10

женских юридических курсах «Историю философии права» и вел семи­нар по «Общей методологии юридических наук». В 1910 году он начи­нает читать свой первый курс в Московском университете, тогда же ста­новится членом Московского психологического общества55, в «Вопросах философии и психологии» (ВФиП) печатает первую научную работу «Понятия права и силы» 56. В конце года он вместе с женой уезжает за границу в научную командировку и проводит там (Германия, Италия, Франция) два года, в частности, в университетах Гейдельберга, Фрейбур-га, Берлина и Геттингена, в Париже и снова в Берлине. В начале 1911 года выходит его работа «Идея личности в учении Штирнера. Опыт по истории индивидуализма»57, сданы в набор «Понятия права и силы» (на немецком языке, с дополнительными комментариями для Берлинского издательства58), большая работа о Фихте09 для ВФиП и небольшие, но тонкие — рецензия «Шлейермахер и его «Речи о религии»60 и статья «О возрождении гегелианства»61 для «Русской мысли». Одновременно с этим он начинает работать над ставшею впоследствии знаменитой статьей «О любезности», которую дважды перерабатывает из-за длиннот, оставляя за бортом огромное количество ценного материала. После этого он направляет свой, как он указывает в подзаголовке, «Социально-пси­хологический опыт» Петру Струве в «Русскую мысль»62. Но прежде чем напечатать, он прочел эту статью в Германии в обществе друзей, которые оценили его «Любезность» по достоинству и которых, вспоминает Ильин63, он «взял в душу», а они называли его шутя «самозваной нянь­кой и воспитательницей»64.

Летом того же года он больше всего общается с философом Гус­серлем65, постигая его феноменологический, или дискриптивный, метод, сущность которого, по выражению Ильина, состоит в следующем: анализу того или другого предмета должно предшествовать интуитивное погружение в переживание анализируемого предмета66.

Вынашивает он и новое эссе — «О пошлости»67. «Иногда,— пишет он,— предвкушая, ляскаю зубами от писательского аппетита. Вообще обдумываю и задумываю так много, что в минуты утомления или упадка кажусь себе дуралеем»68. Подчас перенапряжение в работе граничит со срывом: «Я теперь ничего не пишу; в молчании есть своя прелесть, свой отдых, своя спокойная глубина. Да, фактически говоря, было бы и некуда. В «Вопросах философии» лежит рукопись, в «Русской мысли» лежит рукопись, в Германии тоже лежит одна. А в другие места и не тянет. Внутренне часто возвращаюсь к вопросу о пошлости и феномено­логически стучусь в нее. Если напишу, то позднее или для «Р. Мысли» или для «Вопр. Фил.» Писать о ней надо бережно; в самой теме так много суда, обличения и боли, что опасность: больше осудить, чем познать — очень велика. Надо еще глубже вскрыть источники ее в самом себе; и на-

женских юридических курсах «Историю философии права» и вел семи­нар по «Общей методологии юридических наук». В 1910 году он начи­нает читать свой первый курс в Московском университете, тогда же ста­новится членом Московского психологического общества55, в «Вопросах философии и психологии» (ВФиП) печатает первую научную работу «Понятия права и силы» 56. В конце года он вместе с женой уезжает за границу в научную командировку и проводит там (Германия, Италия, Франция) два года, в частности, в университетах Гейдельберга, Фрейбур-га, Берлина и Геттингена, в Париже и снова в Берлине. В начале 1911 года выходит его работа «Идея личности в учении Штирнера. Опыт по истории индивидуализма»57, сданы в набор «Понятия права и силы» (на немецком языке, с дополнительными комментариями для Берлинского издательства58), большая работа о Фихте09 для ВФиП и небольшие, но тонкие — рецензия «Шлейермахер и его «Речи о религии»60 и статья «О возрождении гегелианства»61 для «Русской мысли». Одновременно с этим он начинает работать над ставшею впоследствии знаменитой статьей «О любезности», которую дважды перерабатывает из-за длиннот, оставляя за бортом огромное количество ценного материала. После этого он направляет свой, как он указывает в подзаголовке, «Социально-пси­хологический опыт» Петру Струве в «Русскую мысль»62. Но прежде чем напечатать, он прочел эту статью в Германии в обществе друзей, которые оценили его «Любезность» по достоинству и которых, вспоминает Ильин63, он «взял в душу», а они называли его шутя «самозваной нянь­кой и воспитательницей»64.

Летом того же года он больше всего общается с философом Гус­серлем65, постигая его феноменологический, или дискриптивный, метод, сущность которого, по выражению Ильина, состоит в следующем: анализу того или другого предмета должно предшествовать интуитивное погружение в переживание анализируемого предмета66.

Вынашивает он и новое эссе — «О пошлости»67. «Иногда,— пишет он,— предвкушая, ляскаю зубами от писательского аппетита. Вообще обдумываю и задумываю так много, что в минуты утомления или упадка кажусь себе дуралеем»68. Подчас перенапряжение в работе граничит со срывом: «Я теперь ничего не пишу; в молчании есть своя прелесть, свой отдых, своя спокойная глубина. Да, фактически говоря, было бы и некуда. В «Вопросах философии» лежит рукопись, в «Русской мысли» лежит рукопись, в Германии тоже лежит одна. А в другие места и не тянет. Внутренне часто возвращаюсь к вопросу о пошлости и феномено­логически стучусь в нее. Если напишу, то позднее или для «Р. Мысли» или для «Вопр. Фил.» Писать о ней надо бережно; в самой теме так много суда, обличения и боли, что опасность: больше осудить, чем познать — очень велика. Надо еще глубже вскрыть источники ее в самом себе; и на-