Глава 5 ХОЛОД СМЕРТИ

К оглавлению 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
17 18 19 20 21 22 23 24

Следующий отчет отражает переживания 34-летней женщины вскоре пос-

ле рождения ее третьего ребенка, охватывающие период в пять месяцев. В

течение этих месяцев сочетание фантазии, сна и воображения образовыва-

ло так называемый послеродовой психоз, который с клинической точки

зрения не представлял ничего необычного.

Врач не обнаружил какого-либо органического заболевания, однако мис-

сис А. спустя три недели после рождения третьего ребенка все еще была

не в состоянии встать с постели. Две предыдущие беременности уже по-

влекли за собой, хотя и в более легкой форме, подобный упадок сил, пол-

ное нежелание что-либо делать, отсутствие интереса к близким людям и

всему содержанию ее жизни.

Однажды ночью в ее голове разразилась “ужасная буря”. Казалось, что па-

руса трещат и рвутся на ветру. Это можно было бы принять за так называ-

емый сон, если бы женщина точно не знала, что не спала в это время. Ког-

да на следующий день ее муж вернулся домой из деловой поездки, она об-

винила его в том, что он погубил ее бесконечными беременностями, и ска-

зала, что он жесток и бессердечен. Никогда прежде она не проявляла ни-

каких чувств. Женщина была совершенно истощена и не способна взять на

себя заботу о младенце или хоть как-то присматривать за двумя другими

детьми. Вызвали врача, и хотя тот не обнаружил никаких физических сим-

птомов, но диагностировал цистит и прописал лекарства. Пациентка не

принимала эти лекарства вплоть до вечера, опасаясь, что они не только не

помогут ей, но в ее состоянии даже могут причинить вред. Такое преду-

беждение заставило окружающих впервые подумать, что это что-то “пси-

хическое”.

Однако вечером, когда зашли друзья, женщина поднялась и вела себя нор-

мально, но у нее оставалось отчетливое, хотя и трудноописуемое ощущение, что она “какая-то не такая”, которое, как считала сама пациентка, выз-

вано состоянием отравления. Она провела еще одну ужасную ночь, когда

внутри нее опять бушевала жестокая буря, а в голове трещали и хлопали

на ветру паруса. Вдобавок к этому ее преследовало странное ощущение,

что ее мысли затухают и останавливаются. Очнувшись от неспокойного

сна, она уже больше не чувствовала, как прежде, что у нее жар. Женщину

“осенило”, что ее уже ничего не касается, — она не принадлежит больше

“этому” миру. Комната и младенец в кроватке внезапно показались ей ма-

ленькими и удаленными, “как будто смотришь в подзорную трубу не с того

конца”. Миссис А. ощущала полное безразличие ко всему. Она была “абсо-

лютно и совершенно безчувственна”.

Лежа в таком состоянии, женщина начала ощущать нечто странное в обла-

сти языка. Было похоже на то, что его парализовало и свело. Она посмот-

рела на свой язык в зеркало: он выглядел вполне нормально, но расхожде-

ние между ощущаемым и видимым состоянием ее напугало. Ближе к полу-

дню ей стало казаться, что ее отравили и что яд распространяется по всему

телу. Она измерила температуру. Факт, что температура была нормальной,

был понят ею как следствие того, что ее тело не реагирует на яд.

Идея яда в ее крови сохранялась в течение всех последующих пяти меся-

цев, а также проявлялась в различных снах в период выздоровления, когда

она была еще наполовину в своем состоянии “не-реагирования”. Вначале

женщина считала, что зараза исходит от каких-то бактерий в мочевом пу-

зыре; через несколько недель у нее появилась простуда, и она пришла к

убеждению, что другие бактерии, простудные, уничтожили и вытеснили

первые. Затем ей стало казаться, что источник инфекции — в кишечнике,

и дело, скорее всего, в кишечных глистах. Ни одно название не передавало

до конца ее ощущения того, что находится у нее внутри. Микроб, червь,

“маленький зверек” отравлял ее и заставлял ее тело слабеть и чахнуть.

Она пребывала в “холоде смерти”. Все выступающие части ее тела были

холодными, руки и ноги отяжелели. Стоило невероятных усилий сделать

малейшее движение. В груди образовалась какая-то пустота. В этом состо-

янии, на грани смерти, она беспокоилась за врачей нисколько не меньше,

чем за саму себя, ее волновало, что у них могут быть ужасные неприятнос-

ти после ее смерти, когда обнаружится ошибочность диагноза. Врачи тра-

гическим образом заблуждаются в связи с отсутствием физических при-

знаков приближения смерти. Отсутствие этих признаков и есть основная

характеристика ее исключительно необычного состояния. Совершенно ло-

гично, что врачи не нашли никакой аномалии, раз ее тело находится в со-

стоянии “не-реагирования”. Вряд ли она может винить их за это прискорб-

ное заблуждение; ей хотелось бы, чтобы и она и врачи были правы, но, к сожалению, это, кажется, невозможно. Когда она умрет и в ее теле обнару-

жат яд, то могут подумать, что это было самоубийство, но когда обнару-

жится полная картина событий, не исключено, что она станет тем уникаль-

ным случаем, который перевернет всю медицинскую науку. Врачи, наблю-

давшие ее, будут страдать от угрызений совести. И несмотря на то, женщи-

на жаловалась на полный упадок сил, она была готова без конца с неисся-

кающим оживлением обсуждать свое предсмертное состояние.

Ей казалось, что ее кожа покрыта смертельной бледностью. Ее руки каза-

лись ей неестественно синими, почти черными. Сердце готово было оста-

новиться в любую минуту. Кости казались какими-то выкрученными.

Плоть разлагалась. Уже возвратившись из мира смерти в мир жизни, с того

света на этот свет, она описала некоторые события, явившиеся началом ее

возвращения:

“Однажды — это было примерно в середине марта — я стала

осознавать ужасный холод в ногах, но в то же время заметила,

что ступни моих ног были теплыми. Это никак не укладывалось в

мою собственную теорию и заставило меня призадуматься. В го-

лову, однако, ничего не приходило, но через несколько дней, ког-

да я сидела, ни о чем особенно не думая, мне вдруг явилась

мысль, что любая болезнь, достаточно серьезная для того, чтобы

заставить кого-либо “начать” умирать, прежде всего должна была

бы сломить волю человека, невзирая на то, сколь велика сила его

воли. Эта идея сильно меня встряхнула, но все же мне требова-

лось подтверждение врача, что это было правильное соображе-

ние, и за этим все-таки не последовало реального улучшения, так

как в моем сознании было все еще слишком много того, что нейт-

рализовало действие этой идеи, и я была еще не способна задер-

живаться на каких-либо мыслях долгое время. Вскоре после это-

го я увидела всю нелепость моей идеи состояния, при котором

“начинается умирание”, и осознала, что я говорила о состоянии

умирания как о синониме того, что перестала реагировать на вы-

сокую температуру, результатом которой должна была бы явить-

ся смерть в течение нескольких часов (так я предполагала). Я

все еще чувствовала себя очень плохо, как если бы у меня было

воспаление легких и мне приходилось переносить его на ногах, в

особенности когда нужно было выйти на улицу. Я ощущала, что

пульс у меня очень слаб, дыхание очень поверхностное, а руки

все время синеют, если их не засовывать в воду. Я была в неко-

тором возбуждении и чувствовала, что сбита с толку, и однажды

ночью в постели мне внезапно явилась мысль, что на самом деле

я нахожусь в состоянии нереальности и что я на грани того, чтобы выйти из него; и я запаниковала при мысли о выходе из

него, — чувствуя свою беспомощность и слабость. Я сжалась в

комок, полная решимости крепко держаться за него, и это чув-

ство прошло.

Вскоре я нашла психологическое объяснение синеве моих рук, а

неделей позже поняла, зачем я плещу на руки водой, чтобы выз-

вать синеву, и что означает эта необходимость создавать мыль-

ную пену. После этого ночью мне было совсем хорошо, я могла

глубоко дышать, чувствовала, что полностью согрелась и что у

меня хороший пульс. На следующее утро я была счастлива в

предвкушении нового дня и не помышляла о возможности, что

он принесет мне смерть, однако у меня были приступы боли по

всему телу, особенно в запястьях и голове. На следующий день я

опять вернулась в исходное состояние, испытывала все те же

симптомы еще более остро и полностью утвердилась в мысли,

что мой собственный диагноз был верен. Это продолжалось неде-

лю, в течение которой мои попытки доказать врачам свою право-

ту были настойчивы как никогда. В конце этой недели я отпра-

вилась на первый уик-энд, не потому что чувствовала себя

сколько-нибудь лучше, а потому что не могла больше отказы-

ваться от приглашений своей подруги, была сыта по горло своим

пребыванием в больнице и чувствовала, что хуже быть уже не

может. На воле я обнаружила, что чувствую себя нормально с

людьми, не ощущаю больше барьера между мной и ними, и опять

не могла согласовать этот факт со своей теорией о том, что я на-

хожусь в состоянии умирания.

Тем не менее я все еще чувствовала постоянную близость смерти

и провела остаток недели в попытках доказать свою точку зре-

ния. Я решила отправиться на следующий уик-энд, потому что

мне жутко надоело больничное окружение и психиатры, жизнь

больничной палаты раздражала и пугала меня, и я хотела сбе-

жать от всего этого. В течение этого уик-энда мне удавалось уго-

варивать себя всякий раз, когда внутри меня поднималась пани-

ка, все аргументы против моей собственной гипотезы разом

вставали передо мной, и я чувствовала, что то объяснение, кото-

рое я дала синеве моих рук, было действительно правильным и

точным.

Поэтому, возвратившись в больницу и получив от врача предло-

жение перейти на амбулаторный режим, я очень обрадовалась,

хотя и испытывала еще все симптомы, за исключением холода в

ногах, и была приятно удивлена, обнаружив, что способна на та-

Холод смерти 69

кую эмоцию, как удовольствие. У меня появилось мощное побуж-

дение бежать от однообразия моего окружения в больнице: осоз-

навая непредсказуемость поведения пациентов, я чувствовала,

что мне очень не по себе [sic] в палате. Даже если я в самом деле

чувствую себя очень плохо, подумала я, то все же лучше нахо-

диться в более приятной обстановке, в жилом доме с нормальны-

ми людьми.

Я обнаружила, что музыка вызывает во мне отклик, что я способ-

на воспринимать не только медицинские статьи, но также комик-

сы и любое юмористическое и развлекательное чтение — я обре-

ла, без сомнения, позитивный настрой ума. Все же у меня еще

часто возникали приступы паники, во время которых я была не

способна воспринимать что-либо, помимо сиюминутных ощуще-

ний, которые были ощущениями смертного ужаса и неминуемой

гибели, но когда мне пришлось поехать в больницу без сопро-

вождающих, я вверила себя Богу, укрепилась верой психиатра в

мою способность совершить это и была тверда в том, чтобы не

подвести его и саму себя. Я становилась все более оптимистич-

ной, и вот однажды утром у меня возникло мгновенное озарение,

что врач способен диагностировать состояние умирания незави-

симо от того, что его вызвало. Вместе с этим явилось отчетливое

понимание, что я заблуждалась и что этого больше не будет. С

тех пор каждый день приносил улучшение, апатия проходила, я

стала стремиться домой, чтобы увидеть детей и мужа. Я потеряла

всякий интерес к своим симптомам и могла с совершенной от-

четливостью видеть, что со мной приключилось и как это все

происходило”.

“Психологическое” истолкование ее иссиня-черных рук произошло как

озарение. Руки женщины были ее вторым ребенком, его иссиня-черное ли-

чико она поливала холодной водой, когда у него был сильнейший астмати-

ческий приступ.

Теперь у нее были многократные “озарения”, когда она на короткое время

вырывалась из того, что сама назвала “полотном символов”, которым было

окутано все ее тело. Как-то ночью, лежа без сна, тревожно прислушиваясь

к каждому удару сердца, она осознала внезапно, что ее сердце — это ее

третий ребенок, когда он находился в утробе и у него плохо прослушива-

лось сердцебиение; в течение следующего месяца она поняла, что окосте-

невший язык — это язык ее отца, которого разбил паралич; что кожа и

грудь — это кожа и грудь ее брата, когда она видела его умирающим от ту-

беркулеза. Эти “вспышки” вырвали ее из “состояния нереальности”, но

время от времени, вопреки себе, она возвращалась в него. Иногда, как пациентка говорила выше, она цеплялась за свою “нереальность”, и реальная

жизнь ускользала. У нее была серия снов, как нам представляется, имею-

щих отношение к этой теме.

В первом из снов ее загнал в угол какой-то мужчина и собирался напасть

на нее. Казалось, выхода нет. Она совсем потеряла голову, когда, все еще

во сне, попыталась сбежать в бодрствующее состояние, но осталась все в

том же углу. Это фактически было теперь еще хуже, потому что это было

реально, и тогда она убежала обратно, в сон, так как “это, по крайней мере,

был только сон”.

В другом своем сне она находилась внутри темного дома и выглядывала

наружу через дверной проем, поперек которого лежал черный зонтик. Во

сне она чувствовала, что внутри была нереальность, а снаружи — реаль-

ность, но зонтик служил преградой на пути ее выхода наружу.

Третий сон, который приснился пациентке как раз после того, как она

окончательно вышла из состояния “холода смерти”, включал в себя следу-

ющие элементы: она смотрела на большой самолет снаружи; в дверном

проеме этого самолета стоял врач, воплощавший в себе черты различных

людей, в том числе и мои. В тот момент она знала, что снаружи — реаль-

ность, а внутри — нереальность. Она хотела вовнутрь, в нереальность, но

врач преграждал ей дорогу. Пять месяцев своего состояния умирания она

подытожила следующей фразой: “Я жила в метафорическом состоянии. Я

соткала картинку из символов и поселилась внутри нее”.

После выхода из метафорической формы существования, в которой женщи-

на была ни жива, ни мертва, она ощущала жизнь гораздо острее, чем когда-

либо раньше. Пять лет спустя она продолжала чувствовать себя хорошо и

родила еще одного ребенка без каких-либо осложнений.

Почему люди приходят в состояния этого рода, нам неизвестно. Ключевым

моментом состояния пациентки был “холод смерти”. Она никогда в дей-

ствительности не переступала порога, чтобы почувствовать, что была мер-

твой. Она была “не такой”, она была “далеко”, она “ушла в какой-то другой

мир”. Этот мир свелся к тому свету. Ее кожа, язык, руки, легкие, сердце,

мочевой пузырь, кишки, кровь, кости — все было втянуто в орбиту смерти.

Мир живых открылся ей вновь во вспышках внезапного понимания. После

самой холодной зимы ее жизни опять наступила весна.

Но возвращение принесло ей свободу не только от смертного плена после-

дних нескольких месяцев. Внезапные вспышки понимания высветили сле-

дующую картину: в ее тело вселились тела умерших (единственным ис-

ключением было ее сердце, которое действительно, по ощущению пациентки, перестало биться, когда на мгновение она подумала, что ее малютка

умер). Женщина поняла, что все это было еще до того, как она начала ощу-

щать холод смерти; и почувствовала, что, заново открывая свое собствен-

ное тело, которое сделалось чем-то вроде кладбища, где похоронены части

ее отца, брата и матери, она в некотором смысле воскресла из мертвых.

Она вернулась к жизни из царства мертвых.

Я уже делал где-то намек на возможность того, что так называемый психоз

может иногда быть естественным процессом исцеления (точка зрения, на

которую я не заявляю приоритета).

Применительно к опыту этой женщины клиническая психиатрическая

терминология и в своем описательном, и в теоретическом аспекте оказы-

вается почти полностью неадекватной. Не способные описать, не можем

и объяснить.

Здесь сквозит обнаженная и неприглаженная действительность опыта, со

всей его сложностью и запутанностью, в котором те из нас, кто не отрица-

ет того, чего они не способны объяснить или даже просто описать, имеют

шанс разобраться. Теория может иметь законное основание, если она бази-

руется на опыте, а не создана для того, чтобы отрицать опыт, который не

вписывается в теорию. Следующие наброски есть только первый шаг фено-

менологического анализа.

Привычное для миссис А. переживание мужа, детей, друзей разом поблек-

ло, и его место занял новый образ переживания. Она вышла из этого мира

в какой-то другой мир, где ее обволакивал кокон из символов. То, что мы

считаем “реальным”, для нее перестало что-либо значить. Однако тогда ее

переживания не ощущались ею как нереальные. Тогда, пребывая в холоде

смерти, она не жаловалась на то, что переживает свое тело или других лю-

дей каким-либо нереальным образом. И только при выходе из того, в чем

она была, оглядываясь назад, она осознала как “реальность”, что жила, по

ее выражению, в состоянии “нереальности”.

Наше привычное ощущение какой-то связанности с другими, “связности”

нашего собственного существования, того, что мы реальные и живые, часто

поддерживается посредством модальности фантазии, о которой мы ничего

не знаем. Фантазия обычно не переживается как нечто нереальное. “Ре-

альное” и живое, в противоположность “нереальному” и мертвому, больше

являются качествами фантазии, чем воображением. Влюбленность — это

переживание часто почти целиком “в” фантазии, но, как ничто другое, ре-

альное и живое.

Отправившись в путь, который вел ее в “холод смерти”, миссис А. переста-

ла чувствовать какую-то личную связь между собой теперешней и своим

прежним миром. Она разошлась с этим миром, в котором, как она могла видеть, все еще пребывали ее муж, дети, друзья. Эта отрешенность, сколько я

знаю, не была с ее стороны намеренной. Имей миссис А. даже сознатель-

ное намерение исчезнуть из этого мира, то как бы ей это удалось, когда

большинство людей, стремящихся изо всех сил уйти от самих себя и от

мира, не могут достигнуть этого?

В приводимых ниже колонках перечисляются некоторые соотношения, ус-

тановленные ею благодаря “вспышкам” внезапного понимания. Миссис А.

установила их сама. Для меня они были такой же неожиданностью, как для

нее. Никто не делал даже намека на толкование, хотя бы отчасти напоми-

навшее эти соотношения.

В холоде смерти не было ничего реальнее ее предсмертного состояния и

того, что она должна умереть, подобно ее отцу, матери и брату. И наименее

реальной была какая-то связь между набором ее симптомов и ее отцом, ма-

терью, братом или ребенком1.

Ее язык, ощущавшийся как

сведенный, но выглядевший

нормальным,

Ее грудь, в которой ощуща-

лась какая-то пустота, и ее

кожа, которая казалась ей по-

желтевшей,

Ее рука, которую она видела

иссиня-черной,

Ее сердце

Ее кости

Экстремальный опыт вместе с множеством из второй колонки был отобра-

жен3 на части ее тела. Посредством такой операции интроективной иден-

тификации определенные части ее тела приобрели значение. Она воспри-

нимала их с точки зрения их значения, не осознавая, что ее переживание

их есть продукт операции отображения. Как ей удалось проделать эту опе-

рацию, а потом удерживаться в этом состоянии и посредством какой после-

дующей операции она смогла исключить предыдущую из своего опыта, я

не знаю.

был

были

была

было

были

языком ее отца, перенесшего не-

сколько инсультов подряд и скон-

чавшегося в результате этого.

грудью и кожей ее брата, когда он

лежал на смертном одре.

головкой2 ее ребенка во время аст-

матического приступа.

ее ребенком, во время ее последней

беременности, когда по его поводу

существовали какие-то опасения.

костями ее матери, которая потеря-

ла трудоспособность на почве рев-

матоидного артрита, когда пациент-

ка была еще совсем маленькой.