СОЛЮБОВНИКИ

Там покоился Феникс, денницы святой ожидая.

Но Ахиллес почивал внутри крепкостворчатой кущи;

И при нем возлегла полоненная им лесбиянка,

Форбаса дочь, Диомеда, румяноланитая дева.

Сын же Менетиев спал напротив; и при нем возлежала

Легкая станом Ифиса, ему Ахиллесом-героем

Данная в день, как разрушил он Скирос, град Эниея.

Это стихи из девятой песни «Илиады» в переводе Гнедича. Почему-то именно этот отрывок особенно взволновал четырнадцатилетнего Володю Ладнева, который, сидя под цветущим кустом черемухи, «с бешеным восторгом читал Гомера... Когда я дошел до того места, где Ахиллес, оставив у себя на ночь старика Фенокса (Феникса), ложится спать с наложницей, а около Патрокла (сына Менетиева) тоже возлегает девушка, тонкая ста-но л (легкая станом — у Гнедича), я бросил книгу». Кое-что автор объясняет: тут и ранняя чувственность полуотрока, полуюноши Ладнева, тут и поэтический порыв — желание «улететь мечтой» из русского быта в «святую Грецию» с ее живописными и свободными нравами... Но есть здесь и другое: Володю, по-видимому, волнует, томит то, что можно было бы назвать чувством эротического параллелизма в дружбе. Ему нужен товарищ, который всегда был бы с ним бок о бок, которого он чувствовал бы плечом, товарищ — собеседник и солюбовник. Позднее тому же Ладневу (в «Подлипках») нравилось ходить вчетвером, двумя парами; в одной Яницкий, похожий на Онегина, с возлюбленной Дашей, а во второй — «другой Онегин» (т. е. сам Ладнев) с Софией Ржевской. Казалось бы, в этой ситуации обычно ищут уединения с подругой. Но Володе нужен еще друг. Присутствие другой четы его волнует, вдохновляет. Солюбовник усиливает, удваивает страсть. Жадный леонтьевский Нарцисс чувствует за двоих: себя одного ему мало! Аппетит у него огромный.. Он пожирает других и другое — весь этот красочный мир со всеми его прелестями! В конце концов Нарцисс чудовищно разрастается и — остается в печальном одиночестве, потому что an und fur sich все внешнее для него не существует, оно лишь вкусное блюдо, которое он быстро заглатывает.

Леонтьев и многие его герои очень женолюбивы. Они ищут подруг — возлюбленных. Иногда это подростки вроде поповны Паши, а позднее — очень молодые гречанки, турчанки. Или же это — опытные женщины, добрые гетеры вроде Зинаиды Кононовой... Но ни к тому, ни к другому «типу» леонтьевские герои и он сам не привязываются.

Женитьба их пугает; еще смолоду Жорж Санд утвердила их в отрицании брака. Сам Леонтьев женился, но верным мужем не был. Его любымые персонажи почти все холостые. А старый муж (в «Исповеди мужа») уступает жену молодому греку-солю-бовнику. Соперничество в любви Леонтьев пытался изобразить в повести «Немцы» (опубликованной под заглавием «Благодарность», 1854). Но позднее его герои редко ревнуют. Один из любимейших супергероев Леонтьева консул Благов (в романе «Одиссей Полихрониадес») ничего не имеет против флирта своего подчиненного, молодого грека, с турецкой плясуньей, которая ему самому очень нравится.

Там покоился Феникс, денницы святой ожидая.

Но Ахиллес почивал внутри крепкостворчатой кущи;

И при нем возлегла полоненная им лесбиянка,

Форбаса дочь, Диомеда, румяноланитая дева.

Сын же Менетиев спал напротив; и при нем возлежала

Легкая станом Ифиса, ему Ахиллесом-героем

Данная в день, как разрушил он Скирос, град Эниея.

Это стихи из девятой песни «Илиады» в переводе Гнедича. Почему-то именно этот отрывок особенно взволновал четырнадцатилетнего Володю Ладнева, который, сидя под цветущим кустом черемухи, «с бешеным восторгом читал Гомера... Когда я дошел до того места, где Ахиллес, оставив у себя на ночь старика Фенокса (Феникса), ложится спать с наложницей, а около Патрокла (сына Менетиева) тоже возлегает девушка, тонкая ста-но л (легкая станом — у Гнедича), я бросил книгу». Кое-что автор объясняет: тут и ранняя чувственность полуотрока, полуюноши Ладнева, тут и поэтический порыв — желание «улететь мечтой» из русского быта в «святую Грецию» с ее живописными и свободными нравами... Но есть здесь и другое: Володю, по-видимому, волнует, томит то, что можно было бы назвать чувством эротического параллелизма в дружбе. Ему нужен товарищ, который всегда был бы с ним бок о бок, которого он чувствовал бы плечом, товарищ — собеседник и солюбовник. Позднее тому же Ладневу (в «Подлипках») нравилось ходить вчетвером, двумя парами; в одной Яницкий, похожий на Онегина, с возлюбленной Дашей, а во второй — «другой Онегин» (т. е. сам Ладнев) с Софией Ржевской. Казалось бы, в этой ситуации обычно ищут уединения с подругой. Но Володе нужен еще друг. Присутствие другой четы его волнует, вдохновляет. Солюбовник усиливает, удваивает страсть. Жадный леонтьевский Нарцисс чувствует за двоих: себя одного ему мало! Аппетит у него огромный.. Он пожирает других и другое — весь этот красочный мир со всеми его прелестями! В конце концов Нарцисс чудовищно разрастается и — остается в печальном одиночестве, потому что an und fur sich все внешнее для него не существует, оно лишь вкусное блюдо, которое он быстро заглатывает.

Леонтьев и многие его герои очень женолюбивы. Они ищут подруг — возлюбленных. Иногда это подростки вроде поповны Паши, а позднее — очень молодые гречанки, турчанки. Или же это — опытные женщины, добрые гетеры вроде Зинаиды Кононовой... Но ни к тому, ни к другому «типу» леонтьевские герои и он сам не привязываются.

Женитьба их пугает; еще смолоду Жорж Санд утвердила их в отрицании брака. Сам Леонтьев женился, но верным мужем не был. Его любымые персонажи почти все холостые. А старый муж (в «Исповеди мужа») уступает жену молодому греку-солю-бовнику. Соперничество в любви Леонтьев пытался изобразить в повести «Немцы» (опубликованной под заглавием «Благодарность», 1854). Но позднее его герои редко ревнуют. Один из любимейших супергероев Леонтьева консул Благов (в романе «Одиссей Полихрониадес») ничего не имеет против флирта своего подчиненного, молодого грека, с турецкой плясуньей, которая ему самому очень нравится.