Е. Кускова55

РЕЛИГИЯ МЕСТИ56

Что было самым отвратительным в большевизме, это культ мести. Маленьких детей считали преступниками за то, что они смели ро­диться от помещика, чиновника, дворянина. Что они — люди белой кости. С другой стороны, людям черной кости внушалось: вот твой классовый враг... Бей всячески... В такие психопатические времена, как наше, внушение даром не проходит. Оно — не пустой звук. Оно _ заражает, воспитывает, оно — сила. Вот почему так быстро разливается зараза классовой ненависти, мести — без пощады и без «слюнявой человечности». Гуманизм — не в моде.

Однако было бы вопиющей несправедливостью решительно все валить на большевизм. Вот, дескать, черти против святых... Ужас положения в том, что все стали до известной степени чертями. Одни захлебываются от сладострастного удовольствия при священном имени Муссолини, при словах «сильная, твердая власть», другие повторяют бессмысленные слова о «святой мести», совершенно забы­вая, в какой горючей для всякой ненависти атмосфере мы живем. И лишь слабый голос какой-нибудь организации вроде «Лиги за­щиты прав человека и гражданина» напомнит иногда об иных прин­ципах и иных заветах. В Праге Педагогическим бюро издана книга «Дети эмиграции» — анкета о пережитом, собранная среди более чем 2000 эмигрантских детей. Здесь не место входить в обсуждение, насколько целесообразно с педагогической точки зрения вызывать в детской памяти чудовищные образы и эпизоды русской революции. Этот вопрос заслуживает особого обсуждения особенно потому, что не все правдиво и не все «из пережитого» в этой книге детских показаний. Много есть от взрослых, от слышанного, от мнений, боль­шею частью чужих, а не от соображений самого ребенка. Опасность подобного рода эксперимента поняли сами педагоги. Они снабдили книгу своими статьями, в которых поднимают вопрос о мести за пере­житое. Они говорят о желательности прощения, о нежелательности мести... Разбудив в детях демона злобы, они пытаются убрать его обратно педагогическими наставлениями...

Вот на это-то деяние педагогов и набрасывается буквально с пеной у рта г. Арцыбашев57 в № 194 газеты «За свободу»58. «Кате­горически отрицаю, — пишет он, — мертвую мораль всепрощения, может быть, и очень прекрасную в идеале, но в действительной жизни выгодную только для мерзавцев, и преступников всякого рода... Нет, русские дети, не забывайте никогда, что сделали с вашей родиной, с вашими отцами, братьями, сестрами и матерями, с вами самими. Если мы. окажемся способными это забыть и простить, то, значит, мы были достойны того, что с нами сделали...* Но и умирая, мы сохраним и унесем в могилу то последнее, что у нас осталось:

«Мой третий клад — святую месть». То, что г. Арцыбашев преподносит детям и публике в публицистике, проф. Ильин облекает в фор­му философии религии. Он всюду читает доклады о допустимости попрания зла с точки зрения православия. И тоже — «святая месть»... Месть, святая месть становится понятием модным, завле­кательным, заполняющим пустоту души.

Как к этой проповеди относиться? Совершенно определенно: она отвратительна с моральной стороны; она опасна — с прак­тической.

Разберем сначала моральную сторону этой проповеди. В России никогда не имела успеха теория непротивления злу Толстого. Имен­но Россия явила миру образы борцов революционного типа. Желя­бов, Перовская, сотни других борцов отдавали жизнь за отпор злу. Но террор народовольцев был прежде всего орудием борьбы со злом, он был действенной силой, направленной прямо против врага. Прав­да, часто это квалифицировалось не как орудие борьбы, а как орудие мести: казнь за казнь. Но главное значение террора было в борьбе со злом, в прямой с ним схватке, в отпоре злу, а не в мести.

Как бы ни относиться к террору с точки зрения его политической целесообразности, как орудия борьбы, моральная высота его носи­телей не оспаривается даже его ярыми противниками: это был подлинный героизм и самопожертвование во имя отпора, во имя прямой борьбы на месте совершения зла.

Вот этого качества нет в писаниях г. Арцыбашева и г. Ильина, Оба они жили в России в самые страшные периоды большевистского террора, когда мысль работала лишь в одном направлении: кик этому дать отпор? Как остановить? Как спасти? Как уменьшить жертвы? Вот в это время не было слышно голосов ни г. Арцыбашева, ни г. Ильина. Там, на месте зла, они ни сами не ввязывались в борь­бу, ни других не звали к «святой мести»59. Запомнилась также не­давняя статья г. Арцыбашева об отъезде в Россию покойного Бориса Викторовича Савинкова60. Он, говорит, ехал на совершение акта... Отчасти и потому, что я, Арцыбашев, писал ему об этом. Помню, с каким отвращением прочла я тогда это место... Я, Арцыбашсв, пишу ему, Савинкову, чтобы он, Савинков, совершил акт мести или борьбы, все равно... Не стесняется также г. Арцыбашев обзывать всю эмиграцию воблой, слякотью и пр. Ну отчего бы ему в бытность свою там, в России, не показать доблестного примера? Здесь он ссы­лается на пример Фанни Каплан61 и Канегиссера62. Всегда убеди­тельнее свой пример, а не чужой, убедительнее сказать — я убил, я убью, чем повторять в каждой почти статье «пусть он убьет», «он убил»... Теперь она взывает к детям: мстите, не забывайте, ненавидь­те. А я?.. Ну, а я буду писать об этом, сидя в Варшаве... Ибо пять лет прожил в самом пекле зла, не догадавшись совершить ни одного а«та «святой мести». Тогда бы лучше... А не теперь, post factum...

«Если мы, пишет г. Арцыбашев, окажемся способными это за­быть, простить, то, значит, мы были достойны того, что с нами сде­лали». Не так построена фраза. Да, мы достойны того, что с нами сделали, ибо не смогли дать отпора там, на месте зла. Не кто-то что-то сделал с нами, а мы сами не нашли или не могли найти средств для парализования зла в момент его разлития и атаки. Даже лучшие люди белого движения гораздо меньше думали о способах отпора, чем о карах и мести за совершенное. Воблой русские люди оказались не здесь, в эмиграции, когда из-под ног их уже уплыла почва, арена для борьбы со злом, а там, на месте, где это зло начиналось, где оно разливалось, как при ветре лесной пожар. Там не хватило сил, там и проиграли сражение. А теперь, сидя здесь, в относительной безопа­сности, учат малых детей святой мести... Поздно и...

II

Призыв к мести находит достойных слушателей, найдет он и ис­полнителей — на другой день после победы... мстителей. Какого ро­да эта святая месть? Самого различного, в зависимости от темпе­рамента. Вот широко распространяется брошюра какого-то А. Д — на «Евреи в России»63. Брошюра имеет три главы, написанных куда более страстно, чем советы г. Арцыбашева Савинкову «убить их». Глава первая—исторические справки. Глава вторая — преступле­ние евреев. Глава третья — возмездие. Первые главы обычны для такого рода произведений: большевизм — это дело исключительно еврейства. Дается соответствующая порция «истории». Факты при­водят к общему выводу: «евреи достигли своих стремлений — от царской России ничего не осталось. Евреи празднуют свою побе­ду, овладев шестой частью земного шара и упиваясь кровью 140-миллионного населения России. В этом отношении мировое еврейство превзошло свою секту хасидов».

Однако, несмотря на «победу евреев», придет время, когда побе­дит какое-то «законное русское правительство». Это русское и закон­ное правительство прежде всего должно будет заняться актами «снятой мести», возмездия. «Русский народ по природе своей добр и в своем историческом существовании много претерпел. Но про­стить евреев — значило бы показать рабское понимание событий и своей силы; простить евреев — значило бы выказать преступное национальное малодушие. Ибо, чтобы простить, надо забыть все то, что ими содеяно, надо предоставить евреям захваченное ими поло­жение командующих. Но разве можно забыть, когда... будут по­стоянно вспоминаться, чудиться и мерещиться предсмертные стоны, хрипы и крики замученных в чека и расстрелянных родителей, де­тей, родных и друзей?»*

«Всех евреев, — продолжает автор, — надо разделить на четыре категории. Первая, самая влиятельная. Для них, евреев первой кате­гории, не может и не должно быть нигде, никогда, никакой пощады (курсив автора). К ним примыкает вторая категория — еврейская молодежь, этот главный пособник революции. «На совести их лежит истребление бесчисленных жертв христианского населения. Поэтому и эта категория евреев не заслуживает помилования». А так как при приходе законного русского правительства евреи разбегутся с чужими паспортами, то «всему заграничному обществу и властям» надо быть осторожными и, не полагаясь на паспорт, посматривать на носы и уши предъявителей». Третья и четвертая категории — менее виновные. Это — пожилые евреи и т. д. и т. д. Так вот эти «менее виновные» и «составят козлище отпущения за все прегреше­ния их собратьев и всего еврейства против России: на них обрушится весь гнев народный». Ну, а затем, когда чувство мести будет насы­щено, законное русское правительство должно будет «восстановить существовавшее до войны и революций положение вещей со всеми бывшими тогда для евреев ограничениями». Кроме того, следует «признать всех евреев в России иностранцами, лишенными поэтому всех прав политических и ограниченных в правах гражданства».

III

Человеку, стоящему на точке зрения арцыбашевской святой мес­ти, нельзя запретить плести весь этот кровавый бред, нельзя запре­тить искать виновных там, где он их видит сообразно своему пони­манию. Этот человек, быть может, был самым отъявленным трусом в тот момент, когда нужно было не мстить, а дать отпор осуществляе­мому насилию. Но при «законном русском правительстве» он распра­вит свои трусливые члены и будет яростно отдаваться «чувству святой мести». Особенно если за спиной его будет стоять «подходя­щее правительство». Люди, не способные к отпору, прямому и опас­ному, так часто бывают невероятно злы в мести за каким-нибудь прикрытием...

Педагогический съезд в Праге в июле этого года вынес резолю­цию, обращенную к России. В ней он протестует против «системы, сознательно прививающей детям чувство классовой ненависти и во­влекающей детей в борьбу с верой и церковью». Нужная резолюция. Но к ней надо было бы прибавить вторую: против людей, призы­вающих в наше зверское время к «святой мести» против никому не известного виновника. Ибо нет такого человека, который с пер­сональной точностью указал бы виновных за преступления револю­ции. Призывать же к мести какому-то неизвестному коллективу значит идти по дороге произвола и нередко попадать в кроваво-злобные объятия автора вышеуказанной брошюры. Люди, не сумев­шие дать отпор своевременно, не должны призывать к мести. Они должны осознать происшедшее и закалить себя не для советов Савинковым, а для собственной активной борьбы.

РЕЛИГИЯ МЕСТИ56

Что было самым отвратительным в большевизме, это культ мести. Маленьких детей считали преступниками за то, что они смели ро­диться от помещика, чиновника, дворянина. Что они — люди белой кости. С другой стороны, людям черной кости внушалось: вот твой классовый враг... Бей всячески... В такие психопатические времена, как наше, внушение даром не проходит. Оно — не пустой звук. Оно _ заражает, воспитывает, оно — сила. Вот почему так быстро разливается зараза классовой ненависти, мести — без пощады и без «слюнявой человечности». Гуманизм — не в моде.

Однако было бы вопиющей несправедливостью решительно все валить на большевизм. Вот, дескать, черти против святых... Ужас положения в том, что все стали до известной степени чертями. Одни захлебываются от сладострастного удовольствия при священном имени Муссолини, при словах «сильная, твердая власть», другие повторяют бессмысленные слова о «святой мести», совершенно забы­вая, в какой горючей для всякой ненависти атмосфере мы живем. И лишь слабый голос какой-нибудь организации вроде «Лиги за­щиты прав человека и гражданина» напомнит иногда об иных прин­ципах и иных заветах. В Праге Педагогическим бюро издана книга «Дети эмиграции» — анкета о пережитом, собранная среди более чем 2000 эмигрантских детей. Здесь не место входить в обсуждение, насколько целесообразно с педагогической точки зрения вызывать в детской памяти чудовищные образы и эпизоды русской революции. Этот вопрос заслуживает особого обсуждения особенно потому, что не все правдиво и не все «из пережитого» в этой книге детских показаний. Много есть от взрослых, от слышанного, от мнений, боль­шею частью чужих, а не от соображений самого ребенка. Опасность подобного рода эксперимента поняли сами педагоги. Они снабдили книгу своими статьями, в которых поднимают вопрос о мести за пере­житое. Они говорят о желательности прощения, о нежелательности мести... Разбудив в детях демона злобы, они пытаются убрать его обратно педагогическими наставлениями...

Вот на это-то деяние педагогов и набрасывается буквально с пеной у рта г. Арцыбашев57 в № 194 газеты «За свободу»58. «Кате­горически отрицаю, — пишет он, — мертвую мораль всепрощения, может быть, и очень прекрасную в идеале, но в действительной жизни выгодную только для мерзавцев, и преступников всякого рода... Нет, русские дети, не забывайте никогда, что сделали с вашей родиной, с вашими отцами, братьями, сестрами и матерями, с вами самими. Если мы. окажемся способными это забыть и простить, то, значит, мы были достойны того, что с нами сделали...* Но и умирая, мы сохраним и унесем в могилу то последнее, что у нас осталось:

«Мой третий клад — святую месть». То, что г. Арцыбашев преподносит детям и публике в публицистике, проф. Ильин облекает в фор­му философии религии. Он всюду читает доклады о допустимости попрания зла с точки зрения православия. И тоже — «святая месть»... Месть, святая месть становится понятием модным, завле­кательным, заполняющим пустоту души.

Как к этой проповеди относиться? Совершенно определенно: она отвратительна с моральной стороны; она опасна — с прак­тической.

Разберем сначала моральную сторону этой проповеди. В России никогда не имела успеха теория непротивления злу Толстого. Имен­но Россия явила миру образы борцов революционного типа. Желя­бов, Перовская, сотни других борцов отдавали жизнь за отпор злу. Но террор народовольцев был прежде всего орудием борьбы со злом, он был действенной силой, направленной прямо против врага. Прав­да, часто это квалифицировалось не как орудие борьбы, а как орудие мести: казнь за казнь. Но главное значение террора было в борьбе со злом, в прямой с ним схватке, в отпоре злу, а не в мести.

Как бы ни относиться к террору с точки зрения его политической целесообразности, как орудия борьбы, моральная высота его носи­телей не оспаривается даже его ярыми противниками: это был подлинный героизм и самопожертвование во имя отпора, во имя прямой борьбы на месте совершения зла.

Вот этого качества нет в писаниях г. Арцыбашева и г. Ильина, Оба они жили в России в самые страшные периоды большевистского террора, когда мысль работала лишь в одном направлении: кик этому дать отпор? Как остановить? Как спасти? Как уменьшить жертвы? Вот в это время не было слышно голосов ни г. Арцыбашева, ни г. Ильина. Там, на месте зла, они ни сами не ввязывались в борь­бу, ни других не звали к «святой мести»59. Запомнилась также не­давняя статья г. Арцыбашева об отъезде в Россию покойного Бориса Викторовича Савинкова60. Он, говорит, ехал на совершение акта... Отчасти и потому, что я, Арцыбашев, писал ему об этом. Помню, с каким отвращением прочла я тогда это место... Я, Арцыбашсв, пишу ему, Савинкову, чтобы он, Савинков, совершил акт мести или борьбы, все равно... Не стесняется также г. Арцыбашев обзывать всю эмиграцию воблой, слякотью и пр. Ну отчего бы ему в бытность свою там, в России, не показать доблестного примера? Здесь он ссы­лается на пример Фанни Каплан61 и Канегиссера62. Всегда убеди­тельнее свой пример, а не чужой, убедительнее сказать — я убил, я убью, чем повторять в каждой почти статье «пусть он убьет», «он убил»... Теперь она взывает к детям: мстите, не забывайте, ненавидь­те. А я?.. Ну, а я буду писать об этом, сидя в Варшаве... Ибо пять лет прожил в самом пекле зла, не догадавшись совершить ни одного а«та «святой мести». Тогда бы лучше... А не теперь, post factum...

«Если мы, пишет г. Арцыбашев, окажемся способными это за­быть, простить, то, значит, мы были достойны того, что с нами сде­лали». Не так построена фраза. Да, мы достойны того, что с нами сделали, ибо не смогли дать отпора там, на месте зла. Не кто-то что-то сделал с нами, а мы сами не нашли или не могли найти средств для парализования зла в момент его разлития и атаки. Даже лучшие люди белого движения гораздо меньше думали о способах отпора, чем о карах и мести за совершенное. Воблой русские люди оказались не здесь, в эмиграции, когда из-под ног их уже уплыла почва, арена для борьбы со злом, а там, на месте, где это зло начиналось, где оно разливалось, как при ветре лесной пожар. Там не хватило сил, там и проиграли сражение. А теперь, сидя здесь, в относительной безопа­сности, учат малых детей святой мести... Поздно и...

II

Призыв к мести находит достойных слушателей, найдет он и ис­полнителей — на другой день после победы... мстителей. Какого ро­да эта святая месть? Самого различного, в зависимости от темпе­рамента. Вот широко распространяется брошюра какого-то А. Д — на «Евреи в России»63. Брошюра имеет три главы, написанных куда более страстно, чем советы г. Арцыбашева Савинкову «убить их». Глава первая—исторические справки. Глава вторая — преступле­ние евреев. Глава третья — возмездие. Первые главы обычны для такого рода произведений: большевизм — это дело исключительно еврейства. Дается соответствующая порция «истории». Факты при­водят к общему выводу: «евреи достигли своих стремлений — от царской России ничего не осталось. Евреи празднуют свою побе­ду, овладев шестой частью земного шара и упиваясь кровью 140-миллионного населения России. В этом отношении мировое еврейство превзошло свою секту хасидов».

Однако, несмотря на «победу евреев», придет время, когда побе­дит какое-то «законное русское правительство». Это русское и закон­ное правительство прежде всего должно будет заняться актами «снятой мести», возмездия. «Русский народ по природе своей добр и в своем историческом существовании много претерпел. Но про­стить евреев — значило бы показать рабское понимание событий и своей силы; простить евреев — значило бы выказать преступное национальное малодушие. Ибо, чтобы простить, надо забыть все то, что ими содеяно, надо предоставить евреям захваченное ими поло­жение командующих. Но разве можно забыть, когда... будут по­стоянно вспоминаться, чудиться и мерещиться предсмертные стоны, хрипы и крики замученных в чека и расстрелянных родителей, де­тей, родных и друзей?»*

«Всех евреев, — продолжает автор, — надо разделить на четыре категории. Первая, самая влиятельная. Для них, евреев первой кате­гории, не может и не должно быть нигде, никогда, никакой пощады (курсив автора). К ним примыкает вторая категория — еврейская молодежь, этот главный пособник революции. «На совести их лежит истребление бесчисленных жертв христианского населения. Поэтому и эта категория евреев не заслуживает помилования». А так как при приходе законного русского правительства евреи разбегутся с чужими паспортами, то «всему заграничному обществу и властям» надо быть осторожными и, не полагаясь на паспорт, посматривать на носы и уши предъявителей». Третья и четвертая категории — менее виновные. Это — пожилые евреи и т. д. и т. д. Так вот эти «менее виновные» и «составят козлище отпущения за все прегреше­ния их собратьев и всего еврейства против России: на них обрушится весь гнев народный». Ну, а затем, когда чувство мести будет насы­щено, законное русское правительство должно будет «восстановить существовавшее до войны и революций положение вещей со всеми бывшими тогда для евреев ограничениями». Кроме того, следует «признать всех евреев в России иностранцами, лишенными поэтому всех прав политических и ограниченных в правах гражданства».

III

Человеку, стоящему на точке зрения арцыбашевской святой мес­ти, нельзя запретить плести весь этот кровавый бред, нельзя запре­тить искать виновных там, где он их видит сообразно своему пони­манию. Этот человек, быть может, был самым отъявленным трусом в тот момент, когда нужно было не мстить, а дать отпор осуществляе­мому насилию. Но при «законном русском правительстве» он распра­вит свои трусливые члены и будет яростно отдаваться «чувству святой мести». Особенно если за спиной его будет стоять «подходя­щее правительство». Люди, не способные к отпору, прямому и опас­ному, так часто бывают невероятно злы в мести за каким-нибудь прикрытием...

Педагогический съезд в Праге в июле этого года вынес резолю­цию, обращенную к России. В ней он протестует против «системы, сознательно прививающей детям чувство классовой ненависти и во­влекающей детей в борьбу с верой и церковью». Нужная резолюция. Но к ней надо было бы прибавить вторую: против людей, призы­вающих в наше зверское время к «святой мести» против никому не известного виновника. Ибо нет такого человека, который с пер­сональной точностью указал бы виновных за преступления револю­ции. Призывать же к мести какому-то неизвестному коллективу значит идти по дороге произвола и нередко попадать в кроваво-злобные объятия автора вышеуказанной брошюры. Люди, не сумев­шие дать отпор своевременно, не должны призывать к мести. Они должны осознать происшедшее и закалить себя не для советов Савинковым, а для собственной активной борьбы.