Коммерческая медицина и мотив сострадания

Том Дж. Палмер

Должно быть, коммерческая медицина—это нечто отврати­тельное и аморальное. В конце концов, ее ругают все кому не лень. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, Canadian Broad­casting Corporation транслирует передачу, в которой реши­тельно осуждается существование частных больниц. Многие утверждают: когда врачей, сестер и больничную админист­рацию волнует только доход, на смену сопереживанию при­ходят черствость и эгоизм. Но мне только что довелось взгля­нуть на эту ситуацию по-новому, когда я, проходя лечение от тяжелого и весьма болезненного недуга, побывал в двух боль­ницах, одна из которых работает на коммерческой основе, а другая—на некоммерческой.

Недавно у меня произошел разрыв межпозвоночного диска — такую боль мне не приходилось испытывать никог­да. Я обратился к специалисту в местной коммерческой боль­нице, и он в течение часа организовал мне МРТ (магнитно- резонансную томографию) в близлежащей коммерческой рентгенологической клинике. Затем он устроил мне эпиду- ральную инъекцию, чтобы ослабить воспаление позвоноч­ных нервов, которые и вызывали боль. Я так страдал, что ед­ва мог двигаться. Врачи и сестры в коммерческой клинике и больнице отнеслись ко мне необычайно доброжелательно и любезно. Когда сестра разъяснила мне предстоящую про­цедуру и убедилась, что я понял все указания, врач, предста­вившись, подробно рассказал обо всех этапах процедуры и сделал укол — весьма профессионально и с явной заботой о моем самочувствии.

Прошло несколько недель. Мое состояние—хотя я все еще страдал от боли и не мог свободно двигаться — намного улучшилось. Чтобы мое здоровье окончательно пришло в норму, лечащий врач порекомендовал мне еще одну эпиду- ральную инъекцию. К сожалению, в коммерческой клинике, где мне делали первый укол, свободных мест не было — все процедуры были расписаны на три недели вперед. Я не хотел ждать так долго и обзвонил несколько ближайших больниц. В одной некоммерческой больнице — весьма известной и пользующейся хорошей репутацией — меня были готовы принять через два дня. Я с радостью согласился.

Когда я приехал в эту больницу, меня встретили не­сколько весьма любезных пенсионерок и пенсионеров, оде­тых в аккуратную униформу добровольцев-помощников. Они были искренне доброжелательны — ничего другого я и не ожидал от некоммерческого медицинского учрежде­ния. Затем я, опираясь на палку, доковылял до отделения обезболивания и зарегистрировался. Подошедшая сестра назвала мое имя, и когда я откликнулся, села рядом со мной в приемной. Она начала расспрашивать меня там же—в при­сутствии других пациентов. К счастью, «неудобных» вопро­сов не прозвучало. Тем временем я заметил, что другие сест­ры разговаривают с больными в приказном тоне. Одна из них велела женщине, явно страдавшей от боли, пересесть на дру­гой стул. Пациентка пояснила, что ей удобнее там, где она на­ходится, но сестра, указав на другой стул, резко оборвала ее: «Нет, пересядьте!» Когда она подошла ко мне, по моему виду, наверно, было ясно, что я не позволю обращаться с собой та­ким образом. В результате сестра, не произнося ни слова, ука­зала мне на дверь в процедурную, и я прошел туда.

Вошедший врач не представился и не обменялся со мной рукопожатием. Заглянув в историю болезни, он что- то пробормотал себе под нос, а затем велел мне сесть на ку­шетку, спустить брюки и задрать рубашку. Я заметил: ког­да мне делали первый укол, меня положили на бок, и так мне было удобнее, поскольку сидя я испытывал боль. Врач ответил, что предпочитает провести процедуру, когда я си­жу. Я вновь повторил, что лежа мне удобнее. Тогда он ска­зал — если пациент сидит, это обеспечивает лучший доступ к больному месту. Поскольку этот довод касался не только его, но и моих интересов, я уступил. Затем, в отличие от врача в коммерческой больнице, он вонзил в меня иглу и впрыс­нул обезболивающее с такой неожиданной и болезненной грубостью, что я даже вскрикнул — в прошлый раз подоб­ных неприятных ощущений я не испытывал. Затем врач вынул иглу, сделал заметку в истории болезни и удалил­ся. Сестра вручила мне квитанцию и показала, где выход. Я расплатился и ушел.

Прибыль и сострадание Конечно, этих частных наблюдений недостаточно, чтобы су­дить о сравнительных достоинствах коммерческой и неком­мерческой медицины, но сделать кое-какие выводы о сочета­нии прибыльности с состраданием они позволяют. Я не утверждаю, что добрые люди, способные на сочувствие, тру­дятся только в коммерческих больницах: пожилые волонте­ры в некоммерческой клинике несомненно обладали этими качествами. Но я не могу избавиться от мысли, что у врачей и сестер в коммерческой больнице есть какие-то стимулы, побуждающие их не только делать свое дело, но и сопережи­вать больным. Так или иначе, если мне понадобится допол­нительное лечение или кто-то попросит меня порекомендо­вать хорошее медицинское учреждение, я сразу подумаю о коммерческой клинике. Но я никогда больше не обращусь в некоммерческую больницу и никогда ее не порекомендую. Причина очевидна: поведение тамошних врачей и сестер не вызывает у меня такого желания. Становится понятно и то, почему в некоммерческой больнице согласились так быстро меня принять — вряд ли найдется много людей, желающих прийти к ним во второй раз.

Этот эпизод не говорит о том, что прибыльность—не­обходимое и даже достаточное условие для сочувственного, доброжелательного и вежливого обращения с людьми. Я сам работаю в некоммерческой организации, существующей за счет постоянной поддержки многочисленных спонсоров. Ес­ли бы я не выполнял своих обязательств перед ними, они прекратили бы финансировать мою деятельность. У нас с кол­легами и спонсорами одни и те же стремления, поэтому наши отношения носят гармоничный характер. Но когда спонсо­ров, работников и «клиентов» (будь то страдающие пациенты или журналисты и работники образования, нуждающиеся в информации и пояснениях) не связывают общие ценности

или цели, как это происходит в некоммерческой больнице, мотив получения прибыли служит мощным инструментом, приводящим эти цели к гармонии.

Прибыль, получаемая в рамках четких и юридически гарантированных прав (в отличие от прибыли, достающей­ся ловкому вору), может стать основой для сострадания, а не черствости. Стремление к прибыльности заставляет врача учитывать интересы пациента—так сказать, становиться на его место, помнить о страданиях других и сочувствовать им. В условиях рыночной экономики прибыльность бывает си­нонимом сострадания.

Том Дж. Палмер

Должно быть, коммерческая медицина—это нечто отврати­тельное и аморальное. В конце концов, ее ругают все кому не лень. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, Canadian Broad­casting Corporation транслирует передачу, в которой реши­тельно осуждается существование частных больниц. Многие утверждают: когда врачей, сестер и больничную админист­рацию волнует только доход, на смену сопереживанию при­ходят черствость и эгоизм. Но мне только что довелось взгля­нуть на эту ситуацию по-новому, когда я, проходя лечение от тяжелого и весьма болезненного недуга, побывал в двух боль­ницах, одна из которых работает на коммерческой основе, а другая—на некоммерческой.

Недавно у меня произошел разрыв межпозвоночного диска — такую боль мне не приходилось испытывать никог­да. Я обратился к специалисту в местной коммерческой боль­нице, и он в течение часа организовал мне МРТ (магнитно- резонансную томографию) в близлежащей коммерческой рентгенологической клинике. Затем он устроил мне эпиду- ральную инъекцию, чтобы ослабить воспаление позвоноч­ных нервов, которые и вызывали боль. Я так страдал, что ед­ва мог двигаться. Врачи и сестры в коммерческой клинике и больнице отнеслись ко мне необычайно доброжелательно и любезно. Когда сестра разъяснила мне предстоящую про­цедуру и убедилась, что я понял все указания, врач, предста­вившись, подробно рассказал обо всех этапах процедуры и сделал укол — весьма профессионально и с явной заботой о моем самочувствии.

Прошло несколько недель. Мое состояние—хотя я все еще страдал от боли и не мог свободно двигаться — намного улучшилось. Чтобы мое здоровье окончательно пришло в норму, лечащий врач порекомендовал мне еще одну эпиду- ральную инъекцию. К сожалению, в коммерческой клинике, где мне делали первый укол, свободных мест не было — все процедуры были расписаны на три недели вперед. Я не хотел ждать так долго и обзвонил несколько ближайших больниц. В одной некоммерческой больнице — весьма известной и пользующейся хорошей репутацией — меня были готовы принять через два дня. Я с радостью согласился.

Когда я приехал в эту больницу, меня встретили не­сколько весьма любезных пенсионерок и пенсионеров, оде­тых в аккуратную униформу добровольцев-помощников. Они были искренне доброжелательны — ничего другого я и не ожидал от некоммерческого медицинского учрежде­ния. Затем я, опираясь на палку, доковылял до отделения обезболивания и зарегистрировался. Подошедшая сестра назвала мое имя, и когда я откликнулся, села рядом со мной в приемной. Она начала расспрашивать меня там же—в при­сутствии других пациентов. К счастью, «неудобных» вопро­сов не прозвучало. Тем временем я заметил, что другие сест­ры разговаривают с больными в приказном тоне. Одна из них велела женщине, явно страдавшей от боли, пересесть на дру­гой стул. Пациентка пояснила, что ей удобнее там, где она на­ходится, но сестра, указав на другой стул, резко оборвала ее: «Нет, пересядьте!» Когда она подошла ко мне, по моему виду, наверно, было ясно, что я не позволю обращаться с собой та­ким образом. В результате сестра, не произнося ни слова, ука­зала мне на дверь в процедурную, и я прошел туда.

Вошедший врач не представился и не обменялся со мной рукопожатием. Заглянув в историю болезни, он что- то пробормотал себе под нос, а затем велел мне сесть на ку­шетку, спустить брюки и задрать рубашку. Я заметил: ког­да мне делали первый укол, меня положили на бок, и так мне было удобнее, поскольку сидя я испытывал боль. Врач ответил, что предпочитает провести процедуру, когда я си­жу. Я вновь повторил, что лежа мне удобнее. Тогда он ска­зал — если пациент сидит, это обеспечивает лучший доступ к больному месту. Поскольку этот довод касался не только его, но и моих интересов, я уступил. Затем, в отличие от врача в коммерческой больнице, он вонзил в меня иглу и впрыс­нул обезболивающее с такой неожиданной и болезненной грубостью, что я даже вскрикнул — в прошлый раз подоб­ных неприятных ощущений я не испытывал. Затем врач вынул иглу, сделал заметку в истории болезни и удалил­ся. Сестра вручила мне квитанцию и показала, где выход. Я расплатился и ушел.

Прибыль и сострадание Конечно, этих частных наблюдений недостаточно, чтобы су­дить о сравнительных достоинствах коммерческой и неком­мерческой медицины, но сделать кое-какие выводы о сочета­нии прибыльности с состраданием они позволяют. Я не утверждаю, что добрые люди, способные на сочувствие, тру­дятся только в коммерческих больницах: пожилые волонте­ры в некоммерческой клинике несомненно обладали этими качествами. Но я не могу избавиться от мысли, что у врачей и сестер в коммерческой больнице есть какие-то стимулы, побуждающие их не только делать свое дело, но и сопережи­вать больным. Так или иначе, если мне понадобится допол­нительное лечение или кто-то попросит меня порекомендо­вать хорошее медицинское учреждение, я сразу подумаю о коммерческой клинике. Но я никогда больше не обращусь в некоммерческую больницу и никогда ее не порекомендую. Причина очевидна: поведение тамошних врачей и сестер не вызывает у меня такого желания. Становится понятно и то, почему в некоммерческой больнице согласились так быстро меня принять — вряд ли найдется много людей, желающих прийти к ним во второй раз.

Этот эпизод не говорит о том, что прибыльность—не­обходимое и даже достаточное условие для сочувственного, доброжелательного и вежливого обращения с людьми. Я сам работаю в некоммерческой организации, существующей за счет постоянной поддержки многочисленных спонсоров. Ес­ли бы я не выполнял своих обязательств перед ними, они прекратили бы финансировать мою деятельность. У нас с кол­легами и спонсорами одни и те же стремления, поэтому наши отношения носят гармоничный характер. Но когда спонсо­ров, работников и «клиентов» (будь то страдающие пациенты или журналисты и работники образования, нуждающиеся в информации и пояснениях) не связывают общие ценности

или цели, как это происходит в некоммерческой больнице, мотив получения прибыли служит мощным инструментом, приводящим эти цели к гармонии.

Прибыль, получаемая в рамках четких и юридически гарантированных прав (в отличие от прибыли, достающей­ся ловкому вору), может стать основой для сострадания, а не черствости. Стремление к прибыльности заставляет врача учитывать интересы пациента—так сказать, становиться на его место, помнить о страданиях других и сочувствовать им. В условиях рыночной экономики прибыльность бывает си­нонимом сострадания.