Том Дж. Палмер Предисловие: нравственность капитализма

Эта книга посвящена нравственному обоснованию того явления, которое философ Роберт Нозик назвал «капиталисти­ческими актами между совершеннолетними, совершенными по взаимному согласию»1. В ней рассказывается о системе производства на основе сотрудничества и свободного обме­на, где преобладают именно такие акты.

Для начала стоит сказать несколько слов о названии книги—«Нравственность капитализма». Вошедшие в нее эс­се связаны с нравственностью капитализма; они не ограни­чиваются сферой абстрактной нравственной философии, но затрагивают также экономику, логику, историю, литературу и другие дисциплины. Более того, они касаются нравствен­ности капитализма, а не только нравственности свободного обмена. Понятие «капитализм» охватывает не только суще­ствующие с незапамятных времен рынки, где происходит обмен товарами и услугами, но также систему, обеспечива­ющую инновации, создание богатства и общественные изме­нения и принесшую миллиардам людей благосостояние, ко­торого их предки и представить себе не могли.

Капитализм — это правовая, социальная, экономиче­ская и культурная система, предусматривающая равные права для всех и «вознаграждение по способностям», стимулирую­щая децентрализованные инновации и метод проб и оши­бок — то, что экономист Йозеф Шумпетер назвал «созида­тельным разрушением»,—через механизмы добровольного

NozickR. Anarchy, State, and Utopia. New York: Basic Books, 1974. P. 163 [Нозик P. Анархия, государство и утопия. М.: ИРИСЭН, 2000. С. 210].

рыночного обмена. Капиталистическая культура возносит на щит предпринимателей, ученых, людей, не боящихся риска, изобретателей, творцов. Хотя философы пренебрежительно называют ее материалистической (в том числе марксисты, сами отнюдь не чурающиеся материализма), капиталисти­ческая система имеет прежде всего духовную и культурную основу. Как отметила историк Джойс Эпплби в своей недав­ней работе «Бесконечная революция: история капитализма», «поскольку капитализм представляет собой не просто эконо­мическую, но и культурную систему, его сущность нельзя объяснить одними материальными факторами».

Капитализм — это система культурных, духовных и этических ценностей. Экономисты Дэвид Шваб и Элинор Остром в своем фундаментальном труде о роли норм и пра­вил в функционировании свободной экономики, основанном на постулатах теории игр, подчеркивают: фундамент рын­ка — нормы, удерживающие нас от воровства и «усилива­ющие взаимное доверие между людьми». Капитализм — отнюдь не отрешенная от морали арена столкновения инте­ресов, какой его часто изображают те, кто стремится подор­вать или уничтожить эту систему: взаимодействие в его рам­ках очень во многом определяется этическими нормами и правилами. Более того, капитализм основан на этике, от­вергающей грабеж и захваты—способы, которыми сколоти­ли свои состояния большинство богачей в рамках других по­литико-экономических систем. (На деле во многих странах и в наши дни, и на протяжении почти всей истории человече­ства считалось и считается, что богатые—это те, кто отобрал что-то у других, прежде всего благодаря доступу к организо­ванной силе, которую сегодня мы называем государством. Хищнические элиты используют эту силу для создания моно­полий и конфискации продуктов чужого труда через систему налогов. Они кормятся из государственной казны, получают выгоду от установленных государством монополий и ограни­чения конкуренции. Лишь в условиях капитализма люди бо­гатеют, не становясь при этом преступниками.)

Возьмем явление, которое историк Дейрдра Макклоски называет «основополагающим фактом»: «Сегодня в Брита­нии и других странах, переживших в новое время экономи­ческий рост, среднедушевые доходы превосходят соответ­ствующие показатели на 1700-е или 1800-е годы минимум в 16 раз»4. Такого в истории человечества еще не бывало. При этом оценка, которую приводит Макклоски, пожалуй, даже слишком осторожна, ведь она не учитывает потрясающие достижения в науке и технике, благодаря которым все культу­ры мира оказались от нас на расстоянии вытянутой руки.

Капитализм ставит творчество на службу человечеству, уважая и поощряя предприимчивость и инновации — тот не­уловимый фактор, благодаря которому наша жизнь так рази­тельно отличается от жизни множества поколений наших пред- ковдо XIX столетия. Инновации, изменившие клучшему жизнь людей, носят не только научно-технический, ной институцио­нальный характер. Новые деловые предприятия самого разно­го толка на добровольной основе координируют труд огромно­го числа людей. Новые финансовые рынки и инструменты круглые сутки связывают воедино решения миллиардов ин­дивидов о сбережении и вложении их средств. Новые телеком­муникационные сети объединяют людей, живущих в разных уголках планеты. (Не далее как сегодня я беседовал с друзьями из Финляндии, Марокко, США и России и через Facebook свя­зывался с друзьями и знакомыми в Америке, Канаде, Пакиста­не, Дании, Франции и Кыргызстане.) Новые виды продукции предоставляют нам такие возможности, о которых предыду­щие поколения и мечтать не могли. (Я пишу эти строки на ноутбуке Apple MacBook Pro.) Из-за этих перемен наше обще­ство по множеству параметров резко отличается от всех об­ществ, существовавших в истории.

Капитализм — не только строительство в том смысле, который вкладывали в это понятие социалистические дикта­торы, заставляя своих рабов «строить светлое будущее». Ка­питализм не просто упорный труд, самопожертвование или усердие — это создание полезных вещей. Те, кто не понима­ет сути капитализма, с готовностью поддерживают програм­мы по «созданию новых рабочих мест», чтобы люди могли трудиться. Но они не осознают не только сути капитализма, но

и сути труда. Есть такая известная история: в одной из азиат­ских стран экономисту Милтону Фридману показали, как со­оружается гигантский канал. Он был удивлен, что множество рабочих вручную, без специального оборудования перелопа­чивают огромные объемы земли и камней. Ему объяснили: «Вы не понимаете, это программа по созданию рабочих мест». Фридман ответил: «Ая-то думал, вы строите канал. Ес­ли вы хотите занять работой как можно больше людей, вы­дайте им ложки вместо лопат».

Меркантилист и сторонник «кумовства» X. Росс Пер­ро, баллотируясь в президенты США в 1992 году, в ходе пред­выборных дебатов сетовал, что Америка покупает у Тайваня компьютерные чипы, а взамен продает ему картофельные чипсы. Перро словно стыдился того, что США наращивают экспорт картофельных чипсов: он, как и Ленин, считал, будто добавленную стоимость имеет только «серьезная» промыш­ленная продукция. В этой связи экономист из Стэнфордского университета Майкл Боскин справедливо заметил: доллар остается долларом независимо от того, на чем он зарабо­тан — на картофельных чипсах или компьютерных чипах. Добавленная стоимость—это добавленная стоимость, выра­щиваете ли вы картошку в Айдахо или обрабатываете крем­ний в Тайбее. Сравнительное преимущество

 — ключ к спе­циализации и торговле; труд, создающий что-то полезное, не может быть постыдным — будь то труд фермера, грузчика (как раз сегодня трое грузчиков переставили мебель и книги в моей библиотеке, и я отлично осознаю, как много полезно­го они для меня сделали), финансиста и так далее. Рынок — а не высокомерные политики-меркантилисты — показыва­ет нам, в каких случаях мы создаем добавленную стоимость, а в отсутствие свободного рынка узнать это нам не дано.

Капитализм—это не обмен масла на яйца на местном рынке, который происходил тысячелетиями. Это создание добавленной стоимости путем мобилизации энергии и изо­бретательности людей в масштабах, невиданных в истории, обеспечивающее простым людям благосостояние, которое удивило бы самых могущественных и богатых королей, сул­танов и императоров прошлого. Это слом укоренившихся  систем власти, господства и привилегий, открытие всех пу­тей наверх для способных людей. Это замена принуждения убеждением. Это стимулы, побуждающие не завидовать дру­гим, а добиваться большего собственными усилиями. Это то, что позволяет мне и вам жить так, как мы живем.

(Единственное, что было у королей, султанов и импе­раторов и чего нет у простых людей сегодня,—это власть над другими и возможность ими повелевать. У них были гигант­ские дворцы, построенные рабами на деньги, которые были собраны в виде податей, но не имевшие ни отопительной сис­темы, ни кондиционеров; у них были рабы и слуги, но не бы­ло стиральных и посудомоечных машин; у них были целые армии гонцов, но не было мобильных телефонов и Wi Fi; у них были придворные лекари и знахари, но не было обезболива­ющих, чтобы облегчить страдания, и антибиотиков, чтобы лечить инфекции; они были могущественны, но по сегодняш­ним меркам бедны как церковные крысы.)

История понятия «капитализм»

В современном мире рыночная экономика, определяемая как система свободного обмена между людьми, облада­ющими четкими, юридически гарантированными и пере­даваемыми правами на дефицитные ресурсы, — необходи­мая предпосылка благосостояния. Однако, как убедительно доказывают специалисты по экономической истории, осо­бенно Дейрдра Макклоски, этого недостаточно. Необходим еще один элемент: этика свободного обмена и производства материальных благ за счет инноваций.

Здесь уместны несколько слов о самом понятии «капи­тализм». По данным историка Фернана Броделя, слово «ка­питал» возникло еще вХН-ХШ веках: тогда оно обозначало «фи­нансовые средства, запасы товаров, сумму денег или денежный интерес». Относительно выявленных им многочисленных

значений понятия «капиталистический» Бродель иронично замечает: «Это слово... никогда не употреблялось в дружест­венном ключе»9. Понятие «капитализм», имеющее, как пра­вило, негативный смысл, возникло в XIX веке; в частности, французский социалист Луи Блан определял его как «присво­ение капитала некоторыми людьми за счет других»10. Карл Маркс говорил о «капиталистическом способе производ­ства», а популяризировал термин «капитализм» его рьяный последователь Вернер Зомбарт в своей нашумевшей книге «Der Moderne Kapitalismus» («Современный капитализм»), вышедшей в 1912 году. (Друг и соавтор Маркса Фридрих Эн­гельс считал Зомбарта единственным немецким мыслите­лем, по-настоящему понимающим марксизм; позднее Зом­барт стал сторонником еще одной антикапиталистической идеологии — национал-социализма, или нацизма.)

Критикуя «капиталистов» и «капиталистический спо­соб производства», Маркс с Энгельсом отмечали, что «буржу­азия» (так они называли «класс», владеющий «средствами производства») радикально изменила мир: «Буржуазия ме­нее чем за сто лет своего классового господства создала более многочисленные и более грандиозные производительные си­лы, чем все предшествовавшие поколения, вместе взятые. Покорение сил природы, машинное производство, примене­ние химии в промышленности и земледелии, пароходство, железные дороги, электрический телеграф, освоение для зем­леделия целых частей света, приспособление рек для судоход­ства, целые, словно вызванные из-под земли, массы населе­ния, — какое из прежних столетий могло подозревать, что такие производительные силы дремлют в недрах обществен­ного труда!»11

Маркс и Энгельс изумлялись не только техническому прогрессу, но и появлению «целых, словно вызванных из-под земли, масс населения»—так оригинально они описали сни­жение смертности, рост благосостояния, увеличение сред­ней продолжительности жизни людей. Конечно, несмотря на все эти достижения, Маркс и Энгельс выступали за слом  «капиталистического способа производства», а точнее—по­лагали, что он разрушит сам себя и расчистит путь доя нового строя — настолько замечательного, что давать хоть малей­шее представление о его механизмах не только незачем, но и было бы до оскорбительности антинаучно.

Важнее, впрочем, другое: Маркс и Энгельс основывали критику капитализма (по-прежнему сильно влияющую на интеллектуалов во всем мире, несмотря на неспособность всех коммунистических экспериментов выполнить обеща­ния своих творцов) на полной неразберихе с определением «буржуазии», которое они связывали с «капиталистическим способом производства». С одной стороны, этим понятием они обозначают владельцев «капитала», организующих про­изводственные предприятия, а с другой — тех, кто кормится за счет государства и его власти. Последнюю точку зрения Маркс высказывает в одной из своих самых интересных ста­тей на политические темы: «Материальный интерес француз­ской буржуазии теснейшим образом сплетается с сохранени­ем этой обширной и широко разветвленной государственной машины. Сюда сбывает она свое излишнее население и по­полняет в форме казенного жалованья то, чего не смогла за­получить в форме прибыли, процентов, ренты и гонораров. С другой стороны, политический интерес буржуазии застав­лял ее с каждым днем все более усиливать репрессии, то есть ежедневно увеличивать средства и личный состав государ­ственной власти».

Таким образом, с одной стороны, Маркс отождествлял «буржуа» с предпринимателями, сделавшими «производство и потребление всех стран космополитическим», а «нацио­нальную замкнутость» невозможной, создавшими «всемир­ную литературу», обеспечившими «быстрое усовершенство­вание всех орудий производства и бесконечное облегчение средств сообщения», преодолевшими «упорную ненависть варваров к иностранцам» за счет «низких цен товаров»14. С другой стороны, «буржуазией» он называет тех, кто живет за счет «государственного кредита» (в частности, государ­ственных облигаций): «Все современное денежное дело, все банковское хозяйство теснейшим образом связано с государ­ственным кредитом. Часть банковского капитала по необхо­димости вкладывается в легко реализуемые государственные процентные бумаги. Банковские вклады, капиталы, предо­ставляемые банкам и распределяемые ими между купцами и промышленниками, частично имеют своим источником дивиденды государственных кредиторов»15.

По мнению Маркса, «буржуазия» непосредственно участвовала в борьбе за контроль над государственной маши­ной и извлекала из этого выгоду: «Все перевороты усовершен­ствовали эту машину вместо того, чтобы сломать ее. Партии, которые, сменяя друг друга, боролись за господство, рассмат­ривали захват этого огромного государственного здания как главную добычу при своей победе»16.

Как отмечает историк Ширли Грюнер, «Маркс считал, что своим определением „буржуазии*4 он отразил действи­тельное положение вещей, но на деле он сформулировал лишь весьма скользкое понятие»17. В некоторых текстах Маркс обозначает этим понятием предпринимателей-нова- торов, организующих производственные предприятия и вкладывающих средства в создание богатства, а в дру­гих — тех, кто «прилепился» к государству, живет за счет налогов, лоббирует ограничение конкуренции и свободы торговли: одним словом, тех, кто занимается не созданием богатства, а закреплением за собой права перераспределять или уничтожать богатство других, чтобы рынки не открыва­лись, бедняки оставались бедняками, а общество по-прежне- му находилось под их контролем.

Из-за влияния Маркса и его последователя Зомбарта понятие «капитализм» стало общеупотребительным. Стоит вспомнить, что его популяризировали люди, не только путав­шие продуктивное предпринимательство и рыночный обмен с жизнью за счет налогов, собранных с других, но и выступав­шие за отмену частной собственности, рынка, денег, цен, раз­деления труда, за демонтаж всего «здания» либерализма: прав личности, свободы совести, свободы слова, равенства всех перед законом и демократического строя с конституци­онным ограничением полномочий государства.

Нередко, как это случается с многими понятиями, име­ющими негативный подтекст, термин «капитализм» подхва­тывали те самые сторонники свободного рынка, против которых он использовался. Однако из-за истории его употреб­ления интеллектуалы, называвшие «капитализмом» систему, за которую они выступали, или просто использовавшие это слово как нейтральный научный термин, оказывались в не­выгодном положении, поскольку 1) он имел двусмысленное значение, относясь как к свободному предпринимательству, так и к паразитизму на налогах и покровительстве государ­ства, и 2) почти всегда использовался в негативном смысле.

Некоторые предлагают вообще отказаться от этого тер­мина из-за его противоречивости и идеологизированное™18. Подобный вариант выглядит соблазнительно, но здесь есть од­на проблема. Просто разрешать людям свободно торговать, ру­ководствуясь соображениями прибыли и убытка, конечно не­обходимо для экономического прогресса, но для создания современного мира этого недостаточно. Современная ры­ночная экономика и возникла из вихря институциональных, технических, культурных, художественных и социальных инноваций, преодолевающих рамки обмена яиц на масло, и подстегивает этот вихрь. Современный рыночный капита­лизм обновляет жизнь не с черепашьей скоростью движения ледников, а все быстрее и быстрее — именно это так пугало в современном мире и социалистов (в частности, Маркса), и их союзников — консерваторов-антирыночников. В своей работе «Капитализм, социализм и демократия» Йозеф Шумпе­тер подвергает критике тех, для кого «проблема» состоит в том, «как капитализм функционирует в рамках существующих структур, тогда как действительная проблема в данном случае состоит в том, как он создает и разрушает эти структуры»19.

Современный свободный рынок—это не просто пло­щадка для обмена, подобная существовавшим еще в древно­сти ярмаркам. Для него характерны волны «созидательного разрушения»; то, что было новым десять лет назад, сегодня уже устарело и заменяется усовершенствованными вариан­тами, новыми устройствами, институциональными форма­ми, технологиями и методами взаимодействия, которые раньше и представить себе было невозможно. Именно это от­личает современный свободный рынок от прежних рынков. И лучший из имеющихся терминов, позволяющий отличить рыночные отношения, создавшие современный мир, от тех разновидностей рынка, что им предшествовали,—это поня­тие «капитализм».

Однако капитализм—не синоним беспорядка. Это од­на из форм спонтанного порядка, рождающаяся в ходе опре­деленного процесса (некоторые авторы называют его «фор­мирующимся порядком»). Подобные инновации становятся возможными благодаря предсказуемости, обусловленной прочностью верховенства закона и гарантированных прав. Как отмечает Дэвид Боуз на страницах The Futurist, «разгля­деть порядок в кажущемся хаосе рынка всегда было непросто. Несмотря на то что ценовой механизм постоянно направляет ресурсы туда, где они используются эффективнее всего, внешне рынок кажется прямой противоположностью поряд­ка — фирмы банкротятся, люди теряют работу, благосостоя­ние неравномерно, инвестиции зачастую растрачиваются впустую. Динамичная Эпоха инноваций покажется еще более хаотичной: гигантские бизнес-структуры будут выра­стать и разрушаться быстрее, чем когда-либо прежде, а гаран­тированную занятость будут иметь все меньше работников. Однако наделе повышение эффективности транспорта, свя­зи и рынков капитала обеспечит еще более высокий уровень порядка, чем в условиях рынка в промышленную эпоху.

Главное — не позволять государству принудительными ме­тодами «устранять эксцессы» или «направлять» рынок в сто­рону желательных для кого-либо результатов»20.

Рыночный и кумовской капитализм Чтобы избежать путаницы, вызванной двусмысленным упо­треблением термина «капитализм» мыслителями-социалиста- ми, необходимо проводить четкое различие между рыночным капитализмом и «кумовским» капитализмом — системой, из- за которой так много государств погрязло в коррупции и отста­лости» В ряде стран богатство во многих случаях становится си­нонимом высокой политической должности или означает, что его владелец (реже владелица) — родственник, друг или сто­ронник (одним словом, «кум») кого-то из власть предержащих и его богатство связано не с производством полезных товаров, а с привилегиями, которые государство представляет одним людям в ущерб другим. Как это ни прискорбно, понятие «кумо­вской капитализм» все больше характеризует и экономику США—страны, где обанкротившимся фирмам все чаще «помо­гают» за счет средств налогоплательщиков, где национальный капитал превращается в улей, кишащий соискателями на «при­своение ренты» —лоббистами, бюрократами, политиками, консультантами, продажными писаками, где чиновники из Министерства финансов и Центробанка (Федеральной резерв­ной системы) решают, какие фирмы облагодетельствовать, а каким навредить. Подобное коррумпированное кумовство нельзя отождествлять с рыночным капитализмом — сис­темой производства и обмена, основанной на верховенстве закона, равных правах для всех, свободе выбора, торгов­ли, инноваций, дисциплинирующих ориентирах прибыли и убытков, праве на плоды собственного труда, накоплений, инвестиций, отсутствии опасений, что они будут конфиско­ваны теми, кто вкладывался не в производство полезных то­варов и услуг, а в политическую власть.

Волны перемен, порождаемые рыночным капитализ­мом, часто вызывают недовольство традиционных элит. Они считают, что представители меньшинств наглеют, а низшие классы забыли свое место. Еще больше их шокирует тот факт, что рыночный капитализм позволяет женщинам занять подобающее место в обществе. Подрывается незыблемость социального статуса. Люди формируют взаимоотношения, основанные на добровольном выборе и согласии, а не на при­вилегиях, доставшихся им по праву рождения и социального положения. Ненависть консерваторов крыночному капита­лизму, столь тщательно обобщенную Марксом и включенную в его собственные теории, отражает возмущение подобными переменами, а зачастую — и утратой привилегий. Лео Мела­мед (почетный председатель СМЕ Group, а в прошлом—Чикаг­ской товарной биржи, биография которого — он сумел спас­тись от гестапо и КГБ, а затем произвел революцию в мировых финансах—представляет собой выдающуюся историю муже­ства и дальновидности) на собственном опыте сделал вывод: «На финансовом рынке Чикаго главное не то, кто вы такой— ваше происхождение, семья, физическое состояние, пол, — а ваша способность понимать нужды потребителей и тенден­ции развития экономики. Все остальное большого значения не имеет». Поддержка рыночного капитализма равносиль­на поддержке свободы менять мир, вносить в него что-то но­вое, изобретать. Она означает готовность принять перемены, уважение к праву других делать все, что они захотят, с тем, что им принадлежит. Она означает создание условий для появле­ния новых технологий, научных теорий, художественных форм, новой идентичности и новых взаимоотношений. Она означает поддержку свободы создания материальных благ — единственного инструмента борьбы с бедностью. (У богатства есть причины, а у бедности нет. Бедность — это результат то­го, что богатство не создается, но богатство — не результат того, что не создается бедность.) Она означает поддержку освобождения людей и реализации ими своего потенциала.

Авторы, чьи эссе публикуются в настоящем сборнике, представляют разные страны, культуры, профессии и научные

специальности. Каждый из них по-своему анализирует вопрос о нравственных корнях рыночного обмена и о том, как рынок стимулирует нравственность. Это разные работы—некоторые довольно коротки, другие более объемисты; некоторые написа­ны в популярной форме, другие — в научной. Книга включает две статьи, прежде не публиковавшиеся на английском: спе­циально ддя нее они переведены с китайского и русского. Сре­ди авторов—два лауреата Нобелевской премии (политерату­ре и экономике), в сборник вошло также интервью с успешным предпринимателем, сторонником, как он выражается, «созна­тельного капитализма». В статьях представлена не вся совокуп­ность доводов в пользу рыночного капитализма, но они могут служить введением в весьма обширный круг соответствующей литературы. (Небольшая выборка из этого массива литерату­ры представлена в краткой библиографии в конце книги,)

Почему этот сборник содержит только работы, авторы которых энергично защищают рыночный капитализм? Пото­му что существуют сотни, а то и тысячи книг по проблемам ры­ночной экономики, где дается якобы «сбалансированный» анализ нашей темы, на деле представляющий собой осужде­ние богатства, предприимчивости, инноваций, механизма прибылей и убытков и рыночного капитализма в целом. За свою жизнь я прочел сотни трудов с нападками на рыночный капитализм; я анализировал содержащиеся в них аргументы и продумывал собственные доводы для борьбы с ними. Что же касается критиков рыночного капитализма, то среди них ма­ло кто прочел больше одной книги, автор которой осмелился бы выступить в защиту этой системы. Чаще всего, по крайней мере в «англосаксонских» интеллектуальных кругах, встреча­ются ссылки на одного ученого — Роберта Нозика, но и тут становится ясно, что авторы прочли лишь одну главу из одной его книги: ту, где он предложил «испытательный» мысленный эксперимент, тестируя противников рыночного капита­лизма. Большинство авторов-социалистов считают вполне достаточным ознакомиться с одной-единственной работой и оспорить один мысленный эксперимент. Опровергнув единственный тезис, противники рыночного капитализма— если они вообще считают нужным продолжить критику сво­их оппонентов,—как правило, дают неправильный или пута­ный пересказ концепций Милтона Фридмана, Айн Рэнд, Ф. А. Хайека или Адама Смита, не утруждая себя цитировани­ем этих авторов.

Вот один недавний пример: профессор Гарвардского университета Майкл Сандел попытался опровергнуть дово­ды в пользу рыночного капитализма в своей книге «Справед­ливость: что следует делать?». Помимо Нозика, он ссылается на Фридмана и Хайека, но из контекста ясно, что сами их кни­ги Сандел не читал. В частности, он цитирует риторический вопрос Фридмана: «Разве есть у нас право насильственно удерживать его [человека, не желающего делать пенсионные накопления] от следования избранному пути?» Однако он не упоминает о том, что в следующем абзаце цитируемой ра­боты Фридман приводит основания для такого принужде­ния, и отмечает: «Весомость этого аргумента явно должна подкрепляться фактами». (Фридман имел в виду классиче­ский либеральный принцип «презумпции свободы», не вы-, нося категорического суждения по вопросу о правах, как ошибочно заявляет Сандел.) Сандел также утверждает, что в «Конституции свободы» экономист и философ австрийско­го происхождения Фридрих Август Хайек (1899-1992) отме­чал: «Любые попытки обеспечить экономическое равенство неизбежно сопряжены с насилием и оказывают деструктив­ное воздействие на свободное общество». На самом деле ни­чего подобного Хайек не утверждал: он действительно счи-

тал, что «прогрессивный подоходный налог» (чья ставка уве­личивается в зависимости от размера доходов индивида) не­совместим с верховенством закона, поскольку «в отличие от пропорционального, прогрессивный налог не основывает­ся на принципе, показывающем нам, каким должно быть от­носительное налоговое бремя для разных людей», но это отнюдь не равносильно заявлению, будто любые попытки укрепить экономическое равенство (например, путем упра­зднения специальных субсидий и льгот для богачей) сопря­жены с насилием. И ошибочное утверждение Сандела, и его анализ показывают, что он не потрудился хотя бы заглянуть в книгу Хайека; вероятно, труд Адама Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов» этот ученый оха­рактеризовал бы как книгу о производстве булавок.

Серьезным людям так поступать не пристало. Я насто­ятельно рекомендую тебе, читатель, стремиться к большему. Прочти самые выдающиеся труды с критикой рыночного ка­питализма. Прочти Маркса, прочти Зомбарта, прочти Ролза, прочти Сандела. Разберись в концепциях авторов, обдумай их. Лично я прочел больше критических замечаний в адрес рыночного капитализма, чем большинство его противников, и думаю, что способен изложить их аргументацию лучше, чем они сами, — потому что я лучше ее знаю. На страницах настоящей книги мы представляем мнение другой стороны в этой дискуссии — само существование которого зачастую обходится молчанием.

Итак, вперед, читатель, дерзай! Познакомься с дово­дами, изложенными в этой книге, обдумай их. И сам реши, кто прав.

Эта книга посвящена нравственному обоснованию того явления, которое философ Роберт Нозик назвал «капиталисти­ческими актами между совершеннолетними, совершенными по взаимному согласию»1. В ней рассказывается о системе производства на основе сотрудничества и свободного обме­на, где преобладают именно такие акты.

Для начала стоит сказать несколько слов о названии книги—«Нравственность капитализма». Вошедшие в нее эс­се связаны с нравственностью капитализма; они не ограни­чиваются сферой абстрактной нравственной философии, но затрагивают также экономику, логику, историю, литературу и другие дисциплины. Более того, они касаются нравствен­ности капитализма, а не только нравственности свободного обмена. Понятие «капитализм» охватывает не только суще­ствующие с незапамятных времен рынки, где происходит обмен товарами и услугами, но также систему, обеспечива­ющую инновации, создание богатства и общественные изме­нения и принесшую миллиардам людей благосостояние, ко­торого их предки и представить себе не могли.

Капитализм — это правовая, социальная, экономиче­ская и культурная система, предусматривающая равные права для всех и «вознаграждение по способностям», стимулирую­щая децентрализованные инновации и метод проб и оши­бок — то, что экономист Йозеф Шумпетер назвал «созида­тельным разрушением»,—через механизмы добровольного

NozickR. Anarchy, State, and Utopia. New York: Basic Books, 1974. P. 163 [Нозик P. Анархия, государство и утопия. М.: ИРИСЭН, 2000. С. 210].

рыночного обмена. Капиталистическая культура возносит на щит предпринимателей, ученых, людей, не боящихся риска, изобретателей, творцов. Хотя философы пренебрежительно называют ее материалистической (в том числе марксисты, сами отнюдь не чурающиеся материализма), капиталисти­ческая система имеет прежде всего духовную и культурную основу. Как отметила историк Джойс Эпплби в своей недав­ней работе «Бесконечная революция: история капитализма», «поскольку капитализм представляет собой не просто эконо­мическую, но и культурную систему, его сущность нельзя объяснить одними материальными факторами».

Капитализм — это система культурных, духовных и этических ценностей. Экономисты Дэвид Шваб и Элинор Остром в своем фундаментальном труде о роли норм и пра­вил в функционировании свободной экономики, основанном на постулатах теории игр, подчеркивают: фундамент рын­ка — нормы, удерживающие нас от воровства и «усилива­ющие взаимное доверие между людьми». Капитализм — отнюдь не отрешенная от морали арена столкновения инте­ресов, какой его часто изображают те, кто стремится подор­вать или уничтожить эту систему: взаимодействие в его рам­ках очень во многом определяется этическими нормами и правилами. Более того, капитализм основан на этике, от­вергающей грабеж и захваты—способы, которыми сколоти­ли свои состояния большинство богачей в рамках других по­литико-экономических систем. (На деле во многих странах и в наши дни, и на протяжении почти всей истории человече­ства считалось и считается, что богатые—это те, кто отобрал что-то у других, прежде всего благодаря доступу к организо­ванной силе, которую сегодня мы называем государством. Хищнические элиты используют эту силу для создания моно­полий и конфискации продуктов чужого труда через систему налогов. Они кормятся из государственной казны, получают выгоду от установленных государством монополий и ограни­чения конкуренции. Лишь в условиях капитализма люди бо­гатеют, не становясь при этом преступниками.)

Возьмем явление, которое историк Дейрдра Макклоски называет «основополагающим фактом»: «Сегодня в Брита­нии и других странах, переживших в новое время экономи­ческий рост, среднедушевые доходы превосходят соответ­ствующие показатели на 1700-е или 1800-е годы минимум в 16 раз»4. Такого в истории человечества еще не бывало. При этом оценка, которую приводит Макклоски, пожалуй, даже слишком осторожна, ведь она не учитывает потрясающие достижения в науке и технике, благодаря которым все культу­ры мира оказались от нас на расстоянии вытянутой руки.

Капитализм ставит творчество на службу человечеству, уважая и поощряя предприимчивость и инновации — тот не­уловимый фактор, благодаря которому наша жизнь так рази­тельно отличается от жизни множества поколений наших пред- ковдо XIX столетия. Инновации, изменившие клучшему жизнь людей, носят не только научно-технический, ной институцио­нальный характер. Новые деловые предприятия самого разно­го толка на добровольной основе координируют труд огромно­го числа людей. Новые финансовые рынки и инструменты круглые сутки связывают воедино решения миллиардов ин­дивидов о сбережении и вложении их средств. Новые телеком­муникационные сети объединяют людей, живущих в разных уголках планеты. (Не далее как сегодня я беседовал с друзьями из Финляндии, Марокко, США и России и через Facebook свя­зывался с друзьями и знакомыми в Америке, Канаде, Пакиста­не, Дании, Франции и Кыргызстане.) Новые виды продукции предоставляют нам такие возможности, о которых предыду­щие поколения и мечтать не могли. (Я пишу эти строки на ноутбуке Apple MacBook Pro.) Из-за этих перемен наше обще­ство по множеству параметров резко отличается от всех об­ществ, существовавших в истории.

Капитализм — не только строительство в том смысле, который вкладывали в это понятие социалистические дикта­торы, заставляя своих рабов «строить светлое будущее». Ка­питализм не просто упорный труд, самопожертвование или усердие — это создание полезных вещей. Те, кто не понима­ет сути капитализма, с готовностью поддерживают програм­мы по «созданию новых рабочих мест», чтобы люди могли трудиться. Но они не осознают не только сути капитализма, но

и сути труда. Есть такая известная история: в одной из азиат­ских стран экономисту Милтону Фридману показали, как со­оружается гигантский канал. Он был удивлен, что множество рабочих вручную, без специального оборудования перелопа­чивают огромные объемы земли и камней. Ему объяснили: «Вы не понимаете, это программа по созданию рабочих мест». Фридман ответил: «Ая-то думал, вы строите канал. Ес­ли вы хотите занять работой как можно больше людей, вы­дайте им ложки вместо лопат».

Меркантилист и сторонник «кумовства» X. Росс Пер­ро, баллотируясь в президенты США в 1992 году, в ходе пред­выборных дебатов сетовал, что Америка покупает у Тайваня компьютерные чипы, а взамен продает ему картофельные чипсы. Перро словно стыдился того, что США наращивают экспорт картофельных чипсов: он, как и Ленин, считал, будто добавленную стоимость имеет только «серьезная» промыш­ленная продукция. В этой связи экономист из Стэнфордского университета Майкл Боскин справедливо заметил: доллар остается долларом независимо от того, на чем он зарабо­тан — на картофельных чипсах или компьютерных чипах. Добавленная стоимость—это добавленная стоимость, выра­щиваете ли вы картошку в Айдахо или обрабатываете крем­ний в Тайбее. Сравнительное преимущество

 — ключ к спе­циализации и торговле; труд, создающий что-то полезное, не может быть постыдным — будь то труд фермера, грузчика (как раз сегодня трое грузчиков переставили мебель и книги в моей библиотеке, и я отлично осознаю, как много полезно­го они для меня сделали), финансиста и так далее. Рынок — а не высокомерные политики-меркантилисты — показыва­ет нам, в каких случаях мы создаем добавленную стоимость, а в отсутствие свободного рынка узнать это нам не дано.

Капитализм—это не обмен масла на яйца на местном рынке, который происходил тысячелетиями. Это создание добавленной стоимости путем мобилизации энергии и изо­бретательности людей в масштабах, невиданных в истории, обеспечивающее простым людям благосостояние, которое удивило бы самых могущественных и богатых королей, сул­танов и императоров прошлого. Это слом укоренившихся  систем власти, господства и привилегий, открытие всех пу­тей наверх для способных людей. Это замена принуждения убеждением. Это стимулы, побуждающие не завидовать дру­гим, а добиваться большего собственными усилиями. Это то, что позволяет мне и вам жить так, как мы живем.

(Единственное, что было у королей, султанов и импе­раторов и чего нет у простых людей сегодня,—это власть над другими и возможность ими повелевать. У них были гигант­ские дворцы, построенные рабами на деньги, которые были собраны в виде податей, но не имевшие ни отопительной сис­темы, ни кондиционеров; у них были рабы и слуги, но не бы­ло стиральных и посудомоечных машин; у них были целые армии гонцов, но не было мобильных телефонов и Wi Fi; у них были придворные лекари и знахари, но не было обезболива­ющих, чтобы облегчить страдания, и антибиотиков, чтобы лечить инфекции; они были могущественны, но по сегодняш­ним меркам бедны как церковные крысы.)

История понятия «капитализм»

В современном мире рыночная экономика, определяемая как система свободного обмена между людьми, облада­ющими четкими, юридически гарантированными и пере­даваемыми правами на дефицитные ресурсы, — необходи­мая предпосылка благосостояния. Однако, как убедительно доказывают специалисты по экономической истории, осо­бенно Дейрдра Макклоски, этого недостаточно. Необходим еще один элемент: этика свободного обмена и производства материальных благ за счет инноваций.

Здесь уместны несколько слов о самом понятии «капи­тализм». По данным историка Фернана Броделя, слово «ка­питал» возникло еще вХН-ХШ веках: тогда оно обозначало «фи­нансовые средства, запасы товаров, сумму денег или денежный интерес». Относительно выявленных им многочисленных

значений понятия «капиталистический» Бродель иронично замечает: «Это слово... никогда не употреблялось в дружест­венном ключе»9. Понятие «капитализм», имеющее, как пра­вило, негативный смысл, возникло в XIX веке; в частности, французский социалист Луи Блан определял его как «присво­ение капитала некоторыми людьми за счет других»10. Карл Маркс говорил о «капиталистическом способе производ­ства», а популяризировал термин «капитализм» его рьяный последователь Вернер Зомбарт в своей нашумевшей книге «Der Moderne Kapitalismus» («Современный капитализм»), вышедшей в 1912 году. (Друг и соавтор Маркса Фридрих Эн­гельс считал Зомбарта единственным немецким мыслите­лем, по-настоящему понимающим марксизм; позднее Зом­барт стал сторонником еще одной антикапиталистической идеологии — национал-социализма, или нацизма.)

Критикуя «капиталистов» и «капиталистический спо­соб производства», Маркс с Энгельсом отмечали, что «буржу­азия» (так они называли «класс», владеющий «средствами производства») радикально изменила мир: «Буржуазия ме­нее чем за сто лет своего классового господства создала более многочисленные и более грандиозные производительные си­лы, чем все предшествовавшие поколения, вместе взятые. Покорение сил природы, машинное производство, примене­ние химии в промышленности и земледелии, пароходство, железные дороги, электрический телеграф, освоение для зем­леделия целых частей света, приспособление рек для судоход­ства, целые, словно вызванные из-под земли, массы населе­ния, — какое из прежних столетий могло подозревать, что такие производительные силы дремлют в недрах обществен­ного труда!»11

Маркс и Энгельс изумлялись не только техническому прогрессу, но и появлению «целых, словно вызванных из-под земли, масс населения»—так оригинально они описали сни­жение смертности, рост благосостояния, увеличение сред­ней продолжительности жизни людей. Конечно, несмотря на все эти достижения, Маркс и Энгельс выступали за слом  «капиталистического способа производства», а точнее—по­лагали, что он разрушит сам себя и расчистит путь доя нового строя — настолько замечательного, что давать хоть малей­шее представление о его механизмах не только незачем, но и было бы до оскорбительности антинаучно.

Важнее, впрочем, другое: Маркс и Энгельс основывали критику капитализма (по-прежнему сильно влияющую на интеллектуалов во всем мире, несмотря на неспособность всех коммунистических экспериментов выполнить обеща­ния своих творцов) на полной неразберихе с определением «буржуазии», которое они связывали с «капиталистическим способом производства». С одной стороны, этим понятием они обозначают владельцев «капитала», организующих про­изводственные предприятия, а с другой — тех, кто кормится за счет государства и его власти. Последнюю точку зрения Маркс высказывает в одной из своих самых интересных ста­тей на политические темы: «Материальный интерес француз­ской буржуазии теснейшим образом сплетается с сохранени­ем этой обширной и широко разветвленной государственной машины. Сюда сбывает она свое излишнее население и по­полняет в форме казенного жалованья то, чего не смогла за­получить в форме прибыли, процентов, ренты и гонораров. С другой стороны, политический интерес буржуазии застав­лял ее с каждым днем все более усиливать репрессии, то есть ежедневно увеличивать средства и личный состав государ­ственной власти».

Таким образом, с одной стороны, Маркс отождествлял «буржуа» с предпринимателями, сделавшими «производство и потребление всех стран космополитическим», а «нацио­нальную замкнутость» невозможной, создавшими «всемир­ную литературу», обеспечившими «быстрое усовершенство­вание всех орудий производства и бесконечное облегчение средств сообщения», преодолевшими «упорную ненависть варваров к иностранцам» за счет «низких цен товаров»14. С другой стороны, «буржуазией» он называет тех, кто живет за счет «государственного кредита» (в частности, государ­ственных облигаций): «Все современное денежное дело, все банковское хозяйство теснейшим образом связано с государ­ственным кредитом. Часть банковского капитала по необхо­димости вкладывается в легко реализуемые государственные процентные бумаги. Банковские вклады, капиталы, предо­ставляемые банкам и распределяемые ими между купцами и промышленниками, частично имеют своим источником дивиденды государственных кредиторов»15.

По мнению Маркса, «буржуазия» непосредственно участвовала в борьбе за контроль над государственной маши­ной и извлекала из этого выгоду: «Все перевороты усовершен­ствовали эту машину вместо того, чтобы сломать ее. Партии, которые, сменяя друг друга, боролись за господство, рассмат­ривали захват этого огромного государственного здания как главную добычу при своей победе»16.

Как отмечает историк Ширли Грюнер, «Маркс считал, что своим определением „буржуазии*4 он отразил действи­тельное положение вещей, но на деле он сформулировал лишь весьма скользкое понятие»17. В некоторых текстах Маркс обозначает этим понятием предпринимателей-нова- торов, организующих производственные предприятия и вкладывающих средства в создание богатства, а в дру­гих — тех, кто «прилепился» к государству, живет за счет налогов, лоббирует ограничение конкуренции и свободы торговли: одним словом, тех, кто занимается не созданием богатства, а закреплением за собой права перераспределять или уничтожать богатство других, чтобы рынки не открыва­лись, бедняки оставались бедняками, а общество по-прежне- му находилось под их контролем.

Из-за влияния Маркса и его последователя Зомбарта понятие «капитализм» стало общеупотребительным. Стоит вспомнить, что его популяризировали люди, не только путав­шие продуктивное предпринимательство и рыночный обмен с жизнью за счет налогов, собранных с других, но и выступав­шие за отмену частной собственности, рынка, денег, цен, раз­деления труда, за демонтаж всего «здания» либерализма: прав личности, свободы совести, свободы слова, равенства всех перед законом и демократического строя с конституци­онным ограничением полномочий государства.

Нередко, как это случается с многими понятиями, име­ющими негативный подтекст, термин «капитализм» подхва­тывали те самые сторонники свободного рынка, против которых он использовался. Однако из-за истории его употреб­ления интеллектуалы, называвшие «капитализмом» систему, за которую они выступали, или просто использовавшие это слово как нейтральный научный термин, оказывались в не­выгодном положении, поскольку 1) он имел двусмысленное значение, относясь как к свободному предпринимательству, так и к паразитизму на налогах и покровительстве государ­ства, и 2) почти всегда использовался в негативном смысле.

Некоторые предлагают вообще отказаться от этого тер­мина из-за его противоречивости и идеологизированное™18. Подобный вариант выглядит соблазнительно, но здесь есть од­на проблема. Просто разрешать людям свободно торговать, ру­ководствуясь соображениями прибыли и убытка, конечно не­обходимо для экономического прогресса, но для создания современного мира этого недостаточно. Современная ры­ночная экономика и возникла из вихря институциональных, технических, культурных, художественных и социальных инноваций, преодолевающих рамки обмена яиц на масло, и подстегивает этот вихрь. Современный рыночный капита­лизм обновляет жизнь не с черепашьей скоростью движения ледников, а все быстрее и быстрее — именно это так пугало в современном мире и социалистов (в частности, Маркса), и их союзников — консерваторов-антирыночников. В своей работе «Капитализм, социализм и демократия» Йозеф Шумпе­тер подвергает критике тех, для кого «проблема» состоит в том, «как капитализм функционирует в рамках существующих структур, тогда как действительная проблема в данном случае состоит в том, как он создает и разрушает эти структуры»19.

Современный свободный рынок—это не просто пло­щадка для обмена, подобная существовавшим еще в древно­сти ярмаркам. Для него характерны волны «созидательного разрушения»; то, что было новым десять лет назад, сегодня уже устарело и заменяется усовершенствованными вариан­тами, новыми устройствами, институциональными форма­ми, технологиями и методами взаимодействия, которые раньше и представить себе было невозможно. Именно это от­личает современный свободный рынок от прежних рынков. И лучший из имеющихся терминов, позволяющий отличить рыночные отношения, создавшие современный мир, от тех разновидностей рынка, что им предшествовали,—это поня­тие «капитализм».

Однако капитализм—не синоним беспорядка. Это од­на из форм спонтанного порядка, рождающаяся в ходе опре­деленного процесса (некоторые авторы называют его «фор­мирующимся порядком»). Подобные инновации становятся возможными благодаря предсказуемости, обусловленной прочностью верховенства закона и гарантированных прав. Как отмечает Дэвид Боуз на страницах The Futurist, «разгля­деть порядок в кажущемся хаосе рынка всегда было непросто. Несмотря на то что ценовой механизм постоянно направляет ресурсы туда, где они используются эффективнее всего, внешне рынок кажется прямой противоположностью поряд­ка — фирмы банкротятся, люди теряют работу, благосостоя­ние неравномерно, инвестиции зачастую растрачиваются впустую. Динамичная Эпоха инноваций покажется еще более хаотичной: гигантские бизнес-структуры будут выра­стать и разрушаться быстрее, чем когда-либо прежде, а гаран­тированную занятость будут иметь все меньше работников. Однако наделе повышение эффективности транспорта, свя­зи и рынков капитала обеспечит еще более высокий уровень порядка, чем в условиях рынка в промышленную эпоху.

Главное — не позволять государству принудительными ме­тодами «устранять эксцессы» или «направлять» рынок в сто­рону желательных для кого-либо результатов»20.

Рыночный и кумовской капитализм Чтобы избежать путаницы, вызванной двусмысленным упо­треблением термина «капитализм» мыслителями-социалиста- ми, необходимо проводить четкое различие между рыночным капитализмом и «кумовским» капитализмом — системой, из- за которой так много государств погрязло в коррупции и отста­лости» В ряде стран богатство во многих случаях становится си­нонимом высокой политической должности или означает, что его владелец (реже владелица) — родственник, друг или сто­ронник (одним словом, «кум») кого-то из власть предержащих и его богатство связано не с производством полезных товаров, а с привилегиями, которые государство представляет одним людям в ущерб другим. Как это ни прискорбно, понятие «кумо­вской капитализм» все больше характеризует и экономику США—страны, где обанкротившимся фирмам все чаще «помо­гают» за счет средств налогоплательщиков, где национальный капитал превращается в улей, кишащий соискателями на «при­своение ренты» —лоббистами, бюрократами, политиками, консультантами, продажными писаками, где чиновники из Министерства финансов и Центробанка (Федеральной резерв­ной системы) решают, какие фирмы облагодетельствовать, а каким навредить. Подобное коррумпированное кумовство нельзя отождествлять с рыночным капитализмом — сис­темой производства и обмена, основанной на верховенстве закона, равных правах для всех, свободе выбора, торгов­ли, инноваций, дисциплинирующих ориентирах прибыли и убытков, праве на плоды собственного труда, накоплений, инвестиций, отсутствии опасений, что они будут конфиско­ваны теми, кто вкладывался не в производство полезных то­варов и услуг, а в политическую власть.

Волны перемен, порождаемые рыночным капитализ­мом, часто вызывают недовольство традиционных элит. Они считают, что представители меньшинств наглеют, а низшие классы забыли свое место. Еще больше их шокирует тот факт, что рыночный капитализм позволяет женщинам занять подобающее место в обществе. Подрывается незыблемость социального статуса. Люди формируют взаимоотношения, основанные на добровольном выборе и согласии, а не на при­вилегиях, доставшихся им по праву рождения и социального положения. Ненависть консерваторов крыночному капита­лизму, столь тщательно обобщенную Марксом и включенную в его собственные теории, отражает возмущение подобными переменами, а зачастую — и утратой привилегий. Лео Мела­мед (почетный председатель СМЕ Group, а в прошлом—Чикаг­ской товарной биржи, биография которого — он сумел спас­тись от гестапо и КГБ, а затем произвел революцию в мировых финансах—представляет собой выдающуюся историю муже­ства и дальновидности) на собственном опыте сделал вывод: «На финансовом рынке Чикаго главное не то, кто вы такой— ваше происхождение, семья, физическое состояние, пол, — а ваша способность понимать нужды потребителей и тенден­ции развития экономики. Все остальное большого значения не имеет». Поддержка рыночного капитализма равносиль­на поддержке свободы менять мир, вносить в него что-то но­вое, изобретать. Она означает готовность принять перемены, уважение к праву других делать все, что они захотят, с тем, что им принадлежит. Она означает создание условий для появле­ния новых технологий, научных теорий, художественных форм, новой идентичности и новых взаимоотношений. Она означает поддержку свободы создания материальных благ — единственного инструмента борьбы с бедностью. (У богатства есть причины, а у бедности нет. Бедность — это результат то­го, что богатство не создается, но богатство — не результат того, что не создается бедность.) Она означает поддержку освобождения людей и реализации ими своего потенциала.

Авторы, чьи эссе публикуются в настоящем сборнике, представляют разные страны, культуры, профессии и научные

специальности. Каждый из них по-своему анализирует вопрос о нравственных корнях рыночного обмена и о том, как рынок стимулирует нравственность. Это разные работы—некоторые довольно коротки, другие более объемисты; некоторые написа­ны в популярной форме, другие — в научной. Книга включает две статьи, прежде не публиковавшиеся на английском: спе­циально ддя нее они переведены с китайского и русского. Сре­ди авторов—два лауреата Нобелевской премии (политерату­ре и экономике), в сборник вошло также интервью с успешным предпринимателем, сторонником, как он выражается, «созна­тельного капитализма». В статьях представлена не вся совокуп­ность доводов в пользу рыночного капитализма, но они могут служить введением в весьма обширный круг соответствующей литературы. (Небольшая выборка из этого массива литерату­ры представлена в краткой библиографии в конце книги,)

Почему этот сборник содержит только работы, авторы которых энергично защищают рыночный капитализм? Пото­му что существуют сотни, а то и тысячи книг по проблемам ры­ночной экономики, где дается якобы «сбалансированный» анализ нашей темы, на деле представляющий собой осужде­ние богатства, предприимчивости, инноваций, механизма прибылей и убытков и рыночного капитализма в целом. За свою жизнь я прочел сотни трудов с нападками на рыночный капитализм; я анализировал содержащиеся в них аргументы и продумывал собственные доводы для борьбы с ними. Что же касается критиков рыночного капитализма, то среди них ма­ло кто прочел больше одной книги, автор которой осмелился бы выступить в защиту этой системы. Чаще всего, по крайней мере в «англосаксонских» интеллектуальных кругах, встреча­ются ссылки на одного ученого — Роберта Нозика, но и тут становится ясно, что авторы прочли лишь одну главу из одной его книги: ту, где он предложил «испытательный» мысленный эксперимент, тестируя противников рыночного капита­лизма. Большинство авторов-социалистов считают вполне достаточным ознакомиться с одной-единственной работой и оспорить один мысленный эксперимент. Опровергнув единственный тезис, противники рыночного капитализма— если они вообще считают нужным продолжить критику сво­их оппонентов,—как правило, дают неправильный или пута­ный пересказ концепций Милтона Фридмана, Айн Рэнд, Ф. А. Хайека или Адама Смита, не утруждая себя цитировани­ем этих авторов.

Вот один недавний пример: профессор Гарвардского университета Майкл Сандел попытался опровергнуть дово­ды в пользу рыночного капитализма в своей книге «Справед­ливость: что следует делать?». Помимо Нозика, он ссылается на Фридмана и Хайека, но из контекста ясно, что сами их кни­ги Сандел не читал. В частности, он цитирует риторический вопрос Фридмана: «Разве есть у нас право насильственно удерживать его [человека, не желающего делать пенсионные накопления] от следования избранному пути?» Однако он не упоминает о том, что в следующем абзаце цитируемой ра­боты Фридман приводит основания для такого принужде­ния, и отмечает: «Весомость этого аргумента явно должна подкрепляться фактами». (Фридман имел в виду классиче­ский либеральный принцип «презумпции свободы», не вы-, нося категорического суждения по вопросу о правах, как ошибочно заявляет Сандел.) Сандел также утверждает, что в «Конституции свободы» экономист и философ австрийско­го происхождения Фридрих Август Хайек (1899-1992) отме­чал: «Любые попытки обеспечить экономическое равенство неизбежно сопряжены с насилием и оказывают деструктив­ное воздействие на свободное общество». На самом деле ни­чего подобного Хайек не утверждал: он действительно счи-

тал, что «прогрессивный подоходный налог» (чья ставка уве­личивается в зависимости от размера доходов индивида) не­совместим с верховенством закона, поскольку «в отличие от пропорционального, прогрессивный налог не основывает­ся на принципе, показывающем нам, каким должно быть от­носительное налоговое бремя для разных людей», но это отнюдь не равносильно заявлению, будто любые попытки укрепить экономическое равенство (например, путем упра­зднения специальных субсидий и льгот для богачей) сопря­жены с насилием. И ошибочное утверждение Сандела, и его анализ показывают, что он не потрудился хотя бы заглянуть в книгу Хайека; вероятно, труд Адама Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов» этот ученый оха­рактеризовал бы как книгу о производстве булавок.

Серьезным людям так поступать не пристало. Я насто­ятельно рекомендую тебе, читатель, стремиться к большему. Прочти самые выдающиеся труды с критикой рыночного ка­питализма. Прочти Маркса, прочти Зомбарта, прочти Ролза, прочти Сандела. Разберись в концепциях авторов, обдумай их. Лично я прочел больше критических замечаний в адрес рыночного капитализма, чем большинство его противников, и думаю, что способен изложить их аргументацию лучше, чем они сами, — потому что я лучше ее знаю. На страницах настоящей книги мы представляем мнение другой стороны в этой дискуссии — само существование которого зачастую обходится молчанием.

Итак, вперед, читатель, дерзай! Познакомься с дово­дами, изложенными в этой книге, обдумай их. И сам реши, кто прав.