Страхи рациональные и иррациональные

Страх рационален по самой своей адаптивной функции, помогая человеку воспринять угрозу и отреагировать на нее. Те страхи, которые направлены на ясно воспринимаемую определенную угрозу, имеющую высокую вероятность реализации, можно оценить как рациональные. Наука и управление постоянно занимались и занимаются такого рода страхами. Обычно их называют опасностями или угрозами. Метеорологи постоянно отслеживают состояние погоды, пытаясь предсказать грядущие стихийные бедствия. Вулканологи наблюдают за спящими и действующими вулканами. Экологи предупреждают о глобальной опасности человечеству, связанной с его совокупной хозяйственной деятельностью. Экономисты постоянно следят за состоянием различных экономических институтов и экономическим поведением населения, стремясь предвидеть возможные негативные эффекты, например, такие как инфляция, массовые банкротства, панику на биржах и т.д. Многочисленные спасательные службы организованы и действуют во всех областях жизни, начиная от знаменитой американской службы 911 до психологической помощи так называемых “телефонов доверия”, оказывающих помощь людям, находящимся в стрессовой психологической ситуации. Все эти люди своей деятельностью отвечают на рациональные человеческие страхи.

Однако страхи могут оказываться независимыми от рационально-когнитивных процессов, т.е. носить “иррациональный характер”. Здесь мы можем опереться на многих видных ученых прошлого, которые были склонны интерпретировать поведение обычных людей как главным образом иррациональное.

Среди ним мы можем назвать таких классических авторов, как Макс Вебер, несмотря на его внимание к роли “рациональности” в человеческом обществе, Вилфредо Парето, Карл Маннгейм и Зигмунд Фрейд. Классические теоретики поведения толпы, прежде всего Габриэль Тард и Густав Ле Бон, также принадлежат к этой группе.

Высокая степень иррациональности в человеческом поведении, где высока роль эмоциональных факторов, признается явно или неявно, в большей или меньшей степени, теми учеными, которые изучали коллективное поведение и социальные движения в 1970-м и 1980-м (6).

Один из главных источников иррациональных страхов — интересы идеологов и политиков, которые намеренно и весьма рационально использовали необоснованные страхи для того, чтобы достичь своих целей, о чем будет более подробно сказано ниже.

Существует много примеров широкого распространения иррациональных страхов, включая массовую истерию и коллективные заблуждения. Обращение к истории также свидетельствует о большом числе такого рода примеров. Один из них — события вокруг радиопередачи “Война миров” в 1938 году (7). Другой — широкое распространение конспиративных теорий (8). Согласно результатам нашего российского опроса 1996 года, тема “Сионизм и еврейский заговор” вызвала “некоторый интерес” у 18 процентов россиян, “сильный страх” — у 5 процентов и “постоянный страх” — менее чем у 1 процента. Вопрос о “масонах и их попытках установить контроль над миром” вызвал “некоторый интерес” у 15 процентов, “ сильный страх “ у 8 процентов и “постоянный страх” у 2 процентов.

В дополнение к конспиративным теориям можно назвать другие, очевидно, необоснованные концепции, которые подкрепляют многочисленные катастрофические предсказания: фаталистические теории; мистические теории; псевдомарксистские (интересы социальных групп и классов) теории; и криминальные теории. Относительный вес этих теорий, измеряемый их воздействием на массы, варьируется в чрезвычайно широких пределах от группы к группе, и от одной страны до другой.

Конспиративные теории широко распространяются в современной России. Влиятельная националистическая газета “Завтра” систематически публикует статьи, посвещенные различным теориям заговора 1991-1998 годов, включая те, в которых описываются планы западных стран и сионистов уничтожить Россию, ее экономику, культуру, этнос и население.

Элементы абсурдного катастрофизма были всегда представлены в Америке. Ричард Хофстадтер (Richard Hofstadter) писал “о параноидальном стиле американской политики”. Один современный американский журналист говорил о текущей тенденции интерпретировать мир “в терминах тупых заговоров, которые в различных эпохах сосредотачивают внимание публики на таких несхожих между собой группах, как коммунисты, масоны, католики, евреи, международные банкиры, мормоны, иностранные золототорговцы и баварские иллюминаты”.

Динамика социальных страхов: от непосредственных угрозк угрозам символическим

Социальная функция страха, значимая для организации жизни человека и сообществ и облегчающая управление, является необходимой. Иначе говоря, страх является необходимым условием нормального функционирования сообществ. Исторический прогресс, однако, заключается в том, что непосредственный страх перед физическим насилием уступает место другим видам страха.

Подобное смещение происходит с глубокой древности. В древних сообществах безотказно действовал страх-отлучения-от сообщества. Единство личности и сообщества было тогда настолько неразрывным, что подобное отлучение-изгнание было почти равносильно смерти.

Столь же древен по своему происхождению страх-стыд. Согласно Библии, Адам и Ева узнали его немедленно после вкушения плода с древа познания. Иными словами, с того момента, как стали мыслящими людьми. Этот страх является одной из основ культуры до сих пор. Страх-стыд был прочной уздой, направлявшей человека по пути самообуздывания его стихийных стремлений, несоциализированного поведения, в традиционном обществе. Как хорошо известно, моральное давление на индивида в семье, локальных сообществах оказывается именно с помощью стыда. Страх перед подобным чувством, его невыносимость для человека, действенность подобного типа морального принуждения чрезвычайно велики в деревенских сообществах. Страх перед утратой чести был действенным регулятором человеческого поведения в высших сословиях традиционных обществ. Этот страх, согласно героической воинской этике, был сильнее страха смерти. Добровольная смерть предпочиталась утрате чести. Человек, утративший свою честь, мог быть подвергнут остракизму. К бесчестным девушкам и женщинам, как известно, применялись еще более строгие меры наказания. Не случайно, существовал обычай водить по деревне раздетую догола женщину, обвиненную в утрате чести. Здесь прямая апелляция к страху-стыду, который должен был удержать женское население деревень от соблазнов нарушить принятые нормы поведения. В французских деревнях эта традиция была жива еще в конце прошлого века. В России подобный обычай сохранялся и в начале нынешнего века. Причем женщину били (см. рассказ М.Горького “Вывод”), т.е. поскольку она не устрашилась нарушения моральных норм, ее наказывали, прибегая не только к публичному осмеянию, но к прямому физическому воздействию (9).

Традиционные виды моральной регуляции, как известно, во многом утрачивались в условиях переселения крестьян в города. События в России не являются здесь исключением. Как и везде, анонимность, безличность городских связей, резко контрастировававшие с привычной адресностью, персонализмом деревенских отношений, привели в массовых масштабах горожан-новичков к освобождению от моральных пут, в том числе прежде всего от страха как регулятора поведения. Учитывая, что за годы советской власти горожанами стало более 165 миллионов человек, подобное освобождение от страха как регулятора поведения означало реальное ослабление выработанных традиционной культурой моральных принудителей к социально одобряемому поведению.

В этом, кстати, одна из причин возвращения к более простым и непосредственным формам физического принуждения. Страх перед утратой жизни в результате насилия пришел на смену страху-стыду.

В годы советской власти население состояло в основном из горожан в первом поколении. Их культура была столь сильно маргинализирована, что маргинальность может считаться общей характеристикой общества. Особенностью этого общества была сильная разрушенность традиционных форм регуляции, в частности, были повреждены социальные чувства, в том числе некоторые формы страха-стыда. Можно сказать, что в эти годы произошла десоциализация страха-стыда. Не стыдно стало лгать, не держать слово, не хранить верность в семейных отношениях и т.д. (10).

Все разрушения культурных форм стыда вели к реанимации не так давно ушедших или уходящих форм моральной регуляции. Не в последнюю очередь восстанавливался страх перед прямым физическим насилием. Это состояние общественного сознания сыграло свою роль в установлении тоталитарных видов страха (см. главу 7).

Страх рационален по самой своей адаптивной функции, помогая человеку воспринять угрозу и отреагировать на нее. Те страхи, которые направлены на ясно воспринимаемую определенную угрозу, имеющую высокую вероятность реализации, можно оценить как рациональные. Наука и управление постоянно занимались и занимаются такого рода страхами. Обычно их называют опасностями или угрозами. Метеорологи постоянно отслеживают состояние погоды, пытаясь предсказать грядущие стихийные бедствия. Вулканологи наблюдают за спящими и действующими вулканами. Экологи предупреждают о глобальной опасности человечеству, связанной с его совокупной хозяйственной деятельностью. Экономисты постоянно следят за состоянием различных экономических институтов и экономическим поведением населения, стремясь предвидеть возможные негативные эффекты, например, такие как инфляция, массовые банкротства, панику на биржах и т.д. Многочисленные спасательные службы организованы и действуют во всех областях жизни, начиная от знаменитой американской службы 911 до психологической помощи так называемых “телефонов доверия”, оказывающих помощь людям, находящимся в стрессовой психологической ситуации. Все эти люди своей деятельностью отвечают на рациональные человеческие страхи.

Однако страхи могут оказываться независимыми от рационально-когнитивных процессов, т.е. носить “иррациональный характер”. Здесь мы можем опереться на многих видных ученых прошлого, которые были склонны интерпретировать поведение обычных людей как главным образом иррациональное.

Среди ним мы можем назвать таких классических авторов, как Макс Вебер, несмотря на его внимание к роли “рациональности” в человеческом обществе, Вилфредо Парето, Карл Маннгейм и Зигмунд Фрейд. Классические теоретики поведения толпы, прежде всего Габриэль Тард и Густав Ле Бон, также принадлежат к этой группе.

Высокая степень иррациональности в человеческом поведении, где высока роль эмоциональных факторов, признается явно или неявно, в большей или меньшей степени, теми учеными, которые изучали коллективное поведение и социальные движения в 1970-м и 1980-м (6).

Один из главных источников иррациональных страхов — интересы идеологов и политиков, которые намеренно и весьма рационально использовали необоснованные страхи для того, чтобы достичь своих целей, о чем будет более подробно сказано ниже.

Существует много примеров широкого распространения иррациональных страхов, включая массовую истерию и коллективные заблуждения. Обращение к истории также свидетельствует о большом числе такого рода примеров. Один из них — события вокруг радиопередачи “Война миров” в 1938 году (7). Другой — широкое распространение конспиративных теорий (8). Согласно результатам нашего российского опроса 1996 года, тема “Сионизм и еврейский заговор” вызвала “некоторый интерес” у 18 процентов россиян, “сильный страх” — у 5 процентов и “постоянный страх” — менее чем у 1 процента. Вопрос о “масонах и их попытках установить контроль над миром” вызвал “некоторый интерес” у 15 процентов, “ сильный страх “ у 8 процентов и “постоянный страх” у 2 процентов.

В дополнение к конспиративным теориям можно назвать другие, очевидно, необоснованные концепции, которые подкрепляют многочисленные катастрофические предсказания: фаталистические теории; мистические теории; псевдомарксистские (интересы социальных групп и классов) теории; и криминальные теории. Относительный вес этих теорий, измеряемый их воздействием на массы, варьируется в чрезвычайно широких пределах от группы к группе, и от одной страны до другой.

Конспиративные теории широко распространяются в современной России. Влиятельная националистическая газета “Завтра” систематически публикует статьи, посвещенные различным теориям заговора 1991-1998 годов, включая те, в которых описываются планы западных стран и сионистов уничтожить Россию, ее экономику, культуру, этнос и население.

Элементы абсурдного катастрофизма были всегда представлены в Америке. Ричард Хофстадтер (Richard Hofstadter) писал “о параноидальном стиле американской политики”. Один современный американский журналист говорил о текущей тенденции интерпретировать мир “в терминах тупых заговоров, которые в различных эпохах сосредотачивают внимание публики на таких несхожих между собой группах, как коммунисты, масоны, католики, евреи, международные банкиры, мормоны, иностранные золототорговцы и баварские иллюминаты”.

Динамика социальных страхов: от непосредственных угрозк угрозам символическим

Социальная функция страха, значимая для организации жизни человека и сообществ и облегчающая управление, является необходимой. Иначе говоря, страх является необходимым условием нормального функционирования сообществ. Исторический прогресс, однако, заключается в том, что непосредственный страх перед физическим насилием уступает место другим видам страха.

Подобное смещение происходит с глубокой древности. В древних сообществах безотказно действовал страх-отлучения-от сообщества. Единство личности и сообщества было тогда настолько неразрывным, что подобное отлучение-изгнание было почти равносильно смерти.

Столь же древен по своему происхождению страх-стыд. Согласно Библии, Адам и Ева узнали его немедленно после вкушения плода с древа познания. Иными словами, с того момента, как стали мыслящими людьми. Этот страх является одной из основ культуры до сих пор. Страх-стыд был прочной уздой, направлявшей человека по пути самообуздывания его стихийных стремлений, несоциализированного поведения, в традиционном обществе. Как хорошо известно, моральное давление на индивида в семье, локальных сообществах оказывается именно с помощью стыда. Страх перед подобным чувством, его невыносимость для человека, действенность подобного типа морального принуждения чрезвычайно велики в деревенских сообществах. Страх перед утратой чести был действенным регулятором человеческого поведения в высших сословиях традиционных обществ. Этот страх, согласно героической воинской этике, был сильнее страха смерти. Добровольная смерть предпочиталась утрате чести. Человек, утративший свою честь, мог быть подвергнут остракизму. К бесчестным девушкам и женщинам, как известно, применялись еще более строгие меры наказания. Не случайно, существовал обычай водить по деревне раздетую догола женщину, обвиненную в утрате чести. Здесь прямая апелляция к страху-стыду, который должен был удержать женское население деревень от соблазнов нарушить принятые нормы поведения. В французских деревнях эта традиция была жива еще в конце прошлого века. В России подобный обычай сохранялся и в начале нынешнего века. Причем женщину били (см. рассказ М.Горького “Вывод”), т.е. поскольку она не устрашилась нарушения моральных норм, ее наказывали, прибегая не только к публичному осмеянию, но к прямому физическому воздействию (9).

Традиционные виды моральной регуляции, как известно, во многом утрачивались в условиях переселения крестьян в города. События в России не являются здесь исключением. Как и везде, анонимность, безличность городских связей, резко контрастировававшие с привычной адресностью, персонализмом деревенских отношений, привели в массовых масштабах горожан-новичков к освобождению от моральных пут, в том числе прежде всего от страха как регулятора поведения. Учитывая, что за годы советской власти горожанами стало более 165 миллионов человек, подобное освобождение от страха как регулятора поведения означало реальное ослабление выработанных традиционной культурой моральных принудителей к социально одобряемому поведению.

В этом, кстати, одна из причин возвращения к более простым и непосредственным формам физического принуждения. Страх перед утратой жизни в результате насилия пришел на смену страху-стыду.

В годы советской власти население состояло в основном из горожан в первом поколении. Их культура была столь сильно маргинализирована, что маргинальность может считаться общей характеристикой общества. Особенностью этого общества была сильная разрушенность традиционных форм регуляции, в частности, были повреждены социальные чувства, в том числе некоторые формы страха-стыда. Можно сказать, что в эти годы произошла десоциализация страха-стыда. Не стыдно стало лгать, не держать слово, не хранить верность в семейных отношениях и т.д. (10).

Все разрушения культурных форм стыда вели к реанимации не так давно ушедших или уходящих форм моральной регуляции. Не в последнюю очередь восстанавливался страх перед прямым физическим насилием. Это состояние общественного сознания сыграло свою роль в установлении тоталитарных видов страха (см. главу 7).