственных индивидуальных способностей. Но един­ственное социальное ограничение, накладываемое капитализ­мом, заключается в следующем: каждый, кто хочет получить от других какие-либо услуги, должен предложить взамен неч­то ценное. Никто не вправе использовать государственные ме­ханизмы для экспроприации того, что произвели другие.

Экономические результаты функционирования рын­ка — распределение доходов и богатства — зависят от доб­ровольных поступков и взаимодействия всех участников. Принцип справедливости относится не к результатам, а к процессу экономической деятельности. Полученный че­ловеком доход причитается ему по справедливости, если он заработан благодаря добровольному обмену, в качестве воз­награждения за предложенную им ценность, размер кото­рого определяют те, кому она предлагается. Экономисты давно уже установили, что «справедливой» цены на товар не существует в природе: таковой можно считать лишь мнение рыночных игроков о стоимости предлагаемого им товара. То же самое относится и к ценам на оказываемые людям ус­луги. Сказанное не означает, что ценность своей личности я должен определять размером своего дохода: речь идет лишь о том, что, если я желаю жить за счет обмена с други­ми, я не могу требовать, чтобы они принимали мои условия, жертвуя собственными интересами.

Человеколюбие как ценность, которую мы выбираем

Но как быть с теми, кто беден, нетрудоспособен или по иной причине не может обеспечивать себя? Это отнюдь не празд­ный вопрос — просто он не должен быть первым вопросом, которым мы задаемся, анализируя ту или иную обществен­ную систему. Представление о том, что главный критерий оценки общества—это его отношение к наименее продуктив­ным своим членами, является не чем иным, как наследием альтруизма. Христос говорил: «Блаженны нищие духом, бла­женны кроткие». Но принцип справедливости не дает ника­ких оснований, чтобы относиться к нищим и кротким с осо­бым пиететом и придавать их потребностям первостепенное значение. Если бы нам пришлось выбирать между коллекти­вистским обществом, где все не свободны, но никто и не голо­дает, и индивидуалистским обществом, где все свободны, но некоторые голодают, я бы сказал, что с нравственной точки зрения предпочтение следует отдать второму, свободному об­ществу. Никто не вправе требовать, чтобы другие служили ему не по собственной воле, даже если от этого зависит его жизнь.

Однако такой выбор перед нами не стоит. На самом де­ле при капитализме даже беднякам живется лучше, чем при социализме или в «социальном» государстве. Опыт истории учит: в обществах, где нет свободы, как, например, в совет­ском обществе, многие к тому же и голодают.

Те, кто способен трудиться, заинтересованы в эконо­мическом росте и техническом развитии, которые отличают­ся наибольшим динамизмом в условиях рынка. Капиталов­ложения и механизация позволяют задействовать труд людей, которые в ином случае не могли бы производить дос­таточно, чтобы себя обеспечить. К примеру, с появлением компьютеров и современных средств связи инвалиды полу­чили возможность работать на дому.

Что же касается тех, кто просто не в состоянии рабо­тать, то в свободном обществе всегда существует множество форм частной помощи и филантропии за пределами рынка, представленных разнообразными благотворительными об­ществами и организациями. Необходимо сразу пояснить: между эгоизмом и благотворительностью нет никакого про­тиворечия. Учитывая, какую выгоду приносят нам контакты с другими, вполне естественным представляется благожела­

тельное отношение к своим ближним, сочувствие их бедам и оказание им помощи — если для этого не требуется жерт­вовать собственными интересами. Однако между эгоисти­ческим и альтруистическим взглядами на общество сущест­вуют важные различия.

Для альтруиста человеколюбие — первостепенный этический принцип, и реализовывать его следует вплоть до самопожертвования, по принципу «отдай последнюю рубаш­ку». Отдавать — ваш нравственный долг, независимо от лю­бых других ценностей, что вы исповедуете, и от того, имеет ли право на вашу помощь тот, кому вы ее оказываете. Для эго­иста человеколюбие — один из многих способов реализации наших ценностей, включая ту ценность, которую имеет в на­ших глазах благополучие других людей. Делать это следует в контексте других ценностей, которые исповедует человек, по принципу «отдавать, когда это кому-то действительно по­может». Это не долг, и тот, кто получает помощь, не имеет на нее прав. Альтруист рассматривает человеколюбие как ис­купление вины, предполагая, что в таланте, успехе, продук­тивности и богатстве есть нечто греховное или подозритель­ное. Эгоист рассматривает перечисленные характеристики как достоинства и считает щедрость по отношению к другим проявлением гордости за то, что мы ими обладаем.

Четвертая революция В начале статьи я отметил, что капиталистический строй стал результатом трех революций, каждая из которых представляла собой радикальный разрыв с прошлым. Политическая револю­ция утвердила приоритет прав личности и принцип, согласно которому государство должно быть слугой человека, а не его хо­зяином. Экономическая революция принесла с собой понима­ние роли рынка. Промышленная революция резко расширила возможности применения плодов нашего интеллекта в произ­водственных целях. Но порвать с прошлым в этическом плане человечество так и не сумело. Принцип, согласно которому спо­собности индивида являются общественным достоянием, не­совместим со свободой. Чтобы свободное общество сохрани­лось и процветало, необходима четвертая революция, которая утвердила бы моральное право человека жить ради себя.

Дэвид Келли

В нашей власти начать строить мир заново.

Томас Пейн, «Здравый смысл», 1792

Кризис на финансовых рынках, как и следовало ожидать, спровоцировал резкий рост антикапиталистических настро­ений. Хотя одной из главных причин рецессии стало государ­ственное регулирование, противники капитализма и их помощники из СМИ возложили всю вину на рыночные меха­низмы и потребовали еще больше ограничить их действие. Правительство уже в беспрецедентных масштабах вмешива­ется в функционирование финансовых рынков, и можно с уверенностью сказать, что новые меры по контролю над экономикой не ограничатся Уолл-стрит.

Регулирование производства и торговли — одна из двух основных функций государства в нашей смешанной экономике. Вторая связана с перераспределением — пере­дачей доходов и богатства из одних рук в другие. В этой сфере противники капитализма также воспользовались мо­ментом, чтобы потребовать новых льгот, например гаран­тированной медицинской помощи, а также усиления нало­гового бремени для богатых людей. Экономический кризис и избрание президентом Барака Обамы выявили наличие в обществе сильного «подспудного спроса» на перераспре­деление. Чем это вызвано? Чтобы дать развернутый ответ на этот вопрос, необходимо вспомнить о генезисе капита­лизма и тщательнее проанализировать аргументы в пользу перераспределения.

Капиталистическая система сформировалась в 1750- 1850-х годах в результате трех революций. Первая из них но­сила политический характер: речь идет о триумфе либерализ­ма, и в частности доктрины о естественных правах, а также тезиса о том, что функции государства должны ограни­чиваться защитой прав личности, в том числе права собствен­ности. Вторая революция произошла в экономической тео­рии — ее символом стал труд Адама Смита «Богатство народов». Смит показал: когда людям предоставляют свобо­ду в реализации их экономических интересов, результатом становится не хаос, а спонтанный порядок — рыночная сис­тема, в рамках которой действия индивидов координируют­ся лучше, а богатства создается больше, чем при государ­ственном управлении экономикой. Третьей революцией, конечно, был Промышленный переворот. Технические инно­вации стали инструментом гигантского расширения возмож­ностей человека в сфере производства. Результатом стало не только всеобщее повышение уровня жизни, но и появление у энергичных и предприимчивых людей шансов сколотить состояние, немыслимое в прежние времена.

Политическая революция—торжество доктрины прав человека — сопровождалась утверждением нравственных идеалов: освобождением от тирании и признанием самоцен­ности каждой личности, независимо от положения в общест­ве. В то же время нравственная оценка экономической рево­люции отличалась неоднозначностью: многие считали капитализм греховным явлением. Стремление к обогаще­нию стало жертвой постулатов христианства, направленных против эгоизма и корыстолюбия. Авторы концепции спон­танного порядка понимали, что она содержит в себе нрав­ственный парадокс — греховность отдельных людей может обернуться благом для общества.

Критики рынка всегда использовали в своих целях эти сомнения в его нравственности. Социалистическое движе­ние поддерживалось тезисами о том, что капитализм порож­дает эгоизм, эксплуатацию, отчуждение и несправедливость. Более мягким проявлением этого же подхода стала концеп­ция «государства всеобщего благосостояния»—перераспре­деления доходов руками властей во имя «социальной спра­ведливости». Капитализму так и не удалось преодолеть эту изначальную нравственную неоднозначность. Его ценят за экономическое процветание, которое он приносит, и за создание необходимых предпосылок для политической и интеллектуальной свободы. Но большинство его защит­ников не готовы признать, что «капиталистический» образ жизни — реализация личных интересов за счет производ­ства и торговли — заслуживает уважения и в нравственном плане (не говоря уж о том, чтобы назвать его благородным и тем более идеальным).

В причинах нравственной антипатии по отношению к рынку ничего загадочного нет. Она связана с этикой альт­руизма, глубоко укорененной в западной культуре, да и в боль­шинстве других. По меркам альтруизма, реализация личных интересов в лучшем случае никак не связана с нравствен­ностью и заслуживает нейтрального отношения, а в худ­шем — расценивается как грех. Конечно, успех на рынке достигается за счет добровольного обмена, а значит, удов­летворения потребностей других людей. Но верно и то, что людьми, добивающимися такого успеха, движут соображе­ния личной выгоды, а в этике мотивы имеют не менее важ­ное значение, чем результат.

В просторечии понятие «альтруизм» часто обозначает просто доброту или благожелательность. Но его реальное значение в историческом и философском смысле—это само­пожертвование. Для социалистов, которые и создали этот термин, он обозначал полное подчинение отдельной личнос­ти общественному целому. Как отмечает Айн Рэнд, «главный принцип альтруизма состоит в том, что человек не вправе жить ради себя, что единственное оправдание его существо­вания —это служение другим, а самопожертвование являет­ся высочайшим моральным долгом, добродетелью и цен­ностью». Альтруизм в этом строгом понимании стал основой доя различных концепций «социальной справедливости», ис­пользуемых для обоснования перераспределения богатства руками государства. Эти государственные социальные прог­раммы предусматривают принудительные жертвы со сторо­ны людей, которых облагают налогами для их финансирова­ния. Они означают использование индивида как «ресурса» для коллектива, как средства для достижения целей других людей. И в этом заключается основополагающая причина, по которой каждый сторонник капитализма должен осуждать их с нравственных позиций.

Концепции социальной справедливости

Концепции социальной справедливости можно подразделить на две категории, связанные, соответственно, с всеобщим благосостоянием и эгалитаризмом. Согласно концепции все­общего благосостояния (социальной поддержки) все люди имеют право на самое необходимое, в том числе некий ми­нимум питания, жилья, одежды, медицинской помощи, об­разования и т.д. Обязанность общества состоит в том, чтобы гарантировать всем своим членам этот необходимый мини­мум. Однако капиталистическая система, построенная по принципу laissezfaire, таких гарантий не обеспечивает. Та­ким образом, утверждают сторонники социального обеспе­чения, капитализм не позволяет обществу выполнять это нравственное обязательство, и государство должно его моди­фицировать с тем, чтобы те люди, которые не могут обеспе­чить себе соответствующие блага собственными усилиями, все же их получали.

По мнению эгалитаристов, создаваемое в обществе богатство должно распределяться поровну. Если некоторые люди зарабатывают в 15, 50 или 100 раз больше других, это не отвечает критериям справедливости. И поскольку капи­талистическая система, построенная по принципу laissez faire, не только допускает, но и способствует подобному дис­паритету доходов, она несправедлива. Отличительной чер­той эгалитаризма являются различные статистические вы­кладки относительно распределения доходов. Скажем, в 2007 году 50% совокупного дохода в США досталось самым богатым 20% населения, а на долю самых бедных 20% при­шлось лишь 3,4%. Цель эгалитаризма — сократить этот раз­рыв: любое продвижение к равенству рассматривается как триумф справедливости.

Различие между этими двумя концепциями социаль­ной справедливости — это различие между абсолютным и сравнительным уровнем благосостояния. Сторонники со­циальной поддержки требуют, чтобы всем был обеспечен не­кий минимальный уровень жизни. Если существует эта «низ­шая планка» или социальная «страховочная сетка», уже не важно, каково имущественное положение членов общества или каков разрыв между богатыми и бедными. Поэтому адепты социального обеспечения требуют прежде всего осуществления программ помощи людям, живущим ниже

определенного уровня бедности, больным, безработным и другим обездоленным. Эгалитаристов же волнует сравни­тельное благосостояние. Они часто утверждают, что пред­почитают общество, где богатство распределяется более равномерно, даже если общий уровень жизни в нем ниже. В результате эгалитаристы выступают, в частности, за про­грессивное налогообложение, призванное обеспечить пере­распределение богатства по всей шкале доходов, а не только в пользу самых бедных граждан. Они также поддерживают национализацию таких общественных благ, как образование и здравоохранение, их полное отделение от рынка и предо­ставление всем членам общества на равной основе.

Рассмотрим эти две концепции социальной справед­ливости по очереди.

Соцобеспечение: обязанность по принуждению

В основе концепции социальной поддержки лежит тезис о том, что все люди имеют право на такие блага, как еда, кры­ша над головой и медицинская помощь. Они должны все это иметь в обязательном порядке. Соответственно, каждый, ко­му эти блага достаются от государства, получает лишь то, что ему причитается, — словно это покупатель, оплативший товар. Предоставляя социальные льготы, государство попрос­ту защищает права граждан — подобно тому, как оно защи­щает права покупателей. Ни в том, ни в другом случае благо­дарить его незачем.

Концепция прав на социальное обеспечение, или «по­ложительных прав», как их часто называют, скопирована с традиционного либерального постулата о неотъемлемом праве на жизнь, свободу и собственность. Однако различие между этими концепциями хорошо известно. Традиционные права—это права на действия без постороннего вмешатель­ства. Право на жизнь — это право действовать во имя само­сохранения, но не иммунитет от смерти по естественным причинам, даже безвременной. Право на собственность — это право на свободную куплю-продажу и использование не принадлежащих никому благ, предоставляемых природой. Это право стремиться к приобретению имущества, но не на получение имущества от природы или государства: успех в приобретении собственности никому не гарантирован.

Соответственно, эти права требуют от других людей лишь «от­рицательных» обязанностей — не вмешиваться, не ограни­чивать силой возможности индивида делать то, что он счи­тает нужным. Представим себе, что я живу вне общества, скажем на необитаемом острове: в этом случае мои права аб­солютногарантированны. Возможно, моя жизнь не будет дол­гой и уж точно не будет комфортной — но я буду полностью защищен от убийства, грабежа или физического насилия.

Права на социальное обеспечение, напротив, пред­ставляют собой права пользования определенными благами независимо от действий индивида: если вы не можете зара­ботать эти блага, вы имеете право на получение их от других. Соответственно, они возлагают на других «положитель­ные» обязанности. Если я имею право на продукты питания, кто-то обязан их вырастить. Если я не могу заплатить за них, кто-то обязан приобрести их для меня. Сторонники со­циальной поддержки порой утверждают, что эти обязанно­сти ложатся на общество в целом, а не на конкретных индиви­дов. Но общество не существует отдельно от его членов, и уж тем более не несет моральных обязательств отдельно от них, поэтому все подобные обязательства ложатся на нас. К при­меру, если права на соцобеспечение обеспечиваются государ­ством, соответствующие обязанности распространяются на всех налогоплательщиков.

Таким образом, с этической точки зрения суть концеп­ции всеобщего соцобеспечения состоит в том, что потребнос­ти одного становятся обязанностями для других. Эти обязан­ности могут распространяться только на жителей одного городка или всей страны. Они не касаются всего человечест­ва. Но во всех вариантах этой доктрины ваши обязанности не зависят отличного знакомства с тем, кому вы помогаете, или вашего желания ему помочь, или вашей убежденности в том, что он заслуживает помощи. Это обязанность не по вашему выбору, а по факту существования у него определенных по­требностей.

Этим, однако, наш анализ не исчерпывается. Если я живу на необитаемом острове, у меня, естественно, нет прав на социальную поддержку, поскольку некому предоста­вить мне соответствующие блага. По той же причине, если я живу в первобытном обществе, не имеющем понятия о ме­дицине, у меня нет права на здравоохранение. Содержание прав на соцобеспечение связано с уровнем экономического благосостояния и производственных возможностей общест­ва. Соответственно, обязанность людей удовлетворять пот­ребности других зависит от их способности это делать. Меня как индивида нельзя винить в том, что я не обеспечил других тем, что я не могу произвести для себя.

Но если я могу это произвести, но просто не хочу? До­пустим, я в состоянии зарабатывать гораздо больше, чем зарабатываю, и налоги с этих доходов могли бы прокормить голодающего. Обязан ли я работать больше, зарабатывая деньги для этого человека? Не знаю ни одного философа из числа сторонников концепции всеобщего благосостояния, который ответил бы на этот вопрос утвердительно. Моя нрав­ственная обязанность, обусловленная потребностями друго­го, зависит не только от моей способности, но и от желания производить необходимые ему блага.

Это позволяет сделать важные выводы об этической направленности концепции социального обеспечения. Она не предусматривает обязанности удовлетворять потребности людей и уж тем более добиваться в этом успеха. Обязанность носит обусловленный характер: те, кто умеет создавать бо­гатство, могут заниматься этим лишь в том случае, если дру­гим будет позволено получить его долю. Цель здесь — не столько помочь нуждающимся, сколько связать по рукам и ногам способных людей. Косвенно речь идет о том, что спо­собности и инициативность человека представляют собой общественное достояние, и он может их реализовать лишь при том условии, что они направлены на службу другим.

Эгалитаризм: «справедливое» распределение

Обратившись к эгалитаризму, мы обнаруживаем, что прихо­дим к тому же принципу — только иным логическим путем. Этической основой эгалитаризма служит не концепция прав, а идея справедливости. Глядя на общество в целом, мы видим, что доходы, богатство и власть определенным образом рас­пределяются среди индивидов и групп. И главный вопрос зву­чит так: справедлива ли существующая система распределе­ния? Если нет, ситуацию следует исправить реализацией государственных перераспределительных программ. «Чис­тая» рыночная экономика, естественно, не обеспечивает равенства индивидов. Но большинство эгалитаристов и не

утверждает, что справедливость требует строгого равенства результатов. Наиболее распространенный подход заключа­ется в презумпции в пользу такого равенства: любой отход от этого принципа должен быть оправдан пользой для общества в целом. Так, британский публицист Р.Х. Тоуни отмечал: «Не­равенство условий имеет право на существование, если оно является необходимой предпосылкой обеспечения услуг, не­обходимых сообществу». А знаменитый «принцип дифферен­циации» Джона Ролза, согласно которому неравенство допус­тимо, если оно служит интересам самых незащищенных членов общества, —лишь последний по времени вариант по­добного подхода. Иными словами, эгалитаристы понимают, что жесткая «уравниловка» чревата катастрофическими по­следствиями для производства. Они признают, что не все чле­ны общества вносят одинаковый вклад в его благосостояние. Таким образом, людей в определенной мере надо вознаграж­дать по их способностям в плане производства, чтобы стиму­лировать к труду с максимальной отдачей. Но любые разли­чия такого рода допустимы только в том случае, если они необходимы для общего блага.

В чем заключается философская основа этого постула­та? Многие эгалитаристы утверждают, что он логически вытекает из главного принципа справедливости: к людям можно относиться по-разному, только если между ними су­ществуют различия морального порядка. Однако, применяя этот основополагающий принцип к системе распределения доходов, мы для начала должны принять как данность, что об­щество в буквальном смысле занимается таким распределе­нием. Но это абсолютно ложное допущение. В условиях ры­ночной экономики результаты определяются решениями миллионов индивидов — потребителей, инвесторов, пред­принимателей и работников. Эти решения координируются законами спроса и предложения, и не случайно, скажем, ус­пешный предприниматель зарабатывает намного больше, чем поденщик. Это, однако, не является результатом каких- либо осознанных стремлений общества. В 2007 году самой высокооплачиваемой телеведущей в США была Опра Уинф­ри: она зарабатывала около 260 миллионов долларов в год. Но такую зарплату «присудило» ей не «общество», а миллио­ны поклонников, которые смотрят ее шоу. Даже в социали­стическом хозяйстве, как мы теперь знаем, экономические

результаты неподконтрольны плановым органам государ­ства. Даже в нем существует спонтанный порядок, пусть и коррупционный: результаты определяются бюрократиче­скими «междоусобицами», функционированием черного рынка и т.д.

Несмотря на отсутствие распределения в буквальном смысле, эгалитаристы часто утверждают, что общество должно гарантировать соответствие статистического распределения доходов определенным стандартам справедливости. Почему? Потому что производство материальных благ — это общест­венный процесс, основанный на сотрудничестве. Общество, где существует торговля и разделение труда, создает больше богатства, чем общество, основанное на натуральном хозяй­стве. Разделение труда означает, что в производстве конечно­го продукта участвует много людей, а торговля—что за богат­ство, созданное производителями, отвечает еще более широкий круг лиц. Эгалитаристы утверждают: эти отношения настолько меняют характер производства, что реальной про­изводственной единицей и источником богатства должна быть признана вся указанная группа участников. По крайней мере именно она обеспечивает ту разницу в благосостоянии, что су­ществует между обществом, основанном на сотрудничестве, и обществом, где такого сотрудничества нет. Поэтому именно общество должно гарантировать справедливое распределение плодов этого сотрудничества между всеми участниками.

Однако этот аргумент ло^чен лишь в том случае, ес­ли рассматривать богатство как анонимный общественный продукт, то есть если выделить вклад отдельных участников в его производство невозможно. Только в этом случае необ­ходимо постфактум разрабатывать принципы, обеспечива­ющие справедливое распределение его долей. Но это допу­щение опять же ошибочно. Так называемый общественный продукт на деле представляет собой гигантский спектр от­дельных товаров и услуг. И мы несомненно в состоянии оп­ределить тот товар или услугу, к производству которых был причастен каждый индивид. Когда же продукт произведен группой людей—например, в рамках фирмы,—тоже извест­но, кто из них что делал. В конце концов, предприниматель не нанимает работников по собственному капризу. Работника нанимают в соответствии с ожидаемой разницей в конечном продукте, которую должен принести его трудовой вклад. Это признают и сами эгалитаристы, допуская неравенство в ка­честве стимула для усилий наиболее продуктивных работни­ков по приумножению совокупного богатства общества. При этом, как отмечал Роберт Нозик, чтобы стимулировать имен­но тех, кого надо, даже эгалитарист должен признать, что нам по силам определить роль отдельных участников в производ­стве. Одним словом, основы для применения принципа спра­ведливости к статистическому распределению доходов и бо­гатства в масштабе всей экономики не существует. Нельзя рассматривать ее как огромный пирог, который добрый отец разрезает так, чтобы всем детям за столом достались одина­ковые куски.

Но когда мы откажемся от такого подхода, что прои­зойдет с принципом, о котором говорят Тоуни, Ролз и дру­гие, — принципом, согласно которому неравенство допус­тимо лишь в том случае, если оно служит интересам всех членов общества? Если его нельзя обосновать с точки зре­ния справедливости, этот принцип следует рассматривать в контексте наших обязанностей друг перед другом в каче­стве индивидов. Но тогда речь идет о том же принципе, что мы выделили, анализируя концепции социальной поддерж­ки. Он заключается в том, что люди могут пользоваться пло­дами своего продуктивного труда только при условии, что он приносит выгоду и другим. Никакой обязанности что- либо производить, создавать, зарабатывать у вас нет. Но ес­ли вы это делаете, потребности других становятся барье­ром, ограничивающим ваши усилия. Ваши способности, инициативность, ум, целеустремленность и другие качест­ва, определяющие успех, являются вашим личным достоя­нием, которое накладывает на вас обязанности перед менее способными, инициативными, умными и целеустремлен­ными людьми.

Иными словами, все концепции социальной справед­ливости основаны на тезисе о том, что личные качества явля­ются общественным «активом». Речь идет не только о том, что человек не вправе использовать свои таланты для попра­ния прав менее способных членов общества, и не только о том, что доброта и щедрость — это несомненные достоин­ства. Согласно этому тезису индивид должен воспринимать себя, хотя бы отчасти, как средство для достижения благопо­лучия других. И здесь мы подходим к сути дела. Уважая права других людей, я признаю их самоценными личностями и не должен относиться к ним как к средствам удовлетворения мо­их потребностей, каковыми являются лишь неодушевленные предметы. Какие же нравственные соображения запрещают мне и себя воспринимать как самоценную личность? Почему из уважения к собственному достоинству в качестве мораль­ного субъекта я не должен отказываться рассматривать себя как средство, поставленное на службу другим?

К индивидуалистской этике Доводы Айн Рэнд в защиту капитализма основываются на ин­дивидуалистской этике, признающей за индивидом мораль­ное право действовать в собственных интересах и полностью отвергать альтруизм.

Альтруисты утверждают, что жизнь ставит нас перед основополагающим выбором: либо жертвовать интереса­ми других ради себя, либо жертвовать своими интересами ради других. Второй вариант представляет собой альтруис­тический образ жизни, и единственная альтернатива ему, следуя этой логике, — хищничество. Однако Рэнд считает эту альтернативу ложной. Жизнь не требует от нас жертво­вать ни тем, ни другим. Интересы рационально мыслящих людей не вступают в противоречие друг с другом, и осу­ществление наших подлинных личных интересов преду­сматривает взаимодействие с другими путем мирного доб­ровольного обмена.

Чтобы понять причины этого, зададимся вопросом: как мы определяем свои личные интересы? Интерес — это ценность, которую мы стремимся обрести: богатство, удо­вольствие, безопасность, любовь, самоуважение или иное благо. Этическая философия Рэнд основана на выводе о том, что основополагающей ценностью — summum Ъопит — является сама жизнь. Именно существование живых орга­низмов, необходимость поддерживать его постоянными действиями для удовлетворения собственных потребностей порождает сам феномен ценностей. Безжизненный мир был бы миром фактов, но не ценностей, миром, в котором ни од­но состояние не может быть лучше или хуже другого. Таким образом, основополагающий критерий ценности, в соответ­ствии с которым человек должен решать, что отвечает его ин­тересам, — это его жизнь: не простое выживание, но полное удовлетворение своих потребностей за счет постоянного использования своих способностей.

Главная способность человека, главное средство его выживания — это разум. Именно разум позволяет нам жить за счет производства и тем самым подняться над рискован­ным существованием за счет охоты и собирательства. Ра­зум — основа языка, с помощью которого мы сотрудничаем и передаем друг другу знания. Разум—основа общественных институтов, действующих в соответствии с абстрактными нормами. Цель этики—дать стандарты существования в со­ответствии с разумом, служащие нашей жизни.

Чтобы жить по разуму, мы должны признать незави­симость добродетелью. Разум — индивидуальное свойство. Сколько бы человек ни узнавал от других, мыслительный процесс происходит только в его уме. Каждый из нас иници­ирует его по собственному выбору и направляет собственны­ми умственными усилиями. Таким образом, рационализм требует, чтобы мы брали на себя ответственность за поддер­жание собственной жизни и распоряжение ею.

Кроме того, чтобы жить по разуму, мы должны при­знать добродетелью продуктивность. Производство — это процесс создания ценности. Люди не могут жить безопас­ной и полной жизнью, находя все необходимое в природе, подобно другим животным. Они также не могут жить, пара­зитируя за счет других. «Хотя кто-то пытается существовать за счет грубой силы или мошенничества, — подчеркивает Рэнд, — за счет грабежа, обмана и порабощения производи­телей, существование таких людей все равно возможно только благодаря их жертвам, благодаря тем, кто мыслит и производит блага, которые присваивают себе эти граби­тели. Такие грабители — паразиты, неспособные выжить самостоятельно, они существуют только за счет уничтоже­ния тех, кто способен выжить, кто действует так, как подо­бает действовать человеку».

Эгоиста, как правило, изображают как человека, го­тового пойти на все, чтобы получить желаемое, — готового лгать, красть и подчинять себе других для удовлетворения своих желаний. Рэнд, как и большинство людей, считает такой способ действий аморальным. Но не потому, что эти поступки вредят другим, а потому, что они вредят самой личности человека, который их совершает. Субъективное желание — не мерило наших интересов, а обман, воровство и насилие — не средства добиться счастья и успеха. Добро­детели, о которых я упомянул выше, — это объективные критерии. Они укоренены в природе человека, а потому от­носятся ко всем людям. Но их цель—дать возможность каж­дому «обретать, поддерживать, реализовывать и наслаж­даться высшей ценностью, самоцелью — собственной жизнью». Таким образом, задача этики —дать нам пред­ставление о том, как реализовать наши подлинные интере­сы, а не жертвовать ими.

Принцип торговца

Как же тогда мы должны поступать по отношению к другим? Социальная этика Рэнд основывается на двух основных прин­ципах: принципе прав и принципе справедливости. Принцип прав гласит: с другими мы должны взаимодействовать мир­но, путем добровольного обмена, не применяя против них силу. Только так мы можем жить независимо, за счет соб­ственного продуктивного труда, а человек, стремящийся контролировать других — не более чем паразит. Более того, в рамках организованного общества мы должны уважать пра­ва других, если хотим, чтобы наши собственные права тоже уважали. Только так мы можем получить многочисленные выгоды от социального взаимодействия: пользу от экономи­ческого и интеллектуального обмена и ценности, которые не­сут в себе близкие личные отношения. Источник этих благ— разум, продуктивность, индивидуальность другого человека. Чтобы все это могло процветать, необходима свобода. Если я живу за счет силы, я подрубаю корни тех самых ценностей, которые стремлюсь обрести.

Принцип справедливости, или «принцип торговца», как его называет Рэнд, требует жить за счет обмена, предла­гать ценность за ценность, не пытаться приобрести незара­ботанное и не предоставлять такую возможность другим. Достойный человек не превращает свои потребности в обя­занности для других: в качестве основы для любых взаимо­отношений он предлагает что-то ценное. В то же время он не будет по принуждению брать на себя обязанность удов­летворить потребности других. Ни один человек, ценящий собственную жизнь, не может принять на себя неконкрет­ное обязательство быть «сторожем брату своему». А само­

стоятельная личность никогда не пожелает от кого-то зави­сеть — будь то хозяин или министерство здравоохранения и услуг для населения. Принцип торговца, отмечает Рэнд, — единственная основа взаимодействия людей в качестве неза­висимых и равных партнеров.

Одним словом объективистская этика рассматривает индивида как самоценную личность в самом полном понима­нии этого слова. Из этого следует, что капитализм — един­ственная справедливая и нравственная система. Капиталисти­ческое общество основано на признании и защите прав личности. В капиталистическом обществе люди могут свобод­но осуществлять свои цели по собственному разумению. Как и в любом другом обществе, при капитализме человека огра­ничивают законы природы. Продовольствие, жилье, одежда, книги и лекарства не растут на деревьях: их необходимо произ­водить. Кроме того, как и в любом обществе, при капитализме человека ограничивает небеспредельность собственной при­роды, собственных индивидуальных способностей. Но един­ственное социальное ограничение, накладываемое капитализ­мом, заключается в следующем: каждый, кто хочет получить от других какие-либо услуги, должен предложить взамен неч­то ценное. Никто не вправе использовать государственные ме­ханизмы для экспроприации того, что произвели другие.

Экономические результаты функционирования рын­ка — распределение доходов и богатства — зависят от доб­ровольных поступков и взаимодействия всех участников. Принцип справедливости относится не к результатам, а к процессу экономической деятельности. Полученный че­ловеком доход причитается ему по справедливости, если он заработан благодаря добровольному обмену, в качестве воз­награждения за предложенную им ценность, размер кото­рого определяют те, кому она предлагается. Экономисты давно уже установили, что «справедливой» цены на товар не существует в природе: таковой можно считать лишь мнение рыночных игроков о стоимости предлагаемого им товара. То же самое относится и к ценам на оказываемые людям ус­луги. Сказанное не означает, что ценность своей личности я должен определять размером своего дохода: речь идет лишь о том, что, если я желаю жить за счет обмена с други­ми, я не могу требовать, чтобы они принимали мои условия, жертвуя собственными интересами.

Человеколюбие как ценность, которую мы выбираем

Но как быть с теми, кто беден, нетрудоспособен или по иной причине не может обеспечивать себя? Это отнюдь не празд­ный вопрос — просто он не должен быть первым вопросом, которым мы задаемся, анализируя ту или иную обществен­ную систему. Представление о том, что главный критерий оценки общества—это его отношение к наименее продуктив­ным своим членами, является не чем иным, как наследием альтруизма. Христос говорил: «Блаженны нищие духом, бла­женны кроткие». Но принцип справедливости не дает ника­ких оснований, чтобы относиться к нищим и кротким с осо­бым пиететом и придавать их потребностям первостепенное значение. Если бы нам пришлось выбирать между коллекти­вистским обществом, где все не свободны, но никто и не голо­дает, и индивидуалистским обществом, где все свободны, но некоторые голодают, я бы сказал, что с нравственной точки зрения предпочтение следует отдать второму, свободному об­ществу. Никто не вправе требовать, чтобы другие служили ему не по собственной воле, даже если от этого зависит его жизнь.

Однако такой выбор перед нами не стоит. На самом де­ле при капитализме даже беднякам живется лучше, чем при социализме или в «социальном» государстве. Опыт истории учит: в обществах, где нет свободы, как, например, в совет­ском обществе, многие к тому же и голодают.

Те, кто способен трудиться, заинтересованы в эконо­мическом росте и техническом развитии, которые отличают­ся наибольшим динамизмом в условиях рынка. Капиталов­ложения и механизация позволяют задействовать труд людей, которые в ином случае не могли бы производить дос­таточно, чтобы себя обеспечить. К примеру, с появлением компьютеров и современных средств связи инвалиды полу­чили возможность работать на дому.

Что же касается тех, кто просто не в состоянии рабо­тать, то в свободном обществе всегда существует множество форм частной помощи и филантропии за пределами рынка, представленных разнообразными благотворительными об­ществами и организациями. Необходимо сразу пояснить: между эгоизмом и благотворительностью нет никакого про­тиворечия. Учитывая, какую выгоду приносят нам контакты с другими, вполне естественным представляется благожела­

тельное отношение к своим ближним, сочувствие их бедам и оказание им помощи — если для этого не требуется жерт­вовать собственными интересами. Однако между эгоисти­ческим и альтруистическим взглядами на общество сущест­вуют важные различия.

Для альтруиста человеколюбие — первостепенный этический принцип, и реализовывать его следует вплоть до самопожертвования, по принципу «отдай последнюю рубаш­ку». Отдавать — ваш нравственный долг, независимо от лю­бых других ценностей, что вы исповедуете, и от того, имеет ли право на вашу помощь тот, кому вы ее оказываете. Для эго­иста человеколюбие — один из многих способов реализации наших ценностей, включая ту ценность, которую имеет в на­ших глазах благополучие других людей. Делать это следует в контексте других ценностей, которые исповедует человек, по принципу «отдавать, когда это кому-то действительно по­может». Это не долг, и тот, кто получает помощь, не имеет на нее прав. Альтруист рассматривает человеколюбие как ис­купление вины, предполагая, что в таланте, успехе, продук­тивности и богатстве есть нечто греховное или подозритель­ное. Эгоист рассматривает перечисленные характеристики как достоинства и считает щедрость по отношению к другим проявлением гордости за то, что мы ими обладаем.

Четвертая революция В начале статьи я отметил, что капиталистический строй стал результатом трех революций, каждая из которых представляла собой радикальный разрыв с прошлым. Политическая револю­ция утвердила приоритет прав личности и принцип, согласно которому государство должно быть слугой человека, а не его хо­зяином. Экономическая революция принесла с собой понима­ние роли рынка. Промышленная революция резко расширила возможности применения плодов нашего интеллекта в произ­водственных целях. Но порвать с прошлым в этическом плане человечество так и не сумело. Принцип, согласно которому спо­собности индивида являются общественным достоянием, не­совместим со свободой. Чтобы свободное общество сохрани­лось и процветало, необходима четвертая революция, которая утвердила бы моральное право человека жить ради себя.