§ 9. ЕСТЕСТВЕННОЕ ПРАВО. ТРЕБОВАНИЯ СПРАВЕДЛИВОСТИ

Несмотря на то, что между нормами права и нормами морали имеются столь существенные отличия, между ними не порывается и не должна порываться живая связь.

Отношение между правом и моралью может слагаться правильно и неправильно. Правильное отношение между ними существует тогда, когда право, не выходя из своих пре­делов, согласуется по существу с требованиями морали и является для нее подготовительной ступенью и поддерж­кою; а мораль, с своей стороны, служа для права высшим мерилом и руководителем, придает правовым велениям то глубокое значение и ту обязательную силу, которая прису­ща нормам морали. Это бывает, следовательно, тогда, ког­да право, с одной стороны, предписывает людям такое внешнее поведение, которое может быть одобрено и со­вестью (напр., служение общему благу, ненарушение чу­жой свободы, неподкупность, защиту родины, исполнение обязательств, принятых на себя добровольно, и т. д.); ког­да оно, с другой стороны, воспрещает людям те внешние поступки, которых и совесть не одобряет (напр., наруше­ние данного слова, обман,причинение вреда,насилие, при­теснение, убийство и т. д.); и когда, наконец, право, не раз­решая людям никаких нравственно предосудительных дея­ний, устанавливает в людских отношениях справедливый порядок.

Справедливость требует, чтобы люди вообще обсуж­дали и рассматривали свои отношения и судили других людей, имея в виду «действительное положение вещей», т. е. не только внешнюю поверхностную видимость отно­шений и поступков, но их подлинную сущность и нрав­ственное значение. Дело в том, что на свете ни одно собы­тие не повторяется целиком, как оно есть, хотя вниматель­ное научное наблюдение выделяет без труда черты сходст­ва в явлениях мира. Однако каждый раз, как мы присмот­римся к событию повнимательней, так окажется, что оно представляет из себя нечто совершенно новое. Во-первых, все подлежит непрерывному развитию и изменению: и вода, и земля, и растения, и животные; и сами люди по­стоянно изменяются, развиваясь и внутренне, и внешне; достаточно подумать, например, что тело каждого из нас совершенно, хотя и незаметно, обновляется на протяжении десяти лет. Во-вторых, все вещи и все люди в сущности неодинаковы, хотя отчасти могут походить друг на друга и взаимно напоминать друг друга; но происхождение от разных предков и родителей, различное воспитание, строение тела, характер души, личные способности и склон­ности — все это делает каждого из нас единственным в своем роде и неповторяемым. Это еще не придает нико­му из нас особенной ценности, но ведет к тому, что на свете действительно ничего не повторяется. Между тем, если человек будет останавливаться вниманием и мыслью только на единичных, индивидуальных явлениях жизни, то он неизбежно растеряется как в теоретическом познании, так и в практическом руководстве: он не найдет ни одного «закона природы» и не создаст ни одной «нормы поведе­ния» (см. § 1). Потому что и в том, и в другом человек останавливается именно на похожем и одинаковом, отвле­кая его мысленно от несходного и условно закрывая себе глаза на неодинаковое. Норма, если она не превращается в императив, всегда имеет в виду лишь одинаковое, «типи­ческое» во многих возможных различных случаях; поэтому она по необходимости не учитывает каждый отдельный случай в его неповторяемой особливости, в его прихотли­вом своеобразии: и этим она как бы «уравнивает» все случаи, т. е. рассматривает их так, как если бы они были одинаковы, тогда как на самом деле они остаются неоди­наковыми. И вот здесь возникает опасность, что правовые нормы окажутся чрезмерно отвлеченными, рассматриваю­щими всю жизнь как бы с высоты птичьего полета и все уравнивающими. Чрезмерная удаленность и общность права неминуемо поведет к его несправедливости, мы все чувствуем и сознаем, что люди не равны между собою: справедливая норма не может возлагать одинаковые обя­занности на ребенка и на взрослого, на бедного и на бо­гатого, на женщину и на мужчину, на больного и на здо­рового; ее требования должны быть соразмерны личным силам, способностям и имущественному положению людей: кому больше дано, с того больше и взыщется. Поэтому справедливость требует, чтобы правовые нормы сохраняли в своих требованиях соразмерность действительным свойствам и деяниям людей.

Однако, с другой стороны, невозможно создавать для каждого   отношения   людей   особую   правовую норму, приспособленную именно к этому отношению во всех его особенностях и деталях и в силу этого не подходя­щую более ни к одному отношению. Понятно, что в таком случае нормы превратились бы в единичные импера­тивы и количество правовых императивов должно бы было неминуемо разрастись до бесконечности.

Такой порядок был бы опять-таки сразу и вреден, и несправедлив.

Если бы право, стремясь к соответствию с действитель­ными свойствами и деяниями людей, стало вмешиваться во все второстепенные детали человеческих отношений, предусматривая каждый шаг и стесняя каждое проявле­ние, то произошло бы следующее. Во-первых, оно потер­пело бы неудачу в осуществлении этого, ибо невозможно предусмотреть заранее каждый индивидуальный случай, могущий возникнуть в будущем: будущее всегда чревато непредвидимыми событиями,   всегда новыми и почти всегда неожиданными, и весь труд оказался бы здесь тщет­ным; невозможно также увеличивать число правовых правил до бесконечности, ибо это породило бы только заме­шательство и вместо устроения жизни возникло бы горшее расстройство. Во-вторых, вмешательство права во все жиз­ненные детали для того, чтобы заранее с точностью отме­рить для каждого случая соответствующую дозу правовых последствий, привело бы к тому, что люди из-за этой мелочной предусмотрительности утратили бы всякую инициативу и всякий почин, всякую возможность сво­бодной самодеятельности (см. § 5); а между тем право есть опора для свободной и согласной деятельности людей, но не педантическая опека над их деятельностью; оно должно укрепить в людях правосознание, но не отучить их от самодеятельности. В-третьих, такое вмешательст­во права, с его внешними предписаниями, во все жизнен­ные детали стеснило бы и. ограничило бы ту область, в ко­торой господствует и свободно развивается моральное чувство, или голос совести; право не должно переходить свою границу и вторгаться в сферу свободных и добро­вольных душевных движений и их естественных внешних проявлений, иначе утратится дружная и согласованная работа морали и права над усовершенствованием чело­веческой жизни. Вот почему такой порядок был бы вреден.

Но он был бы, сверх того, и несправедлив. Дело в том, что люди, несмотря на все свое несходство и неодина­ковость, сохраняют равенство в известном отношении, так что, если бы право упустило из вида это равенство, то оно впало бы в явную несправедливость. Все люди как разум­ные, живые существа, носящие в себе влечение к сча­стью и к полноте духовного бытия, скрывающие в себе голос совести и способность к нравственному совершен­ствованию,— имеют одинаковое, по справедливости рав­ное притязание на жизнь, на удовлетворение, на раз­витие своих благих способностей и на свободу добрых проявлений. Это равенство не состоит, разумеется, в том, что все имеют безграничную свободу, или что никто нико­му не обязан подчиняться, или что всякий волен делать, что ему угодно. Нет; свобода каждого человека простира­ется лишь до тех пределов, у которых начинается свобода других людей6. Совместная жизнь людей ставит их в такое положение, что каждый оказывается помещенным как бы в клеточку, окруженную такими же клеточками других людей. И вот справедливость требует, чтобы эти клеточки не вытесняли взаимно друг друга, но предоставляли друг другу свободу существования. Согласно этому, справедли­вость требует, чтобы право поддерживало равенство и равновесие между людьми, поскольку это необходимо для того, чтобы каждый мог вести достойное существо­вание. Здесь право должно избегнуть другой опасности: оно не должно упускать из вида, что каждый человек, кто бы он ни был, как бы ни был он ограничен в своих силах и способностях, имеет безусловное духовное достоинство и что в этом своем человеческом достоинстве каждый человек равен другому. Если люди различны по своим реальным свойствам, то они равны по своему челове­ческому достоинству. Поэтому справедливое право не под­держивает естественного неравенства людей, если от это­го может пострадать их духовное равенство. Справедли­вое право есть право, которое верно разрешает столкнове­ние между естественным неравенством и духовным равен­ством людей, учитывая первое, но отправляясь всегда от последнего.

Правовые нормы, стоящие в согласии с моралью и спра­ведливостью, называются естественным правом (т. е. пра­вом, соответствующим самому «естеству» человека как духовно-нравственного существа). Когда человек имеет дело с такими нормами, то он получает возможность повиноваться им не только за страх, но и за совесть. Тогда оказывается, что каждый человек имеет не только право­вую, но и моральную обязанность повиноваться праву, потому что тогда право предписывает во внешнем пове­дении то самое, что голос совести одобряет как нравствен­ное и справедливое. При таком положении дел право требует от человека как бы известного минимума мораль­ного и справедливого поведения, именно —моральной корректности во внешних поступках, и этим оно содей­ствует нравственному воспитанию человека, начиная это воспитание с «внешнего». Тогда и мораль находит в праве могучую и достойную опору и между обеими сторонами устанавливается живое и творческое взаимодействие. В естественном праве обе стороны соединяются и согла­суются: право остается правом, но получает значение мо­ральной верности и становится естественным правом; мораль не вытесняется и не нарушается правом, но руко­водит его предписаниями и придает ему характер «естест­венности».

Такого верного соотношения в действительности до­стигнуть трудно, хотя и не невозможно. Все человечество имеет перед собою задачу — работать над моральным усовершенствованием права. Создать естественное право есть идеал, который постепенно осуществляется в исто­рии, но который еще далеко не осуществлен; отмена правовых норм, допускавших рабство, пытки, телесное на­казание, крепостное состояние, бесправное положение женщины и т. д., свидетельствует о том, что дальнейшая работа здесь и необходима, и возможна.

Таково правильное отношение между нормами морали и права.

Несмотря на то, что между нормами права и нормами морали имеются столь существенные отличия, между ними не порывается и не должна порываться живая связь.

Отношение между правом и моралью может слагаться правильно и неправильно. Правильное отношение между ними существует тогда, когда право, не выходя из своих пре­делов, согласуется по существу с требованиями морали и является для нее подготовительной ступенью и поддерж­кою; а мораль, с своей стороны, служа для права высшим мерилом и руководителем, придает правовым велениям то глубокое значение и ту обязательную силу, которая прису­ща нормам морали. Это бывает, следовательно, тогда, ког­да право, с одной стороны, предписывает людям такое внешнее поведение, которое может быть одобрено и со­вестью (напр., служение общему благу, ненарушение чу­жой свободы, неподкупность, защиту родины, исполнение обязательств, принятых на себя добровольно, и т. д.); ког­да оно, с другой стороны, воспрещает людям те внешние поступки, которых и совесть не одобряет (напр., наруше­ние данного слова, обман,причинение вреда,насилие, при­теснение, убийство и т. д.); и когда, наконец, право, не раз­решая людям никаких нравственно предосудительных дея­ний, устанавливает в людских отношениях справедливый порядок.

Справедливость требует, чтобы люди вообще обсуж­дали и рассматривали свои отношения и судили других людей, имея в виду «действительное положение вещей», т. е. не только внешнюю поверхностную видимость отно­шений и поступков, но их подлинную сущность и нрав­ственное значение. Дело в том, что на свете ни одно собы­тие не повторяется целиком, как оно есть, хотя вниматель­ное научное наблюдение выделяет без труда черты сходст­ва в явлениях мира. Однако каждый раз, как мы присмот­римся к событию повнимательней, так окажется, что оно представляет из себя нечто совершенно новое. Во-первых, все подлежит непрерывному развитию и изменению: и вода, и земля, и растения, и животные; и сами люди по­стоянно изменяются, развиваясь и внутренне, и внешне; достаточно подумать, например, что тело каждого из нас совершенно, хотя и незаметно, обновляется на протяжении десяти лет. Во-вторых, все вещи и все люди в сущности неодинаковы, хотя отчасти могут походить друг на друга и взаимно напоминать друг друга; но происхождение от разных предков и родителей, различное воспитание, строение тела, характер души, личные способности и склон­ности — все это делает каждого из нас единственным в своем роде и неповторяемым. Это еще не придает нико­му из нас особенной ценности, но ведет к тому, что на свете действительно ничего не повторяется. Между тем, если человек будет останавливаться вниманием и мыслью только на единичных, индивидуальных явлениях жизни, то он неизбежно растеряется как в теоретическом познании, так и в практическом руководстве: он не найдет ни одного «закона природы» и не создаст ни одной «нормы поведе­ния» (см. § 1). Потому что и в том, и в другом человек останавливается именно на похожем и одинаковом, отвле­кая его мысленно от несходного и условно закрывая себе глаза на неодинаковое. Норма, если она не превращается в императив, всегда имеет в виду лишь одинаковое, «типи­ческое» во многих возможных различных случаях; поэтому она по необходимости не учитывает каждый отдельный случай в его неповторяемой особливости, в его прихотли­вом своеобразии: и этим она как бы «уравнивает» все случаи, т. е. рассматривает их так, как если бы они были одинаковы, тогда как на самом деле они остаются неоди­наковыми. И вот здесь возникает опасность, что правовые нормы окажутся чрезмерно отвлеченными, рассматриваю­щими всю жизнь как бы с высоты птичьего полета и все уравнивающими. Чрезмерная удаленность и общность права неминуемо поведет к его несправедливости, мы все чувствуем и сознаем, что люди не равны между собою: справедливая норма не может возлагать одинаковые обя­занности на ребенка и на взрослого, на бедного и на бо­гатого, на женщину и на мужчину, на больного и на здо­рового; ее требования должны быть соразмерны личным силам, способностям и имущественному положению людей: кому больше дано, с того больше и взыщется. Поэтому справедливость требует, чтобы правовые нормы сохраняли в своих требованиях соразмерность действительным свойствам и деяниям людей.

Однако, с другой стороны, невозможно создавать для каждого   отношения   людей   особую   правовую норму, приспособленную именно к этому отношению во всех его особенностях и деталях и в силу этого не подходя­щую более ни к одному отношению. Понятно, что в таком случае нормы превратились бы в единичные импера­тивы и количество правовых императивов должно бы было неминуемо разрастись до бесконечности.

Такой порядок был бы опять-таки сразу и вреден, и несправедлив.

Если бы право, стремясь к соответствию с действитель­ными свойствами и деяниями людей, стало вмешиваться во все второстепенные детали человеческих отношений, предусматривая каждый шаг и стесняя каждое проявле­ние, то произошло бы следующее. Во-первых, оно потер­пело бы неудачу в осуществлении этого, ибо невозможно предусмотреть заранее каждый индивидуальный случай, могущий возникнуть в будущем: будущее всегда чревато непредвидимыми событиями,   всегда новыми и почти всегда неожиданными, и весь труд оказался бы здесь тщет­ным; невозможно также увеличивать число правовых правил до бесконечности, ибо это породило бы только заме­шательство и вместо устроения жизни возникло бы горшее расстройство. Во-вторых, вмешательство права во все жиз­ненные детали для того, чтобы заранее с точностью отме­рить для каждого случая соответствующую дозу правовых последствий, привело бы к тому, что люди из-за этой мелочной предусмотрительности утратили бы всякую инициативу и всякий почин, всякую возможность сво­бодной самодеятельности (см. § 5); а между тем право есть опора для свободной и согласной деятельности людей, но не педантическая опека над их деятельностью; оно должно укрепить в людях правосознание, но не отучить их от самодеятельности. В-третьих, такое вмешательст­во права, с его внешними предписаниями, во все жизнен­ные детали стеснило бы и. ограничило бы ту область, в ко­торой господствует и свободно развивается моральное чувство, или голос совести; право не должно переходить свою границу и вторгаться в сферу свободных и добро­вольных душевных движений и их естественных внешних проявлений, иначе утратится дружная и согласованная работа морали и права над усовершенствованием чело­веческой жизни. Вот почему такой порядок был бы вреден.

Но он был бы, сверх того, и несправедлив. Дело в том, что люди, несмотря на все свое несходство и неодина­ковость, сохраняют равенство в известном отношении, так что, если бы право упустило из вида это равенство, то оно впало бы в явную несправедливость. Все люди как разум­ные, живые существа, носящие в себе влечение к сча­стью и к полноте духовного бытия, скрывающие в себе голос совести и способность к нравственному совершен­ствованию,— имеют одинаковое, по справедливости рав­ное притязание на жизнь, на удовлетворение, на раз­витие своих благих способностей и на свободу добрых проявлений. Это равенство не состоит, разумеется, в том, что все имеют безграничную свободу, или что никто нико­му не обязан подчиняться, или что всякий волен делать, что ему угодно. Нет; свобода каждого человека простира­ется лишь до тех пределов, у которых начинается свобода других людей6. Совместная жизнь людей ставит их в такое положение, что каждый оказывается помещенным как бы в клеточку, окруженную такими же клеточками других людей. И вот справедливость требует, чтобы эти клеточки не вытесняли взаимно друг друга, но предоставляли друг другу свободу существования. Согласно этому, справедли­вость требует, чтобы право поддерживало равенство и равновесие между людьми, поскольку это необходимо для того, чтобы каждый мог вести достойное существо­вание. Здесь право должно избегнуть другой опасности: оно не должно упускать из вида, что каждый человек, кто бы он ни был, как бы ни был он ограничен в своих силах и способностях, имеет безусловное духовное достоинство и что в этом своем человеческом достоинстве каждый человек равен другому. Если люди различны по своим реальным свойствам, то они равны по своему челове­ческому достоинству. Поэтому справедливое право не под­держивает естественного неравенства людей, если от это­го может пострадать их духовное равенство. Справедли­вое право есть право, которое верно разрешает столкнове­ние между естественным неравенством и духовным равен­ством людей, учитывая первое, но отправляясь всегда от последнего.

Правовые нормы, стоящие в согласии с моралью и спра­ведливостью, называются естественным правом (т. е. пра­вом, соответствующим самому «естеству» человека как духовно-нравственного существа). Когда человек имеет дело с такими нормами, то он получает возможность повиноваться им не только за страх, но и за совесть. Тогда оказывается, что каждый человек имеет не только право­вую, но и моральную обязанность повиноваться праву, потому что тогда право предписывает во внешнем пове­дении то самое, что голос совести одобряет как нравствен­ное и справедливое. При таком положении дел право требует от человека как бы известного минимума мораль­ного и справедливого поведения, именно —моральной корректности во внешних поступках, и этим оно содей­ствует нравственному воспитанию человека, начиная это воспитание с «внешнего». Тогда и мораль находит в праве могучую и достойную опору и между обеими сторонами устанавливается живое и творческое взаимодействие. В естественном праве обе стороны соединяются и согла­суются: право остается правом, но получает значение мо­ральной верности и становится естественным правом; мораль не вытесняется и не нарушается правом, но руко­водит его предписаниями и придает ему характер «естест­венности».

Такого верного соотношения в действительности до­стигнуть трудно, хотя и не невозможно. Все человечество имеет перед собою задачу — работать над моральным усовершенствованием права. Создать естественное право есть идеал, который постепенно осуществляется в исто­рии, но который еще далеко не осуществлен; отмена правовых норм, допускавших рабство, пытки, телесное на­казание, крепостное состояние, бесправное положение женщины и т. д., свидетельствует о том, что дальнейшая работа здесь и необходима, и возможна.

Таково правильное отношение между нормами морали и права.