13

подъем, и Ильин не только проникся им, но сыграл немаловажную роль в его упрочении. Из писем его к Л. Я. Гуревич узнаем, что «в России духовный подъем все нарастает и все сильнее захватывает интеллиген­цию», что «необходим ряд статей — экономических, исторических, стра­тегических, политических и метафорических о войне»76. Он недоволен деятельностью П. Б. Струве как главного редактора журнала «Русская мысль», выражавшего, по мнению Ильина, идеологию торговцев-про­мышленников, что не играло на руку России. «Не менее возмутительна идея Струве о том, что вся Россия должна быть превращена в тыл армии. Я всеми силами работаю и буду работать во имя обратного: армия должна стать вещественным выражением духовного творческого подъема в стране. Дух должен вести армию к победе, а страну к обнов­лению. Иначе не стоит жить»,— писал Ильин77. Он реагировал на войну нетрафаретно — не классово, не партийно, не идеологично, не по-обы­вательски, а духовно, усматривая в войне одну из всемирных проблем, встающих периодически и перед Россией. Вот как он описывает обста­новку того времени: «Вообще Петроград как-то рисуется мне более растерянным и беспокойным. В Москве, наоборот, за исключением кое-каких дам, получивших прозвище «газета Дамская Паника», царит большая бодрость, творческая и организационная. Родзянко на днях изу­мился тому, что здесь устроено Земским Союзом, а он не видел еще частной инициативы. Каждая социальная ячейка имеет свой лазарет, где все бывают свободно, несут раненым, что хотят, говорят с ними свободно, и оттуда раненые иногда даже ухитряются слетать на родину к своим повидаться. Постоянно можно видеть на улицах пары: раненый — интеллигент, раненый — барышня, раненый — ребенок — гуляют. Их водят в Третьяковскую галерею, в народный дом; лежачим поют, читают вслух, рассказывают сказки, играют на инструментах. «Мобилизованы» для этого все артисты. Высшие учебные заведения ломятся; посещае­мость огромна. Напр., на первой лекции моего необязательного курса в университете было около 150 человек. Курсы наши набиты, да и со­всем не только наши. Хотят учиться и совсем не только «слушать о войне».

Евг. Трубецкой и Рачинский устраивают при Земском Союзе ее геЬиз отшЬиз78 в пользу раненых; называется так: «научно-духовно-ре-лигиозное осмысление войны». Предполагается читать) в Москве, Петрограде и провинции. После они получили согласие от: себя, Новго-родцева, Котляревского, Булгакова, Маклакова, Ледницкого. Бердяева, Эрна, Давыдова, Вяч. Иванова, историка Егорова и меня»79.

После, в эмиграции, многие считали Ильина пророком80, таковым он и был; но не в смысле гадателя или предсказателя, а в том смысле, что он разработал задачи России раньше, чем они реально встали перед

подъем, и Ильин не только проникся им, но сыграл немаловажную роль в его упрочении. Из писем его к Л. Я. Гуревич узнаем, что «в России духовный подъем все нарастает и все сильнее захватывает интеллиген­цию», что «необходим ряд статей — экономических, исторических, стра­тегических, политических и метафорических о войне»76. Он недоволен деятельностью П. Б. Струве как главного редактора журнала «Русская мысль», выражавшего, по мнению Ильина, идеологию торговцев-про­мышленников, что не играло на руку России. «Не менее возмутительна идея Струве о том, что вся Россия должна быть превращена в тыл армии. Я всеми силами работаю и буду работать во имя обратного: армия должна стать вещественным выражением духовного творческого подъема в стране. Дух должен вести армию к победе, а страну к обнов­лению. Иначе не стоит жить»,— писал Ильин77. Он реагировал на войну нетрафаретно — не классово, не партийно, не идеологично, не по-обы­вательски, а духовно, усматривая в войне одну из всемирных проблем, встающих периодически и перед Россией. Вот как он описывает обста­новку того времени: «Вообще Петроград как-то рисуется мне более растерянным и беспокойным. В Москве, наоборот, за исключением кое-каких дам, получивших прозвище «газета Дамская Паника», царит большая бодрость, творческая и организационная. Родзянко на днях изу­мился тому, что здесь устроено Земским Союзом, а он не видел еще частной инициативы. Каждая социальная ячейка имеет свой лазарет, где все бывают свободно, несут раненым, что хотят, говорят с ними свободно, и оттуда раненые иногда даже ухитряются слетать на родину к своим повидаться. Постоянно можно видеть на улицах пары: раненый — интеллигент, раненый — барышня, раненый — ребенок — гуляют. Их водят в Третьяковскую галерею, в народный дом; лежачим поют, читают вслух, рассказывают сказки, играют на инструментах. «Мобилизованы» для этого все артисты. Высшие учебные заведения ломятся; посещае­мость огромна. Напр., на первой лекции моего необязательного курса в университете было около 150 человек. Курсы наши набиты, да и со­всем не только наши. Хотят учиться и совсем не только «слушать о войне».

Евг. Трубецкой и Рачинский устраивают при Земском Союзе ее геЬиз отшЬиз78 в пользу раненых; называется так: «научно-духовно-ре-лигиозное осмысление войны». Предполагается читать) в Москве, Петрограде и провинции. После они получили согласие от: себя, Новго-родцева, Котляревского, Булгакова, Маклакова, Ледницкого. Бердяева, Эрна, Давыдова, Вяч. Иванова, историка Егорова и меня»79.

После, в эмиграции, многие считали Ильина пророком80, таковым он и был; но не в смысле гадателя или предсказателя, а в том смысле, что он разработал задачи России раньше, чем они реально встали перед