11.

Современная наша жизнь, где человек чувствует себя никому не нужным, не рассчитывает на чью-либо помощь и надеется только на себя, и есть тот самый "распад социальности", о котором много говорят. Но видимо, защита и укрепление этой самой социальности обратит на себя благосклонное внимание государственных и общественных структур только тогда, когда каждый подъезд и каждая квартира превратятся в вооруженный дот, а по улицам можно будет передвигаться разве что в броневике. Но крайний вариант здесь известен и обозначен формулой "Война всех против всех, каждый за себя" (можно продолжить - "наступи на горло соседу, пока это не произошло с тобой" и т.п.).

Видимо, и здесь опять "сделали все, что смогли" и не смогли "объять необъятное". Но при этом явно неучтенным до сих пор является факт, что такого состояния массового сознания, которое складывается сейчас, наша страна в обозримом прошлом еще не знала. Раньше характер и уровень социальных свобод пребывали в строгой иерархии, которая определялась социальной стратификацией, удерживавшей своими социальными механизмами "своих людей" от злоупотребления теми свободами, до которых определенные слои населения просто не допускались существующей морфологией социальности. Всякий знал свое место и свою "долю" социальных свобод, что поддерживалось не только традициями, нравами и законами-предписаниями внутри страта, но и соответствующими социальными механизмами между ними. То есть, "кухаркин сын" лишь тогда мог получить доступ к определенным свободам, когда он в процессе жизнедеятельности и собственных усилий (учеба, служба и т.п.) выходил в соответствующую социальную группу. Но он и приобретал в этом процессе и брал на себя обязательства, соответствующие принятым в этой новой социальной группе нормам, ценностям, формам поведения, тем самым гарантируя культуру пользования этими новыми, открывшимися ему с его новым статусом, свободами.

У нас сейчас картина принципиально иная. Формально все уравнены в правах и свободах, мы все за демократию и права. Но содержательно уровень социализации и культуры у нас очень различен, а потому различна и культура (или бескультурье) пользования свободами. Поэтому, если в предшествующей истории нашей страны периоды социальных кризисов и шаткости социальных связей приходились все же на поддерживаемую традициями, культурой и прочими неформальными связями социальную обстановку, и за счет этого еще не выливались в полный хаос и произвол стадности, то сейчас ситуация сильно изменилась.

Молодежь заброшена в суете о хлебе насущном, и она заполняет этот вакуум суррогатами от "свободы слова", "свободы собраний" и т.п., погружаясь в угар полной бездуховности в условиях полной бесконтрольности. И если исторический удел России таков, что общество в ней испокон веку "задавало" и формировало государство (а не наоборот, как в большинстве стран), то сегодня и умирание социальности (т.е. общества), и будущий ее развал должны быть приняты на свою ответственность государственными органами. Поезд, как известно, начал уходить уже во времена застоя, но легче нам будет оттого, что мы найдем виноватых и точно определим день своей собственной смерти?

К счастью, утверждения о бездуховности нашей молодежи все же не во всем корректны, что тоже подтверждают социологические исследования. То, что оказалось на поверхности и отквалифицировано казенно и бездушно как бездуховность, на самом деле является следствием, у которого есть в основании здоровое начало в виде наличия духовных интересов молодежи, и уничтожающая это здоровое начало неадекватная ему форма (формы). Так, отрадным является факт, что молодежь совсем неравнодушна к искусству, а также "слухи о смерти" литературы для нее тоже преувеличены. Возрождается интерес к "самому массовому из искусств" - кино. Хотя деятели этого жанра считают вырождение кино почти неизбежным негативным следствием развития современной западной цивилизации. Как отмечает А.Кончаловский, сейчас кино на западе все чаще смыкается с клипом, удерживая внимание зрителя, на которого постоянно обрушивается ураган информации, не более 3-х минут.

Мы пока здесь являем собой далеко не безнадежный вариант культурного феномена почти патриархального толка (имея в виду темпы и развития, и функционирования нашего массового сознания). Вопрос лишь в том, сумеем ли мы понять это преимущество и, выиграв время, принять соответствующие меры, чтобы не потерять интерес и самого зрителя. Тем более, что все же духовно-культурная сфера испытывает сейчас колоссальное давление и проверку на прочность. И выходит из противоборств не всегда успешно. Так, определенным звонком является, например, факт (тоже выявленный в процессе социологических исследований), что наиболее личностно-затратные жанры искусства, требующие специального образования и труда души (классическая музыка, балет, живопись, архитектура), замыкают таблицу интересов молодых людей, находясь в арьергарде и по интересу, и по посещаемости

Можно также с озабоченностью констатировать, что наши киноэкраны, видеотеки, полуофициально распространяемые коммерческие книжные и периодические издания пока не несут на себе печати влияния общественного интереса. Зачастую они соскальзывают (чаще всего неосознанно) на антиобщественную линию в воздействии на умы и формирование духовного климата молодежной среды. И это - в большой степени вопрос к специалистам и профессионалам, которые срабатывают неадекватно, непрофессионально и порождают своей деятельностью удушение интереса. А следствия этого - обвинения в бездуховности молодежи суть в большой мере перекладывание вины с больной головы на здоровую, где молодежь является и страдательной стороной, и обвиняется в этом. Она и реагирует на это предпочтением доступных ей форм в виде посещения друзей, просмотра телевизора, прослушивания музыки (т.е. все то, чем она сама располагает при минимуме того, что предоставляет ей общество).

Еще один эстетико-духовный фактор - это литература. Здесь мы тоже еще кое-что, к счастью, сохранили. Почти 50% респондентов, имеющих интерес к художественной литературе - это хороший показатель культурного интереса. Однако, вспомним, во-первых, степень доступности литературы для молодежи. Очень небогатые библиотечные фонды, нередко зачахшие в условиях острого финансового дефицита, небольшое количество "живых" библиотек, их разбросанность, удаленность от мест проживания потенциального читателя, малопрестижность библиотечного труда и т.п.

В наиболее выигрышном положении находятся библиотеки при учебных заведениях, но их все равно недостаточно, доступ "с улицы" практически невозможен, книжный массив мал и доступен далеко не каждой библиотеке. Магазины с их коммерциализацией, астрономическими ценами на книги, малым попаданием на прилавок достаточного ассортимента высокой художественной ценности, с самоликвидацией даже имевшихся, пусть в незначительном количестве, процедур целенаправленного формирования спроса и рынка книжной продукции (заказы, подписки и прочее) - все это не способствует развитию увлечения литературой.

Безусловными факторами отчуждения молодежи от книг является их цена, несформированность культурных связей и отношений, включенность в которые формирует культуру художественного чтения, регулирует вкусы, стимулирует познавательный аналитический интерес, информирует и образовывает читателя, задает направления литературной моды, расширяет литературное пространство, открывает новые имена и т.п. С этой точки зрения, смехотворные с сегодняшних высот избы-читальни и читательские конференции из культурной жизни 30-50-х годов ХХ в., все же были явлениями, несшими свой положительный социальный смысл. Переросши их формально и осмеяв как наивность прошлых лет, современное общество не предложило ничего взамен, и, отказавшись от формы, потеряло и содержание. Опять потери и без того мизерного состояния. Не слишком ли мы расточительны в своей бедности?

Сегодня молодежь еще (пока!) читает. Наиболее часто - о любви (43,0%), детективы и приключения (38,0%), о путешествиях (32,9%), фантастику (29,1%), исторические сюжеты (26,1%). Наименее читаемы произведения политического жанра (8,4%) и религиозная литература (7,7%). Набор интересов - более чем благополучный. Во всех этих жанрах мировая и отечественная литература способна предложить огромный выбор произведений очень высокого класса. Вопрос лишь в том, сможет ли их предложить наш книжный прилавок или библиотечный фонд? Так, чтоб без натужных поисков, многомесячных ожиданий очередности, "отлавливаний" или без астрономических цен, способных на корню довести до полной выморочности любой, даже самый горячий интерес.

Еще не менее важный вопрос, уже к общественным структурам и личностям, небезразличным (личностно ли, или в силу служебного места) к формированию духовного сообщества и культуры. Те ли книги (даже вышеупомянутых жанров) оказываются в продаже или под рукой молодого читателя? Какой продукцией, каких авторов пойдет удовлетворять свой духовный голод и потребность в чтении о любви и приключениях, путешествиях и фантастике, истории и религии пока еще читающий молодой человек? Что предложит ему озабоченное (или нет) его духовным развитием мудрое общество в самой доступной форме?

Посмотрев на яркую пестроту блистательных форм обнаженных обольстительных красавиц и их улыбок с импортно-полиграфических шедевров в глянцевых суперобложках, каковыми встречают нас широко распространившиеся книжные прилавки новоявленных коммерсантов, порадуемся тому, что не в любые (особенно юные) руки попадут эти "бестселлеры" по одной простой благодарной причине, выраженной в ценнике с озадачивающей простого смертного цифрой. Да, в обществе с развитой социальностью у человека должен быть выбор, в том числе и выбор интересующей его книги. Но безграничный выбор нам не грозит, а неизбежные ограничения должны иметь свою направляющую идею, свою социальную цель. Пока ограничения нашего чтения демонстрируют, скорее, потерю социальной позиции. Но мы так привыкли много терять за последние годы, что можно считать эти потери вполне безобидными, однако, благодушествуя, уже сегодня порождаем риск будущих потерь.

Еще один штрих. В последние годы, вместе с перестройкой, в наше жизненное пространство вошла религия. Известно, что религиозность имеет несколько исторических форм своего воплощения и не обязательно связана с определенной культовой обрядностью и институтами. Так же известно, что религиозность в ее "малоцивилизованных", т.е. в неинституциональных формах фактически никогда не покидала широких слоев нашего населения, ввиду очень непросто и трудно складывавшейся истории нашей страны, питавшей религиозность такими социальными корнями, как голод и массовая гибель людей, войны, террор, депортации и прочее. Однако, следует признать, что за 70 лет советской власти произошел процесс реального отделения народа от церкви. И если первые поколения советских людей либо с революционным энтузиазмом, либо с нереволюционной боязнью демонстративно отказывались или прятали в тайники души свою привычную и воспитанную веру, то послевоенные поколения, взращенные уже нерелигиозными родителями, действительно утратили всякое содержательное отношение к религии.

Новые процессы в нашей стране не только вызволили многие факторы социальной жизни, долгие десятилетия находившиеся и выживавшие под спудом, в первую очередь сохраненные в мировоззрении, позиции отдельных людей (диссидентов), но и породили некую моду на них, т.е. произошел некий формальный перевертыш в общественном сознании. Все, что ранее было запрещено, стало не только разрешено, но и приветствуемо.

Неразборчивость в признании истинных и мнимых ценностей породила проблему, нерешенность которой ощущается и по сей день в широком спектре социальных явлений. В одну корзину "мучеников тоталитаризма" попали и гуманистическое диссидентство А.Д.Сахарова, и "пострадавшие" публичные дома, свобода творчества от диктата политической идеологии и видеопорнография. Под общий шум снятия запретов и объявления свобод в нашу жизнь хлынули не только давно ожидаемые факторы цивилизованности, но и теперь трудно обуздываемые явления, усугубляющие и без того бурный развал недоразвитой социальности.

Религия тоже вышла из подполья, но тут же была схвачена в такие варварские объятия, что сегодня рискует быть в них удушенной с гораздо большей эффективностью, нежели за десятилетия целенаправленной работы по ее уничтожению. Теперь она часто оказывается в такой ситуации, когда от "любви" к ней ею теряется столько и того, сколько и чего умудрилась она сохранить в годы гонений. Ибо понимание того, что религиозность, а тем более религия, за века своего развития превратилась в мощный слой культуры со своими неотъемлемыми атрибутами, отсутствие которых означает ее уничтожение, очень мало еще распространено даже в достаточно образованных кругах. На сегодня молодежь, не имеющая практически реальных исторических и социальных корней религии, отдает ей дань как моде, экстравагантности и оригинальности, не отдавая себе отчета о противодействии в этом самому духу и букве религии, т.е. демонстрируя фактически атеизм, отрицание религии, только в наиболее вульгаризованной, обыденно-примитивной форме.

По опросам, верующими себя считают 35,7% опрошенных, неверующими - 21,7%; 42,2% затруднились с ответом. При этом реализуют свою религиозную позицию через посещение церкви (или мечети) всего лишь 1,2% "посещающих регулярно" и 20,7% "посещающих иногда".

Проведенные же интервью с "верующими" молодыми людьми продемонстрировали очень низкую религиозную культуру (знание содержания, идеи, нормативов, традиции, обрядов и т.п.). Так, буквально редкие единицы "православных христиан" слышали о наличии в Библии таких частей, как Ветхий и Новый Завет, и практически никто (опрашивались студенты и школьники) не смог дать ответ на вопрос, почему Завет "Новый" и в чем его "новизна". Из значимых дат и праздников оказались упомянутыми лишь Рождество и Пасха, но ни разница в датах проведения российского и европейского Рождества, ни значение довольно странно звучащего для православного (славянского) уха слова "пасха" не было освещено знанием "православных" неофитов. Вопросы, касающиеся исторических корней, литературных источников, символов веры и т.п., ислама вообще не встретили никакого осмысленного отношения. Правда, и опрошенные преимущественно затруднились в отнесении себя к верующим мусульманам.

Для описания и объяснения "уникальной" Российской ситуации мы, как всегда, пытаемся изобрести "свой велосипед". В то время, как многомерный по ширине и глубине мировой опыт "проживания" обществом различных ситуаций может и в данном случае подсказать нам принцип, следуя которому, можно будет определить и специфику нашего социально-культурного пространства, и возможные варианты эффективного действия в нем.

Как представляется, в определенном аспекте наше общество переживает ситуацию необратимого разрыва между поколениями реально действующих и живущих людей. Подобная ситуация уже переживалась некоторыми сообществами, и они смогли поставить нужные вопросы и понять причины происходящего. Так, в западном обществе необратимый разрыв между поколениями, хотя и был вызван во многом иными причинами, в 50-60-е годы стал объектом пристального научного анализа. Тогда философы, культурологи, социологи, психологи и другие специалисты сформулировали очень важные принципы изучения и понимания таких ситуаций.

Плодотворной для понимания этих проблем оказалась упомянутая нами выше типология культур, предложенная известным этнографом М.Мид. (6) Она предложила различать в человеческой истории типы культур по критерию связи между поколениями в отношении к темпам общественного развития. По данному основанию ею было выделено три чистых типа. Первый - постфигуративный, где дети учатся прежде всего у своих предшественников; второй - кофигуративный - где дети и взрослые учатся у своих сверстников; третий - префигуративный - где взрослые учатся также у своих детей.

В постфигуративных культурах изменения протекают очень медленно, прошлое взрослых оказывается будущим каждого нового поколения. Октябрь 1917 года и последующие события - гражданская война, индустриализация и коллективизация - в основном сломали этот тип в России. Его место заняла культура кофигуративного типа, где господствует модель поведения людей, подражающих своим современникам. Старшие поколения являются образцами для подражания, но они же санкционируют нововведения. Отдельный индивидуум может стать выразителем нового образа жизни, т.е., в свою очередь, новым образцом. Образы вождей от Ленина до Горбачева соседствуют здесь с образами Павлика Морозова, Павла Корчагина, молодогвардейцев, являя собой в советском обществе образцы для подражания. Но бурные реалии перестройки и последующие события сделали и этот тип культуры далеким прошлым.

Падение "железного занавеса" привело к тому, что поколение детей 80-х годов попало в объятия объединенной электронной коммуникативной сети и приобрело такой опыт общения с миром, которого никогда не было и не будет у старших. Старшее поколение потеряло надежду увидеть в своих детях повторение своего беспрецедентного опыта, который отныне стал детям не нужен. Молодежь теперь в принципе не может выступать простым преемником и транслятором прежних норм, поскольку она априори их не принимает. Теперь жизненная перспектива молодежи принципиально не будет повторением опыта их родителей.

Но вместе с тем, дважды в течение века живая ткань истории российской была грубо разрезана по живому. В катаклизмах постсоветской истории рушилось и социальное пространство, и социальной время. Из российского человека вытравливалось советское сознание, усилиями идеологов превратившееся в одну из причин социального развала и кризиса. Но человек все стерпит, а вот история нет. Потому что без истории нет социального объекта, общество без нее исчезает, как исчезает бублик в своей дырке. В частности, когда российское общество "потеряло свою историю", то "завис над пустотой" процесс социализации: воспроизводить в новом поколении стало нечего (осталась только "трансляция знаний, умений, навыков"). Под риском оказалось самовоспроизводство общества, а значит, таял, как дым, смысл образования. Молодежь же при этом теряла "ту гавань, в которую ей предстояло плыть".

Идеологическое трюкачество - вещь небезопасная, особенно в сфере образования. 10 лет "борьбы с историей" обернулись жесточайшим кризисом образования, гораздо более серьезным, чем неотремонтированные школы или низкие учительские зарплаты. Расползающаяся ткань социальности грозила уничтожить само понятие базисных норм, трансляция которых и составляет суть образования.

Робкие попытки запустить новый механизм трансляции базисных норм, таких, как патриотизм, любовь к отечеству, уважение к старшим, стали наблюдаться после затяжного перерыва, во второй половине 90-х годов,. Хотя в проекте государственной программы РФ "О патриотическом воспитании" (1994г.) среди целей и задач уже появилось следующее: утверждение в обществе, в сознании и чувствах молодежи патриотических ценностей, взглядов, идеалов, уважения к старшим, религиозным воззрениям старших, историческому и культурному прошлому России, любви к вооруженным силам повышения престижа военной службы.

Но нет и не будет никакого патриотизма без осмысления социального опыта и достижений в культуре, науке и других сферах жизнедеятельности общества в стране под названием СССР. Попытки "восстановить историю" России, "сгладив исторический зигзаг длиной в 70 лет", вычеркнув из ее истории советский период, все еще выглядят наивными и неумелыми из-за "упрямства" определенных сил и их нежелания считаться со сложившимися ментальными реалиями советского периода истории страны. Нельзя перепрыгнуть пропасть в два шага, а именно так выглядят попытки "восстановления" исторического поля самоидентификации российского народа. Нельзя выбросить 70 лет "живой истории" не уничтожив их носителей, победителей фашизма, пусть даже они и были строителями коммунизма. Тем более, что в новейшей истории Россия на весь мир объявила себя правопреемницей СССР, и тут уже надо принимать ответственность за все хорошее и плохое. Это наша страна, это наш народ, другого у нас нет и не будет. Только в такой постановке проблемы возможно обсуждение проблем нашей молодежи.

(продолжение следует)

Современная наша жизнь, где человек чувствует себя никому не нужным, не рассчитывает на чью-либо помощь и надеется только на себя, и есть тот самый "распад социальности", о котором много говорят. Но видимо, защита и укрепление этой самой социальности обратит на себя благосклонное внимание государственных и общественных структур только тогда, когда каждый подъезд и каждая квартира превратятся в вооруженный дот, а по улицам можно будет передвигаться разве что в броневике. Но крайний вариант здесь известен и обозначен формулой "Война всех против всех, каждый за себя" (можно продолжить - "наступи на горло соседу, пока это не произошло с тобой" и т.п.).

Видимо, и здесь опять "сделали все, что смогли" и не смогли "объять необъятное". Но при этом явно неучтенным до сих пор является факт, что такого состояния массового сознания, которое складывается сейчас, наша страна в обозримом прошлом еще не знала. Раньше характер и уровень социальных свобод пребывали в строгой иерархии, которая определялась социальной стратификацией, удерживавшей своими социальными механизмами "своих людей" от злоупотребления теми свободами, до которых определенные слои населения просто не допускались существующей морфологией социальности. Всякий знал свое место и свою "долю" социальных свобод, что поддерживалось не только традициями, нравами и законами-предписаниями внутри страта, но и соответствующими социальными механизмами между ними. То есть, "кухаркин сын" лишь тогда мог получить доступ к определенным свободам, когда он в процессе жизнедеятельности и собственных усилий (учеба, служба и т.п.) выходил в соответствующую социальную группу. Но он и приобретал в этом процессе и брал на себя обязательства, соответствующие принятым в этой новой социальной группе нормам, ценностям, формам поведения, тем самым гарантируя культуру пользования этими новыми, открывшимися ему с его новым статусом, свободами.

У нас сейчас картина принципиально иная. Формально все уравнены в правах и свободах, мы все за демократию и права. Но содержательно уровень социализации и культуры у нас очень различен, а потому различна и культура (или бескультурье) пользования свободами. Поэтому, если в предшествующей истории нашей страны периоды социальных кризисов и шаткости социальных связей приходились все же на поддерживаемую традициями, культурой и прочими неформальными связями социальную обстановку, и за счет этого еще не выливались в полный хаос и произвол стадности, то сейчас ситуация сильно изменилась.

Молодежь заброшена в суете о хлебе насущном, и она заполняет этот вакуум суррогатами от "свободы слова", "свободы собраний" и т.п., погружаясь в угар полной бездуховности в условиях полной бесконтрольности. И если исторический удел России таков, что общество в ней испокон веку "задавало" и формировало государство (а не наоборот, как в большинстве стран), то сегодня и умирание социальности (т.е. общества), и будущий ее развал должны быть приняты на свою ответственность государственными органами. Поезд, как известно, начал уходить уже во времена застоя, но легче нам будет оттого, что мы найдем виноватых и точно определим день своей собственной смерти?

К счастью, утверждения о бездуховности нашей молодежи все же не во всем корректны, что тоже подтверждают социологические исследования. То, что оказалось на поверхности и отквалифицировано казенно и бездушно как бездуховность, на самом деле является следствием, у которого есть в основании здоровое начало в виде наличия духовных интересов молодежи, и уничтожающая это здоровое начало неадекватная ему форма (формы). Так, отрадным является факт, что молодежь совсем неравнодушна к искусству, а также "слухи о смерти" литературы для нее тоже преувеличены. Возрождается интерес к "самому массовому из искусств" - кино. Хотя деятели этого жанра считают вырождение кино почти неизбежным негативным следствием развития современной западной цивилизации. Как отмечает А.Кончаловский, сейчас кино на западе все чаще смыкается с клипом, удерживая внимание зрителя, на которого постоянно обрушивается ураган информации, не более 3-х минут.

Мы пока здесь являем собой далеко не безнадежный вариант культурного феномена почти патриархального толка (имея в виду темпы и развития, и функционирования нашего массового сознания). Вопрос лишь в том, сумеем ли мы понять это преимущество и, выиграв время, принять соответствующие меры, чтобы не потерять интерес и самого зрителя. Тем более, что все же духовно-культурная сфера испытывает сейчас колоссальное давление и проверку на прочность. И выходит из противоборств не всегда успешно. Так, определенным звонком является, например, факт (тоже выявленный в процессе социологических исследований), что наиболее личностно-затратные жанры искусства, требующие специального образования и труда души (классическая музыка, балет, живопись, архитектура), замыкают таблицу интересов молодых людей, находясь в арьергарде и по интересу, и по посещаемости

Можно также с озабоченностью констатировать, что наши киноэкраны, видеотеки, полуофициально распространяемые коммерческие книжные и периодические издания пока не несут на себе печати влияния общественного интереса. Зачастую они соскальзывают (чаще всего неосознанно) на антиобщественную линию в воздействии на умы и формирование духовного климата молодежной среды. И это - в большой степени вопрос к специалистам и профессионалам, которые срабатывают неадекватно, непрофессионально и порождают своей деятельностью удушение интереса. А следствия этого - обвинения в бездуховности молодежи суть в большой мере перекладывание вины с больной головы на здоровую, где молодежь является и страдательной стороной, и обвиняется в этом. Она и реагирует на это предпочтением доступных ей форм в виде посещения друзей, просмотра телевизора, прослушивания музыки (т.е. все то, чем она сама располагает при минимуме того, что предоставляет ей общество).

Еще один эстетико-духовный фактор - это литература. Здесь мы тоже еще кое-что, к счастью, сохранили. Почти 50% респондентов, имеющих интерес к художественной литературе - это хороший показатель культурного интереса. Однако, вспомним, во-первых, степень доступности литературы для молодежи. Очень небогатые библиотечные фонды, нередко зачахшие в условиях острого финансового дефицита, небольшое количество "живых" библиотек, их разбросанность, удаленность от мест проживания потенциального читателя, малопрестижность библиотечного труда и т.п.

В наиболее выигрышном положении находятся библиотеки при учебных заведениях, но их все равно недостаточно, доступ "с улицы" практически невозможен, книжный массив мал и доступен далеко не каждой библиотеке. Магазины с их коммерциализацией, астрономическими ценами на книги, малым попаданием на прилавок достаточного ассортимента высокой художественной ценности, с самоликвидацией даже имевшихся, пусть в незначительном количестве, процедур целенаправленного формирования спроса и рынка книжной продукции (заказы, подписки и прочее) - все это не способствует развитию увлечения литературой.

Безусловными факторами отчуждения молодежи от книг является их цена, несформированность культурных связей и отношений, включенность в которые формирует культуру художественного чтения, регулирует вкусы, стимулирует познавательный аналитический интерес, информирует и образовывает читателя, задает направления литературной моды, расширяет литературное пространство, открывает новые имена и т.п. С этой точки зрения, смехотворные с сегодняшних высот избы-читальни и читательские конференции из культурной жизни 30-50-х годов ХХ в., все же были явлениями, несшими свой положительный социальный смысл. Переросши их формально и осмеяв как наивность прошлых лет, современное общество не предложило ничего взамен, и, отказавшись от формы, потеряло и содержание. Опять потери и без того мизерного состояния. Не слишком ли мы расточительны в своей бедности?

Сегодня молодежь еще (пока!) читает. Наиболее часто - о любви (43,0%), детективы и приключения (38,0%), о путешествиях (32,9%), фантастику (29,1%), исторические сюжеты (26,1%). Наименее читаемы произведения политического жанра (8,4%) и религиозная литература (7,7%). Набор интересов - более чем благополучный. Во всех этих жанрах мировая и отечественная литература способна предложить огромный выбор произведений очень высокого класса. Вопрос лишь в том, сможет ли их предложить наш книжный прилавок или библиотечный фонд? Так, чтоб без натужных поисков, многомесячных ожиданий очередности, "отлавливаний" или без астрономических цен, способных на корню довести до полной выморочности любой, даже самый горячий интерес.

Еще не менее важный вопрос, уже к общественным структурам и личностям, небезразличным (личностно ли, или в силу служебного места) к формированию духовного сообщества и культуры. Те ли книги (даже вышеупомянутых жанров) оказываются в продаже или под рукой молодого читателя? Какой продукцией, каких авторов пойдет удовлетворять свой духовный голод и потребность в чтении о любви и приключениях, путешествиях и фантастике, истории и религии пока еще читающий молодой человек? Что предложит ему озабоченное (или нет) его духовным развитием мудрое общество в самой доступной форме?

Посмотрев на яркую пестроту блистательных форм обнаженных обольстительных красавиц и их улыбок с импортно-полиграфических шедевров в глянцевых суперобложках, каковыми встречают нас широко распространившиеся книжные прилавки новоявленных коммерсантов, порадуемся тому, что не в любые (особенно юные) руки попадут эти "бестселлеры" по одной простой благодарной причине, выраженной в ценнике с озадачивающей простого смертного цифрой. Да, в обществе с развитой социальностью у человека должен быть выбор, в том числе и выбор интересующей его книги. Но безграничный выбор нам не грозит, а неизбежные ограничения должны иметь свою направляющую идею, свою социальную цель. Пока ограничения нашего чтения демонстрируют, скорее, потерю социальной позиции. Но мы так привыкли много терять за последние годы, что можно считать эти потери вполне безобидными, однако, благодушествуя, уже сегодня порождаем риск будущих потерь.

Еще один штрих. В последние годы, вместе с перестройкой, в наше жизненное пространство вошла религия. Известно, что религиозность имеет несколько исторических форм своего воплощения и не обязательно связана с определенной культовой обрядностью и институтами. Так же известно, что религиозность в ее "малоцивилизованных", т.е. в неинституциональных формах фактически никогда не покидала широких слоев нашего населения, ввиду очень непросто и трудно складывавшейся истории нашей страны, питавшей религиозность такими социальными корнями, как голод и массовая гибель людей, войны, террор, депортации и прочее. Однако, следует признать, что за 70 лет советской власти произошел процесс реального отделения народа от церкви. И если первые поколения советских людей либо с революционным энтузиазмом, либо с нереволюционной боязнью демонстративно отказывались или прятали в тайники души свою привычную и воспитанную веру, то послевоенные поколения, взращенные уже нерелигиозными родителями, действительно утратили всякое содержательное отношение к религии.

Новые процессы в нашей стране не только вызволили многие факторы социальной жизни, долгие десятилетия находившиеся и выживавшие под спудом, в первую очередь сохраненные в мировоззрении, позиции отдельных людей (диссидентов), но и породили некую моду на них, т.е. произошел некий формальный перевертыш в общественном сознании. Все, что ранее было запрещено, стало не только разрешено, но и приветствуемо.

Неразборчивость в признании истинных и мнимых ценностей породила проблему, нерешенность которой ощущается и по сей день в широком спектре социальных явлений. В одну корзину "мучеников тоталитаризма" попали и гуманистическое диссидентство А.Д.Сахарова, и "пострадавшие" публичные дома, свобода творчества от диктата политической идеологии и видеопорнография. Под общий шум снятия запретов и объявления свобод в нашу жизнь хлынули не только давно ожидаемые факторы цивилизованности, но и теперь трудно обуздываемые явления, усугубляющие и без того бурный развал недоразвитой социальности.

Религия тоже вышла из подполья, но тут же была схвачена в такие варварские объятия, что сегодня рискует быть в них удушенной с гораздо большей эффективностью, нежели за десятилетия целенаправленной работы по ее уничтожению. Теперь она часто оказывается в такой ситуации, когда от "любви" к ней ею теряется столько и того, сколько и чего умудрилась она сохранить в годы гонений. Ибо понимание того, что религиозность, а тем более религия, за века своего развития превратилась в мощный слой культуры со своими неотъемлемыми атрибутами, отсутствие которых означает ее уничтожение, очень мало еще распространено даже в достаточно образованных кругах. На сегодня молодежь, не имеющая практически реальных исторических и социальных корней религии, отдает ей дань как моде, экстравагантности и оригинальности, не отдавая себе отчета о противодействии в этом самому духу и букве религии, т.е. демонстрируя фактически атеизм, отрицание религии, только в наиболее вульгаризованной, обыденно-примитивной форме.

По опросам, верующими себя считают 35,7% опрошенных, неверующими - 21,7%; 42,2% затруднились с ответом. При этом реализуют свою религиозную позицию через посещение церкви (или мечети) всего лишь 1,2% "посещающих регулярно" и 20,7% "посещающих иногда".

Проведенные же интервью с "верующими" молодыми людьми продемонстрировали очень низкую религиозную культуру (знание содержания, идеи, нормативов, традиции, обрядов и т.п.). Так, буквально редкие единицы "православных христиан" слышали о наличии в Библии таких частей, как Ветхий и Новый Завет, и практически никто (опрашивались студенты и школьники) не смог дать ответ на вопрос, почему Завет "Новый" и в чем его "новизна". Из значимых дат и праздников оказались упомянутыми лишь Рождество и Пасха, но ни разница в датах проведения российского и европейского Рождества, ни значение довольно странно звучащего для православного (славянского) уха слова "пасха" не было освещено знанием "православных" неофитов. Вопросы, касающиеся исторических корней, литературных источников, символов веры и т.п., ислама вообще не встретили никакого осмысленного отношения. Правда, и опрошенные преимущественно затруднились в отнесении себя к верующим мусульманам.

Для описания и объяснения "уникальной" Российской ситуации мы, как всегда, пытаемся изобрести "свой велосипед". В то время, как многомерный по ширине и глубине мировой опыт "проживания" обществом различных ситуаций может и в данном случае подсказать нам принцип, следуя которому, можно будет определить и специфику нашего социально-культурного пространства, и возможные варианты эффективного действия в нем.

Как представляется, в определенном аспекте наше общество переживает ситуацию необратимого разрыва между поколениями реально действующих и живущих людей. Подобная ситуация уже переживалась некоторыми сообществами, и они смогли поставить нужные вопросы и понять причины происходящего. Так, в западном обществе необратимый разрыв между поколениями, хотя и был вызван во многом иными причинами, в 50-60-е годы стал объектом пристального научного анализа. Тогда философы, культурологи, социологи, психологи и другие специалисты сформулировали очень важные принципы изучения и понимания таких ситуаций.

Плодотворной для понимания этих проблем оказалась упомянутая нами выше типология культур, предложенная известным этнографом М.Мид. (6) Она предложила различать в человеческой истории типы культур по критерию связи между поколениями в отношении к темпам общественного развития. По данному основанию ею было выделено три чистых типа. Первый - постфигуративный, где дети учатся прежде всего у своих предшественников; второй - кофигуративный - где дети и взрослые учатся у своих сверстников; третий - префигуративный - где взрослые учатся также у своих детей.

В постфигуративных культурах изменения протекают очень медленно, прошлое взрослых оказывается будущим каждого нового поколения. Октябрь 1917 года и последующие события - гражданская война, индустриализация и коллективизация - в основном сломали этот тип в России. Его место заняла культура кофигуративного типа, где господствует модель поведения людей, подражающих своим современникам. Старшие поколения являются образцами для подражания, но они же санкционируют нововведения. Отдельный индивидуум может стать выразителем нового образа жизни, т.е., в свою очередь, новым образцом. Образы вождей от Ленина до Горбачева соседствуют здесь с образами Павлика Морозова, Павла Корчагина, молодогвардейцев, являя собой в советском обществе образцы для подражания. Но бурные реалии перестройки и последующие события сделали и этот тип культуры далеким прошлым.

Падение "железного занавеса" привело к тому, что поколение детей 80-х годов попало в объятия объединенной электронной коммуникативной сети и приобрело такой опыт общения с миром, которого никогда не было и не будет у старших. Старшее поколение потеряло надежду увидеть в своих детях повторение своего беспрецедентного опыта, который отныне стал детям не нужен. Молодежь теперь в принципе не может выступать простым преемником и транслятором прежних норм, поскольку она априори их не принимает. Теперь жизненная перспектива молодежи принципиально не будет повторением опыта их родителей.

Но вместе с тем, дважды в течение века живая ткань истории российской была грубо разрезана по живому. В катаклизмах постсоветской истории рушилось и социальное пространство, и социальной время. Из российского человека вытравливалось советское сознание, усилиями идеологов превратившееся в одну из причин социального развала и кризиса. Но человек все стерпит, а вот история нет. Потому что без истории нет социального объекта, общество без нее исчезает, как исчезает бублик в своей дырке. В частности, когда российское общество "потеряло свою историю", то "завис над пустотой" процесс социализации: воспроизводить в новом поколении стало нечего (осталась только "трансляция знаний, умений, навыков"). Под риском оказалось самовоспроизводство общества, а значит, таял, как дым, смысл образования. Молодежь же при этом теряла "ту гавань, в которую ей предстояло плыть".

Идеологическое трюкачество - вещь небезопасная, особенно в сфере образования. 10 лет "борьбы с историей" обернулись жесточайшим кризисом образования, гораздо более серьезным, чем неотремонтированные школы или низкие учительские зарплаты. Расползающаяся ткань социальности грозила уничтожить само понятие базисных норм, трансляция которых и составляет суть образования.

Робкие попытки запустить новый механизм трансляции базисных норм, таких, как патриотизм, любовь к отечеству, уважение к старшим, стали наблюдаться после затяжного перерыва, во второй половине 90-х годов,. Хотя в проекте государственной программы РФ "О патриотическом воспитании" (1994г.) среди целей и задач уже появилось следующее: утверждение в обществе, в сознании и чувствах молодежи патриотических ценностей, взглядов, идеалов, уважения к старшим, религиозным воззрениям старших, историческому и культурному прошлому России, любви к вооруженным силам повышения престижа военной службы.

Но нет и не будет никакого патриотизма без осмысления социального опыта и достижений в культуре, науке и других сферах жизнедеятельности общества в стране под названием СССР. Попытки "восстановить историю" России, "сгладив исторический зигзаг длиной в 70 лет", вычеркнув из ее истории советский период, все еще выглядят наивными и неумелыми из-за "упрямства" определенных сил и их нежелания считаться со сложившимися ментальными реалиями советского периода истории страны. Нельзя перепрыгнуть пропасть в два шага, а именно так выглядят попытки "восстановления" исторического поля самоидентификации российского народа. Нельзя выбросить 70 лет "живой истории" не уничтожив их носителей, победителей фашизма, пусть даже они и были строителями коммунизма. Тем более, что в новейшей истории Россия на весь мир объявила себя правопреемницей СССР, и тут уже надо принимать ответственность за все хорошее и плохое. Это наша страна, это наш народ, другого у нас нет и не будет. Только в такой постановке проблемы возможно обсуждение проблем нашей молодежи.

(продолжение следует)