22

Покуда не прорежу нивы,

Господь, для сева твоего.

О, да! Если бы не любовь к родине, не чувство призвания и не жена моя — я давно бы разорвался от горя и отвращения...

В сороковой день, вечером, я читал доклад в Психологическом обществе «Религиозный смысл искренности». Это третья глава из кни­ги — «Философия религий». Мама была. Вечер был хороший: напряжен­ное, сосредоточенное настроение большой аудитории, на три четверти из молодежи, истовые, вдумчивые прения, почти ни одной фальши­вой ноты. Зачем Вы не в Москве, я бы положил Вам эту рукопись на ко­лени...

Кризис наш — не только наш; это мировой кризис религиозности. Живое, жизнестроительное отношение к божественному заглохло, за­мерло в народах. Это кризис не христианства (не учения Христа, а того, что из него сделали два тысячелетия). Я пытаюсь восстановить глубокую, цельную, кристаллическую и в то же время страстную природу рели­гии; показываю, что религия — не обряд, не догма, не конфессия, а цельно-искренняя и духовно-страстная преданность (любовь на смерть) тем божественным лучам, которыми пронизан мир и пребывание в кото­рых только и может открыть человеку подлинное бытие Божие. Это не реформа «понятий» религий; а первый камень новой религиозной рефор­мации; не той реформации, которая позволяет самим «читать Библию», но той, которая зовет к дерзающему и радостному Бого-увидению. Наши дни ставят человека на распутьи: или в бесстыдную пошлую жадность через ложь и насилие; или к новому Бого-узрению, через очищение, тоску по божественному и любовь. Период лицемерного христианства, гуман­ных слов и жадных дел, приличной лжи и немецкой религиозности — идет к концу. Я вижу на небе далекую зарю религиозного обновления, мечтаю о нем и всеми силами пытаюсь начать навстречу ей «взрыв Его нивы»99.

Так думал, так писал и жил Ильин, и именно таким запечатлел его Михаил Васильевич Нестеров на своей картине «Мыслитель»: на ней Ильин, исполин огромного роста, укорененный в родной земле и как бы подпирающий небо, погружен в мир нравственных исканий и глубоких раздумий.

Скажем вкратце о многочисленных родственниках Ильина, состав­ляющих мощную культурную среду, в которой он всегда благоприятно себя чувствовал. Отец Ильина в последнее время состоял заведующим канцелярией общеобразовательных подготовительных курсов при Первом Московском университете; там же работала и мать Ильина — это все, что они могли найти при Советской власти. А были эти люди

Покуда не прорежу нивы,

Господь, для сева твоего.

О, да! Если бы не любовь к родине, не чувство призвания и не жена моя — я давно бы разорвался от горя и отвращения...

В сороковой день, вечером, я читал доклад в Психологическом обществе «Религиозный смысл искренности». Это третья глава из кни­ги — «Философия религий». Мама была. Вечер был хороший: напряжен­ное, сосредоточенное настроение большой аудитории, на три четверти из молодежи, истовые, вдумчивые прения, почти ни одной фальши­вой ноты. Зачем Вы не в Москве, я бы положил Вам эту рукопись на ко­лени...

Кризис наш — не только наш; это мировой кризис религиозности. Живое, жизнестроительное отношение к божественному заглохло, за­мерло в народах. Это кризис не христианства (не учения Христа, а того, что из него сделали два тысячелетия). Я пытаюсь восстановить глубокую, цельную, кристаллическую и в то же время страстную природу рели­гии; показываю, что религия — не обряд, не догма, не конфессия, а цельно-искренняя и духовно-страстная преданность (любовь на смерть) тем божественным лучам, которыми пронизан мир и пребывание в кото­рых только и может открыть человеку подлинное бытие Божие. Это не реформа «понятий» религий; а первый камень новой религиозной рефор­мации; не той реформации, которая позволяет самим «читать Библию», но той, которая зовет к дерзающему и радостному Бого-увидению. Наши дни ставят человека на распутьи: или в бесстыдную пошлую жадность через ложь и насилие; или к новому Бого-узрению, через очищение, тоску по божественному и любовь. Период лицемерного христианства, гуман­ных слов и жадных дел, приличной лжи и немецкой религиозности — идет к концу. Я вижу на небе далекую зарю религиозного обновления, мечтаю о нем и всеми силами пытаюсь начать навстречу ей «взрыв Его нивы»99.

Так думал, так писал и жил Ильин, и именно таким запечатлел его Михаил Васильевич Нестеров на своей картине «Мыслитель»: на ней Ильин, исполин огромного роста, укорененный в родной земле и как бы подпирающий небо, погружен в мир нравственных исканий и глубоких раздумий.

Скажем вкратце о многочисленных родственниках Ильина, состав­ляющих мощную культурную среду, в которой он всегда благоприятно себя чувствовал. Отец Ильина в последнее время состоял заведующим канцелярией общеобразовательных подготовительных курсов при Первом Московском университете; там же работала и мать Ильина — это все, что они могли найти при Советской власти. А были эти люди