Факторы, определяющие уровень катастрофизма

Влияние различных факторов на интенсивность страхов непосредственно зависит от их когнитивной основы. Как правило, индивидуальные страхи, а также страхи социальных учреждений и организаций питаются той информацией, которая имеется в распоряжении носителей страхов. Выше уже говорилось, что индивидуум черпает информацию относительно возможных опасностей из своего собственного и семейного опыта (информация “из первых рук”) и из сведений, полученных от других (информация “из вторых рук”).

Как только понятие информации включено в анализ, мы вступаем в наиболее рискованную область современной социальной науки: проблему “объективности” этой информации. Как упоминалось ранее, принятие позиции “ умеренного социального конструктивизма” и отказ от социального релятивизма в этом исследовании позволяет рассматривать “объективную действительность” в качестве важного пункта в оценке основы страхов. Теоретически, информация о грозящем бедствии имеет различный уровень точности и качества, начиная от очень хорошо предсказанной и обоснованной вплоть до крайне абсурдной. Здесь информация определяется как совершенная или несовершенная, правильная или неправильная, как это делают те, кто использует в своем анализе понятие рациональности в современной социальной науке (теория рационального выбора, теория игр и теория рациональных ожиданий) (17). Следовательно, с некоторыми оговорками, “рациональные страхи” основаны на “серьезной” информации, а “иррациональные” страхи базируются на “нелепой” информации. Например, “рациональные” массовые страхи часто основаны на всех тех источниках информации, доступной личности, о которых говорилось выше. Страх перед Чернобыльской катастрофой может быть рассмотрен как боязнь несчастных случаев на атомных электростанциях. Страхи перед опасностями распространения ядерного оружия и расширения терроризма в мире могут также оцениваться как “рациональные”. Неожиданность первой мировой войны, которая началась так внезапно в 1914 году, имела огромное влияние на настроения европейцев и сделала их предсказания относительно следующей мировой войны весьма разумными.

Страх перед катастрофическим вмешательством КГБ в человеческую жизнь был больше среди тех русских, кто жил во время Сталина, чем среди людей, рожденных после 1953 года. То же самое может быть сказано о людях, переживших землетрясения и другие природные бедствия.

Таким образом, катастрофическое мышление — мышление, оценивающее мир в терминах опасностей и угроз, смещенное в сторону акцентуации опасностей. В его основании включены социально-психологические аспекты, отражающие реакции людей на опасности существования, реальные или мнимые. Тревожность и страх, доходящий до панических атак, являются теми социальными чувствами, которые активизированы у субъектов с катастрофическим сознанием.

Эти чувства составляют общий социально-психологический фон, повышая общую чувствительность субъекта в сторону опасностей существования. Однако сами по себе чувства тревожности, страха как эмоции и чувства “не имеют” содержания, оставаясь достаточно абстрактными.

Поэтому еще более важными для определения катастрофического сознания являются социокультурные аспекты, которые вводят в “зону повышенного внимания” культурные паттерны, ориентированные на опасности, дают “язык” такому сознанию и определяют его содержание.

Наблюдается большая культурная избирательность опасностей, ибо они определяются как результаты публичного дискурса. Иначе говоря, в определении объектов страхов и социально допустимых форм катастрофического сознания необходим определенный уровень общественного согласия относительно и самих страхов и реакций на них в форме катастрофического сознания. Например, официальный оптимизм советской идеологии требовал табуирования катастрофического сознания. Его проявления получали негативную оценку и сурово пресекались.

Катастрофизм предполагает пессимистическую оценку будущего, но часто эта оценка складывается в результате пессимистической оценки настоящего. Учитывая, что будущее, как много мы бы не думали о нем, всегда оказывается иррелевантным сегодняшнему взгляду на него, катастрофическое мышление имеет тенденцию экстраполировать нынешние опасности и проблемы на будущее.

Социологически значима важность для развития катастрофического мышления социально-профессиональных аспектов. Успех в профессии. Достижение массового спроса. Игра на глубоких социально-психологических чувствах. Игра на заглубленных социально-культурных смыслах и паттернах. Момент выгоды для конкретных носителей профессии, чтобы преуспеть в профессиональной гонке.

Как будет показано дальше, существуют виды деятельности, социальная функция которых ориентирована на отслеживание опасностей, угроз, возникающих проблем и на оповещение общества о них (искусство, СМИ, отчасти наука).

Важным моментом является оценка катастрофического сознания. Можно ли считать его нормальной реакцией общества, групп на опасности существования? Когда катастрофизм превращается в социофобию? Отчасти мы уже отвечали на этот вопрос (см. о прямых и косвенных издержках страха).

Возвращаясь к этому вопросу опять, мы подтверждаем свою в целом скорее негативную оценку катастрофического сознания. Обосновывая ее, нам кажется уместным привлечь здесь общефилософское понятие меры, чрезвычайно значимое для культуры, мышления и социальных состояний. Катастрофическое сознание есть некоторое социальное состояние, представляющее ситуацию в пессимистическом свете, что часто, хотя и не обязательно, затрудняет реалистическую оценку опасностей и угроз. Еще более часто пессимистическая оценка ситуации катастрофическим сознанием препятствует конструктивным действиям, разоружая субъекта перед лицом опасностей и подсказывая ему пассивные стратегии поведения.

Влияние различных факторов на интенсивность страхов непосредственно зависит от их когнитивной основы. Как правило, индивидуальные страхи, а также страхи социальных учреждений и организаций питаются той информацией, которая имеется в распоряжении носителей страхов. Выше уже говорилось, что индивидуум черпает информацию относительно возможных опасностей из своего собственного и семейного опыта (информация “из первых рук”) и из сведений, полученных от других (информация “из вторых рук”).

Как только понятие информации включено в анализ, мы вступаем в наиболее рискованную область современной социальной науки: проблему “объективности” этой информации. Как упоминалось ранее, принятие позиции “ умеренного социального конструктивизма” и отказ от социального релятивизма в этом исследовании позволяет рассматривать “объективную действительность” в качестве важного пункта в оценке основы страхов. Теоретически, информация о грозящем бедствии имеет различный уровень точности и качества, начиная от очень хорошо предсказанной и обоснованной вплоть до крайне абсурдной. Здесь информация определяется как совершенная или несовершенная, правильная или неправильная, как это делают те, кто использует в своем анализе понятие рациональности в современной социальной науке (теория рационального выбора, теория игр и теория рациональных ожиданий) (17). Следовательно, с некоторыми оговорками, “рациональные страхи” основаны на “серьезной” информации, а “иррациональные” страхи базируются на “нелепой” информации. Например, “рациональные” массовые страхи часто основаны на всех тех источниках информации, доступной личности, о которых говорилось выше. Страх перед Чернобыльской катастрофой может быть рассмотрен как боязнь несчастных случаев на атомных электростанциях. Страхи перед опасностями распространения ядерного оружия и расширения терроризма в мире могут также оцениваться как “рациональные”. Неожиданность первой мировой войны, которая началась так внезапно в 1914 году, имела огромное влияние на настроения европейцев и сделала их предсказания относительно следующей мировой войны весьма разумными.

Страх перед катастрофическим вмешательством КГБ в человеческую жизнь был больше среди тех русских, кто жил во время Сталина, чем среди людей, рожденных после 1953 года. То же самое может быть сказано о людях, переживших землетрясения и другие природные бедствия.

Таким образом, катастрофическое мышление — мышление, оценивающее мир в терминах опасностей и угроз, смещенное в сторону акцентуации опасностей. В его основании включены социально-психологические аспекты, отражающие реакции людей на опасности существования, реальные или мнимые. Тревожность и страх, доходящий до панических атак, являются теми социальными чувствами, которые активизированы у субъектов с катастрофическим сознанием.

Эти чувства составляют общий социально-психологический фон, повышая общую чувствительность субъекта в сторону опасностей существования. Однако сами по себе чувства тревожности, страха как эмоции и чувства “не имеют” содержания, оставаясь достаточно абстрактными.

Поэтому еще более важными для определения катастрофического сознания являются социокультурные аспекты, которые вводят в “зону повышенного внимания” культурные паттерны, ориентированные на опасности, дают “язык” такому сознанию и определяют его содержание.

Наблюдается большая культурная избирательность опасностей, ибо они определяются как результаты публичного дискурса. Иначе говоря, в определении объектов страхов и социально допустимых форм катастрофического сознания необходим определенный уровень общественного согласия относительно и самих страхов и реакций на них в форме катастрофического сознания. Например, официальный оптимизм советской идеологии требовал табуирования катастрофического сознания. Его проявления получали негативную оценку и сурово пресекались.

Катастрофизм предполагает пессимистическую оценку будущего, но часто эта оценка складывается в результате пессимистической оценки настоящего. Учитывая, что будущее, как много мы бы не думали о нем, всегда оказывается иррелевантным сегодняшнему взгляду на него, катастрофическое мышление имеет тенденцию экстраполировать нынешние опасности и проблемы на будущее.

Социологически значима важность для развития катастрофического мышления социально-профессиональных аспектов. Успех в профессии. Достижение массового спроса. Игра на глубоких социально-психологических чувствах. Игра на заглубленных социально-культурных смыслах и паттернах. Момент выгоды для конкретных носителей профессии, чтобы преуспеть в профессиональной гонке.

Как будет показано дальше, существуют виды деятельности, социальная функция которых ориентирована на отслеживание опасностей, угроз, возникающих проблем и на оповещение общества о них (искусство, СМИ, отчасти наука).

Важным моментом является оценка катастрофического сознания. Можно ли считать его нормальной реакцией общества, групп на опасности существования? Когда катастрофизм превращается в социофобию? Отчасти мы уже отвечали на этот вопрос (см. о прямых и косвенных издержках страха).

Возвращаясь к этому вопросу опять, мы подтверждаем свою в целом скорее негативную оценку катастрофического сознания. Обосновывая ее, нам кажется уместным привлечь здесь общефилософское понятие меры, чрезвычайно значимое для культуры, мышления и социальных состояний. Катастрофическое сознание есть некоторое социальное состояние, представляющее ситуацию в пессимистическом свете, что часто, хотя и не обязательно, затрудняет реалистическую оценку опасностей и угроз. Еще более часто пессимистическая оценка ситуации катастрофическим сознанием препятствует конструктивным действиям, разоружая субъекта перед лицом опасностей и подсказывая ему пассивные стратегии поведения.