Заключение

Чувства и настроения играют огромную роль в человеческом поведении. Страх как социальное чувство — неотъемлемый элемент ментальности практически всех наций мира. Воздействие массовых социальных страхов на поведение особенно значительно в моменты национальных катастроф. Качество жизни в обществе во многом зависит от интенсивности страха. Это нашло отражение в известном обращении Рузвельта в 1941 году, когда он призвал людей освободиться от “нужды” и “страхов”.

Трудно переоценить значение страха как массового социального настроения для современной России. Проницательный Максим Соколов писал о том, что Россия пребывает в состоянии “национального испуга”. Более того, “в сущности, — писал он, — страна держится лишь на спасительном испуге народа” — и это “единственная польза от 1917 года” (1).

Как мы старались показать в этой книге, подобная оценка значения массового социального страха в России имеет под собой почву. В культурной и исторической памяти россиян накопилось множество страхов. Эти страхи, в частности, страхи, господствовавшие при тоталитаризме, во многом препятствовали развитию позитивных социальных процессов. Сейчас новые посттоталитарные страхи, пришедшие на смену прежним, так же как и историческая память о былых страхах, являются своего рода “страховкой” от “резких движений”. Несомненно, страх — не самая лучшая основа для выхода из затяжного кризиса, в котором пребывает Россия. Тем не менее, возможно, это настроение оказывает стабилизирующее воздействие. Препятствуя развитию катастрофического радикализма (2) и соответствующих массовых движений, страх может оказаться одним из тех настроений, которые удерживают страну от сползания в очередную разрушительную катастрофу. Возможно также, что страх способен трансформироваться в иные социальные чувства, такие как сдержанность, осторожность и предусмотрительность, — чувства, более соответствующие зрелому возрасту, в том числе социальной зрелости общества.

В этой книге упор был сделан на теоретическое осмысление значения социальных страхов, так же как на анализ тех изменений и сдвигов, которые произошли в массовых опасениях жителей России. Эмпирическое систематическое изучение массовых социальных страхов еще впереди. На наш взгляд, оно должно стать крайне необходимой задачей для социальных наук. Будет интересным и полезным измерение, на регулярной основе, не только степени страхов, вызванных индивидуальными угрозами, но также вычисление “индекса страхов”. Это важно для оценки степени “общего страха” в обществе; измерение, подобное индексам “свобода”, “коррупция”, и другим, чья цель состоит в прояснениии “общей” картины важных характеристик общества. Используя специальные методы и методы качественной социологии (т.е. клинические интервью), можно измерить индекс катастрофизма для каждого респондента. Конечно, нужно учитывать некоторые ограничения в эмпирической валидности и надежности данных. Также можно вычислить индексы для отдельных групп, регионов и даже стран. В результате вполне возможно получить “карту” распространенности катастрофического сознания, включающую содержательные параметры такого сознания. Напомним, что такого рода индексы для благосостояния и свобод уже вычисляются разными международными организациями, например, Международным банком и Домом свободы.

Можно предполагать, что результаты измерения индекса катастрофизма для разных обществ, групп могут быть сопоставлены с объективным состоянием здоровья населения, в том числе распространенностью психических заболеваний, количеством аварий, в том числе техногенного происхождения, степенью загрязненности окружающей среды, социальной дифференциации, богатства и бедности, характером миграций, другими демографическими проблемами, уровнем преступности и иными показателями, характеризующими состояние конкретного общества, группы.

По-видимому, это даст возможность в дальнейшем обсуждать место индекса катастрофизма среди других показателей состояния общества, возможности этого показателя в разного типа обществах, разных социальных, социокультурных, профессиональных, демографических и т.д. группах, в разных этнокультурах выступать симптомом, выражением некоторого “общего тонуса” сообщества, его ориентированности, нацеленности на опасности катастроф, либо реального кризисного состояния изучаемого социального субъекта, реакцией на его недостаточную адаптацию в среде, среди других обществ, его неспособности справиться с нарастающим числом проблем, которые выдвигает перед ним жизнь. Фактически, на основе данного подхода можно было бы думать о составлении “кризисной карты” человечества, фиксирующей через этот показатель (естественно, в числе других показателей) территории повышенной степени социального риска.

Можно было бы думать, что подобные “карты” в международных организациях имеются. Однако это не так, ибо с введением индекса катастрофизма в систему отслеживания кризисных точек человечества наряду с вышеперечисленными объективными показателями, которые могут быть получены статистическими методами (например, число катастроф, уровни смертности и рождаемости и т.д.), вводится социокультурная составляющая, являющаяся одним из важных, возможно важнейших интегральных выражений состояния социального самочувствия общества. Между тем исследования показывают, что подобное самочувствие часто важнее, чем что-либо другое, ибо свидетельствует о состоянии способности общества, конкретного сообщества, группы решать постоянно возникающие проблемы, сохранять, улучшать свое положение среди других сообществ, либо его неспособности решать эти проблемы, и соответственно деградировать. Характеристики социально-психологического состояния населения, одним из показателей которого и должен выступать индекс катастрофизма, оказываются не менее важными, чем фиксация физического, чисто биологического, медицинского его состояния.

В то же самое время не меньшую теоретическую и фактическую значимость имеет изучение причин массовых социальных страхов. Это включает изучение и “рационального”, и “иррационального” страха, и анализ их динамики в различных условиях.

Страх был и всегда будет мощным оружием в политической и идеологической борьбе. Исследование этой проблемы имеет смысл как для академических, так и для прагматических целей.

В любых случаях специалисты должны обратить еще больше внимания на изучение страхов, чем это было в прошлом. Это особенно важно для осмысления влияния катастрофизма на социальную жизнь.

Чувства и настроения играют огромную роль в человеческом поведении. Страх как социальное чувство — неотъемлемый элемент ментальности практически всех наций мира. Воздействие массовых социальных страхов на поведение особенно значительно в моменты национальных катастроф. Качество жизни в обществе во многом зависит от интенсивности страха. Это нашло отражение в известном обращении Рузвельта в 1941 году, когда он призвал людей освободиться от “нужды” и “страхов”.

Трудно переоценить значение страха как массового социального настроения для современной России. Проницательный Максим Соколов писал о том, что Россия пребывает в состоянии “национального испуга”. Более того, “в сущности, — писал он, — страна держится лишь на спасительном испуге народа” — и это “единственная польза от 1917 года” (1).

Как мы старались показать в этой книге, подобная оценка значения массового социального страха в России имеет под собой почву. В культурной и исторической памяти россиян накопилось множество страхов. Эти страхи, в частности, страхи, господствовавшие при тоталитаризме, во многом препятствовали развитию позитивных социальных процессов. Сейчас новые посттоталитарные страхи, пришедшие на смену прежним, так же как и историческая память о былых страхах, являются своего рода “страховкой” от “резких движений”. Несомненно, страх — не самая лучшая основа для выхода из затяжного кризиса, в котором пребывает Россия. Тем не менее, возможно, это настроение оказывает стабилизирующее воздействие. Препятствуя развитию катастрофического радикализма (2) и соответствующих массовых движений, страх может оказаться одним из тех настроений, которые удерживают страну от сползания в очередную разрушительную катастрофу. Возможно также, что страх способен трансформироваться в иные социальные чувства, такие как сдержанность, осторожность и предусмотрительность, — чувства, более соответствующие зрелому возрасту, в том числе социальной зрелости общества.

В этой книге упор был сделан на теоретическое осмысление значения социальных страхов, так же как на анализ тех изменений и сдвигов, которые произошли в массовых опасениях жителей России. Эмпирическое систематическое изучение массовых социальных страхов еще впереди. На наш взгляд, оно должно стать крайне необходимой задачей для социальных наук. Будет интересным и полезным измерение, на регулярной основе, не только степени страхов, вызванных индивидуальными угрозами, но также вычисление “индекса страхов”. Это важно для оценки степени “общего страха” в обществе; измерение, подобное индексам “свобода”, “коррупция”, и другим, чья цель состоит в прояснениии “общей” картины важных характеристик общества. Используя специальные методы и методы качественной социологии (т.е. клинические интервью), можно измерить индекс катастрофизма для каждого респондента. Конечно, нужно учитывать некоторые ограничения в эмпирической валидности и надежности данных. Также можно вычислить индексы для отдельных групп, регионов и даже стран. В результате вполне возможно получить “карту” распространенности катастрофического сознания, включающую содержательные параметры такого сознания. Напомним, что такого рода индексы для благосостояния и свобод уже вычисляются разными международными организациями, например, Международным банком и Домом свободы.

Можно предполагать, что результаты измерения индекса катастрофизма для разных обществ, групп могут быть сопоставлены с объективным состоянием здоровья населения, в том числе распространенностью психических заболеваний, количеством аварий, в том числе техногенного происхождения, степенью загрязненности окружающей среды, социальной дифференциации, богатства и бедности, характером миграций, другими демографическими проблемами, уровнем преступности и иными показателями, характеризующими состояние конкретного общества, группы.

По-видимому, это даст возможность в дальнейшем обсуждать место индекса катастрофизма среди других показателей состояния общества, возможности этого показателя в разного типа обществах, разных социальных, социокультурных, профессиональных, демографических и т.д. группах, в разных этнокультурах выступать симптомом, выражением некоторого “общего тонуса” сообщества, его ориентированности, нацеленности на опасности катастроф, либо реального кризисного состояния изучаемого социального субъекта, реакцией на его недостаточную адаптацию в среде, среди других обществ, его неспособности справиться с нарастающим числом проблем, которые выдвигает перед ним жизнь. Фактически, на основе данного подхода можно было бы думать о составлении “кризисной карты” человечества, фиксирующей через этот показатель (естественно, в числе других показателей) территории повышенной степени социального риска.

Можно было бы думать, что подобные “карты” в международных организациях имеются. Однако это не так, ибо с введением индекса катастрофизма в систему отслеживания кризисных точек человечества наряду с вышеперечисленными объективными показателями, которые могут быть получены статистическими методами (например, число катастроф, уровни смертности и рождаемости и т.д.), вводится социокультурная составляющая, являющаяся одним из важных, возможно важнейших интегральных выражений состояния социального самочувствия общества. Между тем исследования показывают, что подобное самочувствие часто важнее, чем что-либо другое, ибо свидетельствует о состоянии способности общества, конкретного сообщества, группы решать постоянно возникающие проблемы, сохранять, улучшать свое положение среди других сообществ, либо его неспособности решать эти проблемы, и соответственно деградировать. Характеристики социально-психологического состояния населения, одним из показателей которого и должен выступать индекс катастрофизма, оказываются не менее важными, чем фиксация физического, чисто биологического, медицинского его состояния.

В то же самое время не меньшую теоретическую и фактическую значимость имеет изучение причин массовых социальных страхов. Это включает изучение и “рационального”, и “иррационального” страха, и анализ их динамики в различных условиях.

Страх был и всегда будет мощным оружием в политической и идеологической борьбе. Исследование этой проблемы имеет смысл как для академических, так и для прагматических целей.

В любых случаях специалисты должны обратить еще больше внимания на изучение страхов, чем это было в прошлом. Это особенно важно для осмысления влияния катастрофизма на социальную жизнь.