ПОСТПЕРЕСТРОЙКА КАК КОММУНИКАТИВНЫЕ ДЕЙСТВИЯ ПО ИЗМЕНЕНИЮ МАССОВОГО СОЗНАНИЯ

К оглавлению 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
34 35 36 37

За

последние десять лет

произошли существенные события по изменению массового сознания, которые

затронули десятки миллионов людей. Гласность и

перестройка выдвинули М. Горбачева в число важных специалистов по паблик

рилейшнз, как отмечают американцы (см., к примеру:

Seitel F.P. The practice of public relations. — New York etc., 1992). Мы не

будем вслед за С. Кургиняном (Кургинян С. Седьмой сценарий.

— Ч. 1-3. — М., 1992) говорить об определенной «злонамеренности» случившегося.

Но в любом случае столь резкие изменения за

столь малые сроки, несомненно, представляют исследовательский интерес. Семьдесят

лет мы в той или иной степени подвергались

определенного рода кодированию (типа «Читайте, завидуйте, я — гражданин

Советского Союза!»). Но оно носило более естественный

характер (если в этом случае позволителен такой термин) из-за растянутости во

времени и параллельной смены поколений,

произошедшей за тот же период. В перестройку все события свершились в довольно

краткий срок и в течение непродолжительного

периода жизни одного поколения. Даже психоаналитики говорят, что существенных

изменений в сознании можно достичь за период от

полугода до года (Адлер Г. Лекции по аналитической психологии. — М.-К., 1996).

Однако это происходит при индивидуализированной и

еженедельной работе (2-3 часа в неделю), при этом они подчеркивают, что это

очень сложный и напряженный труд. К примеру, если

достаточно легко удалось совершить развал СССР, то построение в рамках держав

СНГ своей идеологии пока не принесло

положительных результатов. Сегодня, например, в Украине в массовом сознании

содержатся довольно противоречивые

интерпретации действительности. С одной стороны, к примеру, газета «Коммунист»

печатает свидетельства очевидцев о зверствах

бандеровцев, с другой — им же в то же время ставятся памятники в Западной

Украине, что является абсолютно ненормальным для

одного государства, в котором обязательно должны быть единые схемы интерпретации

действительности и желательны единые

герои.Процессы «кодирования» массового сознания советского периода носили далеко

не условный характер, в них вкладывались

достаточно большие людские и материальные ресурсы. И при этом лучшие варианты

идеологических текстов того периода имеют

одновременно в большинстве своем высокий эстетический уровень. К примеру, и

«Волга-Волга», и даже «Кубанские казаки»

сохраняют к себе интерес и сегодня. И зрительская ностальгия по фильмам тех лет,

не раз отмечаемая руководителями телевидения,

базируется на вполне реальных основаниях.Однако массовое сознание, вероятно,

начиная с хрущевского периода, становится

раздвоенным, разделенным на официальную и неофициальную точку зрения на одни и

те же события. Впервые на авансцену вообще

была допущена частная жизнь, ознаменовав начало смены мифологем. «Смена эпох

выражается сменой знаков. Советское общество

дохрущевского периода было серьезным. Оно было драматическим, героическим,

трагическим. 60-е искали альтернативы этой

идеологической модели. Они заменили знаки, и общество 60-х стало НЕсерьезным»

(Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского

человека. — М., 1996. — С. 67-68). Однако если быть более точными, то следует

сказать, что общество не потеряло серьезность, а как

бы усложнило модель мира, допустив еще одну интерпретацию его, еще одну схему

действительности. Подобное вполне могло

сосуществовать, когда описывались разные сферы, к примеру, частная и публичная.

Когда же они столкнулись на интерпретации

одной сферы — публичной, конкурируя в признании именно своей интерпретации в

качестве единственно верной, между ними

разразилась война. Заметим попутно, что «холодная война» в этом плане может

рассматриваться как поддержка одной из

конкурирующих точек зрения из-за рубежа.В брежневский период это раздвоение

достигло максимума, когда неофициальная

интерпретация по многим вопросам начинает побеждать официальную. С этой точки

зрения лидером «перестройки» скорее можно

считать Леонида Ильича Брежнева, который сделал собственно для развала

Советского Союза гораздо больше Михаила Сергеевича

Горбачева. Если воспользоваться концепцией С. Кургиняна об управляемости этих

процессов, то лучшей фигуры, чем Л.И. Брежнев в

роли генсека, и не требовалось для тех гипотетических лиц, которые это могли бы

задумывать. Типажи Ю. Андропова и М. Горбачева

уже не в состоянии были исправить сформированную ситуацию. Они и не могли этого

сделать из-за сильно развитой к тому времени

западной ориентации у большой прослойки населения. К примеру, для того, чтобы

облегчить вхождение имиджа Ю. Андропова в то

новое информационное пространство, ему были приписаны (реальные или мифические)

характеристики любви к джазу, виски и

западным романам. Н. Леонов так говорит о фигуре Б. Ельцина в контексте того

времени: «Всех нас заботило то, что его авторитет и

влияние росли не на позитивных достижениях в какой-либо области, а на резкой

критике и неприятии Горбачева, партии, которые уже

всем мешали, как бельмо на глазу. Но даже находясь в оппозиции, Б. Ельцин

прорисовывался как на редкость противоречивый,

непоследовательный человек, действующий под влиянием сиюминутных настроений»

(Леонов Н.С. Лихолетье. — М., 1994. — С.

363).В ответ на доминирующую коммуникацию массовое сознание реагировало

порождением своих текстов. Два их типа

существенным образом формировали интеллектуальную защиту от пропагандистского

кодирования: «кухонные разговоры» и

анекдоты. Разговоры на кухне не уступали по интенсиву политической пропаганде

того времени. Нормой коммуникативного поведения

стало признание всего происходящего вокруг чистой пропагандой. Анекдоты также

выстроились по всем параметрам идеологической

сетки. К примеру, анекдот «из энциклопедии: Брежнев Л.И. — мелкий политический

деятель эпохи Аллы Пугачевой» системно меняет

всю иерархию. Анекдоты о Ленине разрушали агиографию первых лиц, о Чапаеве —

советскую героику, о чукче — интернационализм

и под. С одной стороны, массовое сознание таким образом защищалось от давления,

демонстрируя точки своего наибольшего

сопротивления. Кстати, именно подобным образом Дж. Фиске определяет массовую

культуру (Fiske J. Understanding popular culture. —

London etc., 1989) как реализующую ресурс сопротивления доминирующей культуре.

Массовая культура занята на своем

микрополитическом уровне теми же явлениями перераспределения власти, что и

макрополитика на своем. С другой стороны, это

явный прием разрушения, когда из реальности конструируется нужный образ, с

которым затем и производят все необходимые

манипуляции. Так, к примеру, С. Кургинян расценивает миф о «командно-

административной системе», созданный Г. Поповым,

поскольку команда и администрирование свойственны любой системе. Или отмеченное

выше стремление скептически оценивать все

происходящее как советскую пропаганду. Таким же ярлыком, но уже частичного

самописания является термин «совок» (частичного,

поскольку никто себя этим термином не описывает, а переносит его на

других).Таким образом, если бы перед нами стояла

гипотетическая задача разрушения, мы бы могли идти таким путем:·

предварительный этап (при действующей системе) —

конструирование образа, принципиально неправильного. Здесь на первом месте

действовали два варианта — осмеяние и обвинение.

К примеру, Л. Брежнев подходил для того и другого вариантов — он оглуплялся, и

он и его окружение обвинялись в коррупции; этот

процесс можно назвать скрытым порождением (или накоплением) негативности;·

активный этап (начало разрушения системы) —

при акцентуации существующей негативности (открытое порождение негативности)

выход был предложен в рамках западной модели.

К примеру, как считает С. Кургинян, ни одно высказывание советского политика не

обходилось в то время без фразы «У НИХ ВСЕ

ХОРОШО, У НАС — ВСЕ УЖАСНО, ДАВАЙТЕ СДЕЛАЕМ ТАК, КАК У НИХ, И БУДЕТ ТАК ЖЕ

ХОРОШО, КАК У НИХ»

(Кургинян С., указ.

соч. — Ч. 3. — С. 154).В рамках Украины мы увидели процесс ускоренного решения

по этой же модели — путем отделения от

«империи неправильности», для чего номенклатуре пришлось даже выпустить на

«боевые позиции» творческую интеллигенцию.

Затем, после проведенного артобстрела, интеллигенцию вновь вернули на привычные

позиции «толкователя уже принятых наверху

решений», что вернуло на маргинальные кресла так громко прозвучавшие раньше

имена, например, И. Драча или Д. Павлычко. Если в

период перестройки инт

еллигенция могла влиять на принятие решений, то теперь она

может лишь «легитимизировать» своим

участием принятые наверху решения.· закрепляющий этап (переход к новой системе)

— эйфория разрушения сменилась

непонятным унынием и полным отсутствием вразумительного ответа на стоящие перед

массовым сознанием вопросы. Отсюда идет

возникновение интереса к построению новой идеологии, о которой сначала заговорил

Б. Ельцин, а затем и Л. Кучма. Это можно

назвать открытым порождением позитивности, но работа в этой сфере очень сложна,

и мы не имеем достаточного числа

специалистов. К примеру, опыт показывает, что даже полный контроль телеэфира

может не привести к победе, как это случилось с Л.

Кравчуком. Его образ в массовом сознании закреплен сегодня только с «кравчучкой»

и анекдотом о «хитром лисе». Даже отсылка к

нему носит меняющийся характер — первый? второй? президент, что отражает при

этом и совершенно «сырой» характер нашей

истории.Кстати, сегодня мы практически потеряли стихию анекдотов, что порождает

два возможных объяснения. Либо сейчас

уменьшилось давление на массовое сознание, что не требует уже столь же

интенсивной его защиты, либо отсутствует потребность в

разрушении имеющихся стереотипов, если принять гипотезу о сознательном

конструировании этого процесса в прошлом. При этом не

только исчезла старая идеология, но и не возникла новая, и на безыдеологическом

постсоветском пространстве не оказалось места

для анекдотов. Уже данные 1991 года показывали неоднозначность оценок массового

сознания по поводу происходящих событий. Как

пишут российские исследователи: «В июле 1991 года на вопрос: «Если бы Вы в 1985

году знали, к чему приведут начавшиеся в стране

перемены, поддержали бы их?» 52% россиян ответили «нет», 23% — «да» и 26% — «не

знаю». Наступало разочарование» (Россия у

критической черты: возрождение или катастрофа. — М., 1997. — С. 11). Опрос в

январе 1995 года показал интересную иерархию

социально-политических предпочтений, где «капитализм» занял одно из последних

мест (Там же. — С. 15):1. Справедливость

43,9 10. Равенство 10,32. Права человека 37,3 11. Державность

10,03. Порядок 35,9 12.

Православие 7,54. Мир 33,1 13. Интернационализм 6,95. Свобода 20,2

14. Братство 6,46. Частная

собственность 14,2 15. Нация 3,97. Социализм 14,1 16. Народность

3,88. Народовластие 13,6

17. Капитализм 3,29. Духовность 13,4 18. Религиозность 2,6Это опрос

Института социально-политических

исследований. Опрос ВЦИОМ в январе 1997 г. показывает следующий набор ценностей

(Там же. — С. 18):Законность и порядок

20%Стабильность 16%Достойная жизнь 10%Сильная держава

7%Возрождение России 7%Богатство,

процветание 6%Равенство, справедливость 5%Социальная защищенность

4%Крепкая семья 2%Свобода

2%Спасение Отечества 2%Коммунизм 1%Вхождение в современный мир

1%Православие 1%Затруднились с

ответом 15%Даже если принять во внимание то, что опросы проводились разными

центрами, все же явно бросается в глаза, что

ценности 1997 г. опираются на составляющую, которую можно условно обозначить как

«ностальгия».Как конкретно шло разрушение

советских идеологических стереотипов? Избранным инструментарием, по нашему

мнению, была контекстная коммуникация. Этим

термином мы хотим обозначить тип передачи информации, когда главным становится

не само содержание, а передача

сопутствующего контекста. К примеру, образ человека, курящего сигару, помимо

курения, передает нам отсылку на аристократический

тип жизни. Что здесь оказывается главным?а) это отсылка на уже имеющийся в

сознании образ, который только активизировали и

привязали к данному новому объекту;б) это коммуникации, которые трудно

опровергнуть, поскольку основная информация идет на так

называемом уровне пресуппозиции (предполагаемого содержания), которое не

проверяется данным высказыванием, а принимается

как данность;в) принципиальным является отключенность сознания вообще при таких

видах коммуникации: не осознается и

соответственно не фильтруется получаемая информация, поскольку она идет на более

глубинном уровне, чем уровень осознания.При

этом проводниками (каналами для массового сознания) стали известные в СССР лица,

начиная с того же Гавриила Попова.

Перестройка действительно была сделана творческой интеллигенцией, поскольку их

авторитет абсолютно не был затронут эрозией

советского времени, а наоборот, события последнего времени как бы приподняли их

на новые более выигрышные позиции. При

решении вопроса управляемости этих процессов вопрос был бы в другом — система

почему-то разрешила это делать, создавая

зрелищно выгодные образы, такие, как, например, уничтожение своего партбилета

режиссером Марком Захаровым.Сергей Кургинян

писал о том этапе: «Мы капитулировали психологически» (Кургинян С., указ. соч. —

Ч. 1. — С. 18). И далее: «В массовом сознании

возникла и закрепилась, как будто сформированная намеренно, забавная, с точки

зрения любого серьезного информационного

аналитика, иллюзия, что капитализм — это и есть демократия».Интересное мнение

высказал на страницах «Комсомольской правды»

(1996, 25 сент.) Валентин Распутин, даже если принять во внимание присущий ему

синдром обиженного человека. Он начал с

упоминания о кампании повальных разоблачений того периода, считая, что тем самым

общество принялось уничтожать себя. И далее

остановился как на лидерах перестройки, так и на лидерах антикоммунизма: «Кто

собирал стотысячные демонстрации у Манежа? Это

привилегированная часть общества — научные городки, тот же Зеленоград. Они при

коммунизме жили неплохо и первыми начали

переворачивать те, прежние порядки. То же можно сказать про академгородки у нас

в Новосибирске и Иркутске.Теперь о лидерах

антикоммунизма тех лет. В основном это внуки старых революционеров, которые при

старой власти жили намного лучше остальных.

По сути, они выступили против дела, которому служили их отцы и деды. Но и деды,

и внуки воевали против России, против народа,

только за свои интересы».Российские аналитики, разбив процесс изменений на

четыре этапа (1985-1991, 1991-1993, 1994-1995, 1996

—...), выделили в нем следующие составляющие (Россия у критической черты:

возрождение или катастрофа. — М., 1997. — С. 20):В

этом анализе явно присутствует неприятие происходящих перемен, но одновременно

следует признать, что также присутствует и

достаточная доля достоверности в оценке ситуации.Каким образом идет

манипулирование сознанием сегодня? Именно в период

перестройки мы получили ряд культурных мифологем, где мифологическое содержание

оказывается сильнее реальности. Это

РЫНОК, это РЕФОРМЫ, это СВОБОДА СЛОВА. Все эти слова несут в себе очень сильный

указатель на ЗАПАДНЫЙ ТИП ЖИЗНИ. Но

только на уровне идеологии, а материальный уровень основной массы людей остался

таким же, как прежде. Как заявил кто-то на

страницах газет, при каком капитализме можно месяцами не выплачивать зарплату?

Или такой пример, как сегодняшняя программа

закрытия шахт, при которой якобы не будет затронут ни один шахтер или его семья.

Все это идеализация чистой воды.Уильям Гэмсон

(Gamson W.A. Media discourse and public opinion on nuclear power: a

constructionist approach // American journal of sociology. — 1989. —

№1) предложил для описания политических дискурсов символы-конденсаторы ситуаций,

которые в какой-то мере являются

заменителями анекдотов для описания сути происходящих явлений.Приведем некоторые

примеры. От М. Горбачева осталась фраза

«Процесс пошел». Л. Кравчук сказал «Маємо те, що маємо». У В. Черномырдина есть

изумительная фраза «Хотели как лучше, а

вышло как всегда». Все они имеют одно общее значение: неуправляемость

происходящего за окнами их кабинетов, т.е. констатация

объективных процессов, не подлежащих процессам субъективного управления.Процессы

«оглупления», происходящие сегодня и в

России, и в Украине, концентрируются вокруг роли Верховного Совета. Создается

ощущение бессмысленности его работы, полного

отсутствия результатов, из него делается тормоз счастливого развития

событий.Сергей Кургинян приводит иной инструментарий,

позволяющий бесконечно варьировать, что такое «хорошо» и что такое «плохо»,

соответственно меняя аргументацию. Его пример:

«Вначале нам нужно было сделать нашу экономику «восприимчивой к научно-

техническому прогрессу». Но это, в свою очередь,

нельзя было сделать, не «насытив рынок товарами» («ускорение»), но это, в свою

очередь, нельзя было сделать, не «перейдя на

рыночную модель» («перестройка»), но это, в свою очередь, было невозможно без

«гласности», «демократизации» и «реформы

политической системы», но это, в свою очередь, нельзя было сделать без

«национального самоопределения», но это, в свою очередь,

нельзя было сделать без «суверенитетов», но и «суверенитет» потребовал «реформы

нашего государства», но «наше государство»

нельзя было «реформировать» в условиях «демократии и гласности» ни во что иное,

как в Союз государств. Но Союз государств

неизбежно превращается в «государства без Союза». Но эти государства...» (С.

155-156). Это определенный инструментарий

итерации, как бы мы его назвали, применение которого позволяет растягивать

процесс до бесконечности, одновременно создавая

психологическое ощущение движения при его полном отсутствии.Помимо итеративности

Украина проходит также испытание

аргументами трансформации в позитив негативов России. К примеру, чеченская война

становится аргументом: «Украина строится без

войн» или «Наши парни не отправятся на войну». Россия также поставляет

благодатный материал для конструирования образа

потенциального врага. Мы вписываем туда «антиукраинскую риторику»,

«антиукраинское поведение» (по поводу Черноморского

флота, по поводу введения НДС и под.).Таким образом, современное кодирование

идет в аспектах итерации, трансформации и

конструирования. Это аргументы, оправдывающие задержку в движении. Само же

движение вперед не должно строиться на

негативных контекстах, в него следует вкладывать контексты, которые

принципиально позитивны. Это спортивные достижения, это

украинская песня, которую сравнивают с итальянской, и под. Следует признать, что

после 1917 г. значимым аспектом строительства

нового также был элемент идеализации. Как пишет С. Кургинян (С. 254), «Россия не

приняла бы «красную идею», если бы в ней не

было величия и святости».Важным элементом на этом этапе был акцент на

европейскости Украины. Такое самоописание несет

положительный характер, поскольку одновременно подчеркивается азиатский характер

России. В утрированной форме это начало

реализовываться в образе Украины как «колиски світової цивілізації» (мы имеем в

виду «творения» С. Плачинды, где Троя выводится

из Троещины и под.). Важен даже не этот конкретный факт, а просто открытие

нового измерения, где тот же С. Плачинда занимает

крайний полюс.Особое место уделяется работе с новым поколением. К примеру, в

советское время эта работа проводилась даже на

уровне мультипликационных фильмов. Т. Чередниченко продемонстрировала, как песня

в них строится на противопоставлении

пионерской песне (Чередниченко Т. Между «Брежневым» и «Пугачевой». Типология

советской массовой культуры. — М., 1994).

Внезапно произошел разрыв поколений, когда старшие и младшие заговорили на

разных языках. Только частично это можно

прочувствовать в разговорах в семье, где их личностный характер мешает полностью

проявиться этому разрыву. Более серьезно мы

прочувствуем это в будущих голосованиях по кардинальным вопросам, когда

столкнемся со стремительными изменениями

политического климата и отсюда — непредсказуемыми последствиями.Модель переноса

западных стандартов нашла самых

благодарных почитателей именно в молодежной среде. Но, как показывают

исследования А. Панарина (см.: Панарин А.С. Введение в

политологию. — М., 1994; Ильин В.В., Панарин А.С. Философия политики. — М.,

1994), заимствование жизненных стандартов без

заимствования поддерживающих их технологий создает неустойчивую систему.

Обратный вариант — это исламская модернизация,

когда технологии прошли, а стандарты были задержаны иными жизненными ценностями.

Мы же, принадлежа к той же

цивилизационной схеме, лишены реальной возможности задержать чужое, чтобы дать

возможность развиться своему.Молодежь во

все времена является лакмусовой бумажкой любого процесса. Когда общество хотело

террора, оно делало из молодежи Павликов

Морозовых. Внешний враг Павки Корчагина стал тогда врагом внутренним. Сегодня мы

стали «штамповать» поколение,

отвернувшееся от знаний как ступеньки к престижу, построению своей будущей

карьеры. Хотя, с другой стороны, оно четче видит

ближние цели, что делает их движение к успеху более вразумительным. Эпоха

романтиков 60-х сменилась эпохой более циничной,

когда для достижения целей можно (и нужно) поступать нечестно и незаконно.

Подобные события были и в прошлом, но тогда нормы

морали отвергали их. Сегодня мы вписали их в список вполне возможного поведения,

как бы расширив рамки этих норм.

Неправильное поведение как нормированное, вероятно, вытекает из дилеммы, в свое

время отмеченной еще Р. Мертоном: общество

показывает образцы успешной жизни, но не дает законных путей ее достижения.

Тогда и вступают в действие незаконные пути. Можно

посмотреть на это явление, как на определенный застой в официально разрешенном

движении к успеху. Если в средневековом

обществе вертикальную мобильность, разрывающую застой общества того времени,

давала церковь и мальчик из бедной семьи мог

подняться на вершины благополучия, то в советское время эту мобильность стала

обеспечивать партийная вертикаль, вынесшая

многих сельских пареньков на самые высокие кресла. Кажется, ни один советский

генсек не родился в городе. Теперь же такой

вертикалью стала денежная. Однако она слишком универсальна — и честные, и

нечестные варианты денег позволяют достигать

успеха, т.е. эта вертикаль не разграничивает моральные/неморальные параметры,

вбирая на равных все.Периоды «застоя» как норма

нашего движения. Застой-1, порожденный Л. Брежневым, привел к перестройке.

Застой-2, созданный М. Горбачевым, вылился

сначала в ГКЧП (кстати, С. Кургинян считает его блефом и псевдопутчем, который

специально не был доведен до конца), а затем и в

реальную смену существовавшего строя. Украина во многом сегодня попала в полосу

Застоя-3, куда ее завели как объективные, так и

субъективные факторы. Примеры предыдущих застоев, однако, демонстрируют странную

закономерность — как бы сознательно

конструируется застой, который затем взрывается новой составляющей. При этом

новое состояние нашего общества строится в

основном почти теми же лицами, но под новыми лозунгами. Ведь Украина реально

выросла из застоя-2 и его разрешения в виде ГКЧП

в 1991 г. Что же может получиться из застоя-3?Украина (как и Россия) получила

новую организацию своего коммуникативного

пространства, при которой единичное высказывание не в состоянии что-либо

изменить. К примеру, фильм «Торможение в небесах»,

отражающий времена перестройки, эксплуатирует тот же коммуникативный «зазор»,

который был описан еще Н. Гоголем в

«Ревизоре». Это расхождение между официальной и неофициальной точками зрения. В

иерархической организации

коммуникативного пространства происходит резкое несовпадение этих точек зрения.

В «монологическом» обществе правильной

считается только одна точка зрения, она не приемлет плюрализма. Поэтому

нижестоящая в иерархии структура не выпускает наверх

информацию, которая может не совпадать с той, которая уже имеется наверху,

поскольку передана этой структурой. «Диалогизация»

коммуникативного пространства, привнесенная перестройкой, резко занижает статус

сообщения. Возникает множественность истин, а

раз так, то о каждой из них конкретно неизвестно, насколько истинна именно она.

То есть если раньше система цензуры (в широком

смысле этого слова, понимая под цензурой и облегчение создания и

функционирования нужных видов текстов) решала проблему

нужной организации коммуникативного пространства, то сегодня эта же проблема

решается допуском множественности

высказываний.И последний важный момент — перестройка использовала как свой

организующий стержень многие характеристики

массовой культуры, которая, как известно, наиболее приближена к аудитории и

обладает наиболее эффективным воздействием.

Перечислим некоторые существенные черты, сближающие перестройку и массовую

культуру (в ряде случаев мы идем на

сознательную повторяемость явления, но как бы с другой стороны):1) если высокая

культура делает зрителя пассивным, массовая

порождает активность зрителя, возвращая его к фольклорному варианту искусства.

Перестройка реализовывалась как раз с помощью

массовых действ типа митингов, в которых роль аудитории совпадает с

фольклорной;2) массовая культура строится на

противодействии культуре доминирующей (Дж. Фиске), «взрываясь» именно в точках

наибольшего сопротивления — перестройка

также порождала дискурсы, противоположные официальным;3) массовая культура

позволяет вариант самотворчества — «люди из

зала» в период перестройки также постоянно поднимались на сцену (к примеру, Г.

Попов, Ю. Афанасьев и др.); одновременно

возникло странное чувство значимости себя для среднего человека, которое стало

реализовываться в его голосе на выборах, да и

вообще даже роль свидетеля исторических событий тоже была иной и новой;4)

массовая культура реализует карнавальную смену

«верха» и «низа» (М. Бахтин) — перестройка также отрицала старых «богов» (Ленин,

коммунизм и др.), при этом она разрешила

бывшим диссидентам в рамках прошлой системы занять высокие иерархические позиции

в новой ситуации (хотя бы не во властной, а

в коммуникативной и символической системах);5) массовая культура характеризуется

сериальностью, перестройка однотипно не

имеет конца, и даже частично она реализовывалась сквозь «сериальные» заседания

Верховного Совета, которые принципиально не

имеют «завершенной» структуры;6) массовая культура порождает тексты, которые

характеризуются многозначностью прочтений,

чтобы удовлетворить всех — перестройка также породила бесконечное число

«говорящих людей», что, кстати, привело к тому, что

теперь ни одно обвинение в прессе не имеет существенного значения;7) массовая

культура носит транслятивный характер, суть ее в

коммуникации, именно поэтому она выносит на первое место не автора или текст, а

исполнителя — перестройка очень часто

принимала вид именно «говорения», она и вынесла на первое место людей говорения,

начиная от М. Горбачева и Л. Кравчука до

первой шеренги депутатов вербальных профессий — журналистов и

писателей.

За