ИНФОРМАЦИОННАЯ ВОЙНА: НАЧАЛО ПОЛОЖЕНО

К оглавлению 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
34 35 36 37

Информационные войны были существенным

элементом политики в

биполярном мире. А. Снайдер, выпустивший книгу «Бойцы дезинформации», приводит

примеры работы не только против стран

Варшавского договора, но и в Европе: «При Картере ЦРУ реализовало секретный

проект, выплачивая деньги европейским

журналистам, поддерживающим в прессе идею размещения на континенте американских

нейтронных бомб. Подобная практика

существовала и прежде. Успех дезинформации определяет не география или иные

факторы, а деньги и только деньги. За первые

полтора года «Солидарности» Лех Валенса получил из западных источников около 1

миллиона долларов, которые разместил на

частных счетах в зарубежных банках» («Комсомольская правда», 1997, 26 нояб.). Он

также считает, что с другой стороны уже

Советский Союз потратил около 100 миллионов долларов на кампанию против

нейтронной бомбы, добившись с помощью митингов,

манифестаций, телепрограмм того, что США отказались от идеи производства

бомбы.Войны компроматов стали достаточно

приметной составляющей политического пространства СНГ. И не только СНГ.

Достаточно вспомнить серьезные усилия по выливанию

«грязи» на консерваторов во время предвыборной кампании в Великобритании в 1997

г. В качестве примера СНГ приведем заметку из

«Комсомольской правды» (1996, 29 июня):«Вчера в Москве начались сборы

руководящего состава военных средств массовой

информации. Сейчас в России издается 65 военных газет, 8 журналов, в гарнизонах

работают более 160 телецентров. Подобные

совещания не проводились уже несколько лет. Как сказал выступавший с докладом

перед военными журналистами начальник

Генерального штаба Российской Федерации генерал армии Михаил Колесников, это

привело к утрате единого военного

информационного поля. Теперь такое поле решено воссоздать. В первую очередь для

того, чтобы выиграть «информационную

войну», которую, по мнению военных, ведут против армии некоторые средства

массовой информации».О. Попцов раскрывает

варианты использования негатива в рамках властных структур: «Подобного рода

материалы изобилуют терминологией

эмоциональных уколов типа: «неудивительно, бросается в глаза, просматривается

логика, угадывается последовательность». Задачи

этих докладных — взвинтить Президента, создать образ затаившегося врага, очага

антипрезидентских взглядов, а затем,

подладившись под эмоциональный президентский всплеск, положить ему на стол некий

итоговый текст, который Президент может или

огласить, или оставить без внимания — в зависимости от настроения. Жертву

готовят постепенно, учитывают президентскую

недоверчивость. Компромат, обрушившийся сразу, внезапно, может вызвать у

Президента отторжение. Важна эволюция во времени.

Выбираются случаи, фразы, эпизоды в течение года. Используются ссылки на прошлую

непоследовательность, нерешительность

потенциального объекта президентской критики — хотя ни того, ни другого в

действительности не существует — это легко

придумывается, домысливается. Очень хорошо действуют намеки на контакты объекта

недовольства с политическими фигурами, к

которым Президент охладел, еще лучше, если они попали в разряд президентских

противников. Такая информация ценится дороже

всего и, как правило, попадает в точку» « (Попцов О. Хроника времен «царя

Бориса». Россия, Кремль. 1991-1995. — М., 1996. — С.

396). Перед нами чисто личностный, эмоционально окрашенный текст. Но он,

реально, подчеркивает одну деталь подобной

технологии — она строится по модели объективного информирования, по этой причине

обвинения носят, как правило, косвенный

характер. И только собранные суммарно они и начинают обладать «убойной силой».

Интерес представляет и «перенос» негативизма с

объекта, уже отрицательного, на объект под вопросом, если между ними возникают

контакты.В своем спецвыпуске по масс-медиа

украинская газета «Бизнес» (1997, № 24) отдельную полосу посвятила вопросу «Кто

прочтет спецкурс по компромату?» Изложение

методов борьбы с оппонентом приобретает следующие формы: «Для дискредитации

оппонента используют и такой прием, как

утверждение о сходстве объекта дискредитации с некоторым (литературным,

историческим) образом, чья негативная оценка

общепризнанна. В результате объект дискредитации получает отрицательную оценку.

Например: он похож на Гитлера или Геббельса,

значит, сам тоже плохой. Можно также обвинять оппонента в дружбе (знакомстве) с

негативно оцениваемыми людьми. По схеме: он

знаком с нечестными, жестокими людьми — значит, сам таков» (Дмитриев А.В. и др.

Неформальная политическая коммуникация. —

М., 1997. — С. 47).Именно на фоне негативизма на подобной риторике выходят все

лидеры периода перестройки. А. Мигранян

анализирует риторику появления первого лица России: «Б.Н.Ельцин оказался

человеком, вокруг которого первоначально создали миф

сами партийно-государственные структуры на октябрьском пленуме 1987 г. Из него

сделали мученика и героя — человека, который

один борется за народные интересы. Этот образ он закрепил во время избирательной

кампании, так как в центре его программы

стояли очень простые и понятные для народных масс вещи — против привилегий, за

равенство, социальную справедливость. И во

всех этих выступлениях антиаппаратный, антиноменклатурный пафос. Я бы назвал

Б.Н.Ельцина таким необольшевистским лидером,

центральным пунктом выступлений которого является то, что в общем-то было

лейтмотивом всех большевиков как до, так и после

революции, — призыв вернуть народу награбленное» (Мигранян А. Россия в поисках

идентичности. — М., 1997. — С. 175-176).

Одновременно следует добавить, что Б. Ельцин в президентских выборах 1996 г. шел

в том же трансформированном

антиноменклатурном контексте, только теперь он был смоделирован на иного врага —

компартию.Есть еще одно важное, по нашему

мнению, отличие Б. Ельцина. Он, как и М. Горбачев первого периода, нашел общий

язык с интеллигенцией. А, по сути, для общества

интеллигенция и выполняет роль тех лидеров мнения, на которых ориентируются

остальные. О. Попцов отмечает отсутствие данного

фактора в варианте хрущевских реформ. «Хрущевским реформам не хватило не только

последовательности, им не хватило

интеллектуальной среды. Вспышка оттепели была слишком кратковременной, ибо не

было десятилетия Хрущева, как принято

говорить, было два раза по пять лет. Было два разных Хрущева. И именно тогда,

когда реформаторский порыв шел к своей

кульминации, антиинтеллигентские тенденции в политическом аппарате взяли верх.

Интеллигенция как движущая сила обновления

была отсечена от процесса» (Попцов О. Хроника времен «царя Бориса». Россия,

Кремль. 1991-1995. — М., 1996. — С.

12).Информационная среда формируется в достаточно динамической манере, к которой

практически не готовы существующие

государственные структуры. Есть определенная закономерность в том, кто скажет

первым. Назовем ее законом первого. Американцы,

утрируя, утверждают, что побеждает тот, кто первым провозгласит себя

победителем. На первую высказанную официально

интерпретацию события с неизбежностью будут вынуждены ссылаться все журналисты,

которые будут давать свои интерпретации

случившегося. Атака потребует обороны, и, независимо от успешности последней, в

общественном мнении все равно будут посеяны

элементы недоверия. Новая ситуация всегда тяжела для интерпретации, но

отмалчиваться в такой ситуации запрещено.Одним из

ярких обвинительных ситуаций постперестроечного времени были одиннадцать

чемоданов компромата А. Руцкого. Они были столь же

значимы, как и обвинения против «группы писателей» в случае А. Чубайса. Сегодня

мы обо всем этом забыли, а тогда общественное

мнение было заведено до предела. О. Попцов напишет о тех событиях: «Сначала

публичные обвинения вице-президента, заявленные

им документы. Правительство коррумпировано, продажно, недеятельно. Столь

откровенной, самоуверенной атаки со стороны своего

недавнего соратника Президент, конечно же, не ожидал. Руцкой, по серьезному

счету, ничего нового не добавил. Об этом уже писала

пресса: и о Западной группе войск, и о нашей собственности в Германии, и о

кредитах, непонятно куда и кем использованных;

несколько возбуждали воображение сгущенность фактов и пофамильные жертвы

политической расправы: Шумейко, Полторанин,

Бурбулис, Чубайс. Демократические силы недооценили этого шага, посчитав, что

ответной пресс-конференцией они дезавуируют

атаку вице-президента. Они не учли, что вице-президент выступил не на страницах

печати или телевидении, а выступил в

парламенте, апеллируя к нему, коленопреклоненно отдавая себя в распоряжение

парламента и под его знамена» (Там же. — С.

265).Информационная война всегда идет под знаменами справедливости, хотя бы

одной из сторон. При этом доказательство этого

опирается на четкие мифы, ибо только они не нуждаются в дополнительных

доказательствах. Можно привести такие примеры:l

студенты объявляли голодовку с лозунгом «Долой Масола», опираясь на

мифологическое представление о том, что уход с

арены компартии сразу принесет Украине благоденствие;l албанские

вкладчики считали, что их деньги украли

власти. Это, кстати, стандартное представление на любом организационном уровне —

обвинение начальства: на уровне университета

— ректор, на уровне страны — президент;l характерным есть активация

страха, так, например, действуют зеленые,

которые даже используют в своих перформансах маски смерти, гробы и под.В

сущности, во всех этих случаях мы имеем конфликт

между различными интерпретациями одной и той же действительности. Однако новая

вводимая интерпретация должна нести явные

преимущества для того, чтобы вытеснить из сознания старую. Одну из них —

мифологическую — мы упомянули выше. Остановимся

на некоторых других.Легко вводится черта идентичности со всем населением, что

улучшает условия для коммуникативного резонанса:

вкладчиком легко может ощутить себя каждый, голодающие студенты

позиционировались прессой и депутатами как «наши дети», а

дети есть у всех, поэтому это также хорошая черта идентичности.Легко вводится

ощущение риска, что, в свою очередь, позволяет

внести дестабилизацию существующей ситуации. При этом вводится не только

негатив, но и одновременный позитив — только мы,

только таким путем можно спасти ситуацию. Предлагаются определенные защитные

функции, например, партия вкладчиков, которая

якобы сможет вернуть деньги. При этом есть такая закономерность, в соответствии

с которой легко объединяются люди, имеющие

общие интересы. Акцентируется справедливость, возможность увеличения общего

выигрыша.Происходит определенная героизация

обыденного поведения. Человеку из толпы всегда хочется присоединиться к сонму

живых героев, митинг, к примеру, дает такое

ощущение реального участника чего-то более сильного, чем обыденная

жизнь.Создаваемый коммуникативный контекст позволяет

человеку уходить с позиции меньшинства, на которой он себя обычно ощущает, на

позиции большинства. Как установлено Э. Ноэль-

Нойман, представитель меньшинства молчит и не высказывает свои взгляды,

представитель большинства защищает свои взгляды

(Ноэль-Нойман Э. Общественное мнение. Открытие спирали молчания. — М., 1996).

Тем самым психологическое ощущение человека

в толпе — это приведение его, хотя бы временно, на позицию большинства, что

резко повышает его коммуникативную

активность.Одновременно предлагается «свет в конце туннеля», который следует за

активацией страха. При этом обязательным

элементом становится создание ощущения срочности: «мы погибнем, если

не...»Сообщение, которое при этом посылается, может

иметь две цели, одна из которых следует из другой. Например: «Наше правительство

коррумпировано». Откуда следует не

называемое, но подразумеваемое сообщение: «Долой наше правительство». Такое

построение имеет существенные позитивы. Во-

первых, если вывод делает аудитория сама, то в этом случае он более

соответствует ее ожиданиям, он будет высказан на ее

собственном языке. Во-вторых, ненавязанный вывод воспринимается аудиторией как

более объективный. Он как бы ближе к «закону

мира», чем к выкрику оратора на митинге. В-третьих, люди плохо относятся к чисто

теоретическим выкладкам, их интересуют прямые

практические последствия из них.Используемые лозунги акцентируют типичную

проблему конфликтологии — дефицит. Это может

быть дефицит ресурсов («Они ездят на мерседесах, а мы...»), дефицит легитимности

( «Они захватили власть»), дефицит доверия

(«Они врут»). Поскольку, как правило, обвинения выдвигаются в отсутствие

обвиняемого (обвиняемых), осуществляется переход на

разрешение конфликта силой.Во всех подобных случаях обязательно действует не

только вербальный, но и невербальный язык. Для

толпы очень важен язык тела, в ряде случаев именно на нем она шлет свое ответное

послание (типа фразы «гнетущее молчание

охватило зал»).Сообщение должно принципиально завышать статус аудитории (типа

лозунгов большевиков: земля — крестьянам,

фабрики — рабочим). Это решение ВАШЕЙ проблемы. Мир начинает очень четко

члениться на МЫ и ОНИ. Резко возрастает

групповая солидарность, одновременно резко завышается негативизм оппонентов.

Последнее особенно ярко проявилось в бывшей

Югославии, где люди на протяжении веков, жившие в одном селе, вдруг оказались по

разные стороны баррикад.Если в обычной

действительности есть определенные «охлаждающие процедуры», которые не дают

довести данное напряжение до насильственных

действий, то в случае информационных войн эти «охлаждающие процедуры»

сознательно или случайно начинают блокировать.

Можно назвать следующие моменты «остановки», которые пытаются обойти:l

время (создается ощущение срочности,

немедленного решения проблемы);l отсутствие опыта (никто не знает, к

каким последствиям все это может привести,

поскольку прогнозируют ситуацию исходя из норм поведения, принятых в обычной

ситуации);l защитное влияние толпы

(человек в толпе ощущает себя частью целого, а не индивидуумом: «я — как все»);l

вербальные объединители снимают,

блокируют индивидуальные реакции, не позволяя выделиться со своей собственной

реакцией на происходящее (вводятся фразы типа

«клянемся!», толпа становится единым целым благодаря единству реакций, которые

проявляются в двух-трех типах

выкриков).Введение необходимой информации в аудитории опирается, как правило, на

предварительное снятие защиты. В этой связи

следует обращать внимание на следующие моменты, способствующие «отключению»

защитных фильтров у человека:l

общее прошлое (говорящий подчеркивает общие моменты с аудиторией, чем

переводит аудиторию на благоприятное к себе

расположение);l манипуляции (основная мысль, ради которой построено

сообщение, может идти как второстепенная);l

разжигание интереса (люди лучше воспринимают профессиональную информацию

или, к примеру, секретную информацию,

которая якобы предназначена только для данного человека);l учет

затрудненности одновременного выполнения сразу

двух задач;l ускорение процесса принятия решения, чтобы не дать

включиться фильтрам недоверия.Перед нами

проходит следующий процесс:Снятие защиты может происходить также в экстремальных

ситуациях, под которые часто подпадает

предвыборный процесс, когда использование компромата оказывается оправданным с

точки зрения общественного мнения. Иногда

объект атаки таким образом выталкивается на оправдательный текст, который

одновременно может послужить в результате

продолжением обвинений. Например: премьер-министр Казахстана в ответ на

обвинения сознается, что работал под «крышей» КГБ

СССР. «Утечка информации о том, что казахстанский премьер в прошлом гэбэшник,

неоднократно возникала в казахстанских СМИ.

Впервые — в тот момент, когда Кажельгедин пытался стать депутатом Верховного

Совета Казахской ССР. Сам премьер уверял, что

организуют эту информацию противники, которые стремятся его подставить,

отыскивая в биографии «пикантные вещи». Поэтому он и

решил рассказать о себе всю правду сам, предупредив, что «не совершил каких-либо

ошибок, которые можно осудить»

(«Комсомольская правда», 1997, 10 сент.).Характерным есть разрыв в требованиях —

совершается переход от одних норм поведения

к другим. Вербальные действия сменяются невербальными, контекст компромисса —

контекстом несогласия. Происходит

дестабилизация ситуации, поскольку резко падает прогнозируемость развития

событий.К числу вариантов информационных войн

принадлежат и избирательные технологии, когда большой объем людей, еще не

принявших решение, вдруг проникается любовью к

одному из кандидатов. Подготовлен уже целый набор людей, которые в состоянии

качественно проводить подобные кампании. Так,

журнал «Власть» (1998, № 18) пишет: «Московскую команду имиджмейкеров Лебедя

возглавил Вячеслав Степанов, специалист,

прошедший парламентские, президентские и региональные выборы. Пресс-секретарем

кандидата стал Владимир Якушенко,

известный в Москве специалист по размещению скрытой рекламы в СМИ (некоторые

называют ее «черным пиаром»)». Со стороны В.

Зубова также работали москвичи, присланные Ю. Лужковым, которых возглавлял

Алексей Кашмаров, приведший к победе

губернатора Петербурга В. Яковлева в его борьбе против А. Собчака. Это все

серьезные опыты по работе над массовым сознанием, в

рамках которых готовятся все новые и новые специалисты. Здесь выполняется та же

важная составляющая, о которой мы говорили

ранее: люди голосуют не индивидуально, а в соответствии с групповыми

предпочтениями. Они голосуют так, как голосует их группа

(семейная, социальная, возрастная и под.).Американцы при этом очень четко

вписывают проблематику информационных войн в

основы своей политики обеспечения национальной безопасности. В докладе

Объединенной комиссии по безопасности, созданной по

распоряжению министра обороны и директора ЦРУ, констатируется: «Информационное

оружие, стратегию и тактику применения

которого еще предстоит тщательно разработать, будет использоваться с

«электронными скоростями» при обороне и нападении.

Информационные технологии позволяют обеспечить разрешение геополитических

кризисов, не производя ни одного выстрела. Наша

политика обеспечения национальной безопасности и процедуры ее реализации должны

быть направлены на защиту наших

возможностей по ведению информационных войн и на создание всех необходимых

условий для воспрещения противоборствующим

США государствам вести такие войны» (цит. по: Черешкин Д.С., Смолян Г.Л.,

Цыгичко В.Н. Реалии информационной войны //

«Конфидент». — 1996. — № 4. — С. 11).Информационная война несет в себе более

серьезный интеллектуальный компонент, чем это

было ранее, поэтому высокоразвитые страны будут иметь постоянное преимущество,

уровня которого будет достаточно сложно

достигнуть. Нельзя будет даже понять, что начавшееся информационное воздействие

не случайно, а несет системный и планомерный

характер.