Глава 3 ПРИТВОРСТВО И УКЛОНЕНИЕ

К оглавлению 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
17 18 19 20 21 22 23 24

Давайте посмотрим на этого официанта в кафе. Его движения

быстры и уверенны, немного слишком стремительны и точны,

он приближается к посетителям чуть-чуть быстрее, чем нуж-

но, он склоняется перед ними чересчур услужливо, его голос,

его глаза выражают слишком большое внимание к тому, что

скажет клиент, но вот он возвращается, имитируя своей по-

ходкой отточенные движения некого автомата, с безрассуд-

ством канатоходца неся свой поднос, находящийся в неустой-

чивом равновесии, которое он постоянно восстанавливает

легким движением плеча и руки. Все его поведение напоми-

нает нам игру. Он старается, чтобы его движения сочетались

друг с другом, как приводящие друг друга в действие детали

механизма, даже его мимика и голос кажутся механическими;

он придает себе быстроту и стремительность неодушевлен-

ных объектов. Он играет, он забавляется. Но во что он игра-

ет? Нам не понадобится долго наблюдать за ним, чтобы отве-

тить на этот вопрос: он играет в официанта в кафе1.

Жан"Поль Сартр

Наше восприятие “реальности” является в полной мере достижением на-

шей цивилизации. Воспринимать реальность! Когда же люди перестали

ощущать, что то, что они воспринимают, нереально? Возможно, ощущение

и сама мысль, что то, что мы воспринимаем, реально, возникли совсем не-

давно в человеческой истории.

Сидишь в комнате. Представляешь, что комната не реальна, а вызвана в во-

ображении: (А-В). Притворившись до почти полной убежденности, что

комната воображаема, начинаешь делать вид, что она все же реальна, а не

воображаема: (В-А1). Кончаешь тем, что притворяешься, что комната реаль-

на, не воспринимая ее как реальную.

Уклонение — это такое отношение, при котором ты притворяешься, что

ты — это не ты; затем притворяешься, что выходишь из этого притворства,

так что создается впечатление, что ты возвращаешься обратно в первона-

чальную точку. Двойное притворство симулирует отсутствие притворства.

Единственный способ “поймать” свое подлинное первоначальное состоя-

ние — это отказаться от первого притворства, но стоит только усугубить

его вторым притворством, и уже не видно конца последовательности воз-

можных притворств. Я— это я. Я притворяюсь, что я — это не я. Я при-

творяюсь, что я — это я. Я притворяюсь, что я не притворяюсь, что при-

творяюсь...

Позиции А и А1 на окружности отделены непроницаемым барьером, более

тонким и прозрачным, чем можно себе вообразить. Начнем с А и перемес-

тимся в направлении к В. Вместо того чтобы вернуться по часовой стрелке

к А, продолжим движение против часовой стрелки к точке А1. А и А1 — со-

всем рядом друг с другом и все же бесконечно далеки. Они так тесно при-

мыкают друг к другу, что можно сказать: “Чем А1 хуже А, если она неотли-

чима от А?” Можно при этом знать, что живешь за невидимой завесой.

Нельзя увидеть, что отделяет тебя от тебя самого. Анна Фрейд (1954)

вспоминает ребенка из книги А. Милна “Когда мы были совсем юными”:

“В детской этого трехлетнего малыша есть четыре стула. Когда

он сидит на первом, он бывает путешественником-первооткры-

вателем, плывущим вверх по Амазонке сквозь ночную тьму. На

втором он лев, пугающий своим ревом няню; на третьем — капи-

тан, ведущий по морю свой корабль. Но на четвертом, высоком детском стульчике он пытается притворяться, что он — это

просто он сам, всего лишь маленький мальчик”.

Если “он” преуспеет в притворстве, что он — это “просто” он сам, маска

станет лицом, и он сам начнет думать, что каждый раз, когда он ведет себя

так, как будто бы он — это не “просто маленький мальчик”, он притворяет-

ся, что он — это не просто он сам. Мне кажется, большинство трехлетних

детей при поддержке родителей, которые, в свою очередь, поддерживаются

такими авторитетами, как Анна Фрейд, приближаются к тому, чтобы успеш-

но притворяться просто маленькими мальчиками и девочками. Именно в

этом возрасте ребенок отрекается от своего свободного порыва и самозаб-

вения и забывает, что он только притворяется просто маленьким мальчи-

ком. Он становится просто маленьким мальчиком. Но он не в большей

мере — это просто он сам, потому что он теперь просто маленький маль-

чик, чем тот мужчина — это просто он сам, потому что он — это официант

в кафе. “Просто маленький мальчик” — это просто то, что думают многие

специалисты по детям о том, что есть такое трехлетнее человеческое су-

щество.

Спустя шестьдесят лет этот человек, уверенный, что он был “просто ма-

леньким мальчиком”, которому нужно было научиться кое-каким вещам,

чтобы стать “взрослым мужчиной”, и затвердивший кое-какие другие

вещи, которые большие мужчины должны говорить маленьким мальчикам,

из взрослого мужчины начинает становиться стариком. Но внезапно он на-

чинает вспоминать, что все это была игра. Он играл в маленького мальчи-

ка, во взрослого мужчину, а теперь благополучно играет в “старика”. Его

жена и дети начинают сильно беспокоиться. Друг семьи — психоаналитик

объясняет, что гипоманиакальное отрицание смерти (понятие, которое он

почерпнул у экзистенциалистов) нередко встречается у определенных лю-

дей, особенно успешных; это возврат к инфантильному всемогуществу. С

этим, возможно, удастся справиться, если он поддерживает общение с ка-

кой-либо религиозной группой. Было бы неплохо пригласить священника

зайти пообедать. Нам нужно поостеречься, чтобы банковские вклады были

в полной сохранности, просто на всякий случай...

Он пытается притвориться, что он — это “просто он сам, всего лишь ма-

ленький мальчик”. Но он не может вести себя так до конца. Трехлетний ре-

бенок, который не очень успешно пытается притвориться, что он — это

“просто маленький мальчик”, напрашивается на неприятности. Он, весьма

вероятно, будет отправлен на психоанализ, если его родители имеют для

этого средства. И горе шестидесятитрехлетнему человеку, если он не спо-

собен притвориться, что он — это “просто старик”.

Притворство и уклонение 47

Если в детстве у тебя не получается играть в то, что ты не играешь, когда

ты играешь в то, что ты — это “просто ты сам”, то очень скоро возникает

тревога по поводу твоего слишком затянувшегося инфантильного всемогу-

щества. А если спустя шестьдесят лет ты осознаешь, как ловко ты притво-

рялся, что даже не помнил все эти годы, что ты притворяешься, то обнару-

жишь, что окружающие думают, что ты слегка впал в старческий маразм.

Попытаться ли тебе еще раз притвориться, теперь уже в том, что ты — это

“просто маленький старичок”?

Джилл замужем за Джеком. Она не хочет быть замужем за Джеком. Она

боится расстаться с Джеком. Поэтому она остается с Джеком, но пред-

ставляет себе, что она не замужем за ним. В конце концов она уже не

чувствует, что она замужем за Джеком. Поэтому ей приходится пред-

ставлять себе, что она замужем за Джеком. “Мне нужно напоминать себе,

что он — это мой муж”.

Обычный маневр. Уклонение — это способ закруглить конфликт без пря-

мой конфронтации или принятия решения. Оно переигрывает ситуацию

конфликта, вбрасывая в игру одну модальность опыта против другой.

Джилл представляет себе, что она незамужем, затем представляет, что за-

мужем. Спираль уклонений уходит в бесконечность.

Некоторые люди2 годами притворяются, что у них благополучные сексу-

альные отношения. Их жизнь становится основанной на притворстве, при-

чем до такой степени, что они теряют различие между тем, что их на са-

мом деле удовлетворяет или фрустрирует, и тем, что их притворно удов-

летворяет или фрустрирует.

Сексуальное желание без сексуального удовлетворения. Джилл не получа-

ет настоящего удовлетворения от своих тайных выдуманных отношений, и

все же ей не хватает сил отказаться от призрака отношений, чтобы дать

дорогу обнаженной действительности. Стоит только довериться каким-то

“реальным” отношениям, как тут же наступит разочарование, потому что

они окажутся фальшивыми, как и все остальные. Когда ты знаешь, что име-

ешь дело со своим воображением, оно не создает тебе особых неприятнос-

тей. Беда, если ты начинаешь представлять себе, что то, что ты представ-

ляешь себе, реально.

Отношения-призраки возбуждают телесные переживания. Возлюбленный-

фантом держит тело в постоянном напряжении. Этот непрерывный зуд

возбуждения толкает к непрерывному поиску сексуальной разрядки. Вооб-

ражаемая половая близость с фантомом пробуждает в теле реальные ощу-

щения, однако не так просто добиться реальности их разрядки. Кое-кто го-

ворит, что его чувства более реальны в воображаемой ситуации, чем в ре-

альной. Джилл ощущает реальное сексуальное возбуждение, когда в вооб-

ражении предвосхищает реальный половой акт, но когда доходит до дела,

она каждый раз переживает лишь отсутствие желания и отсутствие удов-

летворения. Жить в прошлом или в будущем может быть менее радостно,

чем жить в настоящем, но зато там никогда не бывает такого крушения ил-

люзий. Настоящее никогда не будет тем, что уже случилось, или тем, что

могло бы быть. В поисках чего-либо вне времени — лишь опустошающее

чувство бессмысленности и безнадежности.

Чтобы длиться, уклонение требует вкуса к самому процессу, и один из спо-

собов — это сделать тебя пленником ностальгии. Чары прошлого никогда

не должны ослабевать. В откровенном виде оно становится отталкиваю-

щим. Исчерпывающий пример тому в литературе — “Мадам Бовари”.

Время — пусто, оно лишено содержания. Упование на него столь же тщет-

но, сколь и тщетны попытки от него убежать. Нечто, присвоенное себе на

все времена, которое длится и тянется бесконечно, принимает облик об-

манчивой вечности. Это попытка жить вне времени за счет жизни в каком-

то отрезке времени, жить, позабыв о времени, в прошлом или в будущем.

Настоящее никогда не наступает.

“Я” другого оказывается объектом уклонения, когда к другому относятся

как к воплощению фантазии. Ты якобы принимаешь другого “как он

есть”, но чем более ты полагаешь, что так обстоит дело, тем более ты

обращаешься с ним как с воплощенным фантомом, “как будто бы” он

иная, отдельная личность и в то же время как будто бы твоя неотъемле-

мая собственность. Другой выступает в роли “промежуточного объекта”,

по выражению Винникотта (1958). Это еще одно притворство. В одном

смысле или на одном уровне “я” признает, что другой — это другой, что

это “личность”, а не “полуобъект” или вещь, однако полное принятие

этого остается притворным. Особенно благоприятствует такой ситуации,

когда другой вступает в сговор с твоим уклонением и подыгрывает тво-

им выдумкам. Характерно, что ты начинаешь пугаться и впадать в него-

дование, обнаруживая, что другой не является воплощением твоего про-

тотипа другого. Живя таким образом, ты, может быть, часто обольщаешь

себя надеждами, но что еще вероятнее, слишком часто испытываешь ра-

зочарования. Каждый следующий встречный может казаться оазисом в

пустыне твоей действительности, но стоит к нему приблизиться, и он

превращается в мираж. Примешивая к тому, что существует, то, что не

существует, в этой почти незаметной, неуловимой путанице ты не уси-

ливаешь потенциал ни того, ни другого, но выхолащиваешь и то, и дру-

гое, получая тем самым некоторую степень дереализации и деперсонали-

зации, осознаваемых только отчасти. При этом ты живешь в своеобразном заточении. В своем бегстве от полноты жизни и обратно, в поисках

полноты жизни ты можешь “внутренне” связать себя определенными от-

ношениями с другими через воображаемое их присутствие для тебя, что

и помыслить себе не могли люди с более простыми способами получать

удовлетворение от жизни. Однако, не довольствуясь “всего лишь” вооб-

ражением, ты можешь сделаться зависимым от других в надежде, что они

будут воплощать в действительность твое воображение и помогать тебе

уклоняться от пугающих и зловещих сторон твоей фантазии. Потреб-

ность воплотить фантазию в действительность, заставляющая искать фак-

тически существующих других вместо воображаемых, может послужить

причиной чрезмерной сложности и запутанности отношений с внешним

миром. Ты хочешь добиться от фактически существующих других того

удовлетворения, которое ускользает от тебя в воображении, и все время

воображаешь себе удовольствия, которых тебе не хватает в “реальности”.

После нескольких месяцев любовной связи, которая началась как волшеб-

ное приключение, а теперь приносила все больше разочарований, перед

взором Иветт замаячил близкий конец. Она представляла себе различные

варианты окончательного разрыва, обнаруживая при том, что горько пла-

чет, поглощенная воображением этих сцен. Она заметила, как это харак-

терно для нее — проливать такие настоящие слезы и с таким чувством в

ситуации, которую она сама выдумала и которая существует пока что толь-

ко в ее воображении. Она сказала, довольно точно предвосхищая события,

что “когда этот момент наступил бы”, она бы ничего не почувствовала.

Действительный конец ее романа был скучным и прозаическим, лишенным

всякого трагического или комического начала. Когда все окончательно за-

вершилось, Иветт была спокойна и безмятежна в течение нескольких не-

дель. Но затем начала драматизировать прошлое, так же, как драматизиро-

вала будущее. Она воскрешала в воображении прошлое, которое никогда

не было ничем иным, кроме как ее воображением. Выдуманное прошлое

задним числом становилось реальным прошлым. Чувства Иветт попадали в

такт с ее настоящей ситуацией лишь тогда, когда ее любовная история

только завязывалась так пленительно и многообещающе. Все остальное

время она вымучивала чувства в действительно происходящей ситуации и,

похоже, могла быть по-настоящему счастлива или несчастна только в вооб-

ражении. Может быть, она уклонялась от переживания недвусмысленного

поражения, но ценой того, что чувство недвусмысленного удовлетворения

ускользало от нее.

Уклонение благодаря самой его природе очень трудно “прижать к стенке”.

Такова его характерная особенность. Оно имитирует искренность двойным

притворством. Можно придать этому маневру более четкие очертания, сравнивая его с некоторыми явлениями, исследованными в “Разделенном

Я” (Lain-, 1960).

В этой работе были даны описания modus vivendi3 при некоторых формах

тревожности и отчаяния. Особое внимание я уделил той форме расщепле-

ния “я”, за которой скрывается разрыв бытия человека на бестелесный ра-

зум и обездушенное тело. При этой потере единства человек оберегает

чувство, что у него есть “внутреннее”, “истинное “я”, которое, однако, не-

реализовано, тогда как “внешнее”, “реализованное” или “фактическое

“я” — “фальшиво”. Мы пытались раскрыть эту позицию как отчаянную по-

пытку приспособиться к единственной форме “онтологической незащи-

щенности”.

“Человек с улицы” многое принимает как само собой разумеющееся: на-

пример, то, что у него есть тело, у которого есть внутренние и внешние ас-

пекты; что вначале он родился, а в конце, с точки зрения биологии, умрет;

что он находится в том или ином месте в пространстве; что он занимает то

или иное положение во времени; что он продолжает существовать непре-

рывно при переходе от места к месту и от одного момента времени к дру-

гому. Обыкновенный человек не пускается в размышления над этими базо-

выми элементами своего бытия, он просто считает свой способ пережива-

ния себя и других “нормальным”. Однако есть люди, которые так не счита-

ют. Обычно их называют шизоидными. А шизофреник и вовсе не принима-

ет как само собой разумеющееся то, что его собственная особа (а также

другие люди) — это в достаточной мере воплощенное, живое, реальное, ве-

щественное и непрерывное существо, которое остается “тем же самым” не-

зависимо от места и времени, в которых оно находится. В отсутствии этой

“основы” ему остро недостает обычного чувства собственного единства,

ощущения себя как начала собственных действий, а не робота, машины,

вещи; чувства, что это он воспринимает и познает, а не кто-то другой ис-

пользует его уши, его глаза и тому подобное.

Человек всегда находится между бытием и небытием, но небытие не обяза-

тельно переживается как дезинтеграция личности. Незащищенность, кото-

рая сопутствует выстроенному на непрочном фундаменте единству лично-

сти, есть единственная форма онтологической незащищенности, если ис-

пользовать этот термин для того, чтобы обозначить неизбежность этой не-

защищенности, ее нахождение в самой сердцевине, в самой предельной

точке бытия человека.

Пауль Тиллих (1952) указывает, что возможность небытия открывается в

трех направлениях: через предельную бессмысленность, предельное осуж-

дение и предельное уничтожение в смерти. В этих трех отношениях чело-

век, как существо духовное, как существо моральное, как существо биологическое, стоит лицом к возможности собственного уничтожения или не-

бытия.

Онтологическая незащищенность, подробно описанная в “Разделенном

Я”, — это четвертая возможность. Здесь человек как личность сталкива-

ется с небытием, которое в форме предупреждения открывается как час-

тичная утрата синтетического единства “я” и сопутствующая ей частич-

ная утрата соотнесенности с другим, а в предельной форме — как пред-

положительный конец в хаотическом ничто, тотальная утрата “я” и свя-

зи с другим.

Одни занимаются безнадежным выстраиванием защиты, другие пускаются

в махинации с честностью. Корни противоречия между ними — совсем

не на этом уровне переживания и действия, однако потребность одних

блюсти свою искренность и честность может подрывать систему защиты

других.

Если исключить случаи депрессии, именно другие, а не сам человек, жалу-

ются на отсутствие у него искренности и неподдельности в поведении.

Считается, что патогномической чертой специфической стратегии истери-

ка является фальшивость его поступков, их наигранность и театральность.

Истерик, со своей стороны, обычно настаивает, что его чувства реальны и

подлинны. Это мы чувствуем, что они нереальны. Истерик настойчиво ут-

верждает, что его намерение покончить с собой вполне серьезно, мы же

говорим о простом “жесте” в сторону суицида. Истерик жалуется, что он

рушится на части. Но до тех пор, пока мы чувствуем, что он не рушится на

части, разве только в том отношении, что он играет в это или пытается

убедить нас в этом, мы называем его истериком, а не шизофреником.

В один прекрасный день ты можешь твердо заявить, что осознал, что толь-

ко разыгрывал роль, что ты притворялся перед самим собой, что пытался

убедить себя в том-то и том-то, но теперь ты должен признаться, что все

это было напрасно. И тем не менее это осознание или признание вполне

может быть еще одной попыткой “выиграть” благодаря притворству из

притворств, еще раз играя последнюю правду о себе самом, и тем самым

уклониться от того, чтобы просто, прямо и действительно принять ее в

себя. Это единственная форма безумной “игры”, неистовое стремление

сделать притворное реальным. Другие формы все же не столь безогово-

рочны и оставляют пространство для отступления. Мы не хотим сказать,

что все, кто ведет себя подобно психотикам, и есть “истинные” шизофре-

ники или подверженные “истинному” маниакальному или “истинному”

депрессивному психозу люди; хотя не всегда легко отличить “истинного”

шизофреника от того, кто, по нашему ощущению, способен разыгрывать из

себя мнимого сумасшедшего, поскольку мы склонны объяснять безумием то, что человек притворяется безумным. Сам акт притворства, в своем

крайнем проявлении, с большой вероятностью расценивается как само по

себе безумие.

Мы склонны считать, что безумно не только притворяться безумным и пе-

ред самим собой, и перед другими, но безумно любое основание к тому,

чтобы хотеть претендовать на безумие. Следует помнить, что ты рискуешь

в социальном плане, если порываешь с социальной реальностью: если ты

намеренно пускаешься в систематические попытки не быть тем, за кого

тебя все принимают, пытаешься бежать от этого отождествления, играя в

то, что это не ты, что ты аноним или инкогнито, принимая псевдонимы, ут-

верждая, что ты умер, что тебя нет, потому что твое тело не принадлежит

твоему “я”. Не стоит притворяться, что ты — это не просто маленький

старичок, если в фантазии ты уже сделался просто маленьким старичком.

Истерик, как в свое время предположил Винникотт, “пытается достичь бе-

зумия”. Уклонение порождает уклонение. Безумие может быть желанным

как выход. Но даже справка о психической ненормальности, которую ты

можешь с успехом получить, не изменит того, что твое безумие останется

подделкой. Подделка, в той же степени, как и “реальная вещь”, способна

поглотить жизнь человека. Но “реальное” безумие будет так же ускользать,

как и “реальное” здравомыслие. Не каждому дано быть психотиком.