Журналистский аспект.

Свобода слова.

Вплоть до 1989 года, болгарская пресса, радио и телевидение пользовались исключительно языком официальной политики. Даже популярная в начале 90-х годов в Болгарии российская печать эпохи перестройки и гласности, которая оказала значительное влияние на общественное мнение и прессу того времени, не сразу смогла переломить эту тенденцию.

10 ноября 1989 года. Конец эпохи коммунизма. Болгарской журналистике необходимо было в очень короткий период переосмыслить прошлое и оценить настоящее. Периодическая печать перестраивалась очень медленно и долго не могла определиться. Обвинения в адрес прошлого не были конкретными, критика существующего положения дел — символическая.

Прорыв произошел только в 1990 году. С одной стороны, новоиспеченная оппозиционная пресса вполне легально публиковала диссидентские материалы, с другой стороны, независимые издания широко обсуждали политические события. Но довольно быстро наиболее массовые еженедельные и ежедневные издания заняли позицию героя Алеко Константинова: “Все вокруг мошенники!”. Наибольшую популярность обрели ежедневная газета “24 часа” и еженедельник “168 часов”. Держась в стороне от основных политических сил и оппозиции, они совершенствовали “новый язык болгарской прессы”, язвительно и цинично высмеивая всех политиков без исключения. Большинство изданий подхватило этот саркастический тон, благодаря чему люди вскоре потеряли всякое уважение к политическим лидерам и государственным институтам. Чтобы привлечь к себе больше внимания, пресса “окучивала” не только простых граждан, но и разные политические партии, подыгрывая то тем, то этим.

Таким образом, суть “нового политического языка Болгарии” сводилась к отрицанию. Обличение, осмеяние, отрицание любых идеалов и социальных институтов, не только политических. Исключение составляли только ангажированные партийные издания (“Дума”, “Демократия”). Критика в адрес правительства, парламента смешивалась с чисто популистскими лозунгами. Язык средств массовой информации стал грубым и вульгарным (более 90% всех СМИ).

Болгарская пресса переняла, главным образом, черты американских и английских СМИ (макеты, верстка, внешний облик) и предназначалась для неприхотливого массового читателя. Мнение отдельного журналиста, обычно достаточно посредственное, выдавалось за гражданскую позицию.

Процесс слияния политического жаргона и публицистики и принято считать отходом от официозной прессы. Осмеяние политических институтов и культивирование идеи невозможности построения гражданского общества в Болгарии вкупе с сильной конкуренцией среди СМИ, которая заставляла использовать любые средства для привлечения аудитории, — все это создало потенциальную опасность для демократических начинаний. Конфронтация перешла любые границы. В идеологии царил такой же хаос, как и в политике.

Не ограниченная ничем конкуренция между так называемой независимой и официозной прессой привела к сильнейшей вульгаризации языка средств массовой информации. Гласность была воспринята как свобода слова в буквальном смысле. Язык массовой периодики опустился до уровня выкриков подвыпившего ковбоя из второсортного вестерна. В результате чего возникла острая необходимость в языковых, идеологических и политических табу. Демократическая цензура могла появиться лишь с возникновением новых ценностей и новых демократических институтов, но этого не произошло. Страна жила отрицанием прошлого, ощущая пустоту настоящего.

Однако ответственность за это нельзя целиком возложить на средства массовой информации. Создание новой болгарской политической модели происходило в условиях сильной конфронтации, спонтанно и хаотично. Слишком долго политики оттачивали фразеологию, и сейчас уже сложно установить, кто первый потерял к ним доверие: общество или пресса. В любом случае, пресса способствовала процессу.

Царивший в стране хаос, массовые колебания, стресс, политическая и экономическая дестабилизация поставили СМИ перед выбором: выживание, коммерческий успех или защита вечных ценностей. Условия рынка таковы, что тот, кто не плывет по течению, погибает.

Свобода слова.

Вплоть до 1989 года, болгарская пресса, радио и телевидение пользовались исключительно языком официальной политики. Даже популярная в начале 90-х годов в Болгарии российская печать эпохи перестройки и гласности, которая оказала значительное влияние на общественное мнение и прессу того времени, не сразу смогла переломить эту тенденцию.

10 ноября 1989 года. Конец эпохи коммунизма. Болгарской журналистике необходимо было в очень короткий период переосмыслить прошлое и оценить настоящее. Периодическая печать перестраивалась очень медленно и долго не могла определиться. Обвинения в адрес прошлого не были конкретными, критика существующего положения дел — символическая.

Прорыв произошел только в 1990 году. С одной стороны, новоиспеченная оппозиционная пресса вполне легально публиковала диссидентские материалы, с другой стороны, независимые издания широко обсуждали политические события. Но довольно быстро наиболее массовые еженедельные и ежедневные издания заняли позицию героя Алеко Константинова: “Все вокруг мошенники!”. Наибольшую популярность обрели ежедневная газета “24 часа” и еженедельник “168 часов”. Держась в стороне от основных политических сил и оппозиции, они совершенствовали “новый язык болгарской прессы”, язвительно и цинично высмеивая всех политиков без исключения. Большинство изданий подхватило этот саркастический тон, благодаря чему люди вскоре потеряли всякое уважение к политическим лидерам и государственным институтам. Чтобы привлечь к себе больше внимания, пресса “окучивала” не только простых граждан, но и разные политические партии, подыгрывая то тем, то этим.

Таким образом, суть “нового политического языка Болгарии” сводилась к отрицанию. Обличение, осмеяние, отрицание любых идеалов и социальных институтов, не только политических. Исключение составляли только ангажированные партийные издания (“Дума”, “Демократия”). Критика в адрес правительства, парламента смешивалась с чисто популистскими лозунгами. Язык средств массовой информации стал грубым и вульгарным (более 90% всех СМИ).

Болгарская пресса переняла, главным образом, черты американских и английских СМИ (макеты, верстка, внешний облик) и предназначалась для неприхотливого массового читателя. Мнение отдельного журналиста, обычно достаточно посредственное, выдавалось за гражданскую позицию.

Процесс слияния политического жаргона и публицистики и принято считать отходом от официозной прессы. Осмеяние политических институтов и культивирование идеи невозможности построения гражданского общества в Болгарии вкупе с сильной конкуренцией среди СМИ, которая заставляла использовать любые средства для привлечения аудитории, — все это создало потенциальную опасность для демократических начинаний. Конфронтация перешла любые границы. В идеологии царил такой же хаос, как и в политике.

Не ограниченная ничем конкуренция между так называемой независимой и официозной прессой привела к сильнейшей вульгаризации языка средств массовой информации. Гласность была воспринята как свобода слова в буквальном смысле. Язык массовой периодики опустился до уровня выкриков подвыпившего ковбоя из второсортного вестерна. В результате чего возникла острая необходимость в языковых, идеологических и политических табу. Демократическая цензура могла появиться лишь с возникновением новых ценностей и новых демократических институтов, но этого не произошло. Страна жила отрицанием прошлого, ощущая пустоту настоящего.

Однако ответственность за это нельзя целиком возложить на средства массовой информации. Создание новой болгарской политической модели происходило в условиях сильной конфронтации, спонтанно и хаотично. Слишком долго политики оттачивали фразеологию, и сейчас уже сложно установить, кто первый потерял к ним доверие: общество или пресса. В любом случае, пресса способствовала процессу.

Царивший в стране хаос, массовые колебания, стресс, политическая и экономическая дестабилизация поставили СМИ перед выбором: выживание, коммерческий успех или защита вечных ценностей. Условия рынка таковы, что тот, кто не плывет по течению, погибает.